Читать книгу Бармен из Шереметьево. История одного побега - Александр Куприн - Страница 10

И как у любого уважающего себя ангела, есть в моей биографии черные пятна, как без них. Вот был у меня, например, грех торговли людским товаром – живыми то есть людьми. Мысли мои, как стая голубей, вспорхнули и помчались. Но недалеко – в прошлое лето.

Кличка «Папа» ему не слишком подходила. Никто, если расспросить окружающих, такого папу не захотел бы – большой, рыхлый, неряшливый, с бегающими глазами и весь расписной. В жарком Сочи ему приходилось несладко – чтобы скрыть татуировки, он вынужден был носить рубашки с длинным рукавом и застегивать их до самого кадыка. Папа – ростовский наперсточник. Но Ростов – Мекка блатных, лохов там не больше чем в Тель-Авиве, и с начала мая Папа образуется во Всесоюзной здравнице. Работает он на адлерском рынке, в парке Ривьера, ну и на пляжах, конечно. Вертеть наперстки – дело довольно сложное и хлопотное. Двухэтажное дело. Включает оно в себя «верхних», «нижних» и человека или двух «на шарах». Верхние ответственны за создание легкого и веселого кипеша – кричат, суетятся, создают движуху. Их задача – привлечение лоха, втягивание его в игру. Старший из верхних имеет при себе пачку денег – на нем лежит ответственнейшая миссия: в нужный момент засветить ее клиенту, а затем горячо и слюняво зашептать ему в ухо фразу, коей слаще для дурака нет: «Пацан! Я вижу, тебе прет сегодня! Не ссы, я поддержу – на мои сыграем, если что. У тебя маза, пацан!» Ну низовой – это, понятно, сам колпачник, а на шарах обычно крутится быковатый угрюмый придурок, неспособный к более креативным занятиям. Обычно это бухающий спортсмен-неудачник. Платят ему фиксированно 25 рублей в день в любой точке нашей бескрайней родины. Обязанности шарового просты – успокоить лоха, если тот после проигрыша забарагозит, и смотреть, нет ли где мусоров. Папа таскает всю эту ораву за собой – накладно, конечно, но что делать.

Я же калач тертый и вполне могу работать один. Никто мне не нужен. То есть для бизнеса не нужен, но для души желателен верный, незлобивый помощник – так мне спокойней и комфортней, что в нашем нервном деле немаловажно. В прошлом сезоне прибилась ко мне «Духовка» – неопрятная, визгливая тетка возрастом под полтос. Как прибилась? Ну как Снегурочка к Деду Морозу. Никто ведь не знает, откуда Снегурочка взялась, состоит ли в комсомоле, кто ее родители и почему она не в школе или в институте. Рассказывала Духовка, что некогда работала буфетчицей на автовокзале Нальчика, но там закрыли директора и начали переучет. Результатов его она решила не ждать и дунула в Сочи. Вся ли это правда, часть или там никакой правды вовсе нет – никому не интересно. Четверть Духовкиного мозга была заполнена шкварками, присказками, шутками и прибаутками, а остальные три четверти просто не работали до поры, а может, и вовсе отсутствовали. При этом тетка была позитивная и относительно честная. С ней хорошо каталось на пляжах недорогих пансионатов. Мы начинали в буру или секу, причем при каждом сбросе или повышении ставки она взвизгивала своим фирменным, негромким, но очень въедливым голосом. За визгом следовала россыпь прибауток. Все это притягивало отдыхающих, они вваривались в игру. Через некоторое время я подавал ей сигнал, и Духовка уходила вдоль пляжа метров на двести-триста к следующему санаторию и там терпеливо ждала, когда и я перебазируюсь. И все повторялось. В конце дня она получала свои 20 рублей, пихала их в лифчик и семенила к Курортному проспекту на автобус, чтобы завтра в назначенное время образоваться у обговоренного пансионата. Была в ней маленькая тайна. Не тайна даже, а так – загадка. Назначишь ей, к примеру, быть к полудню у пансионата «Рыбак Заполярья», а в силу бессонницы или там несварения желудка придешь туда в десять – вот она, Духовка, смиренно сидит на лавочке. Ждет, словно она прямо тут и ночевала. Впрочем, к недостаткам ведь такое не отнесешь, правда?

