Читать книгу Тайник на Эльбе - Александр Насибов - Страница 4

1

Ночь старик провел плохо. Он лег поздно, был сильно утомлен пережитым за день и никак не мог уснуть. Видимо, перенервничал. Пробило час ночи, два часа, три, а он все ворочался в постели, вздыхал, кашлял, что-то бормотал. Наконец, отчаявшись заснуть, сел в постели, спустил на холодный глиняный пол тонкие ноги с уродливо вспухшими подагрическими коленями, потянулся к выключателю, зажег свет.

За окном мерно шумело море. Но вот к ровному и привычному голосу Каспия стал примешиваться тихий скользящий шорох. Он все усиливался, нарастал. И вскоре по кровле, по окну, по широким листьям инжирового дерева, росшего у входа в домик, забарабанил крупный дождь. С моря донесся отдаленный удар – будто пушка выстрелила. Это в прибрежных скалах разбился первый штормовой вал.

Старик прошлепал босыми ногами к окну, проверил запоры, потом забрался на постель и, закутавшись в одеяло, просидел так до утра.

Рассвет застал его совсем больным. Он сполз с кровати, зажег керосинку. Сейчас дочь соседки должна принести бутылку молока.

Ага, вот и она: у дома послышались шаги. Старик отпер дверь, взял молоко, перелил в кастрюлю и вернул бутылку.

– А деньги? – сказала девочка.

– Иди, иди, завтра получишь. – Старик запер дверь, нагнулся над керосинкой.

Скоро молоко было выпито, завтрак, состоявший из сваренного накануне картофеля, съеден.

На душе у старика было неспокойно, – задание он выполнил неточно. Радиограмма требовала, чтобы тот, в ушанке, был передан в руки органов государственной безопасности, а не милиции.

Правда, старик предпринял для этого кое-какие меры, но вдруг в милиции, не разобравшись, выпустят арестованного на свободу?..

Он понимал: хозяева всегда стремятся перепроверить сообщение своих агентов. Такую работу случалось выполнять и ему самому. Что, если и на этот раз будет предпринята подобная проверка, да еще выяснится, что тот, в ушанке, ускользнул!.. В этом случае Седобородого могут заподозрить в попытке надуть своих хозяев. Тогда наступит возмездие. А он знает теперь, каким бывает это возмездие! Нет, нет, действовать в ближайшие же часы, немедленно. Он должен убедиться в том, что все получилось как надо.

Надев сорочку, Седобородый раскрыл гардероб. Там висел синий костюм, в котором он ездил вчера в город. Он подумал и закрыл дверцу – инстинкт подсказывал, что сейчас следует одеться по-другому.

Через час Седобородый был в городе. Вскоре он оказался на улице, где помещалось отделение милиции, в которое вчера повели задержанного, и с равнодушным видом прошел мимо. Неподалеку была какая-то лавчонка, далее – парикмахерская. Быть может, зайти туда, потолкаться?.. Нет, не стоит. А что это на противоположной стороне? Старик прищурился и прочитал грубо намалеванную вывеску: «ЧАЙХАНА».

Он сделал еще несколько шагов. Ну конечно же он был как-то раз в этой чайхане. Помнится, хозяин заведения любит поговорить. Пожалуй, то, что нужно…

Старик неторопливо пересек улицу, толкнул дверь под вывеской, вошел. Он оказался в комнате с чисто выметенным полом, белоснежными стенами и потолком, с аккуратными занавесочками на окнах. В дальнем углу стояли на скамьях два больших медных самовара. Чуть поодаль был прилавок со стеклянным коробом, в котором в прежние времена хранились, вероятно, печенье, сахар и сласти, а теперь, в трудную военную пору, сиротливо лежала жалкая кучка слипшегося зеленого монпансье.

Под стать чайхане был ее заведующий – аккуратный старичок в чистом белом фартуке. Мельком взглянув на посетителя, он нацедил стакан чаю, кинул на блюдечко несколько конфеток. Все было сделано быстро, ловко. Седобородый еще только занимал место у окна, а чай уже стоял на столике.

– Салам алейкум, – сказал посетитель, кивком поблагодарив за чай.

