Читать книгу Снежинка. Рассказы и байки - Александр Лукьянов - Страница 4

Мои родители работали на Московском заводе малолитражных автомобилей. Папа всегда называл завод сокращённо: МЗМА. Я гордился тем, что папа испытывает автомобили, и считал, что он водитель-испытатель. Мама занималась каким-то учётом. Я не очень понимал, чем именно. Меня же отдали в заводской детский сад на пятидневку, потому что моя бабушка Лена, мама моей мамы, умерла, когда мне было полтора года, и со мной некому было сидеть. Утром в понедельник меня отвозили в детский сад, а в субботу, как правило, после обеда, меня из детского сада забирали.

В детском саду мне всегда было интересно. Там у меня были друзья Олежек, Илюша и Витя, с которыми я никогда не расставался. Олежек был такой же белобрысый мальчишка, как и я. Только его подстригали наголо, я мне мама всегда оставляла чубчик. Олежка был поменьше меня ростом, коренастенький.

Илюша был такой же, как и я, худой и тоже подстригался «под чубчик». В зимнее время у Илюши всегда на верхней губе были сопли. Он периодически их вытирал, но сопли текли опять. У меня в холодную погоду тоже нос всегда был забит, но не соплями, а козюльками. Я их также старался высморкнуть, но это было бесполезно, потому что они тут же появлялись опять. Я не мог дышать носом и уже привык к этому.

Витя был полным мальчиком. У него была сестра, которая тоже ходила в нашу группу. Когда мы с Олежкой задумывались о нашей будущей женитьбе, то всегда завидовали Вите, потому что у него уже была невеста, его сестра, а нам надо было ещё невест поискать.

Зимой нашим любимым занятием было строить крепость из снега. Это занятие всегда проходило весело и интересно. Чтобы наши варежки не терялись, их пришивали к резинке. Резинку просовывали из рукава в рукав. Варежки свободно болтались, высовываясь из рукавов, когда я их снимал, но никогда не терялись. Если снег был липким, то мы катали снежные шары и складывали из них крепость. Если снег был не липким, то мы просили у дворника большую металлическую лопату с толстой-претолстой деревянной ручкой и вырубали из плотного снега снежные кирпичи, из которых складывали стены крепости. Лопату держали вдвоём, а третий изо всей силы бил по ней ногой, чтобы воткнуть её поглубже в снег. Когда снежный кирпич получался толстым, мы искренне радовались удаче. При этом все очень хвалили того, кто в нужный момент надавит на черенок лопаты, чтобы отковырнуть толстый пласт снега. Мы трудились, не покладая рук, и уже через полчаса все были мокрыми от напряжения. Особенно наши головы, которые были завёрнуты в платки под меховыми шапками. Белые платки промокали насквозь. Мы даже расстёгивали шапки, чтобы проветриться. А иногда и снимали их. Тогда с наших мокрых головок шёл пар и мы немного остывали. Когда было уж очень жарко, то мы ели снег. Наберёшь полный рот снега, немного сдавишь его, и получается такая холодная конфетка, которую начинаешь сосать, пока она не исчезнет. При этом мне казалось, что у снега есть какой-то особенный, свой вкус. Отдохнув таким образом, мы снова продолжали строить крепость, пока нас не звали обедать.

А ещё нам нравилось смотреть, как строители строили огромный-преогромный кирпичный дом рядом с нашим детским садом. Территория детского сада была огорожена высоким металлическим забором из прутьев. Мы вставали на перекладину внизу забора, держались за эти прутья и заворожено смотрели, как каменщик ряд за рядом кладёт светло-коричневые кирпичи. Большой дом рос на наших глазах. Каждый день он вырастал на пол этажа. Когда мы строили крепость из снежных кирпичей, то мы знали, как их надо класть, чтобы стена не рухнула.

