Читать книгу Разрубленное небо - Александр Логачев - Страница 7

Поговорить обстоятельно и откровенно им с Хидейоши удалось лишь вечером. В час Кабана[18] они отправились вместе прогуляться по стенам замка и заодно проверить караулы. В свете последних событий к караулам следовало относиться с повышенным вниманием.

Ацухимэ с ними не пошла, отправилась в свою комнату. Сама ли или с подсказки брата, но она правильно поняла – настал момент, когда мужчинам нужно поговорить наедине…

С караулами все обстояло нормально. Как, между прочим, и с погодой. Стоял теплый августовский вечер. Дневная жара и духота уступили место легкой необременительной прохладе. Комаров, которые житья не давали в конце весны и в начале лета, уже почти не осталось. А те, что остались, до вершины стены не долетали, силенок не хватало.

Зато вовсю заливались цикады, главные сторожа замка, его естественная сигнализация, причем куда более надежная, чем всякие электронные охранные системы… Впрочем, до любой электроники было еще далеко. А если быть точным, то аж целых семь веков.

Артем остановился на середине южной стены, той самой, по которой карабкался в ночь исторического штурма этой каменной громады. Сейчас, глядя вниз, он с трудом верил, что сделал это. Конечно, он гимнаст, более того, воздушный гимнаст, профессионально лишенный страха высоты, а также потомственный циркач, физически крепкий, тренированный человек, к тому же с месячишко ему удалось потренироваться под руководством искушенных в искусстве лазанья по стенам яма-буси. Однако все равно впечатляет – в прошлой жизни по скалам не лазавший даже в фантазиях, а вот взял да одолел, так ни разу и не сорвавшись. «Сотворить подобное можно, пожалуй, лишь от большого отчаяния или от огромного желания. Или от того и другого, вместе взятых», – подумал Артем.

У самой стены, во рву, мутно поблескивала грязная водица, в которую в ту ночь Артему довелось окунуться. От воспоминаний о запахе, исходившем от водицы, Артема передергивало до сих пор. Великое счастье, что не случилось отведать, какова она на вкус. (Между прочим, сейчас ее вкус нисколько не изменился – нечистоты как сливали в ров, так и продолжали сливать, до сооружения экологически безупречной канализации руки у даймё пока что не дошли. Так оно обычно и бывает у власть предержащих во всех эпохах и на любом краю географии – всегда хватает дел гораздо более важных, чем заботы о какой-то канализации…)

Но, как говорится, лучше о приятном. А приятное тоже имелось. Взять хотя бы тот же вид отсюда, с верхотуры. Великолепнейший вид со всех точек зрения, какую ни возьми. И с эстетической, и со стратегической. Поросшие лесом горы тянутся до горизонта и вдали, на излете видимости, зарываются снежными верхушками в небеса. На подступах к замку – холмистая пустошь, деревья на которой сведены для удобства часовых на стенах и на случай возможной осады. Пустошь пересекает, выворачивая из-за холма, желтая полоса дороги, по ней сейчас бредут в сторону Ицудо припозднившиеся путники. С этой стены город Ицудо не виден, но, если не лень, можно перейти на западную стену и оттуда разглядывать прямоугольники заливных полей, что входят в черту города, и крыши окраинных городских домов…

Тем временем на Японию опускалась ночь. По небу разливался закат, который вызвал у Артема не слишком поэтичное сравнение с растекающимся по светло-синей скатерти портвейном. Весьма странные образы приходили ему на ум, следовало признать…

Артем облокотился на ограду. Хидейоши встал рядом.

– Что у нас с монголами? – спросил Артем. – После того урока, что мы им преподали, они не сунутся больше в страну Ямато?

– Монголы больше не сунутся, – заверил Хидейоши. – Им сейчас не до новых походов. Монгольские вожди воюют друг с другом. Каждый из сыновей Ченг-Дзе[19] считает себя единственным и полноправным наследником отцовской империи и готов изничтожить любого, кто думает иначе. Эта война измотает их. Им долго еще будет не до нас.

