Читать книгу Московский Джокер - Александр Морозов - Страница 15

– Ты знаешь, что такое Дирекция по Эксплуатации Высотных Зданий? – так начал свою речь «хорёк», когда они с Алексом снова оказались в квартире Марло. – Причем, заметь, все слова с заглавной буквы.

– Давай знакомиться, что ли. А то мы с тобой никак не расстанемся, – сказал Алекс, усаживаясь в кресло около столика, на котором стоял простенький, то есть одного из первых выпусков, персональный компьютер. – Зовут меня Алекс. А по профессии я научный работник. Что-то в этом роде.

– А по батюшке? Батькович?

– Можно хоть и так. Я круглый сирота с детства.

– Ну, Батькович, резину не надо тянуть. Она у меня и так вся перетянута. Знакомиться, значит, говоришь? Ну, добре. Виталий Емельянович Карнаухов.

– Виталий, вот ты и скажи, что ты тут делал, когда меня оглушил и затащил?

– Не прыгай, Алекс, куда Макар телят не имел. Рассупонься. Я ведь, когда ты меня развязал, мог сканать. Там, в холле-то. По суслам, и будь здрав.

– Чего ж не сканал?

– А пустое это для меня теперь – бегать. Я, как поручение получил, так уж это понял. Только я думал, они деликатность хоть какую проявят. Ну там, сколько-то ден теребить не будут. А я бы за это время кого-чего надумал бы. А они вишь, как взялись. Вынь да положь Карнауха на брюхо.

– А что я?

– А это мы еще поглядим, как оно и зачем. Я, к примеру, человек обреченный.

– Так уж ложись и помирай?

– Не, зачем же? Я в нелегалку ухожу, понял?

– Никак нет, не понял. Это как же, в леса, что ли?

– Ты знаешь, кто самый сильный?

– Слон, – с готовностью ответил Алекс.

– А в Москве?

– Мэр, а потом слон.

– Вот и слушай сюда. Управление по Эксплуатации Высотных Зданий. Причем заметь, как я тебе уже сказал, все, вплоть до точки, с прописных. А то все разбухались, кого не спроси, гэбэ да гэбэ.

– Да оно сейчас вроде на три шайки разделилось.

– Так вот я тебе и толкую, кто над Москвой, тот и Рассею-матушку вразумляет. А кто над центром Москвы, тому танки на окружной – по шестям и в трефах.

– А кто над центром Москвы?

– Я же тебе в третий раз разъясняю: Управление. Точка. И я в нем работаю. По сей день, чтоб ему пусто.

– Что тебе поручили? И о какой телеге, которую якобы на меня катят, ты там внизу бурзорил?

– Ана! Пляжу-жу-жу. Не вынес, Батькович, в ментовщину попер? Что поручили? Пойдем до Марло, покажу, если не нервный. Оно же и телега.

Двое странно говорящих мужчин, стараясь почему-то ступать аккуратнее, снова подошли к трупу. Карнаухов выпростал изгвазданную рубаху Марло из брюк и слегка завалил тело на левый бок. Обернулся на Алекса и кивнул ему: «Давай, чего стоишь? Не для тебя, что ли?»

Алекс подошел, наклонился и на правом боку, чуть повыше печени, заметил на теле Мартина мелкую, размером с двухкопеечную монету, но удивительно четкую метку. Как бы паучок-иероглиф, нанесенный лучиками-шрамами.

– Что это? – спросил он Виталия.

– Тебе лучше знать. Еще и меня научишь, – ответил тот и с нескрываемым отчуждением посмотрел вдруг на Алекса.

– Где-то я это видел, – поежился тот, чувствуя неприязнь Карнауха, – но где и когда…

– Во-во! Не помню, не бывал, не участвовал. Думай, тебе говорят, а не то нам обоим амба.

– Это и было твоим заданием?

– Оно же и телега. Они же знали, что именно ты подойдешь к квартире. Тебя и ждать наказали. Глушани, говорят. Ну и вот эту херовину нанести ему на тело велели. Формочку вот дали.

– Какую формочку?

– По размерам такая же вот как след этот. С одной стороны выпуклость…

– Где она, формочка?

– Я ее должен был внизу швабре этой отдать. Так договаривались. Я и отдал. А она меня сразу после этого и подсекла. Тут я и понял, что нам с тобой в друганах надо ходить. А иначе кранты. Причем заметь, репа немытая, кранты обоим.

– А при чем тут она?

– Так она же служит где? Отвечаю: у нас же в Управлении.

– Здесь всего двенадцать этажей. Какая же это тебе высотка?

– Объясняю для дефективных: финансирование для Управления записывается в бюджете отдельной строкой. И выполнялось всегда, от усатого до меченого. Выполняется и сегодня. Все безотказно, понял? А где у нас безотказно? Наверху. Наверху хорошо? Не то слово. Всем хочется? Всем. А удается? Кто умеет. Вот жильцы этого дома и сумели. А знаешь, где такой вопрос решается, о включении в список зданий, состоящих на обслуживании в Управлении? Раньше, к примеру, такое могли решить только на политбюре, не ниже, заметь. Так что и сам Гришин со своим горкомом и Промысловым, решить такой вопрос сами для себя не могли. Тут надо было голосование всей шайки. А у них ведь как? Одни хочут, а другие в аккурат не желают. Так что для некоторых домов и в политбюро-то вся шайка по третьему кругу повымирала, а вопрос все не решался.

