Читать книгу Седовы. Хроника жизни семьи офицера - Александр Махнёв - Страница 7

Все последующие дни Седовы готовились к переезду. Младшее поколение сдавало экзамены, это была главная задача, и они её понимали. Кроме того, с друзьями и подругами ежедневно обсуждали одну и ту же тему: как они будут жить в Москве и как им будет плохо без гарнизонных товарищей. Однако слёз, взаимных обид не было. Не было и клятв в вечной любви. Несмотря на юный возраст, дети были реалистами, всё же они дети офицеров, а офицерская жизнь – это сплошные колёса: переезды, новая обстановка, новые друзья и новые соседи. Это всё они знали и понимали. Переезд Седовых к новому месту службы отца – реальность, ни слёзы, ни крики или плач не помогут. К тому же современные средства коммуникации позволяли общаться с друзьями. Но если Егор менял школу, а не уклад жизни, ему ещё год предстояло учиться, то Елене было сложнее. Здесь она завершала обучение в средней школе, прощалась с одноклассниками и друзьями, а вот что делать дальше, она, собственно как и родители, пока не представляла. Если бы не переезд, безусловно, пошла на юридический факультет в институт Руденко. Дорожка туда выпускниками проторена, улица Комсомольская, где находится институт, не так уж и далеко от городка, и общежитие предоставляют. И самое главное, в эти первые перестроечные годы профессия юрист оказалась востребованной.

А в Москве куда пойти?

Иные заботы у старших Седовых. Антон Иванович на следующий день после разговора в кадрах округа позвонил тётушке. Вокруг да около не ходил, прямо сообщил, так, мол, и так, любимая тётушка, получил назначение в Москву. Квартиру не обещают, придётся жильё снимать или проситься к вам, родная наша, на постой. Тётушка немедля отругала Антона и заявила, если он не будет у неё жить, то продаст квартиру и деньги отдаст в детский дом. Она, кстати, не первый раз такое заявление делала.

– Район у нас хороший, Антоша, ты же знаешь, а летом на даче будете жить.

Антон поспешил успокоить обещанием обязательно поселиться в квартире тётушки.

После этого разговора можно было принимать решение по срокам отъезда, заказу контейнера и прочим делам.

Анна Петровна с тяжёлым сердцем несла в школу новость о переезде. До обеда не решалась сказать, что вынуждена уволиться. Может, кто из учителей и знал о предстоящем переезде семьи Седовых в Москву, но народ в школе тактичен, никто и словом не обмолвился. Однако, когда Анна принесла директору заявление об уходе из школы, Эмме Соломоновне стало плохо. Она было вскрикнула: «Что вас не устраивает? Что за демарш?» – и лишь узнав причину увольнения Седовой, успокоилась и даже всплакнула. И не в том дело, что Анна Петровна незаменима, нет, просто в школе коллектив учителей был чрезвычайно крепким и профессиональным, потому уход одной единички – а все они, учителя, штатные единички в сознании директора – был серьёзной потерей для школы. Эмма, как её за глаза звали учителя, да и ученики, последние годы что только не делала, чтобы удержать педагогов. Времена подвижничества прошли, простой репетитор английского языка за одно занятие зарабатывал столько, сколько учитель иностранных языков получал в месяц. И чем можно удержать преподавателей? Физкультурник на сторону смотрит, историк политологом стал, в политике баллы набирает, да и вообще учителя в сезон подрабатывают репетиторством. Вроде и незаконно, но Эмма закрывала на всё глаза, лишь бы не уходили. Однако движение всё же было, жизнь течёт, люди уезжают, на пенсию выходят и прочее. Вот и Анна Петровна уходит. А с ней кроме учителя русского языка и литературы уходит замечательный художник, руководитель внештатной школы искусств. Что директору остаётся? Только плакать.

Но слёзы слезами, а подписать заявление директор была вынуждена.

У Антона Ивановича эти последние дни были суетливыми. Подчинённые за два года, что он командовал батальоном, привыкли к нему и не представляли, как работать под началом другого командира. Конечно, свято место пусто не бывает, поставят кого-нибудь. Но это уже будет другая часть. Другой командовать будет, плохо ли, хорошо, одно ясно – такого спеца, как Иваныч, не будет, кончились такие. Антон всё в части знал, а главное, технику знал. Где какая неразрешимая неполадка, а как в жизни без них, – бегом к командиру. Так, мол, и так, выжимной вышел из строя, на складе нет, что делать? Крякнет командир, на часы глянет и в автопарк. И сразу всё в норме, всё крутится и вертится.