– Алейкум салам. – Чайханщик с достоинством поклонился, смахнул полотенцем крошки со стола и ушел к себе в угол.

Старик придвинул стакан и принялся за чай. Сделав несколько глотков, он достал из кармана газету и углубился в чтение.

Скоро чай был выпит. Посетитель поднял голову и сделал чайханщику знак принести еще. Когда тот поставил на стол новый стакан, клиент был поглощен чтением. Он взволнованно цокал, качал головой, явно заинтересованный какой-то заметкой. Чайханщик проследил за пальцем, которым старик водил по газетным строкам, усмехнулся.

– Ну, что скажете? – воскликнул он. – Обокрал квартиру, хозяйку чуть не задушил. Хорошо, поймали негодяя. Война, а он, сын собаки, чем занимается! Расстреливать надо таких.

– Да-а, – протянул старик, – поймали. Сейчас много краж. Вот шел по улице, встретил знакомого. Рассказывает: вчера в трамвае бумажник у пассажира вытащили.

– Было такое дело, – сказал чайханщик. – Сам видел.

– Сам видел? – переспросил Седобородый.

Чайханщик приподнял на окне занавеску, кивнул на здание милиции.

– Туда вора привели. Вчера там сидел.

– Сидел? А сейчас?..

– Бежал. – Чайханщик вздохнул, скорбно поджал губы. – Бежал, джанум, как джейран мчался по улице. Ночью это было. Стреляли.

– Попали?

– Какие тут стрелки, джанум! Всех порядочных на фронт отправили. Здесь калеки остались. Третий сорт.

Чайханщик хотел сказать еще что-то, но из-за прилавка вылез мальчик.

– Дядя, – сказал мальчик, – почему ты…

– Убирайся, – с неожиданной резкостью прервал его чайханщик. – Убирайся отсюда, сын шакала и гиены!

– Но, дядя! – Мальчик (ему было лет десять) прижал руки к груди, весь подался вперед. – Я хочу, чтобы…

– Кому я сказал! – Чайханщик, не на шутку рассерженный, замахнулся полотенцем.

Мальчик смолк и растерянно отошел в сторону. Заведующий чайханой обернулся к посетителю, улыбнулся.

– Так вот, уважаемый гость, и сбежал этот ублюдок. Сбежал и всех оставил в дураках.

Старика вдруг охватила тревога. Она была очень смутной, агент не знал еще, откуда идет опасность, но отчетливо ее ощущал. Надо было уходить. Он встал, будто отыскивая что-то в кармане.

– Табак, – сказал он в ответ на вопросительный взгляд чайханщика. – Забыл дома кисет.

Заведующий чайханой вытащил и раскрыл большую жестяную коробку. В ней желтел табак.

– Пожалуйста, джанум, гвардейский табачок, достал сегодня целую пачку.

– Нет, – качнул головой Седобородый, – курю только махорку. Легкий табак нутро не принимает. Эй, сынок, – кликнул он мальчика, – за углом, я видел, махорку продавали, сбегай, а?

И он протянул ребенку деньги. Тот взял их и выбежал на улицу.

Чайханщик и посетитель поговорили еще минуты две. Потом Седобородый взглянул на часы, заторопился.

Объяснив, что опаздывает, он расплатился и вышел. Стараясь не спешить, старик двинулся в ту же сторону, куда побежал мальчик.

Вот и угол. Мальчишка должен быть где-то здесь. Так и есть, Седобородый увидел его возвращающимся без покупки.

– Дядя, – сказал мальчик, – я нигде…

– Ничего, ничего, – ласково сказал Седобородый. – Нет махорки – и ладно, потерплю. Деньги оставь себе – в кино сходишь… Ты, кстати, что-то хотел рассказать там, в чайхане?

– Да.

– Так говори, говори, милый. – Он погладил ребенка по голове. – Говори, мой хороший.

– Почему это он так… про милицию? – Мальчик нахмурился, стиснул кулачки. – Поймали же вора!

У Седобородого стало сухо во рту. Он побледнел и вынужден был опереться на плечо ребенка.

– Не убежал? – прошептал он.

– Что вы, дядя! Один лейтенант ка-ак дал из пис-толета!..

– Убил?