– А как с этим домом? – спросил Алекс, подойдя к окну и, раздвинув занавеску, поглядывая на дом Валентины, как бы ожидая оттуда некоего чудесного сигнала. То, что рассказывал Карнаухов, было ему интересно и, вероятно, имело какую-то связь с персональной ситуацией Алекса.

– А вот с этим домом все как по хрустам по хрустящим. Для такого дела, где только предварительных инстанций, начиная с Моссовета, три, да ты пойди их каждую пройди, не говоря уже о четвертой, об этих гребаных директивных органах, и на все это про все – всего полгода. Причем заметь, что никакие войны и революции и никакие вихри враждебные ничего здесь не отклоняют. Даже когда меченый дела волейбольщику сдавал, ты думаешь что, они все о кнопке этой барабонили, которая в чемоданчике этом? Вот все о списках таких, как по нашему Управлению, это они и утрясали.

– А ты как будто сидел там с ними, – не выдержал Алекс.

– А мне и не надо. Я и без того внутрях, можно сказать, не мене четвертака оттянул. Инспектор по этажам и оборудованию – слышал такое? Какие возможности, Алекс! Какая житуха! Если бы ты только представлял! Если бы хоть кто-нибудь представлял!

– Значит, и этот дом входит в сферу твоей деятельности?

– Я же тебе говорю, Алекс, ты пойми, ты только вдумайся, и тебе все станет ясно. Да ты хоть понимаешь, что сейчас неважно, к примеру, кто ты и что. Но если ты живешь в доме, включенном в наш список, то все, с тобой все ясно. Ты человек. Да квадратный метр при купле-продаже в этих домах знаешь сколько стоит? Да что я тебе говорю, парч непонятный, когда адмиралы, ты понял, когда аспада енаралы и адмиралы строят себе замечательные дома, это да, это они могут. А вот включить эти охренительные домины в наш список – кишка тонка. Во всяком случае лет семь-восемь поборитесь. А то и поболе. А эти… хо-хо мохер. Полгода – и в дамах.

– Виталий, ты мужик хоть куда, согласен. И ты рассказал мне замечательную историю о некотором царстве-государстве под названием Управление, которое держит центр Москвы, держит космос и Землю, а уж гэбэ по сравнению с ним…

– А что ты думаешь, Алекс? И для них есть квоты на включение их домов. И попробуй превысь. А они знаешь как хотят? И все равно – свой срок отдай, не греши. Да и не каждый объект благополучно втирают. А некоторые дома лет по двадцать по кругу финтярют, да так и затирают. И ведь жильцы там, посмотришь по списку, академики да резиденты в отставке. Не абы кто.

– Я же тебе и говорю, что я не спорю. Ты – инспектор, а значит, величина немалая. А кто же тебе дал такое поручение? Кто припер самого Карнаухова, инспектора?

– Инспектор по этажам и оборудованию. А есть еще по кадрам. По складам и подземке. Ты знаешь, какая там подземка, Алекс? Какие там склады? И при этом в самом центре города. Ты представляешь, какие это возможности?

– Ты не отвечаешь на мои вопросы. Может быть, ты кого-то ждешь?

– Дай мне выпить, земеля, дай мне выпить. И Карнаух тебе расскажет еще не то.

– Посмотри сам на кухне. Покойник этим не пренебрегал, отдадим ему должное.

– Карнаух уйдет в подполье, уйдет в нелегалку. У Карнауха есть куда уйти. А куда уйдешь ты?

– А куда все-таки уйдет Карнаух?

– Ты что, паря, ты чего рюмишь? Ты знаешь, сколько в этих высотках комнат, в которые никто не может попасть, если не знает? Сколько лифтов, которые соединяют только два кабинета, вверху и внизу? Сколько лесенок, упакованных наглухо в бетонных выступах, проходящих через все этажи. Да я тебе хотя бы про гостиницу «Пекин» могу рассказать, я там начинал, еще при Лёне незабвенном, когда он в самом соку был. Уж сколько лет прошло, а я тебе и сейчас скажу: не нашего это ума дело, и не наши люди это все соединяли и обманкой попутали. А может, и вовсе не люди, а марсиане какие, прости грешного и помилуй.

– Ты вот что, Тимофеич, ты и вправду хлебни чего. Может, и полегче тебе станет, чтобы ты сказал мне, чего тебе надо.

Тимофеич удалился на кухню, и вскоре вернулся, отпивая прямо из бутылки «Гратиешти» и крякая как бы от всего огорченного непонятной судьбиною сердца.

– Примешь? – протянул он бутылку Алексу.

– Чуток погожу. Так что там насчет «Пекина»?