С другой стороны, за забором была голубятня. Мы также забирались на забор и долго смотрели, как большие мальчишки ухаживали за голубями, кормили и поили их, выпускали полетать. На голубятне в основном были белые голуби, но попадались и голуби с коричневыми перьями. Особенно мне нравился белоснежный голубь со шпорами из перьев. Он, наверно, чувствовал свою исключительность и важно ходил по клетке. Когда клетка открывалась, все голуби выпархивали в небо. Ребята свистели. Мы свистели тоже. Илюша умел свистеть сильно, сложив определённым образом свой язык. Он даже показывал мне, как надо его складывать, но у меня так не получалось, и я расстраивался. Но полёт голубей заставлял меня забывать всё на свете. Задрав голову, я долго следил за кругами белой стаи голубей над голубятней и детским садом. Потом воспитательница звала нас ужинать.

Никто не следил за тем, как я ем. Я мог не есть суп, если в нём была варёная капуста и не любил все варёные овощи, кроме картошки. Картошку, наоборот, я просто обожал. И если на ужин давали варёную морковь или свеклу, то я мог остаться полуголодным. Правда, хлеба всегда было вдоволь. Я также, как и мой папа, любил есть чёрный хлеб, особенно, если его посолить. Украдкой я клал кусочек чёрного хлеба себе в карман, который был у меня впереди на синих штанишках с двумя помочами. Наверно ужин был рано, потому что до сна я успевал проголодаться. Тогда я с удовольствием съедал этот кусочек солёного хлеба, который казался мне очень вкусным. Иногда под вечер, проголодавшись, мы вчетвером приходили на кухню и сердобольная повариха кормила нас гречкой, если она оставалась от ужина.

Каждую среду после работы ко мне приезжала мама. Она привозила фрукты: апельсины, яблоки или груши, ранней осенью персики или абрикосы. Один апельсин я съедал сразу. Остальные фрукты мама убирала в тумбочку рядом с моей кроватью. Мама наказывала мне есть фрукты каждый день. Я старался выполнять её указания, но не помню, чтобы я ел фрукты каждый день. По-моему, они куда-то исчезали. Но я не особенно жалел по этому поводу, так как у меня были другие интересы, гораздо более важные.

Среда была для нас, как родительский день. Иногда, ранней осенью или поздней весной, я с мамой и Олежка со своими родителями шли на лодочную станцию. Там папа Олежки брал лодку и катал нас по пруду. Наши мамы шли по берегу и махали нам руками. Какое это было счастье, кататься на лодке! Мы с Олежкой иногда брызгались и смеялись. Такие совместные поездки только укрепляли нашу дружбу.

Одним из моих самых увлекательных дел было рассматривать то, что находилось под камнями. Если я вдруг видел большой камень, лежащий на земле, то стремительно бежал к нему, садился на корточки и отворачивал камень. Для меня сразу же открывалось какое-то необыкновенное, сказочное царство. Я забывал про всё на свете и внимательно разглядывал открывшийся для меня мир. Всё пространство под камнем было испещрено многочисленными ходами и маленькими норками, как будто это было большое поселение загадочных существ. Прежде всего я смотрел, есть ли жуки. Так как они ползали очень быстро, то надо было успеть схватить жука до того, как он уползёт в норку под землю. Жуки были разные. Конечно, я считал за удачу, если попадётся крупный жук. Чем больше жук, тем больше была моя радость. Я уже знал такой вид жуков, как жужелица. Ещё мне нравились чёрные жуки со спинками, которые переливались на солнце всеми цветами радуги. Правда эти жуки были небольшие и быстро бегали, но я всё равно их ловил. Я приноровился хватать жуков за спинки и рассматривал их лапки и челюсти. В кармане у меня всегда был пустой коробок из-под спичек. Я сажал жука в коробок, чтобы потом показать своим друзьям. Под камнем я также видел разных червяков, которые тоже пытались спрятаться под землю. Но червяков я не трогал, они мне были неинтересны. Меня привлекали причудливые узоры из растений, которые под камнем были жёлтого или белого цвета. Насмотревшись вдоволь, я с сожалением уходил. Глаза же мои продолжали искать другой большой камень. На огороженной территории детского садика все камни не раз были перевёрнуты, и я искал случая перевернуть камни за его территорией, когда ко мне приезжала мама.

