Читать книгу По кадрам - Александр Кулик - Страница 7

28 сентября 2025 года

Намучившись в ночи с редактированием на компьютере сканов с проявленной плёнки, я остался доволен результатом, но был вымотан и зол на такое поведение видавшей виды раритетной техники, на которую я возлагал большие надежды. Непонятная тень, как оказалась, присутствовала абсолютно на всех кадрах, просто где-то она пряталась в районе кулис и её почти не было видно, а где-то – выходила на передний план, соперничая за внимание зрителя с балеринами.

Ещё раз проверив все снимки на свежую голову, я закачал их в облако, подготовил ссылку на скачивание и отправил её в Театр. Моя часть работы была закончена, дальше уже специально обученные люди будут искать применение моим фотографиям в афишах будущих спектаклей или постах в соцсетях, рассказывающих о прошедшем событии.

Заказ был спасён, но меня, как говорится, «терзали смутные сомнения». Что же это за артефакты такие повыскакивали на моих снимках, да ещё и на всех сразу, да ещё и подозрительно похожие на человеческую тень. Чтобы найти корень проблем, нужно было, во-первых, проверить свою технику, и, во-вторых, поговорить с теми, кто наблюдал спектакль, так же, как и я, и, возможно, снимал всё на видео или хотя бы фотографировал на смартфон.

Новую плёнку для камеры (другого производителя, от греха подальше) я заказал сразу же после того, как заметил проблемы на снимках, но пока она дойдёт до меня, придётся использовать остатки точно такой же, какая была в моём аппарате и вчера. В принципе, это даже хорошо, можно будет узнать, была ли тень результатом брака целой партии плёнки, или она здесь ни при чём.

Действовал я методом исключения. Эксперимент номер один (первые двенадцать кадров из двадцати четырёх): плёнка из той же партии, тот же фотоаппарат, тот же объектив. Эксперимент номер два (следующие двенадцать кадров): естественно та же плёнка и та же камера (плёнка то в ней всё ещё), но другой объектив. Эксперимент номер три: другой аппарат с той же плёнкой и первым объективом, эксперимент номер четыре, соответственно – другой аппарат, та же плёнка, новый объектив.

В итоге я вышел на улицу с двумя плёночными камерами и парой объективов и начал снимать шедевральные кадры из серии «что вижу, то и фотографирую». Никакого желания искать оригинальный ракурс, вдохновляющий сюжет или интересных героев у меня не было. Нужно было просто максимально быстро отснять две плёнки в различных условиях (на солнце, в тени, со вспышкой и без) и вернуться домой, чтобы изучить результаты.

Дома меня уже ждал красный фонарь, проявитель, закрепитель, ванночки и все прочие атрибуты домашней фотолаборатории. Не теряя времени, с некоторым даже волнением и нетерпением, я принялся за работу. Спустя час всё было готово, печатать фотографии я не стал – все проблемы, если они есть, будут видны и на проявленной плёнке.

Как ни странно, но никаких теней или ещё каких-то нежданных гостей на негативах не было. Причём, ни в одном из четырёх вариантах конфигурации оборудования. Оставалось всего две возможные причины – виноват свет в театре (не знаю точно, как именно, но мало ли, что там осветители начудить могли), и тогда я увижу «свою» тень на снимках и видеозаписях у других людей, или же проблема была только в одной конкретной кассете с плёнкой, и тогда обо всём этом можно будет забыть, просто зарядив плёнку другого производителя, которая ко мне уже во всю ехала.

Выходило, что нужно наведаться в Театр и поговорить с режиссером, которая, наверняка, что-то да снимала для последующего разбора ошибок с балеринами. И я, не откладывая это дело на потом (всё равно же не успокоюсь, пока всё не проверю), отправился в путь, который, если засекать время в дороге от моего дома до служебного входа в Театр, занимает ровно шесть минут размеренным шагом – ещё один плюс жизни в небольшом городке.

Дойти до проходной было легко, а вот попасть внутрь – отнюдь. Система пропусков и допусков в Театр была сравнима разве что с военным объектом повышенной секретности. Любым посторонним (включая тех, кто был там уже тысячу раз, знает всё и всех, и трудится на благо самого Театра), чьи имена не включены в штатное расписание, проход был закрыт до особого распоряжения высшего руководства, к которому должен обратиться сотрудник, который решил впустить в святая святых чужака.