– Ну и славно, – сказал на это Артем. Собственно говоря, монголы его волновали довольно незначительно. Он спросил о них лишь для затравки разговора.

Они помолчали, любуясь разгорающимся закатом. В такой вечер хорошо было просто так стоять на стене замка, смотреть окрест и молчать… Да только вот не для того, чтобы молчать, они здесь уединились.

– Скажи мне, Хидейоши, честно и откровенно, – прервал молчание Артем, – знаешь ли ты, кто стоит за всеми этими покушениями? Или, быть может, хотя бы догадываешься?

– Нет, – сказал Хидейоши. – Не знаю. Откуда? У самурая Кумазава было одно качество (ценное или наоборот – это зависело от обстоятельств): он не умел врать и не пытался этого делать. Нет, ну конечно же, согласно самурайским представлениям о чести недопустимо прибегать ко лжи, благородный муж, солгав, покрывает себя позором. Только вот представления представлениями, а люди – они все ж таки разные, будь они хоть трижды самураями или даже родовитыми самураями с могучими генеалогическими корнями, едва не достающими до древних богов. Были и такие воины, что правила чести блюли исключительно на словах, на деле же нарушая их на каждом шагу, был и другой полюс – те, кто исповедовали кодекс от и до, до последней закорючки в иероглифах. Кумазава Хидейоши был гораздо ближе ко второму полюсу, нежели к первому. Наверное, ему проще было бы вспороть себе живот, чем соврать. А если бы и соврал (скажем, руководствуясь соображениями суровой государственной необходимости или прямым приказом своего господина), то, можно не сомневаться, сделал бы это крайне неумело, выдав себя с головой.

– Жаль, что не знаешь, – сказал Артем, несильно постукивая пальцами по теплому камню кладки. – Я бы не стал тебя спрашивать об этом, если бы не последнее покушение, очевидцем которого тебе «повезло» стать. Потому как тут уже метили не в меня, а в Ацухимэ.

– Кто метил в Ацухимэ? – повернул к нему удивленное лицо Хидейоши.

– Как кто? Монах. Вернее будет сказать – человек, одетый монахом.

– Почему ты так решил? Я уверен, что покушались на тебя, но промахнулись.

– Видишь ли, Хидейоши… Орудием преступления послужил металлический штырь под названием сюрикэн. С этим оружием, так уж получилось, неплохо знаком Такамори, ты видел его сегодня во дворе, такой невысокий, немолодой, с черной перчаткой на левой, покалеченной, кисти, с виду щупловатый, но это только с виду, могу тебя уверить…

– Это недостойное самурая оружие, – нахмурил брови Хидейоши.

Артем знал, что он это скажет. Был бы не Хидейоши, если бы не сказал. Однако глупее всего было бы сейчас затевать диспут на тему «Что пристало самураю».

– Согласен, – сказал Артем. – Недостойное. Такамори оправдывает лишь то, что он стал самураем недавно, всего четыре месяца назад, это я наградил его мечами за верную службу.

Кумазава, слава богу, удержался от замечаний вроде того, что «не дело это раздавать мечи налево и направо», и от рассуждений о законности подобного раздавания.

– Так вот, – продолжал Артем, – Такамори уверяет меня, что настолько промахнуться убийца не мог. То есть, конечно, мог бы, но только в том случае, если бы взял сюрикэн в руки впервые в жизни. Первое метание таким корявым всенепременно и вышло бы. Однако, по утверждению Такамори, хват, каким тот держал сюрикэн, и манера броска выдавали в «монахе» человека, неплохо знакомого с этим своеобразным оружием. Я склонен доверять в этом вопросе Такамори…