Однажды случилась неприятность. Отвернув в очередной раз камень, я увидел огромного, неизвестного мне жука. С большой радостью я схватил его за спинку и, повернув к себе лапками, стал рассматривать. Жук упирался своими коленками и пытался вырваться. Я сдавил его чуть сильнее. Неожиданно для меня жук брызнул мне в лицо какой-то жгучей жидкостью. Часть жидкости попала мне в глаза, я громко заорал, потому что в глазах стало щипать. Я машинально бросил жука и побежал к воспитательнице, чтобы она промыла мои глаза водой. К счастью, всё обошлось без серьёзных последствий. После этого случая я уже с опаской и на расстоянии рассматривал больших жуков.

Иногда ребятам из нашей группы приходилось выяснять кто сильнее. Мы не дрались, а боролись. Боролись просто так без всякой причины. Если у меня получался захват шеи противника, то я тянул его к земле, и он просил пощады. Если захват делали мне, то просил пощады я. Таким образом я знал кого из нашей группы могу победить, и кто может победить меня. В нашем разговоре с ребятами это называлось «дать по шее». Один раз я рассказал маме, что дал по шее Илюшке. С тех пор мама иногда спрашивала меня, кому я могу дать по шее. Я начинал перечислять имена мальчишек и чувствовал, что мама довольна, что я не самый слабый ребёнок в группе.

Ещё мы договаривались играть в игру «замри». Например, входит Олежек в игровую комнату, где каждый из нашей группы занят своим делом, и кричит: «Замри!» Все замирают. Ни единого движения. Нельзя даже моргать, если, конечно, Олежек не увидит. Олежек выбирает кого-нибудь в «жертву» и начинает его смешить. Он строит разные рожицы, выделывает смешные кренделя-движения. Копирует позы, в которых застал свою «жертву». Наконец, «жертва» начинает хохотать, и все знают, кто будет водить в следующий раз.

Когда мне изредка мама приносила абрикосы, и я их быстро съедал, у меня оставались абрикосовые косточки. Абрикосовых косточек мне было не жалко, и я щедро делился ими со своими друзьями. Когда же им приносили абрикосы, то они делились косточками со мной. Из абрикосовых косточек мы научились делать свистки. Во дворе детского сада была заасфальтированная площадка для въезда грузовой машины с продуктами для кухни. Мальчишки собирались на этой площадке, старательно и аккуратно стачивали край косточки об асфальт. Через маленькое отверстие мы гвоздиком выковыривали зёрнышко и съедали, что было очень вкусно. Самое же главное было в том, что после этого из косточки получался великолепный свисток. Мы соревновались у кого свист громче и музыкальней, то есть, какое количество звуков каждый сможет выдуть. Когда абрикосовых косточек не было ни у кого, и кому-то случайно удавалось найти хоть одну косточку на земле, то все считали, что ему очень повезло, потому что он полакомится зёрнышком внутри, а потом можно сделать отличный свисток, которого ни у кого не будет.

У меня с детства был низкий голос. На утренниках или более значимых праздниках, таких как Новый Год, под руководством воспитателей мы разыгрывали разные сценки. Я всегда играл медведей или волков. Один раз мне даже поручили играть дворника. Мне дали настоящую метлу, одели фартук и приклеили бороду. Я подметал «улицу» и пел песню. Почему-то все не только хлопали, что было бы естественно, но и смеялись. Я знал много детских стихотворений, которые с удовольствием читал наизусть. Однажды, когда в очередные выходные меня привезли домой, я запел популярную песенку. Мама очень удивилась, что я её знаю. А дело всё в том, что у нас появилась новая молодая воспитательница, которая научила нас современным песням. Особенно мне нравилась песня «Ландыши». Я очень увлечённо пел её, но вместо слов «белый букет» пел «целый букет» и все мои родные мама, папа, тётя Аня и дядя Лёня отчего-то этому очень радовались.