В моём случае проводником выступала милая девушка-режиссёр, постановки которой я частенько снимал. Ещё по пути я позвонил ей и попросил выбить мне пропуск, так как дело моё не терпит отлагательств и вообще это нужно скорее им, чем мне.

– Наташа, привет, ты в Театре?

– В нём, с двенадцати репетиции у меня, ты чего хотел? – вот уж поистине деловая женщина, ни слова о погоде, о природе и о прочих глупостях.

– Как тебе сказать, мне нужно провести один следственный эксперимент, а для этого мне нужно попасть в зрительный зал.

– Точно не в репетиционный? – она явно не хотела пускать меня к себе в зал и прерывать подготовку к очередному спектаклю ради моих фантазий.

– Торжественно клянусь!

– Ну-ну… Подходи к служебному, я позвоню на охрану, – всё, в трубке послышались гудки. Вот они, фанаты своего дела, ничем их не проймёшь.

В принципе, так даже лучше, не придётся ничего объяснять, в крайнем случае, если Наташа вообще потом вспомнит о моём визите, скажу, что хотел ещё раз проверить свет для «Спящей красавицы», которую мне предстояло снимать через неделю и партии из которой сейчас так усердно отрабатывают Наташины подопечные под её чутким руководством.

Беспрепятственно пройдя через охрану, которая меня тут видела, кажется, чаще, чем некоторых прима-балерин, я отправился не прямиком в зрительный зал, а сделал небольшой крюк, чтобы заглянуть в коморку световиков – мне было крайне важно, чтобы они включили точно такой же свет, как был во время появления той самой тени на моих фото.

– Парни, мне позарез нужно, чтобы вы на пару минут включили свои люстры так же, как они были на «Озере», ближе к финалу, – так я им и сказал.

– Сам ты люстра! – огрызнулся старший и продолжил, обращаясь к помощнику, – Женя, включи ему всё на ТРИ минуты, – про три минуты было сказано уже мне.

– Три ещё и много будет, засекай! – выкрикнул я, уже сбегая вниз по лестнице ко входу в зрительный зал.

Зал Оперы – приятнейшее место не только для съемок, но и просто так, для души. Когда есть время и нет посторонних – я могу втихушку просидеть здесь довольно долго, чаще всего – пока кто-нибудь не отвлечёт разговорами или не намекнёт, что пора бы мне и честь знать. Красный бархат кресел, огромная многоярусная люстра под потолком, тёмно-алые паруса кулис, запах театра – не знаю почему, но всё это меня успокаивает, завораживает, даёт сигнал мозгу, что можно просто расслабиться и ни о чём не думать.

Но, к моему огромному сожалению, прямо сейчас я должен был не рассиживаться в кресле второго ряда своей любимой Ложи №1, а максимально оперативно сделать несколько снимков сцены при полноценном освещении, чтобы окончательно понять, откуда же вылезла эта мутная тень. И я их сделал. На тот же аппарат и с тем же объективом, что и в прошлый раз. Для чистоты эксперимента, так сказать.

Когда я закончил, то повернулся спиной к сцене, чтобы помахать осветителям. Парни стояли около своего окошка и смотрели на экраны своих телефонов, видимо, там был запущен секундомер.

– Эй, наверху! Я закончил! – крикнул я.

– Женёк, туши свет, – скомандовал начальник всех лампочек, и свет тут же погас под хохот этих двух шутников.

Я остался в полной темноте. Что ж, раз обстоятельства складываются таким замечательным образом – грех этим не воспользоваться. Практически на ощупь я дошел до своего привычного места, уселся в него, закрыл глаза и погрузился в свои мысли. Последние семь с половиной месяцев своей жизни, каждый раз, когда я закрываю глаза, причём неважно где и когда: ночью в кровати, или в самый солнцепёк на пляже, или, как сейчас, в Театре, перед моим внутренним взором появляется образ одного и того же человека – моего друга, который бросил всё и ушел покорять какие-то другие миры.

Каждый раз я сначала задаю ему одни и те же вопросы, потом ругаю его, что ничего не объяснил мне ни до ни после, а под конец – кляну себя, что был недостаточно внимателен и участлив. Такой вот ритуал при встрече с тьмой, которой будет повторяться ещё много-много раз, пока один из нас не отпустит другого.

– Григ-сан, это вы? – приятный, но испуганный девичий голос оторвал меня от привычных рассуждений.