– Пригласил я однажды под вечер корешка туда одного. Витьком звали, и там же он, на Маяковской, проживал. Это я тебе к тому, чтобы ты не подумал, что он лопухом был, Витек мой, мир праху его. Ну, насчет «Пекина», да еще при Лёне, ты и сам все понимаешь. Гостиница для иностранцев и знатных гостей столицы, это перво-наперво. Ну, проституточки недурные за столики к ним подсаживаются, швайцы из отставников-скуловоротов, ребята с Лубянки за всем этим благолепием отечески наблюдают, это уж непременно. Словом, все как положено и все при деле.

Ясно, что нашему брату, гулящему племени, особо прыгать было нечего. Но был там один чудесный бар. Это сейчас их, как кур в Аргентине, прости Господи. А тогда и само слово «бар» уже звучало чуть ли не подрывным лаяньем. А тут не слово, а реальный и уютный, и музычка, и стойка, и разноцветные бутылки в зеркалах. И самое главное, как раз он работал допоздна. И пригласил я туда однажды Витька. И что мы там принимали, точно я тебе уже не скажу, но только покрепче, понятное дело, чем вот это «Гратиешти».

– Не теряем ли мы время? – спросил Алекс, который, конечно, знал толк в «недеянии», согласно философии даосов, но не был уверен в ее полной применимости в некоторых специфических обстоятельствах.

– Ты что, баба? – неожиданно взъярился на него Виталик. – Попал – значит, не жужжи. Без нас разберутся. А пока мы в этом доме, кстати говоря, валить нас здесь не будут.

– Тогда, может быть, имеет смысл здесь и остаться?

– Во-во. Я же тебе сказал, у Карнаухова есть куда пойти. И где остаться. Ладно, даю схему. Короче говоря, Витек там чуть крышей не двинулся. («Нас тут не завалят, если верить этому орлу-оглоеду, – подумалось Алексу, – однако вот Марло почему-то завалили».) Принял он тогда, да нет, не скажу чтобы лишок. Принял обычно. И отошел отлить. Там это культурно, за бархатной портьерой, и все такое. Пошел он по коридорчику кафельному, да не туда свернул, не направо, допустим, а налево. Идет, а там не писсуары, а комнатки. Одна за другой, нет, ты понял, в натуре, в одной танцуют, в другой блефуют…

– А в третьей смеются и поют. Так, что ли? – жестко спросил Алекс. – Давай, инспектор, про суперпространства своих высоток потом расскажешь. А сейчас колись: ты чего ждешь? Чего лапшу греешь?

– Ты мне друг? – спросил Виталик.

– Товарищ, – усмехнулся Алекс, – по несчастью.

– Ладно, – как-то сразу перешел на сумрачный, сухой тон Карнаухов. – Все, что я тебе здесь плел, все, между прочим, по делу. В каждой высотке пять-шесть неучтенных помещений, это все только я знаю: коды, схемы подхода, это все, говорю тебе, только в этой башке. Ты что думал, в девяносто третьем, когда Руцкой с Русланом в Белом доме закрылись, ты этим журналюгам жлобиным поверил?

– В чем я им должен был поверить?

– Ну как же, это ж они расписали, какие, мол, идиоты в Генштабе засели. Совсем, мол, плохие ребята в лампасах. Не могут, мол, карту подземных коммуникаций Белого дома найти.

– А ты что скажешь?

– Да было у них всё, вот что скажу. И карты, и схемы, и хренемы. Да не всё на тех картах значится. А пропусти одну дверку в туннеле, под бетон заляпанную, – и пиши письма. Так и будешь всю жизнь ходить кругами под Москвой-рекой. И ребята в лампасах это знали. Знали, что без Инспектора по подземке все их карты – бутафорка дешевая. Разве что над шпионом, дурачком натовским, посмеяться, загнать ему по дешевке, баксов за сто, да пропить заодно с ребятами из контрразведки.

– Говори, кто тебе заказал метку на Марло поставить, и гуляй, Вася.

– Карнауховы мы. А гулять мне если сколько и осталось, то надо по-умному.

– Это как же?

– Это если ты меня в долю возьмешь… Чобы на живодерню не загреметь.

– Ну хорошо, ты предлагаешь мне нелегалку в роскошных, неучтенных и еще каких-то там чуть ли не заколдованных апартаментах. А, кстати, как там у тебя с питанием, продумано?

– Эка ты шебутной, Алекс. Слыхал такую поговорку: у моряка в каждом порту по жене? Ну, а у Тимофеича в каждой высотке по профессорше. Вдовой, конечно, али разведенной, на другой конец. На питанку поставят, не мни конверты, еще на такую питанку, что слезать не захочешь, что ты. А в долю ты меня возьми, это так. У тебя связи, грамотешка, ты к Марло близко подошел, тебе и кончать это дело. Не век же нам на нелегалке сидеть?

– Ладно, Карнаухов, насчет вдов профессорских, оставим пока в резерве, может, и придется еще исчезнуть в переходах твоих параллельных. А теперь давай-ка, первое и последнее: кто заказал?

– Скажу и укажу. Прямо подведу, если хочешь. Но это тебе мало радости: алкомор натуральный, передатчик фуфловый. Вот увидишь, к чему сведется: бутылку поставили и попросили, подойди, мол, к Тимофеечу и закажи, чего ему делать.

– За такие передачи можно ведь и зубов лишиться.

