Читать книгу Концепция феноменологии Макса Шелера. Шелер vs Гуссерль - Александр Малинкин - Страница 3

Признанным «отцом-основателем» феноменологии по праву считается Э. Гуссерль. Как бы то ни было, но отсчёт исторического времени для феноменологического движения начинается с первого тома «Логических исследований» (1900). Вот почему говорить о месте Шелера в феноменологическом движении – означает, с одной стороны, прояснить его отношение к феноменологии Гуссерля, с другой стороны – разобраться в характере личных человеческих отношений между ним и Гуссерлем.

Оба аспекта темы связаны друг с другом так тесно, что представляют собой по сути две стороны одной медали. Конечно, было бы абсурдно сводить расхождения во взглядах по предметным философским вопросам к характеру личных отношений двух мыслителей, а тем более пытаться объяснять первые вторыми, чего мы, разумеется, не намерены делать и хотели бы исключить. Между тем, так же неверно было бы и не принимать во внимание известные биографические факты и исторические обстоятельства, которые, несомненно, были значимы для обоих философов, по крайней мере, для Шелера.

Важным источником, проливающим свет на историю личных взаимоотношений двух мыслителей, является аналитически-обзорная работа Шелера «Немецкая философия настоящего времени» (1922). Характеризуя в ней различные течения философской мысли Германии конца XIX и начала XX вв. в энциклопедическом жанре, Шелер пишет, в частности, и о феноменологии. Примечательно то, что он счёл необходимым рассказать в ней о своей первой встрече с Гуссерлем.

Шелер квалифицирует феноменологию как «влиятельнейшее движение современной философии»[12]. Отметим, что при этом он явно старался писать не только от себя лично, но выражать общепринятое, устоявшееся мнение. Сначала он даёт понятийное определение того, что такое феноменология, стремясь выделить характерную особенность феноменологического движения как идейного течения. «…«Сущность» («Wesen») и «наличное бытие» («Dasein») владеют мышлением группы этих исследователей; слово «феноменология» намекает на то, что при выявлении реализованных в мире сущностей (essentiae) речь идёт прежде всего о том, что можно показать как нечто непосредственно созерцаемое»[13]. Затем Шелер обрисовывает исторические корни феноменологии (схоластика, например, Бонавентура), указывает её непосредственных предтечей (Больцано, Лотце, Гербарт) и общепризнанный исходный пункт движения («Логические исследования», т. 1 Гуссерля), описывает понимание феноменологии Гуссерлем. Затем он предлагает собственное видение феноменологии, а также очерчивает взгляды наиболее интересных, с его точки зрения, немецких философов, работающих в феноменологическом ключе, а также тех, кто испытал влияние феноменологической идеи.

По мнению Шелера, «самым непосредственным исходным пунктом возникновения феноменологии» стал всё же не первый том «Логических исследований», а второй. В нём он выделяет шестое исследование под названием «Элементы феноменологического просвещения познания», во второй части которого Гуссерль вводит понятийную противоположность «чувственного и категориального созерцания». Именно эта противоположность и особенно понятие «категориального созерцания» стали, в глазах Шелера, своеобразной точкой отсчёта в возникновении феноменологии. Понятие «категориального созерцания» оказалось в центре внимания Шелера во время первой личной встречи с Гуссерлем. Она произошла в 1901 г. в г. Галле в обществе сотрудников издававшегося Г. Файхингером журнала «Штудии Канта» («Kantstudien»). Речь зашла о понятиях «созерцание» и «восприятие»[14].