– Ага, привет, Нана, – я узнал её по голосу, не открывая глаз – это была молодая балерина (как будто балерины бывают старыми) из Японии, которая, видимо, пришла в зал по каким-то своим делам, но увидела тут меня в не совсем типичном состоянии и испугалась.

Говорили мы, понятное дело, на ломанном английском, но вам я эти свои мучения во всех подробностях показывать не стану, передам просто суть диалога в уже переведённом и «причёсанном» виде.

– С вами всё в порядке? – она светила прямо мне в лицо фонариком своего телефона.

– Да, всё хорошо, только, ради всего святого, что у вас в Японии есть, выключи свет, я же практически спал! – пробурчал я, прикрывая ладонью глаза.

– Ой, простите, – свет тут же погас.

– Ты чего тут бродишь? – обратился я к девушке, потихоньку возвращаясь в реальность.

– Сумку с пуантами свою искала, кажется, забыла тут утром, – только сейчас я заметил, что она была одета в костюм из новой постановки.

Это был розовый наряд, кажется, феи «Сирени» из «Спящей красавицы». Я тут же понял, что мне нужно провести ещё один эксперимент – с балериной на сцене. Обернувшись к осветителям, я понял, что там уже никого нет, видимо, ушли курить, полагая, что я тоже вышел из зала сразу после того, как свет погас. Ха-ха, наивные. Значит, нужно было что-то придумывать самому.

– Нана, мне очень нужно сделать пару снимков тебя на сцене, – скороговоркой выпалил я.

– Прямо сейчас? Без света? В темноте? – девочка, кажется, теперь испугалась ещё сильнее. Может быть решила, что я сошёл с ума? Я бы на её месте именно так и подумал.

– Да, дай мне свой телефон, я подсвечу тебя его фонариком и фонариком моего телефона, этого хватит, объектив у меня светосильный, – это была чистая правда, портретник-фикс L-серии творит чудеса и в ещё худших условиях.

Нана пожала плечами, видимо, посчитав, что не стоит даже пытаться понять этих варваров, протянула мне свой айфон с включенным фонарём, и пошла на сцену. Я приспособил её «трубку» на сцене, подперев своей фото-сумкой, чтобы она светила снизу, а свой телефон держал в левой руке, меняя её положение, чтобы добиться сносного освещения в таких странных обстоятельствах.

Щёлкнув пару раз затвором, я поблагодарил свою модель, и ничего больше ей не объясняя, направился к выходу, чтобы как можно скорее посмотреть, что же там отпечаталось на моей плёнке.

В Театре у меня оставалось ещё одно незаконченное дело – посмотреть фотографии с прошедшего спектакля у кого-нибудь в телефоне. По пути из зала к выходу, я завернул в один из неприметных постороннему взгляду проходов, ещё немного поплутал по запутанным коридорам и вышел к репетиционному залу, откуда доносились звуки рояля и какие-то обрывки фраз моей недавней телефонной собеседницы.

– Наташ, прости, что отвлекаю, дай свой телефон посмотреть, а?

– Григ, ты совсем уже что ли? Какой тебе ещё телефон? – режиссер стояла по середине зала в своём неизменном костюме (шаровары длиной в три четверти и просторная футболка) и, видимо, только что закончила что-то объяснять молодой паре артистов, которые сейчас с удивлением смотрели в мою сторону.

– Фотографии или видео есть с последнего спектакля? Надо кое-что по свету посмотреть, – уточнил я, чтобы не затягивать диалог.

– На, смотри, – Наташа махнула рукой и протянула мне разблокированный аппарат, давая понять, что полная её фраза должна была звучать так: «На, смотри и уматывай отсюда, и не мешай людям работать».

Я взял телефон из её рук, быстро открыл галерею, просмотрел несколько десятков снимков, пару видео с финальными номерами и успокоился – никаких теней нигде не было. Положив телефон на скамейку, я слегка поклонился Наташе, махнул ей на прощание и пулей выбежал из зала. Мне не терпелось проявить плёнку, чтобы убедиться, что проблемы с тенями больше нет и не будет.

Каково же было моё удивление, когда я понял, что ни на одном кадре я не вижу никакой тени. Ни на одном, кроме последних двух – тех, на которых я запечатлел Нану в свете фонарика на сцене. На них тень была ровно такая же, как и в прошлый раз. Свет был другой, балерина другая, а тень – та же самая, в этом я не сомневался ни одной секунды. Что ж, значит, это – не брак, это – что-то гораздо хуже.