– Это так, Алекс, в таком деле всяко бывает. Но этот Гарик, это передатчика так Гариком кличут, знает он меня по пивнухе этой лет, чтобы не соврать, десять. Ну, то есть, много раз успел понять, что я до смерти не работаю. А только так, ну вот, как тебя по затылку погладил. А что касаемо зубов лишиться, да у Гарика там и лишаться особо нечего, так это за бутылку и рискнуть можно. За нее, родимую, на Смоляге еще не то вытворяли. А хочешь, прямо сейчас и пойдем. Он там, на скверу.

– Поздно уже.

– Чего поздно? Для Гарика скамейка в кустах – дом родной.

– Он что же, и дома не ночует?

– А чего там делать? – искренне удивился Виталик. – Ты же умный человек, Алекс, ты же можешь рассудить и сам. Ему дома нальют? Нет. А ночью, когда самое оно и подходит? Тем более. И не нальют, и на свободу не выпустят. Мол, подыхаешь, так хоть как человек, это они так считают, – как человек в своей постели и как отец семейства. А ночью-то, да на скверу – все угодья с ним. Кто-то из таксо вывалится без чувств, кто-то своим ходом доползет, время попутает, у третьего с бабой не лады, он и коньяк на груди принес. А Гарик спит чутко, ему без чуткости никуда. Горе-то размыкать и помогает людишкам. Ну, пошли?

– А он… выведет? На другого?

– А это уж как мы с тобой оперативку нашу засмолим.

– Так. И еще одно. Почему ты согласился?

– Кончай ментить, Алекс, я тебе добром говорю. Ты с трупом рядом сидишь, и полдома об этом уже знает. И на нем метка. Поставил я, но этого никто не видел. И формочки этой уже при мне нет. Отобрали заблаговременно. Ну, меня-то просто убрать решили, потому как я здесь, в этой истории, человек простой. Зашел, ему здрасьте, спасибо за визит – и по голове. А ты не то. На тебя это дело и выводят. А ты тут, понимаешь, просвечиваешь меня. Ну сделали, сделали мне предложение. Знали, за что хоботом зацепить. По дороге расскажу, если уж так тебе… А теперь пойдем, говорю. В ногах правды нет.

Надо было дойти до сквера, поговорить с Гариком. Причем сделать это как-то понезаметней, чтобы для Гарика, а может, и для всех троих, этот разговор не оказался последним в жизни.

Неплохо было бы и напиться. Впрочем, в присутствии покойника – это же кощунство.

В этом доме валить их не будут, как изволил выразиться Тимофеич. Но это не их дом. Чужой, за исключением того факта, что в нем проживал отличный мужик, Мартин Марло, погибший неизвестно за что. Что же погубило его? Пивная на Смоленской, к которой вроде тянутся некоторые нити, или тот факт, что он жил в доме, включенном в список до смешного всемогущей организации, Управления по эксплуатации? Алекс что-то читал про нее, кажется, только называлась она в статье не Управлением, а Дирекцией.

И тут раздался телефонный звонок.

– Ну, начинается, – тоскливо забормотал Виталик, – я же говорил, канать надо.

Как будто не он занимал эфир последние четверть часа.

Алекс снял трубку:

– Вас слушают.

– Мне нужен мистер Марло.

– А кто говорит?

– Я хорошо знаком с мистером Марло. Меня зовут Чарльз Харт.

– Добрый день, мистер Харт. Меня зовут Алекс, и я тоже хорошо знаком с Мартином Марло. Мне очень жаль, мистер Харт, но обстоятельства таковы, что я вынужден кое-что уточнить. Вы, насколько я понимаю, иностранец?

– Да, Алекс. Я гражданин Соединенных Штатов Америки. И я нахожусь в Москве по служебным обязанностям. Или, если это лучше выразить, нахожусь на службе у правительства Соединенных Штатов. Постоянное представительство ФБР в Москве – может, вы слышали про такое учреждение? Я – его сотрудник. Так могу я поговорить с мистером Марло?

– Я полагаю, мистер Харт, что это невозможно. Наш общий друг… его больше нет в живых.

– Как это произошло?

– Мне очень жаль, мистер Харт, но сейчас говорить об этом преждевременно. Сейчас обстоятельства его гибели выясняются.

– Вы сказали «гибели»? Так это убийство?

– Похоже, что так.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Весьма вероятно. Но сказать что-то конкретнее я пока не могу.

– Алекс, я потрясен смертью нашего друга. Мы должны сделать все, чтобы найти тех, кто пошел на это. Вы согласны со мной?

– Согласен полностью.

– Сейчас я должен поговорить со своими людьми. Мы свяжемся с вами через двадцать минут.

В квартире на Маяковской Харт опустил телефонную трубку.

– Роберт, я отменяю свой отпуск. Марло убили.

– С кем вы говорили?

– Пока ничего не знаю про него, кроме того, что он сказал сам. Мужчина. Назвал себя Алексом, приятелем Марло. И мне показалось, какие-то звучки там слышались, что он находился в комнате не один.

– Что вы собираетесь предпринять, сэр?

– Вы, разумеется, остаетесь в моем распоряжении, О’Брайен. Нам нужно выяснить некоторые вещи, причем делать это придется быстро. Первое: направлено ли устранение Марло против нас?