Так вот о Папе. Случился у него день рождения. И, как это бывает у приличных, уважающих себя колпачников, отмечал он его в ресторане гостиницы «Приморская». Меня не звали, но так получилось, что я уже был там – Жора Похуйдым отужинать пригласил. Как Жорик обрел такую погремуху, мне неизвестно. Видно, когда-то это была его любимая присказка, но как только она стала официальной кликухой, он ее из своего лексикона удалил навеки. По крайней мере, я этого слова никогда от него не слышал. Однако удалить слово из лексикона и удалить кличку из оборота братвы – совершенно разные вещи. На памятнике слово «Похуйдым», конечно, не напишут, но погоняло свое Жорик будет носить, пока не смежит веки. Ничего тут поделать нельзя.

А кличка, скажу я вам, огромное значение имеет! Вот Историю КПСС у нас в универе преподавал пророкуренный сморчок с невероятно блестящими, засаленными локтями бессменного пиджака. Фамилия его была Сулакшин. И вот что удивительно – как только мы начали называть его на оксфордский манер – Сулакш'н, старый пень волшебным образом преобразился! Бубнить он перестал – можно было уже разобрать речь, вдруг выпрямилась спина и даже пиджак был перелицован супругой. К моменту сдачи госэкзаменов иначе как Граф Сулакш'н его никто не называл. Не удивлюсь если сейчас он носит монокль, трость и костюм-тройку. Вот и Жорик своей кликухе вполне соответствует – лишнего в голову не берет, о пустяках не заботится, в волнениях-переживаниях не замечен.

Братва нам руками машет – отказать неловко. Перешли за стол к Папе – сидим, закусываем. Под занавес подошел я к имениннику и говорю:

– Слушай, Папа, нехорошо как-то получилось, но ты не думай – есть у меня для тебя подарок!

– Ай, перестань, Студент, слышь! Какой подарок? Выпей, закуси – вот и будет мне подарок… а что у тебя? – и глазом сверкает.

– Духовка.

– Да ты погнал или че? – обиделся он. – Какая нахер духовка?

– Сказочная! Озолотишься с ней.

И дал ему развернутую аттестацию своей помощницы. Юбиляр невероятно оживился – женщина у наперсточников оценивается в пропорции один к трем, то есть правильная тетка привлекает лоха в три-четыре раза эффективней, чем угрюмые мужики-подельники. Такое вот у моих смежников царит гендерное неравенство.

– А че ты сливаешь-то ее? Много просит, что ли? Бабло тягаяет? Что такое? – заволновался Папа, привычно потея.

– Она старается, но тянет не мою публику. Колхозница. На нее клюет знатный механизатор, дояр – победитель соцсоревнования, а мне нужна публика посложней. Но для тебя она в самый раз.

– Для меня в самый раз, – эхом повторил он, и глаза его налились медом, – а я тебе хошь – парня дам! Дураковат, но предан как бульдог. Спортсмен. Пружина зовут. Один на один поменяемся – с тебя, как с брата, доплаты не попрошу!

Договорились утром встретиться у гостиницы «Горизонт» – каждый со своим товаром.

– О чем ты там с ним тер? – поинтересовался Похуйдым.

– Человечками обменяемся завтра. Он мне в помощники Пружину какого-то тулит.

– Ой, бля! Гемору ты с ним отхватишь. Этот Пружина робот-ебанат какой-то! Не знаю, откуда он к ним прибился, но Папа держит его на шарах. С ним косяк был в первый же день на рынке. Я сам видел. Там какой-то штымп вертелся, Папа занервничал и говорит Пружине – ступай за ним, пробей, посмотри, что за черт? Пружина слово «пробей» понял буквально. Через минуту удар, будто шмот сырого мяса уронили, шум, скандал. Из-за киоска торчат ноги этого несчастного штымпа, а цыганки уже ему все карманы распотрошили, вытащили яйца наружу и в трусах заначку ищут. Очухался чувак, уполз куда-то. Велено было Пружине этому на работу больше не приходить, но сейчас он опять с Папой в бригаде. Не бери его – лучше один работай.

