Читать книгу Разрубленное небо - Александр Логачев - Страница 6

Поскольку именно Артем выполнял обязанности военного губернатора (сюго), то ему приходилось разбирать дела между самураями. Артем ненавидел эту работу. А поскольку гражданский губернатор (дзито) ненавидел ее еще больше и возлагать сию ношу на себя категорически отказывался, то он, как и прежде, занимался только разбором тяжб между простыми, несамурайского звания людьми, что было не в пример легче.

Если бы можно было в кратчайшие сроки создать эффективную судебную систему хотя бы в пределах одной провинции, то Артем ее бы создал – лишь бы спихнуть на кого-нибуть обязанности арбитра. Но – увы. И приходилось заниматься этой мурой самолично.

– Чтоб вы не скучали, – сказал Артем, первым спускаясь по винтовой лестнице, – позову Такамори, пусть отведет вас в специальную комнату и научит игре с непроизносимым названием «бильярд». Мои самураи, чтобы не ломать язык, называют ее просто – «Битва шаров». Кстати, игра им нравится.

– Очень интересно будет взглянуть на неизвестную забаву, – сказал Хидейоши, – и думаю, у нас найдется для этого время. А сейчас я бы хотел присутствовать при разборе тяжбы. Ты позволишь?

«Ну да, конечно, – подумал Артем. – Он же тут, считай, с инспекцией, ему потом доклад начальству делать, надо собирать материал». И вот что любопытно – ну ни капли Артем не беспокоился насчет того, каким получится этот доклад.

– Я бы тоже хотела посмотеть, – попросила Ацухимэ. Они только что покинули потайной ход, и Артем задвигал ширму.

– Что с вами поделаешь, – вздохнул даймё. – Пошли уж…

Народу в саду собралось немало. Ну, двое спорщиков, это понятно. Неизвестный, одетый как странствующий монах. Не иначе свидетель, которого приволок один из спорщиков. Самурай, который при Артеме исполнял обязанности писаря. Артем взял за обыкновение документировать свои распоряжения, так сказать, во избежание будущих недоразумений. Тут же перетаптывался Сюнгаку, которого Артем тоже пригласил вместе со спорщиками, так как и от него могли потребоваться кое-какие услуги. Сюнгаку вообще-то был частым гостем в замке, наведывался сюда не реже одного раза в неделю – именно с такой периодичностью они с Артемом обсуждали текущие дела. Было что обсуждать: игровой бизнес процветал, а им теперь по всей провинции от имени Белого Дракона заведовал Сюнгаку.

Кстати, за ту неделю, что Артем его не видел, Сюнгаку умудрился еще больше потолстеть. Хотя неделю назад казалось, что он достиг предела и дальше можно только лопнуть. Ан нет. Что ж, кушает Сюнгаку теперь хорошо, ни в чем себе не отказывает, пешком почти не ходит – перемещается исключительно на носилках. Сюда его, понятное дело, тоже принесли из Ицудо слуги на драпированных шелком, украшенных кистями носилках – как и всякий скоробогач, Сюнгаку имел склонность к показной, режущей глаза роскоши.

Здесь же, около приготовленного к процессу заседательского места (растеленной перед низким столиком циновки), дожидался прихода господина даймё Такамори, за которым всегда посылали в таких случаях. Такамори зачастую был незаменим как советчик. В законах он разбирался не сильно, а вернее будет сказано, весьма скверно разбирался, зато был сообразителен по части, так сказать, стратегической и часто давал дельные советы. Рядом с Такамори стоял Фудзита, потому что он всегда охранял Артема.

Артем уже, конечно, вспомнил, что там не поделили эти спорщики. Собственно, даже если бы и не вспомнил, то догадался бы. Больше половины всех самурайских споров, в которых ему приходилось выступать арбитром, были об одном и том же – о земле. Да и вообще в других делах самураи предпочитали разбираться при помощи поединка, не отвлекая господина сюго по пустякам.

За истекшие четыре месяца Артем поднаторел в решении подобных споров, как и вообще теперь весьма был осведомлен в древнеяпонских земельных вопросах. Поневоле пришлось вникать в тему, раз за справедливостью бежали именно к нему.