У меня был дедушка Ваня, мамин папа, и бабушка Даша, мачеха моей мамы. Дедушка был на пенсии, но был бодр, здоров и ходил на работу. Он работал истопником в котельной по ночам. Днём он был свободен и почти всегда рано утром в понедельник отвозил меня в детский сад. От нашего дома до детского сада ходил автобус. Но ехать нужно было девять остановок. В автобусе диван около кабины водителя был от окна до окна. Я вставал на колени на этот диван и смотрел вперёд через кабину водителя на дорогу. Дедушка загораживал мои грязные подошвы ботинок мешком с моей сменной обувью, чтобы я не запачкал набивавшихся в автобус людей. Для меня эта поездка в детский сад была настоящим приключением. Во-первых, я видел дорогу впереди автобуса, во-вторых, я мог наблюдать за действиями водителя. Водитель крутил руль, двигал рычагом и нажимал на клавишу, чтобы открывать и закрывать двери автобуса. Я изучил все его движения. Кроме того, справа от водителя лежали автобусные талоны и жестяная банка для денег. На остановке над моей головой за ручку отодвигалось стекло, и просовывалась рука с деньгами от какого-то пассажира. Водитель отсчитывал сдачу и возвращал её вместе с билетами за проезд. А самое главное, на остановке он брал микрофон и объявлял, какая будет следующая остановка. Микрофон хрипел, но все слова были отчётливо слышны. С некоторым сожалением я выходил из автобуса следом за дедушкой. Стоило мне оказаться в детском саду, я с нетерпением сбрасывал с себя верхнюю одежду и нёсся к своим товарищам, напрочь забывая о дедушке. Но однажды всё случилось по-другому.

Я уже знал, что если к нам приходят гости, то будет накрываться стол. На нём будет много вкусной еды, а может быть даже пирожные или торт. Или, если мы ездили в гости к бабушке Капе, папиной маме, то накрывали стол для нас. И если я замечал, что на столе нет варёной картошки, то всегда требовал её сварить и принести. Особенно я любил есть картошку с кусочком селёдки и порезанными на неё кольцами лука. Поэтому, когда однажды дедушка с бабушкой стали наряжаться, чтобы поехать в гости к сестре бабушки, я обрадовался. Это было утро понедельника. Уверенный, что мы едем в гости, пусть даже на том же самом автобусе, который идёт в детский сад, я был очень счастлив. Но когда мы подошли к детскому саду, и мне сказали, что меня там оставляют, я от обиды заревел. Давно я так не плакал. Это был единственный раз, когда я не хотел идти в детский сад. Обрушились все мои надежды, радостные ожидания праздника, который должен был быть в гостях. Но я не могу долго держать обиду в себе. И скоро я об этом забыл.

Как-то раз за обедом, когда нам раздали по сосиске, я потребовал горчицу, потому что уже успел её попробовать у кого-то в гостях. Воспитательница очень удивилась и сказала, что горчицу я буду есть дома, а не в детском саду. Потом воспитательница рассказала о моём требовании маме. Дома я услышал, как мама рассказывала тёте Ане о горчице, и они смеялись.

Самым радостным днём недели в детском саду для меня была суббота. Как правило родители за детьми приезжали после обеденного «тихого часа». Дедушка Ваня приезжал за мной почему-то всегда во время «тихого часа». Он бесцеремонно проходил к спальне, открывал дверь и громко говорил: «Санёк, вставай, пора домой!» Я быстро вскакивал, одевался, заправлял постель и бежал к дедушке. Конечно, своим громким голосом он будил других детей, но он не обращал на это внимания. Потом, к моей большой радости, воспитательницы уже догадались не укладывать меня спать после обеда. И я ждал дедушку в игровой комнате. Опять на автобусе мы ехали с ним домой, но обратный путь казался мне гораздо короче.

Однажды, когда я был на выходных дома, я заболел. Мама вызвала врача. Наверное, врач не нашёл ничего серьёзного, но посоветовал побыть день-два дома. Мама не отправила меня в понедельник в детский сад, так как дедушка и бабушка были дома. Я сидел дома, скучал и под вечер решил пойти погулять. Дедушка гулять мне не разрешил и сказал, чтобы я сидел дома и ждал маму, потому что она должна скоро прийти с работы. Я этому очень удивился, потому что думал, что также, как и я, мама работает целыми сутками и домой вечером не приходит, то есть приходит, но только один раз на рабочей неделе, в среду. Я очень обрадовался, когда мама и папа пришли вечером домой с работы в понедельник.