– Да пусть трется со мной. Одежду носить будет, прикроет, если что… Посмотрю завтра.

На следующее утро в сквере у «Горизонта» можно было наблюдать сцену совершенно непотребную. В городе высокой культуры Сочи, как в каком-то захолустном Нью-Орлеане, шел обмен живыми людьми. Я торговал Духовку, Папа предъявил угрюмого, невыспавшегося парня лет 22.

– Пружина! – пафосно объявил он голосом комментатора матча. – Служил в спортроте! Чемпион задунайского края!

– Забайкальского округа, – поправил угрюмый.

Ударили по рукам и разошлись. Обмен Духовки на Пружину был признан состоявшимся. Парнище оказался неплохой и весьма исполнительный. Научил разнообразным уставным военным терминам, из которых наибольшее впечатление на меня произвели «отдыхать лежа» и «прием пищи». Сейчас если спросит кто на Арбате – куда это ты, Студент, намылился? Я гордо отвечаю: в «Метелицу». На прием пищи!

И остановится человек в смятении, и станет думать, что это со Студентом. Мозгами поехал или как? Это все оттого, что водку не пьет! Плюнет с осуждением и пойдет себе дальше, качая головой. Кличка эта, если честно, мне не по душе, но у многих еще хуже. А у некоторыз наоборот. Бывают в нашей среде и совсем исключительные случаи, своего рода казуистика, когда кликуха полностью совпадает с именем. Познакомился я в Бутырке с мошенником из Каунаса. Невероятно веселый человечище с очаровательным акцентом. Погоняло у него Стасис. Да, может, вы уже слыхали о нем?! Однажды в Каунасской спецкомендатуре расконвоированный зэк продал проходящим мимо забора цыганам казенную лошадь. Продал сквозь забор! Так вот это он – Стасис! Лошадь эта принадлежала хозчасти и была выведена за территорию на выпас. Плут как по нотам разыграл блестящую комбинацию со всеми необходимыми элементами: бегал к начальству – якобы спрашивать разрешения, имитировал муки сомнений и в оконцовке просунул через сетчатый забор сорванную с пожарного щита бумажную инструкцию с печатью. Неграмотным цыганам этого оказалось достаточно – они в ответ просунули бабки, отвязали лошадку да и пошли себе дальше по только им одним известным цыганским маршрутам. Коня, как водится, списали на злых прибалтийских волков. Но где-то всплыла чертова пожарная инструкция – цыган тормознули, возбудили дело, добавили страдальцу год и вернули с химии обратно на зону. Он освободился и жил у себя в Литве вовсе неплохо, был в авторитете, но зачем-то двинул в Москву, где и влез в большую аферу с военными строителями. На допросы его таскали непрерывно – менты, военная прокуратура, КГБ и каждый раз, когда, откинув кормушку, попкарь кричал «Стасис Урбанес» мой сосед гордо обводил взглядом камеру. Имел право – кого ещё вертухай по кличке вызовет? Да уж – везёт некоторым.

Проработали мы с боксером душа в душу до самого конца сезона. В начале октября проводил он меня в аэропорт.

– Куда ж ты теперь, друг сердечный, Пружина? К колпачникам подашься? – поинтересовался я.

Ответ меня огорошил:

– В военкомат. Пойду обратно в армию. Прапорщиком.

Присвистнул я в изумлении и пошел себе на посадку, придерживая котлету с заработком, пришитую изнутри к рукаву – недурно прошлый сезон отбили.

Нет, думаю, правильно я сделал, что на кафедре не остался и в аспирантуру не пошел – ну где бы я таких пружин, пап и духовок встретил?