– А против кого же еще, Чарльз?

– Да хотя бы против той группы, которую он представлял на встречах со мной. Или против самого Мартина Марло персонально.

– Или против третьего лица или организации.

– Совершенно верно. То есть против кого угодно.

– Или чего угодно.

– Что ты имеешь в виду?

– Такие дела иногда совершаются, чтобы предотвратить какие-то события. Скажем, этот наш связной узнал или хотя бы мог узнать что-то важное. Допустим, встретиться с кем-то, кто мог ему это сообщить. И чтобы такая встреча не произошла…

– Это ясно. Теперь второе. Надо немедленно встретиться с этим Алексом.

– А если это ловушка?

– Мы не занимались никакой противозаконной деятельностью. Другое дело, что само наше присутствие здесь кое-кому не нравится. Но, как здесь остроумно говорят, Боб, я не девушка и всем нравиться не обязан.

– Мне кажется это опасным, сэр. Я имею в виду не опасность официального преследования. Но, как меня предупреждали в Штатах, сейчас в России многие предпочитают решать свои проблемы, не обращаясь к властям. И мы совершенно не знаем, кто такой этот Алекс и что он делает сейчас в квартире Марло.

– И мы не знаем даже, что в точности произошло с Мартином. Если уж говорить честно, Роберт, то ничего мы не знаем в связи с этим делом. Не знаем главного: что все это означает? Может быть, и ничего, кроме потери ключевого для нас связного. А может быть, это начало крупной и чрезвычайно опасной для нас операции. А поэтому у нас с тобой нет выбора.

– Ты вот что, Виталий, – сказал Алекс, закончив телефонный разговор, – ты устраивайся пока сам. Давай времени не будем тратить. Мне нужно пока побыть здесь. Позвони через час. Тогда и к Гарику, может, подскочим.

– А если тебе сканать придется? Сам видишь, какая раскрутка пошла.

– На этот случай запиши еще один телефон. Спросишь Валентину. Можешь ей сказать все, что тебе надо будет сообщить мне.

– Свою берлогу бабе расшифровать?

– Если тебе покажется, что она под контролем или вообще не она, или просто нюхом почуешь, что дело не чисто, говори на дурака, лишь бы мне передали.

– Это как понимать?

– Это чтоб никто не понял, а только тебе было понятно.

– Так ведь надо, чтобы именно для тебя.

– А я тоже постараюсь понять. Вникнуть, так сказать, в твою душу. Что ты имел в виду, когда всех имел в виду. Усек?

– Ладно. Я обозначусь. А ты не прыгай, пока старт не дали, А то затеяли эстафету, понимаешь, по прыжкам в ширину.

– Ты смотри там, инспектор, на выходе аккуратней.

– Эх, голубиная ты душа, Алекс. Да я через пять минут, ни в каком твоем холле не появляясь, уже из служебного подьезда МИДа буду выходить. Ну, прощевай покедова.

Алекс ждал звонка Харта, но первой позвонила Валентина.

– Мне звонили знакомые из-за города. Зовут к себе. Это, кстати, дальняя родня Мартина. Я у них и познакомилась с ним. Поедем вместе?

– Мне позвонил тут один иностранец. Говорит, что он из Штатов. И говорит, что дружил с Марло. Как ты думаешь, стоит с ним встретиться?

– Кто такой? Не Харт, случайно?

– Он самый.

– Однажды я присутствовала при их встрече в ресторане. Вроде мужик нормальный, без комплексов. Я, разумеется, выпивала и танцевала. Причем с обоими. Руки у Харта ничего, крепкие. Ну а в танце ему до Мартина, сам понимаешь, куда ж американу?

– Слушай, не могу вспомнить, где я мог видеть паучок такой на теле, с грошик величиной, из мелких таких шрамиков. Увидел на теле Мартина сейчас, на спине…

– У Мартина при жизни этой метки не было. Уж это я, как ты понимаешь, могу засвидетельствовать перед Богом и людьми.

– Это я знаю. Но где-то я ее уже видел.

– Встань к зеркалу спиной и подними рубаху. А теперь посмотри в зеркало через правое плечо.

Да, конечно. Это был точно такой же паучок. Впрочем, точно ли? Узор из шрамиков был слишком мелок и сложен, чтобы невооруженным взглядом можно было установить полную идентичность двух меток. Но вроде бы очень похоже.

Перед его взором как будто снова возникли та вишневая ауди и Наставник, почти шепотом говорящий: «Стартовый вариант: без денег и документов».

Разумеется, после того как его избили, на теле оставалось множество ссадин и даже рассеченных мест. Все это, впрочем, заживало своим чередом, и он не очень-то вглядывался тогда в разные там шрамики, тем более на таком не слишком удобном для осмотра месте. И все, конечно, зажило, да вот метка осталась.

Да, но что там продолжает говорить Валентина?

– Да, я что тебе звоню… Ты знаешь, что там у вас внизу произошло?

«Все, Карнаух спекся», – мелькнуло в голове у Алекса.