Каждое лето наш детский сад на автобусах переезжал в Подмосковье на реку Лопасня. Здание детского сада стояло в лесу. Вокруг огороженной территории росли высокие-превысокие деревья, в основном ели и дубы. Прогулки в лес были очень интересны. Зайдёшь с опушки вглубь леса несколько шагов и остановишься от многообразия впечатлений. Глаза начинают разбегаться во все стороны. Вот янтарная смола на стволе ели, которая каплями медленно-премедленно стекает вниз. Если случайно дотронуться до неё, то потом очень трудно очистить пальцы и к ним всё начинает прилипать. Вот большой муравейник. Если смочить травинку слюной и положить её на муравейник, а через минуту облизать, то во рту будет кисло-прекисло так, что челюсть сводит. Это от муравьиной кислоты. Точно также сводит челюсть, если вспомнишь вкус лимона. Вот паук раскинул свою белую паутину от одного ствола дерева до другого. Сам сидит в центре паутины. У него было изображение черепа на спинке, и я немножечко его боялся.

Мы ещё не знали, какие грибы можно есть, поэтому их не собирали. Зато каждый из нас знал, что такое земляника. Земляники в лесу было видимо-невидимо. Только надо было найти такую полянку, где она растёт. Рядом с нашим детским садом был пионерский лагерь. Пионеры брали над нами шефство. В лесу воспитательница старалась держать нас вместе где-нибудь на полянке, на виду. С шефами-пионерами мы могли углубляться в лес. Пионеры помогали нам искать землянику и даже собирали её для нас. Было очень вкусно и весело. Один раз я с двумя пионерами зашёл далеко в лес и мы не услышали, что наша группа собирается уходить. Вдруг до нас донеслось: «Саша! Саша! Саша!…» Это вся группа хором вместе с воспитательницей звала меня. Мы быстро побежали и уже через минуту я был в строю. Мы шли парами. При этом самые удачливые вставали первыми, а самые неповоротливые замыкали нашу колонну. Обычно вторая пара затягивала стишок-считалочку:

Дальше все смеялись и уже не считали, восьмые старались обогнать седьмых, чтобы быть красивыми.

Однажды завхоз нашего детского садика, дядя Миша, поймал большую крысу. Он посадил её в клетку, а клетку выставил на летнем столике во дворе. Мы ходили смотреть на крысу, несмотря на то что её боялись. У крысы были большие зубы и длинный розовый хвост. Близко к клетке мы не подходили и гадали, может ли она перегрызть железные прутья или нет? На следующий день ни клетки, ни крысы на столике уже не было. Между нами прошёл слух, что она всё-таки перегрызла прутья и убежала.

Летом самым главным днём я всегда считал родительский день. Однажды ко мне приехали мама, папа, тётя Аня, дядя Лёня, бабушка Капа и её сестра, которую я звал тётя Наташа, потому что она была ещё молодая. Они доехали на электричке до станции «Лопасня», а потом шли пешком три километра до нашего детского сада. Мы ушли на целый день и расположились под большой разлапистой елью на опушке леса. Мама расстелила скатерть и на ней, как в сказке, появились разные кушанья. Взрослые расселись вокруг скатерти, а я бегал вокруг всей этой толпы. Потом мы с папой пошли в лес собирать землянику. Я показывал ему полянки, где она растёт. Обратно я возвращался с большим букетом из земляники, в котором вперемежку были цветочки, зелёные и малиново-красные ароматные ягоды. После еды и чая из термоса все играли в лото. Лото было любимой игрой бабушки Капы и тёти Наташи. Мне всегда нравилось, как папа выкрикивает цифры. Особенно нравились такие названия, как «барабанные палочки», «стульчики», «топорики», «салазки», «восемьдесят восьмое марта», «дед».

После родительского дня мои друзья и я делились впечатлениями друг с другом. Мы рассказывали, перебивая друг друга, как здорово провели этот день. Каждый норовил похвастаться чем-то особенным, что произошло в этот день. Может быть на самом деле ничего особенного не произошло, но нам очень хотелось, чтобы этот день был особенным, потому что мы его провели с нашими родителями и родными.

В конце лета нас, отдохнувших и нагулявшихся на свежем воздухе, привезли на автобусах обратно в Москву. Всех детей встречали родители. Мама купила мне огромную, сочную и сладкую-пресладкую грушу. Я ел её и взахлёб рассказывал маме о своих летних приключениях. Грушевый сок большими янтарными каплями стекал по моему подбородку и капал на землю.