Оказалось, что у них тут, в древней Японии, существуют три вида собственности на землю. Первый – это владения крупных самурайских домов, знатных аристократических семейств. Таких как, например, Сиба, Ямана, Хатакэяма и Иссики. Главы этих домов проживали, разумеется, в столице или, на крайняк, в родовых поместьях, а их владения были разбросаны по всей стране. Кусок земли в провинции, допустим, Идзумо, такой-то кусок земли, допустим, в провинции Канто. Нарезы эти могли быть самой разной величины – и огромные, и до смешного небольшие. Однако, какими бы невеликими они ни были, это считалось собственностью больших, государственной важности людей, и оберегать эту собственность входило в обязанности сюго, то бишь на сегодняшний день – в обязанности Артема. Между прочим, от него еще и требовалось обеспечивать охрану отправляемого с этих земель в столицу оброка. Зато споров по поводу этих земель не бывало. Ну какие тут могут быть споры! Разве что между аристократом и деревенским старостой, если первому вдруг показалось бы, что деревенский староста его обманывает и отсылает ему куда меньше, чем мог бы. Ну это, как говорится, дела семейные, к сюго отношения не имеющие. Правда, беспокойство в любой момент могли доставить так называемые боковые ветви знатных домов.

Внутри самурайских семей управление над удаленными землями дома зачастую поручалось одной из боковых ветвей. От этой ветви требовалось лишь вовремя отсылать в столицу главе дома арендную плату (ну, или можно назвать это взносами в общую семейную копилку, родственным налогом или еще каким-нибудь красивым термином). По прошествии какого-то времени боковые ветви, ежели они крепко вставали на ноги, начинали, как правило, задаваться типично древнеяпонским вопросом «А на фига?»: «А на фига нам куда-то что-то отсылать по туманному столичному адресу? Что нам с этого отламывается и перепадает? Только насмешки и перепадают, мол, деревенщина, немытые увальни, чурбаны неотесанные. А не отделиться ли нам совсем, а не зажить ли собственным домом?»

И далее, в семи случаях из десяти, история развивалась так: боковые ветви начинали уменьшать количество риса или, что гораздо реже, денег, отсылаемых в ненасытный Хэйан, а потом и вовсе прекращали слать туда что-либо. В конце концов из столицы являлся или сам глава рода в сопровождении грозовой тучи самураев, или уполномоченный им родственник, тоже, что характерно, не без сопровождения. И тут уж редко обходилось миром. Ну а гасить конфликты, пусть даже и между родственниками, входило опять-таки в обязанности сюго.

Но пока японский бог миловал Артема – проживающие в его провинции боковые ветви покорно отсылали в столицу положенную дань и бунтовать вроде бы не собирались. Хотя на всякий случай Артем приглядывал за настроениями в боковой среде. Потому как совершенно неинтересно ему было, чтобы в его тихий Ицудо заявлялись какие-то разгневанные столичные самураи. «Ну да, это мышление типичного местячкового правителя, – прекрасно осознавал Артем. – Не хочу видеть тут у себя ни ревизоров, ни чиновников по особым поручениям, ни еще каких залетных столичных гостей. За последнее время привык как-то, знаете, управляться самостоятельно».

Второй вид землевладения – наделы незнатных, мелких и средних самураев. Это была вовсе не спокойная гавань для мелких судов, как кому-то могло показаться с первого взгляда. В этой среде нет-нет да и случались свои шторма. Потому что не всегда и не все самураи довольствовались тем, что имеют, и иногда норовили увеличить свои владения. А за счет кого это делать? Правильно, за счет ближайших соседей. Порой доходило до настоящих сражений, пусть и местного, деревенского значения. Дважды Артему со своими самураями пришлось выезжать на усмирение таких вот конфликтов. Усмирить удалось без труда, однако были на этой крохотной войне и свои погибшие.

А с третьей формой собственности на японскую землю головной боли было больше всего. Хорошо хоть, часть этого головняка брал на себя дзито, губернатор гражданский. Брал он в тех случаях, когда споры касались лиц простого звания. Но стоило поцапаться самураям, и тогда судить-рядить должен был уже Артем.

Эта третья, самая надоедливая для Артема форма земельной собственности звалась дзинуситэки сёю. Она восходила к очень давнему, принятому чуть ли не при первых императорах закону о наследственном владении освоенной пустошью. Суть его заключалась в том, что кто поднял целину, тот и получил ее во владение. Вроде бы все просто и понятно. Ан нет.