Можно было бы позвать Такамори, чтобы он повторил для Кумазава свое объяснение… да вот только не было сейчас в замке Такамори. И весьма любопытно было бы Артему узнать, где это носит старого яма-буси на ночь глядя. Когда кругом шныряют убийцы, когда больше чем в любое другое время следовало бы находиться поблизости от своего господина, он куда-то улизнул. А ведь до сего дня Такамори по своей воле из замка отлучался считанные разы. Всю жизнь проскитавшись по лесам в небольшой компании своих сородичей и единоверцев, «горный отшельник» побаивался мира людей и на улицах даже такого небольшого городка, как Ицудо, чувствовал себя весьма неуютно. А тут вот, смотри-ка, взял и отправился куда-то в одиночку. Правда, чтобы господин даймё не поднимал на ноги самураев и не затевал прочесывание окрестностей с фонарями в руках, Такамори через Фудзита передал для господина Ямомото, что пусть, мол, господин не беспокоится, он скоро вернется и все объяснит. Вообще-то за подобную самодеятельность следовало бы наказать по всей строгости самурайского кодекса. На счастье Такамори не успел еще Артем превратиться в кровавого деспота…

Хидейоши между тем призадумалася над словами Артема.

– Метательное оружие весьма ненадежно, – таково было его умозаключение, сделанное спустя минуту. – Тем более когда оно такое короткое. К тому же переодетый монахом убийца не располагал временем, чтобы занять правильную позицию и прицелиться как следует. Вдобавок мы не знаем, какого мастерства, был убийца. Возможно, невеликого мастерства и для него любая помеха была столь же неодолимой, как для лучника ураганный ветер. Скажем, в последний момент сюрикэн (Хидейоши выговорил это слово с нескрываемым отвращением) зацепился за рукав. Разве я рассуждаю неверно?

– Ты рассуждаешь верно, – признал Артем. – Однако меня не оставляет чувство, что прав не ты, а Такамори. Понимаешь, это как в вопросе… ну допустим, плетения корзин: за разъяснениями я бы обратился не к сюго, дзито или сёгуну, а к корзинщику. И доверился бы его словам. Но вот если бы дело касалось, скажем, самурайских поединков, то я бы отправился за разъяснениями к тебе, а не к кому-нибудь другому, не к тому же, скажем, корзинщику. А в этой истории я склонен доверять Такамори.

– Я не стану настаивать на своей правоте, – Хидейоши повернулся в профиль и вздернул подбородок. Сравнение с каким-то презренным корзинщиком его, похоже, задело.

– Я тоже ни на чем не собираюсь настаивать, я лишь призываю тебя задуматься, не угрожает ли вам с сестрой опасность…

«Похоже, я ломлюсь в закрытую дверь, – подумал Артем. – Даже не просто в закрытую, а в наглухо заколоченную».

– Ладно, – сказал он. – Оставим это. Наверное, нам стоит поговорить о делах политического свойства. Я многого… а вернее будет сказать, ничего не понимаю и надеюсь на твои разъяснения. Вот смотри. Я ждал, что меня позовут ко двору сразу после изгнания монголов, после того как в столице станет известно о предательстве Нобунага и о моем с ним поединке, в общем, после того, как до Хэйан докатятся вести о неком чужеземце, обосновавшемся вблизи Ицудо и называющем себя человеческим воплощением великого и ужасного Бьяку-Рю. Даже если Хэйан не заинтересует щекотливая ситуация с законными правами чужеземца на замок Нобунага, на его слуг и самураев, в конце концов, я полагал, что скажется простое человеческое любопытство. Неужели, думал я, императорскому двору будет неинтересно взглянуть на столь необычного чужеземца? Ничего. Молчание. Что мне оставалось? Я занял место Нобунага, взвалил на себя обязанности сюго, привык к тому, что ко мне обращаются «господин даймё». И все вокруг принимали это как должное, все вокруг подчинялись мне, как до того подчинялись Нобунага. Гражданский губернатор тоже без малейших сомнений признал за мной полномочия сюго… Ну его-то я как раз понимаю. С прошлым даймё наш губернатор жил хуже, чем кошка с собакой, не мне тебе об этом рассказывать. И я, как человек неопытный, обращающийся постоянно к нему за советами и к его советам прислушивающийся, вполне его устраиваю. Я даже понимаю, почему он спокойно воспринимает все мои новшества. Отвечать за них придется только мне, с него за них не спросят. В общем, с дзито понятно. Непонятно зато со всем остальным.