– В ногу попал. Ранил. Тут другие прибежали, схватили… А я, понимаете, только услышал…

– Хорошо, хорошо, сынок. – Старик вновь ласково провел рукой по волосам ребенка. – Я тороплюсь, дел у меня много. Иди и ты.

И он двинулся по улице, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, – так велик был охвативший его страх.

2

Коротко прозвонил телефон. Полковник Азизов снял трубку. Говорил начальник отделения милиции Широков. Он сообщил о посетителе чайханы, расположенной по соседству с отделением. Чайханщик знал, как надо отвечать тем, кто заинтересовался бы вчерашним происшествием. Но все дело испортил мальчик, племянник чайханщика. Ребенок вступился за честь милиции, и посетитель, видимо, почуяв неладное, успел уйти.

Азизов спросил:

– Старик? Синий костюм, коричневая папаха?

– Старик, но не в костюме, а в светлой тужурке и в фуражке.

– Что предприняли?

– Все приведено в действие, товарищ, полковник. Ищем.

Азизов положил трубку. В кабинет вошел Семин.

– Закончили обыск, товарищ полковник.

Безрезультатно, за исключением этого. – Он положил на стол большой конверт.

Азизов извлек из него сложенную вчетверо, газету, развернул и увидел на полях колонку цифр.

– Думаете, шифровано?

– Возможно.

Полковник позвонил. Вошел секретарь.

– В лабораторию. – Азизов кивком указал на газету. – В лабораторию и на дешифровку. Попросите, чтобы поторопились.

Секретарь взял конверт с газетой и вышел.

Семин сказал:

– Установлено, что вчера на дом к Щуко приходили.

– После того как он был арестован?

– Да, тотчас же после этого. Старик. Квартирная хозяйка впустила его в комнату жильца. Он возился там с четверть часа, писал Щуко записку. Но записки не оставил, передумал. Сказал, что зайдет позже, вечером.

– И не появился?

– Нет. Полагаю, Седобородый.

– Обратите внимание на такую деталь: старик пришел тотчас же после ареста Щуко. Сразу после ареста. Почему?

– Он мог рассуждать так: Щуко арестован, но допросить его еще не успели. Следовательно, сейчас не приходится ждать обыска квартиры. Туда можно идти, не рискуя напороться на оперативников.

Азизов согласно кивнул.

– Просто поразительно, как этот Седобородый заинтересован в Щуко, – пробормотал он. – Вот послушайте.

И Азизов рассказал помощнику об эпизоде в чайхане.

Семин сказал:

– Приходил проверять.

– То-то и оно. – Азизов поморщился, тряхнул головой. – А мы такой возможности не учли. Готовились встретить в доме Щуко, а он появился возле отделения.

Вечером лаборатория прислала заключение. На газете были обнаружены следы пальцев. Их сличили с дактилоскопическими отпечатками арестованного Щуко. Они не сошлись. Лаборатория исследовала записки на полях газеты. Цифры были написаны короткими, отрывистыми движениями пера. Эксперты сличили их с почерком Щуко, но к единому мнению не пришли.

Несколько позже поступили данные от дешифровальщиков. Запись и в самом деле оказалась шифрованной. Ее разгадали без особого труда. Текст гласил: «Прибыл благополучно. Жду посыльного с грузом».

– С грузом, – задумчиво повторил Азизов. Внезапно он встал, повысил голос: – А не думаете ли вы, майор, что вся эта история с найденной газетой и шифрованным текстом – чепуха? Да, да – чепуха и ничего больше. Он-то думал, что скушаем и это.

– Он?

– Седобородый.

– Полагаете, газета его?

– Сегодня я вновь внимательно изучил донесения сотрудников, которые «сопровождали» Щуко от места, где он приземлился на парашюте, до нашего города. Прочтите на досуге, интересно. Щуко раза три мастерски околпачил офицеров на контрольно-пропускных пунктах. А они народ бывалый, много видели. И вот сейчас меня хотят уверить в том, что этот опытный агент сунул себе в чемодан газету с шифрованным текстом. Какая чепуха!

– И ведь зашифровано-то не так, чтобы очень уж ловко, – задумчиво проговорил Семин.