Осваивали пустующие земли, как правило, крестьяне или самые бедные самураи, отличающиеся от крестьян только мечами за поясом и прической-сакаяки. Они осушали болота, вскапывали целину, проводили к полям воду, словом, вкалывали как проклятые, осваивали-таки эти пустоши, а потом начинался столь хорошо знакомый российскому человеку бюрократический бардак. Земля не закреплялась за человеком автоматически, право на нее должно было быть подтверждено официально. Для этого соискателю надо было пойти к дзито, тот отправлял своего чиновника для тщательного обмера участка и составления описания участка. Потом дзи-то должен был списаться с ведомством, которое вело земельный кадастр (оно так и называлось – Ведомство Земель). Если у ведомства по ознакомлению с письмом дзито не возникало вопросов, оно давало добро. Если возникали – из столицы приезжал чиновник, чтобы решить вопрос на месте. Помимо затянутости самой процедуры, и делалось все очень неспешно. Не спешили и по вполне объективным причинам вроде неблизких расстояний и отсутствия компьютерной базы данных. И по причинам субъективным: на землю претендовал народ все не очень богатый, в большинстве своем так и откровенно бедный, навстречу таким чиновники не бегут, сверкая пятками и торопясь угодить, – увы, сие прискорбное явление Артем наблюдал даже в Японии начала тринадцатого века.

Поэтому многие трудяги, стершие в кровь ладони при освоении этих самых пустошей, вовсе не связывались с бюрократической волокитой, работали на земле без всяких бумаг, платили лишь императорский и сёгунские сборы. А ежели становилось трудно (ну там, скажем, задолжал кому или позарез на что-то потребовались деньги), тогда работники просто продавали землицу и уже покупатель возился с ее оформлением. Из-за того что зачастую все договоренности были лишь устными, и проистекали всякие трудности и недоразумения. Один говорил одно, второй утверждал, что так мы с ним не договаривались, и гнул свою правду-линию. Если землю начинали сдавать в аренду, а потом и в субаренду, то все запутывалось до чрезвычайности. А ежели вдруг исконный хозяин земли скоропостижно или не очень отходил в мир иной, так и не успев ничего оформить, всенепременно начиналась свистопляска с наследованием земельного участка.

А иногда эту землю и вовсе друг у друга отнимали силой. Например, самурай отнимает у крестьянина на том основании, что крестьянин не возвращает ему долг. Крестьянин говорит, мол, не должен я ему ничего, все уже выплатил, а самурай настаивает – нет, должен, ничего ты мне не выплачивал. А слово самурая тяжелее, поскольку считается, что самурай соврать не может. Хотя Артем за эти четыре месяца не раз имел возможность убедиться в обратном…

Вот и эти двое тоже не поладили из-за дзинуси-тэки сёю. Господин Йосида, некогда крайне бедный самурай, из имущества располагавший только мечами за поясом да переносным алтарем, несколько лет назад решил податься в земледельцы. Он разработал участок на окраине селения Мейте, что в трех ри от Ицудо, снял несколько урожаев и немного разбогател. После чего решил, что хватит ковыряться в земле, и сдал землю в аренду самураю, имени которого Артем не мог вспомнить, – вот он стоит сейчас слева, щуплый, с оттопыренными ушами.

Щуплый самурай, как оказалось, тоже арендовал землю не для того, чтобы на ней трудиться, сгоняя семь потов. Он сам сдал ее в аренду – крестьянину из селения Мейте. Сдал, разумеется, за бо́льшую плату, чем платил сам, – иначе какой был бы смысл в этом предприятии. Вот такой образовался земельный симбиоз, идиллия аренды и субаренды. И длилась бы сия идиллия долго и счастливо, но вдруг Щуплый заявил, что земля принадлежит теперь ему, потому что он выплачивал, де, не аренду, а рассроченную плату за землю. Так они, дескать, договорились с господином Йосида, таково, мол, и было условие. Видимо, у Щуплого завелись деньжата, и он решил, что субаренда – это не самое выгодное предприятие на свете и совсем не то, о чем он мечтал долгими японскими вечерами. А может быть, и в самом деле они так договаривались, как уверяет Щуплый. В чем там правда-матка, Артем не знал. Разве что с определенностью можно сказать одно – один из самураев врет. А вы говорите, они врать не могут!

Сейчас Артему предстояло разобраться в запутанном дельце. Конечно, он не считал себя царем Соломоном, но у него был свой метод, уже не раз им опробованный и который лично его, как даймё и сюго, вполне устраивал.

Сначала он собирался выслушать стороны, а потом объявить решение, которое уже заранее принял. Он объявит, что выкупает землю сам. Для себя. Причем выкупает у обоих самураев, давая каждому тройную цену. Если кто-то из самураев вздумает бухтеть, мол, несправедливо, нечестно, буду правду искать в самой столице и так далее, Артем мягко так намекнет ему, что в этом случае готов решить вопрос не в его пользу. А потом еще мягче вставит что-нибудь насчет гнева Белого Дракона, который может обратиться на того, кто не согласен с решениями сюго. И никуда бухтящий самурай не денется, уступит как миленький. Таким образом Артем уже выкупил три земельных участка и намеревался сегодня обзавестись четвертым. В конце концов и ему надо было прирастать землями.