– Ты представляешь, вдруг милиция, скорая, я, конечно, спустилась вниз и разузнала. Убили консьержку. Прямо в холле. Но не стреляли, нет. Старухи говорят, каким-то зверским способом.

– Валентина… что же это? Так не бывает.

– Оставь на автоответчике для Харта мой телефон. А сам иди немедленно ко мне.

В холле никого уже не было. Никого не было и на улице, ни милицейских, ни медицинских машин, ни праздных зевак, обычно охочих до обсуждения подобных городских драм. Ему оставалось перейти улицу и войти в парадное дома напротив. Между прочим, вчера, вот так же, часом позже, стоял на этом же месте Мартин.

К Валентине он не мог зайти, потому что она только недавно объявила ему о разрыве и, конечно, обида еще не улеглась.

Марло пошел к проспекту, как сказала Валентина. А это значит, он перешел мостовую и двинулся налево. Метрах в десяти от парадного Валентины стоял киоск, работающий в ночное время. Там продавались табачные изделия и кое-что из спиртного.

Кстати, в пачке Алекса оставалось всего две сигаретины, и ему тоже не помешало бы обновить запас. Он подошел к окошку и протянул купюру:

– Две пачки «Космоса» с ментолом.

Сзади остановилась машина. Алекс, не оборачиваясь, услышал, как опускается боковое стекло, а затем раздался мягкий мужской голос:

– У вас зажигалки не будет?

Точно так же обратился к нему пару часов назад и «хорёк», то есть господин инспектор Карнаухов. Теперь, стало быть, следовало ожидать удара чем-нибудь твердым по голове.

«Не слишком ли однообразно», – подумал Алекс и медленно обернулся.

В иномарочном затрапезье, сильно смахивающем на фольксваген времен Третьего рейха, сидел румяный толстячок, неприветливо улыбаясь, помахивал пухлой кистью руки с незажженной сигаретой. Голубой, что ли? Не нашел ничего оригинальнее, чтобы заговорить? Вон же у него зажигалка, на панели управления.

– Чего надо? – грубо спросил Алекс, медленно подходя к автомобильчику и сидящему в нем толстячку.

Молодой здоровый киоскер, нарочито широко зевнув, уставился философски отрешенным взглядом в пространство перед собой так, как будто до самого горизонта не наблюдалось ни одного движущегося объекта.

– Вечер. Можно сказать, полночь. Видно, у вас кончились запасы? – еще более вкрадчиво почти прошептал ночной автолюбитель. – А у меня литровочка «Бифитера». Джин хорош уже тем, что его можно без закуски. Хлебнем по стакашку?

– Вы иностранец?

– Да. А как вы распознали? У меня же нет акцента.

– В России уже три пятилетки, товарищ шпион, говорят «махнем», а не «хлебнем».

– Вы быстро перешли от недоверия к юмору. Значит, вы уверенный в себе человек. И скорее всего, отправитесь сейчас на свидание к любимой девушке. Значит, говорите, махнем? Да, это звучит энергичнее. Садитесь в машину, в ногах правды нет.

«Ни Пионерки нет, ни Комсомолки», – продолжил мысленно Алекс и сел рядом с водителем.

Интересно, а далеко ли от ларька удалось вчера уйти Мартину? Они выпили из пластмассовых стаканчиков «Бифитер», и можжевеловый дух джина действительно вроде бы не требовал закуски. Алекс понимал, что толстяку что-то от него надо, но решил не облегчать ему задачу, а посмотреть, как тот подойдет к делу.

– Моя машина стояла вон там, – показал водитель рукой за спину.

– Что, у вас тоже свидание с любимой девушкой?

– Давайте, кстати, вернемся туда, а то продавец в ларьке уже, наверное, думает, что мы сговариваемся, как ловчее его ограбить.

Авто дало задний ход и метров через тридцать резко затормозило. Алекс отметил про себя совершенный автоматизм и быстроту, с которой водитель проделал необходимые манипуляции, и подумал, что его предположения о голубизне ночного пижона – слишком поверхностны и что, может, тот вовсе и не пижон.

– Я видел, как вы выходили из подъезда. А пять минут раньше здесь была милиция и врачи. Кого-то вынесли из подъезда и увезли.

– Да, я знаю об этом. Произошло убийство.

– Он тоже… местный жилец? Вы его знали?

– А с чего вы взяли, что это был он? И прежде, чем спросить, что значат все ваши вопросы, я все-таки разочарую вас. Это была женщина. И она не жилец этого дома. Впрочем, теперь уж и вообще не жилец.

– А вы? Жилец?

– Ну вам и не везет! Представьте себе, что и я не жилец этого дома. Но, как ни странно, пока еще жив.

– Хотите еще выпить?

– Это что, плата за то, чтобы я ни о чем вас не спрашивал, и продолжал отвечать на ваши вопросы? Но мне нужно другое. Ваш автомобиль и вы за рулем – на всю сегодняшнюю ночь. Ну и, разумеется, наличность, какая у вас есть с собой. Это, впрочем, только если потребуется.

– Круто берешь, ковбой.

– Я же вижу, что вам без меня тут не разобраться. А мне тоже предстоит этой ночью кое-что. И ваша помощь будет совсем не лишней.

– Итак, ты тоже не жилец этого дома?

