Читать книгу «Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы - Александр Лысёв - Страница 3

Пароход «Валахия» русского Добровольного флота летом 1903 года выполнял обычный рейс Гамбург – Петербург. Путешествие подходило к концу. За бортом неспешно перекатывались волны Финского залива. Вдали в дымке тумана вырисовывались неясные очертания фортов Кронштадта.

На пассажирской палубе, несмотря на северные широты и ранний час, было приятно и лишь чуть свежо.

– Все-таки лето есть лето, cудари мои, – откинувшись в шезлонге после смачного глотка кофе, произнес солидный господин в дорогом костюме.

Немногие присутствующие лишь слегка пожали плечами да слабо заулыбались. Произнесенная банальность оказалась как нельзя кстати. Расслабляла, умиротворяла, настраивала на лирический лад. Всеобщую благостность, как уже повелось за время короткого перехода в этой ненадолго сошедшейся компании, нарушил молодой человек с военными усами:

– Ну знаете ли, господа, уж нам-то есть с чем сравнивать. Бывает лето, а бывает, как справедливо заметил господин Шишкин, все-таки лето…

И улыбнулся уголком рта, выжидательно глядя на своих спутников. Спутники, общим числом трое, особых эмоций опять не выразили. Сидевший напротив Шишкина профессор Петербургского университета Мигунин перелистывал немецкую газету. Профессор поднял глаза на говорившего, вежливо покивал головой и вновь углубился в просмотр прессы. Было совершенно очевидно – сказанное и профессор находятся в разных измерениях. Стоявший, опершись о леерное ограждение, юноша по фамилии Веточкин оторвал взгляд от морской поверхности и развернулся в обратную сторону.

– Ах, все бы вам спорить, ротмистр, – небрежно отмахнулся из шезлонга Шишкин. – Вы посмотрите лучше – благодать какая!

Штабс-ротмистр Хлебников, человек с военными усами, расплылся в улыбке целиком:

– И это говорите вы, Матвей Игнатьич! Человек, ворочающий миллионами, время которого расписано по минутам! Браво! Право слово, я готов прослезиться.

Только что оторвавшийся от созерцания морских далей Веточкин недоуменно глянул на Хлебникова. На физиономии последнего не было ни намека на готовую вот-вот пролиться горючую слезу.

– Ротмистр, я от-ды-хаю, – по слогам произнес Шишкин. Поставил чашечку с кофе на столик. С хрустом потянулся. И после некоторой паузы тихо добавил: – И потом, мы дома скоро будем…

– «Баден-Баден», – выхватив немецкий заголовок, вслух прочел Мигунин. Отложил газету. Сфокусировал взгляд на Хлебникове. Произнес назидательно:

– Здесь вам не Баден-Баден.

По тону профессора было совершенно не понять, хорошо это или плохо. Окружающие опешили. Потом переглянулись. После Шишкин расхохотался. Хлебников заулыбался так, что стал походить со своими усами на объевшегося сметаной довольного кота. Веточкин вежливо закашлял и стал тереть пальцами над верхней губой. Под пальцами гуляла с трудом сдерживаемая улыбка.

Все присутствующие возвращались с европейского курорта. При посадке на пороход в Гамбурге они оказались почти единственными русскими среди пассажиров первого класса. А поскольку на немецком и французском языках за время отдыха каждый уже наговорился вдоволь, с удовольствием общались на родном. Познакомились охотно и без всяких церемоний. Правда, Веточкин числился студентом Петербургского университета и очень смущался перед Мигуниным. Но того интересовали люди и собеседники, а черту с ходу подвел Шишкин, пробубнив свое «мы на отдыхе». Компания прогуливалась по пассажирской палубе, разговаривала обо всем на свете, а после того, как посидела в ресторане, можно сказать, и вовсе состоялась. Поначалу Хлебников очень переживал, что нет женского общества. Много шутил по этому поводу. Надо признать, весьма остроумно и корректно. Что, впрочем, не мешало Веточкину при таких шутках всякий раз краснеть. Но до упаду окончательно уморил всех Шишкин. После очередного «дамского» пассажа ротмистра он махнул рукой и отрезал бесповоротно: «Мы на отдыхе». Смеялись все долго, пока на глазах не выступили слезы.

Людьми и собеседниками все оказались интересными. Правда, в это утро не было еще одного участника компании. Он спал.