Тут еще вот что с обзаведением землями: сам-то Артем на деле оказался пусть и самым влиятельным в пределах провинции, но безземельным самураем. Потому что на родовых землях Нобунага проживал сейчас сын даймё и воевать с ним Артем не собирался. Тем более закон и мнение людей будут не на его стороне. Поэтому он довольствовался унаследованной должностью сюго, титулом даймё и доставшимся от Нобунага замком. С голоду он не помирал и не помрет, один доход с игорных заведений всей провинции такой, какой никакие земли бы не принесли. Но… как-то, братцы, несолидно получается. Большой человек, даймё и сюго, а земель-то своих, получается, нету.

В конце концов ни господина Йосида, ни второго господина силком к нему на суд не тащили, разобрались бы сами промеж себя, но ведь нет, понадобилось им беспокоить господина сюго, отрывать его от важных государственных дел. Так и нечего возмущаться. Тем более оба получат славные отступные, каких бы от другого феодала «ни в жисть» не дождались. А крестьянина, что обрабатывает землю, Артем не тронет, крестьянин теперь станет платить аренду напрямую господину Ямомото, вот и все, что изменится для крестьянина, а даймё, пользуясь добрыми отношениями с гражданским губернатором, быстро и без проблем оформит освоенную пустошь на себя. Коррупция, скажете? Да, – не стал бы отпираться Артем, – коррупция, она, родная. Так а что вы хотите от непросвещенного древнего владыки? Неужто демократии, гласности и плюрализма?

Артема не смущало присутствие Хидейоши, который обязан будет доложить в столице о том, как тут управляет новый сюго. Думается, в Киото-Хэй-ан мало кого озаботит, что господин Ямомото вдали от столицы занимается самоуправством, – если, конечно, у двора нет намерения разобраться с гайдзином Ямомото самым суровым образом. А если все же такое намерение есть… то и без этого пустякового эпизода разберутся. Повод найдут с необычайной легкостью.

Поскольку Артему требовались немалые деньги, чтобы заплатить самураям выкуп за землю, он и пригласил сюда Сюнгаку. Вот в том мешочке на поясе наверняка позвякивают золотые и серебряные монеты.

«Тяжела ты, жизнь феодальная, – вздохнул про себя Артем. – Ну приступим, помолясь».

– Говори ты! – он показал рукой на Щуплого и приготовился слушать сбивчивую повесть об арендных мытарствах.

А потом произошло немыслимое…

Сперва Щуплый, как и полагалось, низко поклонился господину сюго, шагнул вперед. Вместе с ним вперед шагнул и странствующий монах, которого, как тут же подумал Артем, привел Щуплый, чтобы тот свидетельствовал за него: мол, присутствовал при заключении устного договора, готов подтвердить слова господина Щуплого.

Монах поклонился, сложив руки перед собой. Распрямился. Затем как-то странно прогнулся назад и вдруг резко выбросил руку…

За мгновение до того, как он это сделал, из-за спины Артема смазанной тенью метнулся вперед Такамори, сбивая господина с ног и закрывая его собой.

Громко закричал Фудзита. Падая, краем глаза Артем захватил, как он, по-бычьи наклонив голову, бежит к монаху.

Артем вскочил на ноги уже тогда, когда все закончилось. А закончилось все в считанные секунды.

Монах вдруг выдернул что-то из рукава, блеснуло короткое лезвие. Он взмахнул рукой у горла и стал заваливаться набок. Из его руки выпал нож с коротким и широким лезвием. Артем успел разглядеть, как из перерезанной шеи толчками выплескивается кровь. К упавшему подлетели Фудзита и Такамори и спинами закрыли его от Артема.

– Этих не трогать! – закричал Артем, увидев, как самурай-писец, отшвырнув в сторону доску с бумагой и причиндалы для письма, с мечом в руке надвигается на перепуганно вращающих головами тяжбщиков. Не лишняя была предосторожность – верный Артему до мозга костей самурай-писец (его Артем возвысил из младших самураев, увеличив его ежегодный доход пятикратно) мог в запале и отхватить головы у неповинных людей. Да, Артем был уверен, что эти двое неповинны. Ну, не на все сто процентов, конечно, уверен, но где-то на девяносто. А десять процентов сомнений не та цифра, за которую лишают головы.

Артем оглянулся. Хидейоши стоял в боевой позиции, держа в отведенной руке меч. Ацухимэ же сидела на коленях. Ее кимоно спереди было в песке. Похоже, она только что поднялась, а до того падала на живот. А ведь этот монах что-то определенно метнул… Не может быть!