– Постараюсь тебе помочь, – сказал Хидейоши.

(В закатном свете краски сгустились, и кожа собеседника Артема из светло-желтой сделалась светло-коричневой, похожей на крем-брюле. Если бы бывший воздушный гимнаст чуть более за эти четыре месяца проникся самурайским духом, он бы непременно по этому поводу сложил сейчас в уме хокку. Что-нибудь насчет того, что солнце коснулось горных вершин. Меч уснул в ножнах до утра. О, как далеко ты мое крем-брюле!)

– Сперва скажу, что ты, Ямомото-сан, не первый, кто так стремительно возвышается. Этим путем до тебя уже проходили. Еще во время Первой девятилетней войны[20] бывший безродный торговец маслом по имени Санэмори убил усыновившего его самурая, завладел его землями и объявил себя главой дома Кусуноки. Он своевременно примкнул со своими самураями к войску Минамото ёриёси, показал себя храбрым воином, в боях против мятежников прославил имя Кусуноки, а после вывел Кусуноки из слабых в сильные дома и с тех пор его потомки отличались храбростью и благородством. Похожие истории повторялись неоднократно. Хотя и не всегда право на завоеванное признавалось императорским двором…

– Так вот и я о том же! – воскликнул Артем. – Отсюда и мое недоумение – почему ничего не происходит?! Ни признания, ни непризнания. Императорский двор молчит, как скала над морем…

Хидейоши смахнул ладонью камушки с ограды, и они полетели вниз, ко рву с водой. Усмехнулся чему-то своему:

– Не императорский двор молчит, а сиккэн Ходзё, человек, которому я сейчас служу.

– Ты служишь сиккэну? – Надо признать, он сумел удивить Артема. Хотя бывший акробат и не знал, чем там занимается в столице бывший чиновник гражданского губернатора, однако никак не мог предположить, что он служит второму лицу государства японского.

– Если ты помнишь, Ямомото, четыре лунных месяца назад мы встретились, когда я вез письмо в столицу. Это было письмо дзито, с которым ты теперь хорошо знаком, а его получателем был сиккэн Ходзё Ясутоки. Мне, разумеется, не было известно содержание письма, господин дзито лишь сказал, что в нем он рассказывает о злодеяниях Нобунага. Оказалось, что помимо важных сведений о Нобунага в этом письме было и обо мне самом. Сиккэн прежде прочитал письмо сам, затем вслух зачитал отрывок, где дзито лестно обо мне отзывается и советует сиккэну взять меня на службу. «Я не могу не прислушаться к рекомендации столь благородного и умного человека, как дзи-то, – сказал мне господин Ходзё Ясутоки. – К тому же мне нужны способные люди. Ты согласен поступить ко мне на службу?» Разумеется, я согласился. Это большая честь служить такому человеку. Вот почему я не вернулся из столицы. С того самого дня я выполняю поручения сиккэна, а он мне пока что не поручал ехать в Ицудо…

Артем хотел пошутить: мол, выходит, дзито подарил тебя сиккэну. Но вовремя удержался. Что пристало в цирке, в обществе клоунов и акробатов, совсем не годится в общении с самураями. За подобную насмешку скорее всего придется отвечать поединком с весьма кислыми для Артема шансами на победу.

– Подожди, подожди… – вдруг пришло в голову Артему. – Разве тебя сюда отправил сиккэн, а не император?

