Читать книгу Под маяком - Александр Накул - Страница 7

7. Беседа с лисой

Оставшийся без туристов на время войны остров Эносима словно бы затаился. На сувенирных лавочках опущены ставни, на пляжах только колючая проволока, и даже гостиницы словно пытаются укрыться в лесной поросли.

Многие жители разъехались, другие эвакуированы. Если смотреть с материка, то кажется, что остров совсем обезлюдел.

Но это не так.

Рано утром, когда все спят, по тому самому мосту Мэйдзи проезжают какие-то грузовики, а с другой стороны, где причал, незаметный с материка, украдкой причаливают целые баржи загадочных грузов.

На острове определённо что-то происходит. Кто-то убирает улицы, устраняет неизбежные поломки, присматривает за маяком. Разглядеть их непросто: среди зарослей проложен целый лабиринт из дорожек и тропинок, которые соединяют миниатюрные алтари и ритуальные ворота. Но иногда получается кого-то разглядеть: одни говорят, что это обычные солдаты, а другие – какие-то девушки в белых рубашках и красных шароварах синтоистских жриц-мико, чьи лица почему-то накрыты театральными лисьими масками.

Кимитакэ наблюдал всё это изнутри – но даже для него остров продолжал оставаться большой курортной загадкой. Он по-прежнему продолжал удивлять внезапными развилками, вросшими в землю каменными алтарями, остатками прежних вывесок.

То же самое касалось и проекта, над которым они работали. Вблизи Стальная Хризантема была ещё более непостижимой, чем издалека. Кимитакэ сам толком не понимал, что делает. Было ясно одно: то, что он делает, очень важно.

Ему выделили небольшой, футона на четыре, номер в бывшей гостинице. В номере только и было, что место, чтобы развернуть футон, столик с письменными принадлежностями и запасом бумаги и ширма, которая отгораживала футон от столика. Окно выходило на море, так что он мог не отвлекаться.

Ширма была особенно примечательна. Не просто клетчатая и бумажная, какие на фабриках делают, а расписанная иероглифами. Причём это была не просто декоративная ерунда, а цитаты из древнего поэта Канзана.

Кимитакэ успел усвоить из какого-то справочника по символизму традиционной живописи, что этот Канзан и некий Дзиттоку были монахами-отшельниками традиции Дзен и жили примерно тысячу лет назад. Мало что было известно об этих достойных мужах, кроме того, что один писал стихи, другой работал на кухне – а ещё что они были невероятными друзьями. И этого оказалось достаточно, чтобы оставить след в истории.

С левой стороны иероглифы гласили:

Обдумав всё это, скажу я,

Что глупо мечтать о бессмертье.

Не стать никому небожителем,

А призраком стать не захочешь.

А на правой была цитата из другого стихотворения:

Бегите, о дети, бегите

Из дома, объятого пламенем!

Тут все направления прекрасны,

И Запад не хуже Востока.

Разглядывая перед сном эти стихи, Кимитакэ иногда задумывался, как причудливо исполнилось его детское желание попасть на Эносиму. Со школьной экскурсией пришлось бы терпеть одноклассников и спать потом вповалку в общем зале. Теперь же у него, как у монаха-отшельника Канзана, есть своя келья. А ещё есть друг – потому что Юкио тоже остался на острове и что-то делал.

Да, условия для работы были хорошие. Оставалось даже время, чтобы собирать кое-что для души. Но сейчас он не мог работать – нужно было посоветоваться.

Здания комплекса соединялись так, что можно было пройти остров насквозь, ни разу не оказавшись под открытым небом. И Кимитакэ шёл именно таким путём – может, не самым быстрым, но определённо самым интересным.

Когда он проходил по галерее – не удержался и бросил взгляд на смутно знакомый берег. Там по-прежнему можно было разглядеть железную дорогу, по которой он сюда добирался, а выше неё темнел лес, и там, над деревьями, виднелся буддистский храм, похожий на белое яйцо.

Солёная морская жара застоялась на острове, и казалось, что она глушит все звуки.

Кавасима была, разумеется, в банкетном зале – не очень большом, но очень светлом, с половицами из иокогамской сосны, и этот свет придавал и простор.

Называть генерала армии Маньчжоу Го Кавасиму Ёсико генеральшей было бы не особенно точно – ведь женщин в генеральском звании пока настолько мало, что генеральшей обычно называют жену генерала.