– Какой интересный форт. – Веточкин показал рукой куда-то вдаль. С минуту все смотрели в указанном направлении. Хотя «Валахия» должна была пройти мимо, форт почему-то приближался, вместо того чтобы, как положено, скрыться за кормой. Еще спустя несколько минут завесу тумана сдернуло окончательно. Все увидели, что «форт» дымит двумя трубами и вполне самостоятельно расходится с «Валахией» контркурсами.

– Броненосец, – обомлел Веточкин. – Господа, это «Александр Третий», наш новейший броненосец. Я в «Русском инвалиде» его фотографию видел. Вот это да!

Веточкин сиял, будто начищенный медный пятак. Заговорил быстро, возбужденно, совсем как мальчишка:

– Он только-только готов! Наверняка проходит испытания. Тринадцать с половиной тысяч тонн проектного водоизмещения, артиллерия главного и среднего калибра в башнях, восемнадцать узлов хода!

– Эк вы все знаете! – прищурился Хлебников. – Что ж вы в университет подались, а не в Морской корпус?

– Да я … – Веточкин замялся и посмотрел в сторону Мигунина.

– Гм… – перехватил его взгляд ротмистр.

– Да, господа, будет война, – так, словно прочел это только что в газете, изрек Мигунин. – Здесь нужно рассматривать всю совокупность причин…

Броненосец скрылся в тумане. «Валахия» медленно приближалась к Петербургу. Разговор на палубе зашел о дальневосточных делах.

– Япония вышла на международную арену после бурных и, прошу заметить, очень прогрессивных перемен, – будто с университетской кафедры вещал Мигунин. – После победы над Китаем она получила то, что хотела. Но мы отняли ее завоевания, принудив подписать Симоносекский мир.

– Отняли! Ничего себе аппетиты! – оживился Шишкин. – Я на той же Корее столько денег подниму! Зачем мне там японцы?

– Но у нас же есть Сибирь, огромные неосвоенные пространства, – неожиданно очень серьезно заметил Хлебников. – Что нам в этой Корее? А из-за Маньчжурии чего кровь проливать? Ну проходит у нас там железка, катаемся по ней в Приморье. Чего еще надо? Японцы из-за этого в драку не полезут. Охранять надо, не спорю. Я сам там пулю от хунхузов получил. Теперь вот с излечения еду…

– Милый вы мой военный человек, – Шишкин произнес это так, будто назвал диагноз, подходящий для сумасшедшего дома. – Вы представить себе не можете, сколько денег в эту железку вбухано. Если вместо рельс пятирублевыми купюрами мостить, то аккурат от Тихого океана до Санкт-Петербурга хватит. Вы что ж думаете, это затем сделано, чтобы в наше Приморье прокатиться белок пострелять?

– Дорога соединяется с нашим Ляодунским полуостровом, арендованным Россией у Китая, – подхватив нить разговора, продолжал чеканить Мигунин. – Город Дальний – единственный незамерзающий круглый год порт Российской империи. Черное море не в счет – там турки мешаются. В Дальний можно сместить один из крупнейших всемирных торговых путей. Сделать Транссиб важнейшей мировой линией сообщения. Представляете, как тогда расцветет Сибирь, через которую дорога проложена? Да и вся Россия тоже. А Порт-Артур – это база флота. Флот с армией для охраны наших мирных созидательных трудов.

Неожиданно Мигунин в упор воззрился на Хлебникова и почти ткнул его пальцем:

– Вот что охранять надо, а не рельсики в Приморье. – И, откинувшись в шезлонге, добавил для всех: – Если мы, конечно, хотим быть великой и процветающей державой.

– Профессор прав на все сто. Железкой всегда дешевле, чем морем гнать. И оборотистей, – теперь из шезлонга наклонился Шишкин. – Тут куш поставлен фантастический. А перспектива вообще заоблачная. Но деньги ладно, всех их все равно не заработаешь. Мы всю нашу державу поднимем, по сухопутью свяжем. За океаны нам, понятно, не надо, а вот посуху мы контроль держать должны. Это как… – Шишкин, увлекшись, совсем по-простецки поскреб пятерней шевелюру. – Ну вот представьте, лежит тело, башка в Питере, а ноги в Тихий океан упираются. И надо кровь от головы до пяток гонять. Тогда все в пользу обращаться будет. А иначе отмирать куски начнут, навроде как у параличного. Тело-то это наше. Ведь не случайно наши землепроходцы до океана ходили…

– Матвей Игнатьич изволят о следующем говорить, – пришел на помощь Шишкину Мигунин. – Россия достигла естественных пределов в колонизации тяготеющей к ней территории. Теперь главная задача – эти территории освоить. Выражаясь фигурально, организм создан. Теперь заботимся о его здоровье и правильном функционировании.