– Я сюда прибыл по поручению сиккэна. Ты разве этого не понял?

– Не понял, – честно признался Артем. – Ведь письмо, что ты мне привез, оно от императора.

– Оно подписано императором. А написал его, разумеется, сиккэн…

– Разумеется?

– Странный вопрос для человека, четыре месяца занимающего высокую должность сюго…

Артем ожидал, что вслед за этими словами последует отповедь. Что-то вроде: «За четыре месяца ты не только не удосужился узнать историю величайшей из войн, войны Гэмпэй, но и не смог разобраться, кто и как управляет нашей страной. Плохо, господин даймё, плохо. Чем же ты занимался все эти месяцы?!»

– Откуда мне знать тонкости вашей высокой политики, – пожал плечами Артем. – Ну разумеется, я знаю, что император избавлен от тяготы повседневных дел, тяжкая ноша государственной рутины снята с плеч августейшей особы и возложена на правительство бакуфу, во главе которого стоит сёгун. Я, конечно, знаю, и впервые, кстати, узнал об этом от тебя, что сёгунами вот уже давно назначаются малолетние самураи дома Минамото. Стоит только сёгуну подрасти и приблизиться к совершеннолетию, как на его место назначают нового, помоложе. А поскольку дети и подростки страной управлять не могут, то за них это делает Совет Регентов, для этого, собственно, и образованный. И точно так же, как должность сёгуна превратилась в наследственную и принадлежит дому Минамото, управление Советом Регентов по наследству передается представителям дома Ходзё. В результате и дом Минамото не в смертельной обиде – должность сёгуна весьма почетна, хоть и лишена на сегодняшний день реальной власти. И дому Ходзё, понятное дело, расстраиваться нет причины, реальная власть-то у них. Это-то все мне известно. Но я не знаю, что все же оставлено в ведении императора, а что нет. Уж извини, но я и представить не мог, что император не может себе позволить по своему желанию приглашать в столицу провинциальных сюго…

– Да, были времена, когда власть в стране всецело принадлежала императору, – сказал Хидейоши. Как показалось Артему, в его словах промелькнула затаенная печаль. – Но о тех временах уже стали забывать. Сперва к власти пришел дом Фудзивара, потом возвысился дом Тайра, его сменил клан Минамомто, теперь у власти дом Ходзё. Но вот что я тебе скажу, Ямомото-сан… – Последнюю фразу Хидейоши произнес чуть ли не торжественно и даже, как показалось Артему, еще больше распрямил спину. – Правление Ходзё Ясутоки – одно из самых удачных за многие-многие годы. И я говорю так не потому, что я служу этому человеку. Ясутоки – умный и дальновидный муж. Но еще важнее другое – он готов посвятить свою жизнь стране Ямато и не боится принимать решения. Это большая беда для любого правителя – бояться поступков. Наверное, таким, как Ясутоки, и должен быть государственный муж.

А вот последнюю фразу своего практически тоста «Ну, за Ясутоки!» Хидейоши произнес с довольно кислым выражением лица. С такой миной люди признают, что да, все плохо, но ведь могло быть и еще хуже. Насколько Артем знал своего собеседника, самурая Кумазава, тот был убежден, что править Страной восходящего солнца должен муж насквозь благородный, эдакое ходячее воплощение самурайских представлений о чести и доблести. Но раз уж такого не случилось – так, вероятно, думает Кумазава, – то будем выбирать наименьшее из зол.

– Ну хорошо, – хлопнул ладонью по каменной ограде Артем. – Я усвоил, что все мало-мальски важные властные решения сиккэн принимает практически единолично. Стало быть, тебе, как его доверенному лицу, должны быть известны причины, по которым он их принимает. И я возвращаюсь к своему вопросу: так все же почему меня так долго не звали никуда, а потом вдруг позвали?