Артем бросился к Ацухимэ, опустился рядом с ней.

– Ты цела?

– Будь на моем месте другая женщина, она была бы уже мертва, – сказала Ацухимэ. Потом повернулась и вытянула руку в направлении росшей в трех шагах от этого места сакуры. – Летело прямо в меня. Спасибо мастеру Мацудайра, он научил меня быть всегда внимательной. Он научил меня обращать внимание на странности в поведении людей и в такие минуты приводить тело в готовность к немедленному действию. Он научил меня не стесняться падать на землю, не думая о том, как на это посмотрят другие, или о том, что может испачкаться кимоно. Поэтому я увернулась.

Тем временем Артем увидел то, на что показывала Ацухимэ.

– Матерь боска! – неисповедимыми путями вырвалось у него польское восклицание.

В стволе сакуры застрял короткий, не более полутора сун[17] длиной металлический штырь. Это был сюрикэн, можно даже не подходить и не выдергивать, ничем другим это быть не может. И наверняка кончик смазан ядом.

А ведь очень знакомое орудие преступления, мать вашу… Сразу приходят в голову яма-буси. Это их оружие. Самураи презирают такое оружие, как презирают тех, кто им пользуется. Монахи-воины? Ну, а им-то с какой радости связываться с убийствами? Подожди, подожди… Артем непроизвольно потер пальцами лоб.

Как же до этого ему не приходила в голову столь простая мысль? Видимо, потому что до этого он перебирал мотивы сугубо политические или личные. А если мотивы совсем иной природы, а именно религиозной?

Кому-то не нравится, что множатся слухи о военном губернаторе по имени Ямомото, которого считают человеческим воплощением Бьяку-Рю, сиречь Белого Дракона, могущественного мифолологического существа. Кругами по воде разбегаются слухи о том, как этот Ямомото чуть ли не в одиночку победил монголов, а до того в честном поединке одолел даймё Нобунага и по праву занял его место сюго и унаследовал замок, и над ним простер незримый щит великий и ужасный Бьяку-Рю, сделав его неуязвимым для стрел, клинков и ядов. А отсюда число тех, кто уверовал в могущество мифического существа Бьяку-Рю, понятное дело, растет, и для многих Белый Дракон потихонечку становится главным божеством. И вот-вот могут появиться – если уже не появились – секты поклоняющихся Бьяку-Рю. С чем-чем, а с поялением сект, как Артем уже понял, в стране Ямато не заржавеет. И кто-то почувствовал для себя угрозу в подобном развитии событий. Ну а кто, как не монастыри, могут почувствовать в этом угрозу? У них отнимают владычество над умами…

– Он прошел вместе с нами! – услышал Артем срывающийся голос господина Йосида. Видимо, его сейчас допрашивал Такамори. – Я думал, он вместе с Сюнгаку. Откуда знаю, почему его пустили!

– Он не со мной! – кричал, то и дело пуская «петуха», Сюнгаку. – Я думал, он вместе с вами. Почему караульные не спрашивали его ни о чем?

Монастыри в стране Ямато чертовски влиятельны. Мало того, некоторые из них представляют собой просто-таки маленькие империи внутри империи большой, располагая среди прочего и собственными маленькими армиями, армиями монахов-воинов. А где свои армии, там и наемные убийцы, не так ли?

Черт возьми! Возможно, этот человек, успевший убить себя и от которого теперь уже ничего не добьешься, не переоделся монахом, а монах и есть. Тогда цель пославших его людей понятна – убить гайдзина Ямомото и тем самым опровергнуть слухи о неуязвимости человеческого воплощения Бьяку-Рю. А тогда и число поклонников Белого Дракона пойдет на спад.

Но тут же еще одна мысль обожгла мозг Артема: «А ведь не меня пытались убить. Ошибиться настолько убийца не мог. Значит, он метил в девушку. А это уже совсем непонятно – с какой стороны ни зайди, не укладывается ни в одну версию».

Артем взглянул в лицо сестре Хидейоши. Тревоги или испуга не увидел. Выглядит спокойно. В отличие от ее брата и самого Артема. И даже удивленной не выглядит.

Артем испытал страстное желание немедленно влить в себя добрую порцию саке… А еще он понял, что, пожалуй, и впрямь не стоит затягивать с отъездом в столицу. Может, там и поостерегутся нападать на него и его друзей в двух шагах от императора и императорской гвардии?

«В столицу, не в столицу, срочно, не срочно – в любом случае надо что-то делать, а не сидеть сиднем и ждать, откуда снова прилетит. Хотя бы потому, что уже взялись за людей, которых я не хочу терять…»