Шелер поделился с Гуссерлем своей внезапно осознанной неудовлетворённостью философией Канта, к которой ещё недавно был близок, в результате чего был вынужден изъять из типографии свою наполовину отпечатанную книгу по логике, написанную в неокантианском духе. Он «пришёл к убеждению, что содержание данного нам в созерцании изначально много богаче того, что в нём относится к ощущениям, их генетическим дериватам и формам логических единств». «Когда автор, – пишет Шелер, имея в виду самого себя, – высказал Гуссерлю такое мнение и заметил, что видит в этом взгляде новый плодотворный принцип для построения теоретической философии, Гуссерль тотчас ответил, что и он в своей новой работе по логике, которая появится вслед за первой, аналогичным образом расширяет понятие созерцания до так называемого «категориального созерцания». С этого момента между автором этих строк и Гуссерлем установилась соединявшая нас в будущем духовная связь, ставшая для автора чрезвычайно плодотворной»[15].

Феноменологическое движение, по словам Шелера, реально исторически началось с того, что идея феноменологии произвела переворот во взглядах блестящего мюнхенского психолога Теодора Липпса. Это отразилось в его поздних работах, но главное – во влиянии Липпса на своих выдающихся учеников М. Гайгера, А. Райнаха, А. Пфендера, а через них – на их более молодое окружение. В результате был учреждён «Ежегодник по философии и феноменологическому исследованию» (до 1922 г. вышло пять томов)[16].

В словах Шелера о встрече с Гуссерлем бросается в глаза восторженность, с которой 48-летний ординарный профессор, к тому времени уже известный автор многих философских трудов, вспоминает свою первую встречу и диалог с Гуссерлем. Это произошло, когда ему было 25 лет (его визави было тогда 40). На наш взгляд, в шелеровской оценке встречи с «отцом-основателем феноменологии» явно чувствуется та сентиментальность, с какой люди зрелого возраста берегут в памяти впечатления о юношеских увлечениях.

М. Фрингс отмечает: Шелер неизменно сохранял уважительно-почтительное отношение к Гуссерлю[17]. Правда, это не мешало ему критиковать феноменологическую доктрину старшего коллеги[18]. Отношение же Гуссерля к Шелеру со временем постепенно менялось, причём не в лучшую сторону. «Между 1910 и 1916 гг. Гуссерль настоятельно рекомендовал Шелеру задуматься о различных возможностях карьерного роста, – пишет Фрингс. – Но к концу Первой мировой войны отношения между Шелером и Гуссерлем заметно охладели на долгое время»[19].

«С другой стороны, – пишет Шпигельберг, как бы продолжая мысли Фрингса, – привязанность Шелера к Гуссерлю также слабела по мере того, как его собственная философия начала обретать форму. Посещая Гёттинген в 1910 и 1911 годах, он уже достаточно откровенно критикует Гуссерля. Напряжение не могло не усилиться, когда Шелер, оставивший Йену с её неокантианской атмосферой, понял, что Гуссерль, всё более привлекаемый кантианским трансцендентализмом, движется в направлении, противоположном его собственному. Так, в 1916 году в предисловии к книжному изданию своей главной работы «Формализм в этике и материальная этика ценностей» Шелер ясно высказался в том духе, что, хотя он, как и другие участники феноменологического ежегодника, разделяют с Гуссерлем общую методологию, их мировоззрения (Weltanschauungen) сильно различаются – и не только они, но и способы применения феноменологического метода. Позднее Шелер сформулировал это разногласие ещё более прозрачным образом»[20].

Об отношении Гуссерля к Шелеру после окончания Первой мировой войны можно судить по тому, как в письме от 18 ноября 1921 г. своему бывшему студенту из Канады У.П. Беллу он преподносит религиозно-философскую и публицистическую деятельность Шелера, направленную на консолидацию немецкого общества с опорой на католическую религию. Описывая бедственное и униженное положение Германии, зарождение в ней радикальных националистических и антисемитских настроений, Гуссерль в то же время указывает на поднимающиеся из народных низов живые силы немецкого общества.