– Скажу, что мне известно. Четыре месяца назад сиккэн не поддался на уговоры императора и придворных, которым, конечно, хотелось полюбоваться на Белого Дракона, как любуются на чудеса и диковинки, о которых много всего слышали. Сиккэн убедил императора не торопиться. Говорил он так: если Белого Дракона вызвать в Киото прямо сейчас, придется воздавать ему должные почести как победителю иноземных захватчиков и спасителю страны Ямато. А спаситель выглядит как гайдзин. Конечно, все можно объяснить тем, что сие обличье принял Белый Дракон, дабы отличаться от всех прочих жителей страны Ямато. Но все равно ситуация для двора сложится щекотливая, и ею легко могут воспользоваться враждебные двору силы, которые станут на всех углах говорить, что власть слаба, раз самостоятельно не смогла справиться с монгольской напастью. Злые языки на этом не остановятся и непременно станут утверждать, что само появление Белого Дракона есть не что иное, как поданный Небесами знак к выступлению против дома Ходзё. Сколько раз и по более незначительным поводам поднималась смута. И разумнее всего для двора, подвел итог сиккэн, немного выждать. История с монголами отойдет в прошлое, страсти поулягутся, волна всеобщего восхищения спадет, и приезд Белого Дракона в столицу не вызовет слишком бурных страстей. К тому же если называющий себя человеческим воплощением Белого Дракона и впрямь находится под покровительством Бьяку-Рю, то небесный покровитель не оставит его и впредь, станет помогать в иных делах. Мы это увидим и поймем – да, это человек, которого стоит привечать. Или увидим совсем другое – нет, это не тот человек, которого хотели бы видеть в Хэйан…

«Ну да, а пока выжидаешь: или султан умрет, или ишак сдохнет, – подумал Артем. – К тому же ишаку всегда можно помочь с досрочным издыханием. И сложат еще одну легенду, что, мол, воплощение Белого Дракона в человеческом обличье отправился к своему повелителю Бьяку-Рю в Страну Облаков… Словом, вот вам и еще один кандидат на автора покушений – господин сиккэн. Не слишком ли быстро растет число Докторов Зло?»

Темнело. Караульные на стенах зажигали факелы.

– Хорошо, а почему срок выжидания закончился именно сейчас? – спросил Артем. – А не в прошлом месяце, две луны назад или, допустим, восемнадцатого числа пятого месяца этого года?

Хидейоши замялся, словно подбирал слова подипломатичней.

– Ну говори уж как есть, – подстегнул его Артем. – Мы же и уединились здесь, чтобы поговорить начистоту. Что там еще за тайны хэйаньского двора?

– Ты ничего не слышал о военачальнике Такаши? – Хидейоши повернул голову, ожег Артема пристальным взглядом и тут же отвернулся.

– Я слышал, что его убили около полумесяца назад, – пожав плечами, проговорил Артем. – И все, пожалуй… А что такое?

– А слышал, кто его убил?

Артем еще раз пожал плечами.

– Вроде как говорили об айнах, с которыми когда-то воевал Такаши. Дескать, это месть варваров. Кто-то вроде бы говорил о демонах, якобы насланных варварами. Как ты знаешь, вести к нам попадают вместе со всевозможным странствующим людом, по пути, во всех провинциях, через которые этот люд проходит, обрастая невероятным количеством добавлений и изменений, зачастую до неузнаваемости переиначиваясь.

– Я скажу тебе сейчас о том, о чем знают немногие, – Хидейоши понизил голос, хоть до ближайшего человека, который мог их подслушать, а именно до прохаживающегося по стене караульного, было довольно далеко. – Сиккэн не приказывал мне молчать об этом, а раз так, то я скажу. Перед смертью Такаши назвал имя убийцы. «Белый Дракон, – сказал он. – Меня убил Белый Дракон».

Хидейоши замолчал.

– Ну и что? – спросил Артем.

– То есть как «что»? – Хидейоши был заметно удивлен.