– А я бы еще Персию прихватил, – вдруг брякнул Веточкин. И ту же зарделся.

Мигунин с Шишкиным переглянулись.

– Браво! Браво! – захлопал в ладоши Хлебников.

– Давайте, юноша, еще и Афганистан у британцев отберем. Да что Афганистан! На досуге обсудим план захвата Индии. Прекрасная идея. – Ротмистр повернулся к Шишкину с профессором и заговорщицки им подмигнул, показывая пальцем на Веточкина: – Я там буду господину студенту железные дороги охранять, рельсики полезные.

Веточкин стоял пунцовый.

– Извините, господа… – пробормотал еле слышно.

– Лишние конфликты нам не нужны, – как ни в чем ни бывало продолжил Мигунин. – Потенциально мы и так сильнее любой державы мира. Мы отказались от Аляски. И правильно сделали. Нам ее не прирастить органично. Однако ж без выходов к незамерзающему морю на Востоке вся логика нашего развития теряет смысл. И если придется, мы должны и будем сражаться за восточное море. Каким бы локальным ни показался бы грядущий конфликт, от его исхода зависят наши очень долгосрочные геополитические и национальные перспективы.

– Аляску-то жалко… – протянул Петя и тут же прикусил язык.

– Грядущий конфликт… – задумчиво и опять серьезно протянул Хлебников. – Ну вот прям все, уже воюем. Японцы такие злодеи и войны с ними нам никак не миновать?

– Боюсь, не миновать. По всей логике исторического развития в Японии были посажены, выращены и выпущены на свободу такие цепочки причинно-следственных связей духовного и материального толка, что они к войне приведут неизбежно, – развел руками Мигунин.

– Деньги они вложили, свои и чужие, теперь надо отбивать. Причем банк сорвать надо непременно, иначе амба, прогорят по полной. Ну и сами себя раззадорили, конечно, по первое число, – на свой манер разъяснил мудреную тираду профессора Шишкин. – У них на этой войне тоже дальнейшее развитие экономики завязано.

– Простите, господа, – робко кашлянул Веточкин, – но вы так много говорили про экономику… Я похожее в одной книжке немецкой читал у господина Маркса. Только… – Веточкин поглядел на Мигунина. – Вроде как она у нас не рекомендована. Хотя среди студентов хождение имеет.

Мигунин ответил просто:

– Думать всегда рекомендовано.

– Вы только, голубчик, бомбы не швыряйте, – заметил Шишкин. – А так думайте себе на здоровье сколько хотите.

– Боже упаси… – отшатнулся Веточкин.

– Поэтому я еще раз повторяю, милостивые государи, – резюмировал Мигунин, – что в любом вопросе надо всегда рассматривать совокупность причин, как духовных, так и материальных…

С залива задул легкий бриз. Где-то в недрах «Валахии» приглушенно отстукивали свой ритм машины.

– О, а вот и Ключевский идет, – радостно заметил Хлебников. – Доброе утро, Сергей Платоныч. Как изволили почивать?

Перед пассажирами предстал Сергей Платонович Ключевский. Он был пятым участником русской компании, путешествующей на «Валахии» из Гамбурга в Петербург. Впрочем, для Ключевского расстояние от немецкого портового города до столицы Российской Империи под слово «путешествие» никак не подпадало. В отличие от прочих отдыхающих Сергей Платонович возвращался в Россию из далекой научной экспедиции. Экспедиции, судя по вносимому в порту Гамбурга на «Валахию» багажу и последовавшим затем скромным рассказам главного участника, весьма серьезной и успешной. Тогда при посадке помощник Ключевского затащил на борт огромное количество ящиков, футляров под всевозможное снаряжение и разных немыслимых носимых конструкций. Все это дюжий помощник умудрялся перемещать на себе за один раз. Ящики были искусно приспособлены под ранцы, рюкзачки и сумки на ремешках. Примерно так же, но в значительно меньшем количестве был увешан и Ключевский.