– Так по рукам?

– Это само собой. Ты же выпил со мной джина, а я тебе его предложил. Что же нам теперь делить? Кстати, зови меня Боб, а я тебя буду звать Алекс. Так правильно?

– Если ты, Боб, догадался, как меня зовут, то ты наверняка знаешь, как зовут Харта.

– Конечно знаю, Алекс. Харта зовут так, как его называют его друзья и проверенные люди.

– Ладно, Боб, я вижу, что ты хоть и называешь меня ковбоем, но не уверен, крепко ли я держусь в седле. А ведь так дружба у нас не задастся. Ладно, Боб, хочешь я через минуту сообщу тебе не только имя Харта, но и твое звание?

– Хочу, Алекс, очень хочу. А вдруг меня уже произвели в пятизвездного? А я тут все с тобой сижу, суп варю.

– Есть у тебя в машине телефон?

– Обижаешь, ковбой. – Боб открыл панельку на приборной доске и достал оттуда трубку. Алекс набрал номер.

– Алле, Герб, я только что выпил «Бифитера» с одним парнем из Штатов.

– Если это близко от моего дома, – ответил литератор Герб, – то я могу к вам присоединиться. Надеюсь, ты для этого мне и звонишь?

– Попозже, Герб. Оно от нас не уйдет. А сейчас я близко от дома Мартина Марло. Звоню из машины этого штатника. Слушай, ты говорил, что на той неделе участвовал в какой-то клевой пресс-конференции. Что это за хретотень там была, ты мне не напомнишь?

– Да фэбээровцы из Постоянного представительства и наши соловьями заливались, какие они теперь друганы.

– То, что нужно. Там был такой Харт?

– А то. Чарльз Харт. Я к нему и после официальной части подошел. У него, как мне показалось, кругозор для ищейки как бы избыточный. Он мне, по итогам нашего разговора, дал свой телефон и заходить даже приглашал. Он квартиру на Маяковской снимает.

– Ну и как? Ты у него был?

– Да ты понимаешь, просто на пьянку как-то вроде неудобно напрашиваться. Правда, у меня тут один сюжетец наклевывается. Я ему позвонил, имею-де разговор и нуждаюсь в консультации. Но, к сожалению, дело не выгорает пока. Он сегодня в отпуск летит, а вместо него пока новенький, некто майор Роберт О’Брайен. Конечно, Харт разрешил мне, если что срочное, обращаться и к этому майору, но это ведь, ты же понимаешь, как говорят французы, фасон дю парле, не более. Что мне в этом майоре? Ты же понимаешь, мне с хорошим человеком хочется поговорить… А Харт, насчет виски, очень неслабый кадр.

– Все, Герб, пока. Остальное при встрече.

Алекс отдал трубку О’Брайену, закурил «Космос» с ментолом и сказал:

– Прости, Боб, за фокусы, но ты сам этого хотел.

– И что же я такого хотел?

– Ты же хотел узнать, как там твои дела? Докладываю. Пятизвездного ты еще не получил. Ты пока еще только майор, Роберт О’Брайен. А Харта зовут Чарльз. Ты удовлетворен?

– Но как ты это сделал, Алекс? У нас в Штатах, чтобы получить информацию об офицерах такого ранга…

– У вас в Штатах демократия развитая, а у нас – древняя.

– Все равно непонятно.

– У вас в Штатах «Вашингтон Пост», чтобы раскрутить Уотергейт, а у нас – пивная на Смоленской.

– Так бы сразу и говорил. А теперь, Алекс, самую чуточку поконкретней.

– Мой приятель, которому я сейчас звонил, пишет детективы. А так как демократия у нас очень древняя, то по старинному обычаю писателей у нас любят и уважают. На свой, конечно, на исконный лад. И поэтому время от времени приглашают их на разные встречи, задушевные, понимаешь ли, беседы с господами генералами, сыщиками и шпионами. Что же касается Марло, то он был бывшим любовником моей будущей жены.

– Как ты сказал? Бывший любовник будущей жены? Да если бы «Вашингтон Пост» не то что о Никсоне, а даже о майоре О’Брайене напечатал подобное, то все решили бы, что редактор сошел с ума или наборщик был пьян.

– И всех нас объединяет любовь к пиву. А его поглощение на открытом воздухе, в хорошей мужской компании является у нас процедурой инициации, то есть посвящения в разряд путевых мужиков.

– Как интересно, Алекс. Харт наверняка этого не знает. Я только что прибыл в Россию и уже смогу сообщить своему шефу кое-что новенькое. Путевые – это такое объединение людей, которые ходят по путям? Или сторожат вдоль дорог?

– В каком-то смысле, Боб. Впрочем, это слишком сложная категория для западного мышления. Чтобы понять это глубже, тебе просто надо познакомиться с некоторым количеством путевых.

– Как ты, например?

– Есть куда более путевые. С одним из них, кстати, нам неплохо было бы сейчас переговорить.

– Это далеко?

– Рядом. На скверике у пивной. Ты поедешь со мной?

– Мы же договорились.

– Но ты меня немного проверил, так ведь, Боб? По тебе я сразу увидел, что у себя в Штатах ты тоже считаешься путевым мужиком. Но один вопрос тебя не утомит, не так ли?