Через день полковник Азизов и майор Семин направились в больницу, где лежал арестованный Щуко. Оба были в белых халатах. Азизов шел, заложив руки за спину, Семин нес большой портфель свиной кожи.

Войдя в палату, Азизов огляделся. Чистенькая, с ковриком у кровати и тумбочкой, она бы ничем не отличалась от помещений для больных в обычных лечебных учреждениях, если бы не часовой у двери и другой – за окном.

Полковник придвинул к кровати табурет, сел. Семин устроился рядом, неторопливо отщелкнул замки портфеля.

– Приступим, – сказал Азизов. – Арестованный Щуко, мы пришли допросить вас. Задаю первый вопрос…

Щуко шевельнулся в кровати, приподнялся на локте.

– Но меня уже допрашивали. Я все сказал.

– Задаю вам вопрос, – повторил Азизов. – Скажите, арестованный Щуко, есть ли у вас в Баку враг? – Он усмехнулся. – Конечно, мы с майором и те, что арестовали вас, а потом поймали при попытке к бегству, – все мы не в счет. Личный, так сказать, враг у вас имеется?

– Нет. – Арестованный закрыл глаза, откинулся на подушке. – Никаких врагов у меня нет. И оставьте меня в покое. Я признался, подписал, что требовалось. Судите – воля ваша, наказывайте по закону.

– За воровство? Точнее, за мелкую карманную кражу? – В голосе Азизова звучала такая откровенная ирония, что Щуко смолк и напряженно поджал губы.

– Хочу предупредить, – продолжал Азизов. – Вас допрашивает полковник государственной безопасности.

Арестованный молчал. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, и только его большой кадык пульсировал под тонкой кожей, будто Щуко хотел проглотить что-то и не мог.

– Значит, непонятно, – резюмировал Азизов. – А раз так, надо пояснить. Вас встречали, когда вы изволили выпрыгнуть на парашюте и приземлялись.

Азизов взял у Семина пачку фотографий, стал перебирать их.

– Пожалуйста. Вот – вы приземляетесь… А это – закапываете парашют… Еще фото: садитесь в поезд, и у вас проверяют документы… А это вы уже в Баку.

Разговаривая, Азизов одну за другой передавал Щуко фотографии. Тот молча рассматривал их.

– Некоторые фотографии заставили нас потрудиться – было темновато. Но ради вас постарались – как видите, снимки получились неплохие.

Азизов собрал карточки, отбросил в сторону.

– Ну, рассказывайте.

Щуко с усилием повернулся в кровати, пожал плечами.

– Я вас не понимаю, гражданин начальник. Путаете вы что-то. Пришить мне дело хотите. А не выйдет.

– Рассказывайте, – повторил Азизов, не меняя ровного, спокойного тона.

– Вор я, – сказал Щуко. – Вор, понимаете? И точка.

– Точку успеем поставить, – с угрозой проговорил Азизов. Он взял у Семина конверт. – Сообщаю, что в вашей комнате, той самой, которую вы снимали у вдовы Суховой… так, кажется, ее фамилия?

– Сухова, – кивнул Семин.

– Так вот, в этой квартире, в вашей комнате был произведен обыск. И в принадлежащем вам чемодане найдена газета.

Щуко пожал плечами.

– Возможно. Человек я грамотный, газеты почитываю. Даже книжками балуюсь.

– Но на газете шифрованная запись!

Щуко удивленно шевельнулся, и это не укрылось от следователей.

– Запись, – повторил Азизов, – вот поглядите.

Он развернул газету, показал арестованному.

– Не моя, – быстро сказал Щуко. – Первый раз ее вижу. И писал не я. Проверяйте почерк – не я.

Азизов, словно не слыша, продолжал.

– Запись расшифровали. Она гласит: «Прибыл благополучно. Жду посыльного с грузом». Вот, можете поглядеть сами. Это – запись, а это – ключ к шифру. Так-то, арестованный Щуко.

– Гражданин следователь, – Щуко сел в кровати, схватился за голову, – правду вам говорю: в глаза не видел этой газеты!

– Зачем пожаловали?

Арестованный смолк.

В дверь постучали. Азизов недовольно обернулся. Семин встал и отпер. Минуту он слушал кого-то, стоявшего за дверью, затем вернулся.