– При чем тут я?

– Тебя считают человеческим воплощением Белого Дракона. Многие тебя так и называют – Белый Дракон. Поэтому… некоторые считают, что перед смертью Такаши говорил о тебе.

– Ага, и по этому поводу меня тянут в столицу? Хотят допросить?

– Да, это одна из причин, почему тебя вызывают в столицу. Господин Ходзё хочет расспросить тебя о смерти военачальника Такаши.

– Замечательно, – сквозь зубы проговорил Артем. – Я теперь еще и подозреваемый в убийстве. Да будет тебе известно, мой друг Хидейоши, что я за эти четыре месяца ни разу не пересекал границ провинции, а в течение последнего месяца дальше Ицудо вообще не выбирался. И тому есть полчища свидетелей. А касаемо последних слов Такаши… Возможно, они были сказаны в бреду. Может быть, умирающему военачальнику просто померещился пролетевший под потолком и машущий крыльями дракон с чешуей белого цвета?

– Как рассказывали, слова Такаши не были словами человека, утратившего власть над своим рассудком, – убежденно сказал Хидейоши. – А что касается свидетелей… Никто и не думает, что ты собственноручно убил Такаши. Но ты мог подослать убийц.

– Великолепно! – Артем непроизвольно взмахнул рукой. Он начинал раздражаться. Конечно, не самое лучшее состояние для содержательных бесед, но он ничего не мог с собой поделать. – А нет ли в Японии еще каких-нибудь нераскрытых преступлений? Давайте спишем все на Белого Дракона, который рассылает убийц и насильников по все провинциям! Вот оно – исчадье зла, сидит в замке под Ицудо, давайте покараем его, и в стране разом наступят мир и покой.

Артем немного помолчал, стараясь успокоиться.

– Ну хорошо. А вот скажи мне, друг мой Хидейоши, зачем мне вдруг понадобилось убивать человека, с которым не то что был не знаком, но и впервые услышал о нем только в связи с его смертью? А?

Ладонь Хидейоши нервно оглаживала рукоять длинного меча. Чиновник стоял, отвернувшись от Артема.

– Никто не знает точно, кого ты знаешь, а кого – нет, – выговорил он. – К тому же у тебя за эти четыре месяца могли появиться… советчики, которым ты всецело доверяешь.

– Намекаешь на своего бывшего начальника, на дзито?

– Я никогда ни на кого не намекаю! Я всегда говорю прямо!

Теперь настала очередь Хидейоши становиться в третью самурайскую позицию: глаза горят, ноздри раздуваются, ладонь на рукояти катаны.

– Мы, Кумазава, всегда говорим открыто, что думаем!

– Я знаю, – вздохнул Артем. – Вот поэтому, кстати, сюда и послали именно тебя. Ты не станешь плести интриги, участвовать в сговорах и заговорах. И сиккэн тебя приблизил к себе по той же причине – можно не опасаться подлого удара в спину.

Хидейоши слушал Артема, играя бровями и недовольно сопя.

– У нас же разговор начистоту, правильно? – напомнил Артем. – Вот и скажи мне начистоту, веришь мне или нет? Веришь, что я не посылал убийц ни к какому Такаши, да и вообще никакого касательства к его смерти не имею?

– Хорошо, я скажу тебе, как ты просишь, начистоту, – сказал Хидейоши, немного подумав. – Я тебя мало знаю. Я не знаю обычаев той страны, откуда ты прибыл. Я не верю, что ты воплощение Белого Дракона, но верю, что Белый Дракон покровительствует тебе, иначе невозможно объяснить ту удачу, что тебе сопутствует. Я не знаю, причастен ты или нет к убийству Такаши. Мне бы не хотелось, чтобы ты был причастен. Но… но…

– Но ты не исключаешь такой возможности, – помог ему Артем. – Понятно. Спасибо за откровенность…

Ночь еще окончательно не накрыла город Ицудо и его окрестности черным колпаком, но до наступления этого часа оставалось совсем немного. Еще чуть-чуть, и еще один день рухнет в ту пропасть, куда все они безвозвратно проваливаются, где вслед за ними исчезают годы, десятилетия и жизни…

– Ты сказал: убийство Такаши – одна из причин моего вызова в столицу, – произнес Артем, глядя на погружающееся в ночь небо. – А какие другие?