– Как можно, Алекс? Спрашивай, о чем только ты пожелаешь.

– За что твой шеф, Чарльз Харт, получает деньги в фэбээровской конторе? Объясняю вопрос, Боб, чтобы Бог дал столько здоровья твоему шефу, сколько нам с тобой еще распить «Бифитера». После звонка Харта я говорил с будущей женой, и оказалось, что она танцевала с ним однажды в ресторане. Затем я говорил с Гербом, и случайно снова оказалось, что он знаком с Хартом и даже удостоился приглашения к тому на квартиру.

– Хороший человек идет к хорошим людям. Мой шеф – очень хороший человек.

– Не сомневаюсь. Кстати, ты иногда выражаешься, как мафиози в наших телесериалах. Я думаю, что ты здесь ни при чем. Тебя, наверное, просто перекормили нашей киночернухой, когда готовили к командировке сюда. Но это к слову. А получается такая петрушка. Герб, Марло и я – все мы люди совсем другого плана, нежели тот, который должен занимать фэбээровца в Москве. Мы не связаны с организованной преступностью, не занимаемся сбытом или приобретением наркотиков или оружия, не отмываем грязные деньги. Что же вас интересует, тебя и твоего шефа? Разумеется, ты можешь ответить мне так, как сам сочтешь нужным. Но от этого зависит, будем ли мы сегодня ночью работать с тобою в паре. Или вообще разбежимся. Ты – чтобы писать отчет о проделанной работе. А я…

– Ага. Тебе нужны гарантии. Наши полномочия.

– Нет, Боб. Я повторяю, мы сидим с тобой в машине, и ты просто человек, который угощает меня выпивкой. И этого достаточно. Но через час мы можем лежать с тобой в кустах. Или лететь с двадцатого этажа. Или прыгать с парашютом. И я должен знать, чего ожидать от тебя. А знать я это могу только в том случае, если буду понимать, во имя чего вы действуете. Ты, Харт и те, кто вас послал сюда.

– Ты не боишься, что услышишь больше, чем… полезно для здоровья?

– Ты скажешь мне ровно столько, сколько необходимо, чтобы мы действовали заодно.

– Ровно иногда не получается. Ты начинаешь игру, Алекс, но ты ведь можешь и отказаться?

– Давай, майор, начнем с констатации простого факта: мы с тобой – граждане разных государств, и что хорошо для «Дженерал Моторс», то, конечно, хорошо и для Соединенных Штатов. Но запросто может быть неправильно понято в московской пивной.

– Ты знаешь, какой тормозной путь у крупного судна?

– У сухогруза «Петр Васев», говорят, был порядка полутора километров.

– Значит, чтобы избежать столкновения, необходимо вовремя установить связь.

– У Васева все время была связь с теплоходом, в который он врезался.

– Значит, капитаны не верили, что их суда могут столкнуться. Не верили информации, которую они получали.

– Таким образом, майор, встает философский вопрос: что есть информация?

– А никакой тут философии. Информация есть сведения, которым мы можем доверять. А доверять мы можем только тому, что приходит к нам от надежного источника. И по надежным каналам связи. А теперь представь себе, каков тормозной путь, какова инерция у государств, империй, цивилизаций? И в результате неправильной интерпретации событий они иногда ложатся на опасный курс, который может привести к катастрофе.

– Почему же им не объясниться напрямую, чтобы, так сказать, снять неправильность интерпретации?

– У правящих элит, Алекс, имеются сложные системы защиты, выработанные иногда целыми столетиями специальных усилий в этом направлении. Такие защитные пояса создаются именно для проверки всего, что приближается, в каком-то смысле, к ядру элиты. Прежде всего, конечно, для проверки информации и новых людей, которые несут в себе эту информацию. И наконец, давай поговорим о времени. Процедуры проверки, как ты понимаешь, весьма длительны и сложны. Значит, если нас что-то серьезно беспокоит, надо прежде всего выяснить следующее: от кого это исходит, и можно ли с ними договориться. Ну, или по крайней мере предупредить их, что все известно, и, следовательно, не пора ли угомониться.

– А что же у нас со временем?

– А со временем бывает нехватка. Допустим, нет надежного канала связи. А запускать новый нет времени. Проблему надо решать быстро, а чтобы пройти защиту других элит, нужно время, которого у нас нет.

– И вы надеялись пройти эту защиту с помощью Мартина?

– Йес, сэр.

– Значит, его убрали или из-за него самого, или чтобы лишить вас этой возможности?

– Похоже, что именно так, мистер.

– Ты сказал, Боб, что проблему надо решать быстро. Но забыл сказать, какую именно.

– Боюсь, что с устранением Марло в нашей колоде не осталось играющих карт. Придется идти вместе с вами по следу. Другого ничего нет.

– Ну так поехали?

– Он сказал: поехали? И чем-то взмахнул?

– Он сказал, а мы слышали. Трогай, Боб. А любящие нас девушки немного подождут.

– Как его зовут, этого, к которому мы едем?

– Гарик. Хотя что это означает и так ли это на самом деле, сказать тебе не могу.