«Таким образом, дела с нашим народом обстоят прескверно… Причём всё это – реакция на бессмысленную ненависть и её несправедливость, – пишет Гуссерль. – Однако позитивные живительные силы любви продолжают действовать. (…) При этом, конечно, хватает также и неподлинного или наполовину подлинного идеализма, неподлинного или наполовину подлинного упоения Богом, мечтаний о «духовном» обновлении, возвышении посредством «духовных сил», наук о «духе» и т. п. Вспоминаются средневековые движения (Бэгхинен [Begghinen], Бэгхарден [Beggharden] и многоликие мистические течения). Здесь и небывало расширившееся штейнерианство (благодаря его мощной организации и обильному притоку денежных средств его можно назвать аналогом Армий спасения); далее, неокатолическое движение со своим войском обращённых, первой звездой которых является Макс Шелер – тоже, к сожалению, гений позёрства и внутренне неподлинный пророк. К сожалению, он намерен реформировать католическую церковную философию, основав её на феноменологии[21]. Его влияние на молодых литераторов и католическую молодёжь необычайно велико. Почитайте его последнюю работу «О вечном в человеке» (особенно обратите внимание на главу «Основные проблемы религии»)»[22].

Таким образом, хотя Гуссерль и не называет религиозно-философскую и публицистическую активность Шелера вредной и деструктивной, всё же он явно не считает её позитивной и конструктивной. В самом деле, чего хорошего можно ожидать от «гения позёрства» и лжепророка?! Расценивая патриотические усилия Шелера возродить с помощью религиозно-философских идей живую католическую веру как сомнительные, Гуссерль в то же время благосклонно оценивает немецкое молодёжное движение «Новое дело», которое находилось под сильным влиянием квакеров – религиозной организации, ориентированной протестантски. «Будь квакеры пропагандистами, – пишет он, – у нас было бы сейчас мощное немецкое движение квакеров»[23].

В этом же письме Гуссерль, принявший от Белла в дар 7000 немецких марок (сумма, по тем временам, солидная), пишет ему, что немедленно облагодетельствовал своего ученика Хайдеггера. «Так сказать stande pede я выдал из этой суммы 1000 марок нашему великолепному Хайдеггеру, который беден как церковная мышь и теперь безмерно рад, что сможет приобрести некоторые важные религиозно-философские труды»[24]. Известно, что Хайдеггер интересовался протестантской религиозной философией и глубоко знал протестантскую теологию. Примечательно и то, что Наторп, обсуждая с Гуссерлем кандидатуру на место профессора в Марбургском университете (которое окажется вакантным после его, Наторпа, ухода на пенсию), сразу исключает из рассмотрения Шелера, так же, как и Гуссерль.

«От кандидатуры Шелера можно сразу отказаться (особенно после всего того, что мы обсуждали при нашей личной встрече), – писал Наторп. – Тем более, что со своей всё более отчётливо проявляющейся католической ориентацией он и вовсе не подходит для Марбурга. Сам же я склоняюсь к кандидатуре Хайдеггера»[25]. На наш, взгляд, во всех этих оценках, поступках, решениях, прослеживается предвзятость, мотивированная не только человечески, но и конфессионально.

Шпигельберг так описывает дальнейшие отношения Э. Гуссерля и М. Шелера: «Переписка последующих лет говорит о растущей сдержанности в отношении к Шелеру со стороны Гуссерля, хотя он никогда открыто не формулировал её причин. Есть, однако, достаточное число явных и скрытых свидетельство того, что оценка Гуссерлем Шелера, не слишком высокая с самого начала, снижалась пропорционально быстрому росту известности последнего. Нетрудно понять главное возражение строгого философа Гуссерля против скороспелых положений Шелера, совмещавших в себе блестящие идеи с их неадекватной проработкой. Он начал видеть в Шелере скорее угрозу своим собственным устремлениям, нежели их наследника. В частной беседе он даже назвал феноменологию Шелера «золотом дураков» (Talmi[26]), противопоставив её подлинному золоту серьёзной феноменологии [Автор книги нечаянно услышал это на неофициальном собрании студентов в 1924 году. – Примечание Шпигельберга]. В одном из писем к Ингардену (от 19 апреля 1931 года, т. е. через три года после смерти Шелера) он даже назвал Шелера одним из двух своих «антиподов», наряду с Хайдеггером»[27].