– Твои… чудеса, весть о которых докатилась до Хэйан. Много говорят о чудесах, которыми полнится город Ицудо и которые привлекают сюда людей из ближайших провинций. В столице рассказывают сущие небылицы…

– А скажи мне, Хидейоши-сан, – оживился Артем, – почему, несмотря на то что в столице уже вовсю говорят о чудесах, никто из столицы так и не пожаловал в Ицудо поглазеть на эти чудеса. Например, отчего бы какому-нибудь скучающему аристократическому семейству не совершить путешествие, развеяться?

– Пока двор и сиккэн не явили свою благосклонность к даймё Ямомото, никто не желает первым отправляться в Ицудо. В этом могут усмотреть… некие тайные мотивы.

– О Небо! – громко выдохнул Артем. – А я-то думаю, чего это они не едут. Вот, значит, как просто. М-да… Ты знаешь, Хидейоши, скажу тебе по правде, мы бы хотели видеть у себя в Ицудо скучающих богатеньких куго. Ради этой великой цели, можно сказать, все и затевалось.

– Что затевалось?

– А то, что ты увидишь завтра, – сказал Артем, уже несколько утомленный беседой. – И о чем потом расскажешь в Хэйан своему сиккэну. Да и так, между прочим, кое-что ты уже видел, да только не придал значения. А для нас все очень важно, и это часть замысла. Ну, к примеру… Скажи, когда ты добирался от границы провинции до Ицудо, ты ничего необычного не заметил?

– Что ты имеешь в виду?

– Как тебе сама дорога?

– Очень хорошая дорога.

– Спасибо и на том. Она не просто хорошая, думаю, она одна из лучших в стране. Целый месяц сотни нанятых мною людей работали над ее улучшением: рыли придорожные канавы, укрепляли осыпающиеся участки, чинили мосты, ну и так далее. Одно удовольствие одолевать эту дорогу и пешему, и верховому, и на повозке. И теперь даже в затяжные дожди дорогу нигде не размоет до непроходимости. А самурайскую заставу на границе моей провинции ты не мог не заметить. Так вот такие же заставы располагаются на всех дорогах, ведущих из соседних провинций. И каждой группе путников, следующих в Ицудо, выделяются самураи для сопровождения и охраны, ежели кто в этом нуждается. Заметь, совершенно бесплатно для путников. Ну а вам охрана была не нужна, у вас своих самураев предостаточно, чтобы отбиться, поэтому вам и не предлагали. Одиночные путники дожидаются на постоялых дворах при заставах, когда соберется много людей, чтобы идти вместе под охраной. Люди в соседних провинциях сейчас знают – с их деньгами по пути в Ицудо ничего не случится. А еще они знают, что на всех дорогах, ведущих в Ицудо, на расстоянии дневного перехода построены постоялые дворы. Те, кто раздумывает, идти или нет в Ицудо, про который так много говорят, вспоминают, что им не придется, как бывало, ночевать в лесу и дрожать при каждом шорохе, и сомнения, идти или не идти, отпадают сами собой. Конечно же, идти…

Артем поймал себя на том, что увлекся. И действительно, о том, что сделано за четыре месяца, можно было говорить долго. А еще дольше – о планах.

– Пойдем-ка спать, Хидейоши-сан, завтра все увидишь своими глазами, – сказал Артем. – Смотри, уже совсем ночь, уже в сон клонит…

Спать однако им этой ночью не пришлось…