Сергей Платонович носил коричневый дорожный костюм, ботинки с крагами и английский грибообразный пробковый шлем. Костюм был ладно притален и сидел на широкоплечей фигуре Ключевского безупречно. Осанкой своей Сергей Платонович скорее напоминал человека военного, нежели мирного исследователя и путешественника. Носил длинные усы и бороду, что явно делало его старше своих лет. Светло-серые глаза его смотрели на всякого собеседника с неизменным вежливым вниманием. Впрочем, частенько мелькали в них едва уловимые лукавые смешинки. При знакомстве и последующем общении Мигунин деликатно поинтересовался, не родственник ли уважаемый Сергей Платонович известному историку Ключевскому?

– Весьма отдаленный, – вежливо отвечал Сергей Платонович.

В ходе плавания на «Валахии» вся компания охотно слушала рассказы Ключевского о его путешествиях и исследованиях в далеких странах. Выяснилось, что интересы Сергея Платоновича весьма разносторонни. К их числу относятся география, геология, в некоторой степени этнография, а также ботаника. В особенности энтомология. Сергей Платонович доверительно сообщил, что в одном из ящиков хранится собранная им на Новой Гвинее коллекция бабочек.

– Кое-какие экспонаты представляют несомненный научный интерес, – скромно отметил Ключевский как-то за ужином.

Мигунин бросил салфетку на стол:

– Вам непременно надо сделать доклад в Академии наук, – решительно заявил профессор. – Это, конечно, не мой профиль, но я могу поспособствовать…

– Премного благодарен, – с легким поклоном отвечал Сергей Платонович. – Я как раз обдумывал подобный вариант. Буду вам очень признателен. Надо только систематизировать собранную информацию.

– Конечно, разумеется. – Мигунин был чрезвычайно оживлен. – Такое упорство, такое самопожертвование с вашей стороны. Ради фундаментальной науки! Более чем годовая экспедиция в экзотические края…

– А где ж вы еще были? – поинтересовался Хлебников.

– Новая Гвинея, архипелаг Бисмарка, – отвечал Ключевский.

– А севернее? – осведомился ротмистр. – Или западнее?

– К сожалению, не удалось. – Ключевский вытер губы, промокнул усы с бородой и положил салфетку на стол. Посмотрел на Хлебникова. Затем обвел взглядом всех присутствующих:

– Очень хотелось, господа, попасть на Каролинские и Марианские острова, но увы…

– Да, велик наш шарик, – вставил реплику Шишкин.

Веточкин сидел и слушал, открыв рот, с вилкой, на которой уже начал заветриваться подцепленный минут двадцать назад кусок осетрины.

– Диссертация! – решительно заявил Мигунин. – Опубликуете книгу. Вы сделаете себе имя! И это заслуженно, кто ж еще, если не такие, как вы!

– Благодарю вас, господа, – все так же кивал Сергей Платонович. – Мне, право, и неловко об этом.

– Сергей Платонович, а вы кенгуру видели? – выдавил наконец из себя Веточкин.

Выяснилось, что Ключевский видел и кенгуру, проезжая через Австралию, и в Бомбее парохода ждал, и Суэцким каналом плыл, и потом на перекладных вокруг всей Европы до Гамбурга…

А сегодня, когда «Валахия» подходила к Петербургу, Ключевский вдруг как-то резко почувствовал, что очень устал. Ему даже нездоровилось…

Прощались все как старинные товарищи. Кто-то в шутку предложил встретиться следующим летом в Баден-Бадене.

– А что, господа, идея замечательная, – шумел Хлебников, вытягивая физиономию и по-смешному оттопыривая нижнюю губу.

– Ну, если что, Шишкина в Петербурге всегда найдете, – пожимал руки Матвей Игнатьич. – И не только в Петербурге. Если уж станет Шишкина не найти…

Всем стало совершено очевидно, что если станет не найти Шишкина, то наступит конец света. Это как минимум.

…Ключевский смотрел на город, из которого уехал полтора года назад. В нем ничего не изменилось. Ну, или почти ничего. Это было хорошо. Сзади осторожно тронули за локоть:

– Сергей Платоныч, вещи погружены. Извозчик ждет. На Гороховую?

– Да, Василий. Спасибо. Едем.

Под мерное цоканье лошадки Ключевский с рассеянным видом наблюдал из коляски улицы столицы. На коленях его разместился объемистый саквояж. Дома хорошо. Правда, некоторые дни летом в Питере случаются душноватыми…