Чем же было мотивировано описанное выше постепенное «охлаждение» Гуссерля к Шелеру, дошедшее почти до полного неприятия? Шпигельберг прямо указывает на причину: Гуссерль начал видеть в Шелере угрозу своим собственным устремлениям. Но каким? И какую угрозу имеет в виду Шпигельберг?

На наш взгляд, в данном конкретном случае речь может идти только о феномене, который К. Манхейм назвал «конкуренцией в области духовного». По всей вероятности, Гуссерль стремился утвердить собственное понимание феноменологии в качестве единственно верного, поэтому не мог позволить кому-то претендовать на оспаривание первенства в её «открытии». Шелер, между тем, явно претендовал, если и не на «открытие» феноменологии, то, по меньшей мере, – как явствует из приведенной выше цитаты о его первой встрече с Гуссерлем – на что-то вроде «сооткрытия» или на собственное параллельное независимое «открытие».

Ревнивое отношение Гуссерля к своему детищу понятно – не вполне понятно его стремление утвердить собственное понимание феноменологии в качестве единственно верного. Конечно, мы можем только предполагать, существовало ли это стремление в действительности – ведь достоверных доказательств в данном случае нет и быть не может. Но, судя по свидетельству современника Шпигельберга, это предположение далеко не беспочвенно. Если таковое стремление всё же было, то чисто объективно Шелер как философ представлял угрозу для философского авторитета Гуссерля, может быть, даже в большей степени, чем М. Хайдеггер, – ведь Шелер, в отличие от М. Хайдеггера, никогда не был учеником Гуссерля, а между тем шелеровская концепция феноменологии, названная Гуссерлем «золотом дураков», привлекала к себе после войны всё больше внимания (в том числе Хайдеггера). Это и вызывало раздражение у «отца-основателя».

Американский философ Манфред С. Фрингс в книге о Шелере 1997 г., подводящей итог его многолетнему изучению творчества немецкого мыслителя, указывает на независимость Шелера как феноменолога от гуссерлевской трактовки феноменологии. С первых страниц своей книги он решительно отвергает распространённый стереотип, согласно которому Шелер якобы «позаимствовал» у Э. Гуссерля его трактовку феноменологии. Рассказывая о мюнхенском периоде жизни и творчества Шелера (декабрь 1906–1910 гг.), Фрингс пишет: «В Католическом университете Мюнхена Шелер познакомился со многими первыми феноменологами, но уже в то время он дистанцировался от множества аспектов понимания феноменологии, которые были созданы «отцом феноменологии» Эдмундом Гуссерлем»[28]. В подразделах книги Фрингса, посвящённых восприятию идей Шелера в США, и «предварительных замечаниях» к главе VII «Дорефлексивная феноменология Шелера» Фрингс по сути дела отвечает на вопрос, как и почему такой стереотип сложился.

Задолго до Фрингса в книге «Феноменологическое движение. Историческое введение» (1969) Шпигельберг также счёл необходимым начать главу о Шелере с рассмотрения его места в феноменологическом движении, подчеркнув независимость Шелера как феноменолога от гуссерлевской трактовки феноменологии. Раздел о Шелере он начинает с эпиграфа из Ортеги-и-Гассета «Первым гением, Адамом нового Рая… был Макс Шелер». «…В начале двадцатых годов, до появления Мартина Хайдеггера, Макс Шелер был в глазах немецкой общественности феноменологом номер два. В действительности, для многих он был звездой первой величины, сияние которой открыло больше, чем просто выдающегося представителя новой школы: философа века. (…) Ведь Шелер, конечно, был больше, чем один из феноменологов. Позволительно даже спросить: до какой степени, в конечном счёте, он был феноменологом? Однако влияние Шелера на феноменологическое движение – неоспоримый исторический факт. Кроме этого, он, вероятно, сделал больше для распространения феноменологии за границей – в особенности во франкоязычном и испаноязычном мире – чем любой другой феноменолог. Отчасти именно этот факт породил некоторые упрощающие суть дела легенды, описывающие Шелера просто как первого ученика и сподвижника Гуссерля»[29].