– Товарищ командир, и как я до этого не додумался?

– Учись! Учись, пока я жив.

И ни ругани, ни увещеваний. Всё. Показал, научил. Главное, чтобы дело шло, чтобы колёса крутились. И они крутились. Техника в батальоне всегда исправна. И это при отсутствии снабжения запасными частями и оборудованием. Вышестоящее командование и снабжающие органы с начала перестройки только митинговали и разводили руками, дескать, ты перестраивайся, нечего пенять на кого-то, с запчастями просто: взял, поставил и отдыхай, а ты без этого как-нибудь проживи. Учись работать в сложных условиях.

Пока за Седова обязанности исполнял заместитель, но командира обещали подослать. Офицеры вздыхали – что-то будет.

«Поляну» для проводов командира накрыли в боксе тяжёлой техники. Был у них здесь закуток, где можно было собраться на мероприятие, как говорят, «по случаю». Этот закуток работал со дня создания части. Работал во все времена: собирались в годы оттепели, в застойные времена и в перестройку. Ни сухой закон, ни другие издержки политической конъюнктуры не меняли ассортимент стола и традиций. В оттепель, конечно, стол был более обилен и интересен, разной водки было много. Исчезла водка, появился спирт, бражка, самогон. В лигачёвские времена всё было, только дверь крепче закрывали, а для маскировки кефир посреди стола стоял.

Чужих не приглашали, а свои, батальонные, были в полном составе, кроме больных и дежурной службы. Традицией были и тосты. Что бы ни произошло, первым тост говорит командир. И слова были о коллективе, о дружбе и будущем. Казалось, командир уходит, о нём надо сказать. Но традиции не нарушали. Первым своё слово сказал Седов. А вот дальше слово держал замполит, он же и тамадой работал. Столько добрых слов услышать о себе Антону Ивановичу было приятно. Он восседал во главе стола с блаженной улыбкой, кивал в ответ на очередной тост и пожелания, чокался с сослуживцами и выпивал. Выпивал до дна, не мог иначе, люди, которые говорили ему добрые слова, говорили от души, искренне, и он их любил. И пригубить водку не мог, этим обидел бы коллег, а потому и выпивал за каждый тост.

В середине июля Седовы улетали. Накануне загрузили контейнер. Был он полупустой, взяли лишь холодильник и телевизор, две раскладушки, парочку лёгких, ещё с курсантских лет столиков, четыре табуретки и несколько чемоданов домашних вещей. Комплектованием контейнера руководила по телефону тётя Наташа.

– Ничего лишнего, всё выкину, если лишнее притащите. Понятно? Не вздумайте абажуры тащить и бра. Выкину. Антоша, ты же знаешь, у меня всё есть.

Она, конечно, права, однако как раз абажур, тот самый, первый предмет их лейтенантской жизни, Анна и собиралась взять с собой. Куплен на первую зарплату мужа по её настоянию. Анна тихонько зарыла абажур в вещи, авось доедет, не сломается. А уж в Москве как-нибудь уговорим тётушку. Больно вещь хороша.

Проводить семью пришли многие. Седовых знали в городке, знали, любили и уважали. К машине, что везла семью в аэропорт, даже Петровна со своей клюкой подтянулась. Паша, Елены друг закадычный, обняв, что-то шептал ей на ушко. Девчонка ревела, спрятав лицо на груди парня. Маринка вела себя сдержанно, взяв Егора под руку, смущённо молчала и улыбалась, а он с серьёзным видом, обращаясь к ней, говорил: «Ладно, ладно, я на каникулы обязательно приеду, ты жди, подруга».

Соседи, сослуживцы вразнобой что-то говорили, улыбались, желали здоровья, но Анна и Антон уже не слышали те голоса, головы были другим заняты, да и самолёт ждать не будет.

Антон Иванович постучал рукой по капоту машины.

– Заводи, Виктор. Поехали.

Легковушка привычно заурчала, командир с семейством выехал в аэропорт. Впереди их ждала новая жизнь.