Прямо сейчас, впрочем, госпожа Кавасима была не в генеральском, а в лисьем облике. Её светлая униформа, безукоризненно выглаженная, висела тут же, на вешалке. А под вешалкой лежала самая громадная лиса, которую он когда-либо видел, раза в три больше обычной и с тремя хвостами, очень пушистыми. Лёгкая дрожь уха намекнула, что она заметила гостя, но глаза продолжали, не открываясь, смотреть на медленно закипающий чайник.

Кимитакэ уже знал, что чайник этот – ручной работы, от знаменитого чайных дел мастера Макото Синкая. Тончайшая вязь иероглифов на его глиняных боках была способна нейтрализовать любой яд и даже, кажется, радиацию.

– Сделаешь нам чай, – попросила Кавасима.

Несмотря на лисью пасть, она говорила всё так же отчётливо и всё тем же голосом. Видимо, её облик лисы был только иллюзией.

Но могло быть и так, что иллюзией был её человеческий облик.

Кимитакэ подчинился. Чай был японский – зелёная сенча с лёгким ореховым привкусом.

– Работа идёт трудно, – сообщил он.

– Страх ест душу?

– Скорее непонимание. Я до сих пор так и не понял, чем именно мы занимаемся. Видимо, мне не положено. Вдруг случайно узнаю одну из тайн государственной важности.

– Не всё известно и мне. А ещё много о чём я даже не задумываюсь. Про мико в лисьих масках, кстати, обман. Никто и никогда не воюет и не охраняет в масках. И ты легко догадаешься, почему.

– Лицо, что ли, потеет?

– Да не в этом дело! Надень любую маску, и сам увидишь. Там обзора толком нет. Точно так же, как в противогазе. Дырочки для глаз мелкие, угол обзора вообще никакой. Чтобы убежать от человека в маске, достаточно прыгнуть в сторону и скрываться за кустами. Мико на острове есть, не отрицаю. В нашей работе без силы богов никуда. Но масок они не носят. Встречают опасность с открытым лицом.

– Быть жрецом всё-таки легче, чем быть магом. Жрец может вообще не думать, где живут боги, почему люди им поклоняются. Делай себе ритуалы, и всё.

– Если это важно для твоей работы, то можешь принять за правило: боги – это те, кому поклоняются. Неважно, человек это, статуя, впечатление или что-то принципиально потустороннее и невидимое. А ритуал – это намного важнее, про это ещё Конфуций писал. Это как приёмы ремесленника. Даже если человек, который их выполняет, не знает, зачем они нужны, у него всё равно что-то получится. Поэтому древние и строили государство на ритуале. Трудно научить людей законам, да они и не поймут ничего. А повторять, как положено, способен каждый.

– Слушая вас, я ощущаю тревогу. Нам невероятно повезло, что вы на стороне Японии. Страшно подумать, что было бы с нашими офицерами, если бы их послали воевать против таких, как вы.

– Это мне повезло, что нашлась империя, в которой я смогла найти приложение своим способностям. Кем я была? Четырнадцатая дочь десятого сына великого князя Су из правящей фамилии. А кем я стала? Леди Восточный Бриллиант и «Маньчжурской Жанной д’Арк»! За такое не жалко отдать даже голову!

Чай уже заварился. Кимитакэ аккуратно разливал по чашкам ароматную жидкость.

– Когда-то я мечтал узнать, кто стоял за инцидентом Молодых Офицеров, – заметил он. – После всего, что я пережил, так и хочется сказать «в юности», хотя я вроде бы и не стар. А потом узнал и про Кровавую Лигу, и всё смешалось у меня в голове. Хотя кто за ними стоял по-настоящему, так до конца и не выяснить. Ни за что не поверю, что для двух мятежей хватило просто двух монахов, пусть даже и с древней магией.

– В таких делах никогда не найдёшь концов. Когда впервые про них читаешь, кажется откровением, что кто-то из участников доносил, а кто-то из организаторов был агентом полиции. Когда узнаёшь об этом побольше, то выясняется, что идеи тут совсем ни при чём. Одни и те же люди вчера были коммунистами, а сегодня им надоело и они хотят чего-нибудь более радикального. Одни и те же люди и самые принципиальные активисты, и агенты полиции, просто потому, что надеются выиграть в двойную игру в два раза больше. Это не какие-то отщепенцы в общем движении, всё движение более или менее состоит из таких. Каждый колеблется, каждый в принципе не враг своей стране или своей семье, на худой конец, и каждый в принципе готов отдать свою жизнь.