Как и почему сложилась эта легенда?

На основании мнений, высказанных исследователями творчества Шелера, можно выделить три фактора, под влиянием которых этот стереотип и эта легенда могли возникнуть и просуществовать до наших дней:

1) запрет нацистами книг Шелера и растянувшаяся на долгие годы публикация собрания его сочинений;

2) скептическое отношение Шелера к приоритетной разработке методологии феноменологического познания;

3) история непростых личных взаимоотношений Гуссерля и Шелера.

Рассмотрим каждый из трёх факторов более подробно.

Фрингс справедливо констатирует факт, что феноменология Макса Шелера оставалась по большей части на заднем плане феноменологического движения со времён Второй мировой войны. «Даже сегодня, – подчёркивает он (речь идёт о 1997 г.), – ещё нет детального исследования феноменологии Шелера»[30]. Он указывает две основные причины такого положения вещей.

Во-первых, сказалось медленное издание собрания сочинений Шелера, начавшееся с 1954 г. и закончившееся только в середине 1990-х годов ХХ века. Между тем, «феноменологическая мысль быстро развивалась в работах Хайдеггера, Гуссерля, Мерло-Понти и Сартра», отмечает он. Всемирная доступность их работ, пишет американский философ, – заслуга второго поколения феноменологов, представители которого были знакомы лично с представителями первого. «Это особенно справедливо для феноменологии Гуссерля, чьи философские идеи были развиты в трудах Ван Бреда и Кэрнса, а затем в трудах Гадамера, Гурвича, Шпигельберга, Ландгребе, Штрауса и других американских и европейских учёных»[31].

Во-вторых, Фрингс указывает на тот факт, что Шелер сам не уделял большого внимания детальной проработке своей концепции феноменологии. В самом деле, специально он посвятил ей лишь два сочинения – «Учение о Трёх фактах» (1911) и «Феноменология и теория познания» (1914). Обе эти работы не были им закончены и, соответственно, не были опубликованы при жизни. Впервые они увидели свет лишь в 1933 г. в первом томе наследия немецкого мыслителя, который издала Мария Шелер. После прихода к власти нацистов в 1933 г. и до 1945 г. книги Шелера оказались под запретом. Но как следует понимать такое невнимательное отношение Шелера к методологическим аспектам феноменологии? Надо учитывать следующие обстоятельства.

С одной стороны, сказалась принципиально критическая позиция Шелера по отношению к методологии как философствованию: методология, на его взгляд, не может быть первичной в познании, а в теории познания не должна иметь приоритетный статус. С другой стороны, Шелер рассматривал феноменологию как средство для достижения содержательных целей, расширяющих горизонты человеческого познания и формирующих то, что он называл «философским мировоззрением». «…Основная философская задача Шелера в корне отличалась от поиска строгой науки, характеризовавшего первоначальный замысел Гуссерля. Шелер не собирался основывать новую науку – феноменологию. Для него такая наука была в лучшем случае средством, новым методом, позволяющим находить новые ответы как на «вечные», так и на злободневные вопросы»[32].

Правда, справедливости ради следует сказать: над тем, что такое феноменология, как следует её понимать и как именно использовать, Шелер рефлексирует почти во всех своих статьях и книгах. Нельзя недооценивать и тот факт, что он был харизматическим лидером феноменологического кружка в Гёттингене (1911–1919 гг.), где вокруг него сплотились такие фигуры, как Д. ф. Гильдебранд, Г. Конрад-Мартиус, Т. Конрад, Й. Геринг, Р. Ингарден, А. Койре, Г. Липпс, А. Райнах, Э. Штайн[33]. По всей вероятности, в совместных беседах между Шелером и членами кружка разбирались методологические аспекты феноменологии[34].