– Вас, товарищ полковник, – сказал он.

Азизов вышел. В коридоре стоял сотрудник.

– Товарищ полковник, только что сообщили: в маленьком селении, вот здесь, – сотрудник развернул карту и показал, – обнаружен труп старика. Умер дома. Внезапная смерть. Кажется, сердце. При осмотре помещения наткнулись на ход в подполье. Там нащупали тайничок и в нем – приемо-передающую радиостанцию большого радиуса действия. Питание подключено – недавно пользовались. Старик был…

Азизов прервал сотрудника.

– Вызывайте машину. И звоните, чтобы ничего не трогали. Пошлите на место экспертов, фотографа. Мы выезжаем.

Он вернулся в палату, задал арестованному еще несколько вопросов. Не получив на них ответа, прекратил допрос.

Десять минут спустя Азизов и Семин мчались в автомобиле к маленькому селению на берегу моря.

3

Умерший лежал ничком на полу, выбросив руку и подогнув ногу – будто полз. Он был в нижнем белье. Кровать находилась в сильном беспорядке – тюфяк съехал набок, обнажив часть ржавой сетки, простыня и одеяло были скомканы, подушка валялась на полу.

Все это тотчас же отметили Азизов и Семин. Они внимательно оглядели комнату, прошлись по ней, осмотрели запоры на окнах.

– Когда наступила смерть? – спросил полковник дежурившего в помещении сотрудника.

– Труп обнаружили в начале восьмого утра. У соседей есть корова, и старик ежедневно брал молоко. Приносила его девочка, соседская дочка. Она пришла и сегодня…

– Понятно, – перебил Азизов. – Как обнаружили рацию?

– Врачу, который прибыл констатировать смерть, показалось странным: на столе раскрытый Коран, рядом лист бумаги с группой цифр. Война, люди насторожены, вот он и дал знать в милицию. Оттуда приехали, вызвали специалистов…

– Кораном пользовались, чтобы зашифровать сообщение?

– Так точно. Видимо, старик работал, почувствовал себя плохо, прилег; ему стало хуже, пополз к окну. Не добрался.

– Причина смерти?

– Паралич сердца… Так вот, обнаружив шифровку, стали искать средства связи. Тогда-то и нащупали лаз в подполье и тайничок.

Азизов не дослушал. Семин, разглядывавший что-то в углу, обернулся, кивком подозвал начальника. Полковник подошел и увидел на вешалке каракулевую папаху.

– Коричневая, – сказал Семин.

Азизов кивнул.

– А… синий костюм? – Он беспокойно оглянулся.

Семин прошел к гардеробу, который находился в противоположном конце комнаты, отпер дверцу.

– Есть?

– Есть.

– Карманы! – сказал Азизов.

Семин обыскал одежду. Из внутреннего кармана висевшей на спинке стула тужурки он извлек и передал полковнику желтый замшевый бумажник.

Азизов облегченно вздохнул.

– Хорошо, – сказал он. – Распорядитесь, чтобы сюда для опознания трупа были доставлены вдова Сухова и заведующий чайханой.

– Ясно. – Семин вышел.

Азизов подошел к подоконнику, уселся, достал папиросы и закурил. Несколько минут он находился в раздумье, вертя в руках обожженную спичку, потом, видимо, приняв решение, подозвал сотрудника.

– Фотограф?

– На месте, товарищ полковник.

– Слушайте внимательно… лучше запишите, это очень важно. Значит так: наденьте на покойника сорочку, синий шевиотовый костюм, что висит в шкафу, и вот ту папаху, на вешалке, видите?.. Затем посадите его на стул и сфотографируйте. С нескольких ракурсов. Он должен быть как живой. Пусть снимок подретушируют, но чтобы все получилось как надо.

– Понятно, товарищ полковник.

Азизов поглядел на часы.

– Потом положите покойника на пол в прежней позе. Снимки жду в два часа дня.

– Ясно. – Сотрудник торопливо заканчивал запись.

В середине дня Азизов и Семин вновь отправились в больницу.

Азизов продолжал допрос.

– Арестованный Щуко, занимаясь вашим делом, я не раз спрашивал себя: почему кому-то вздумалось пристать к вам в трамвае, обвинить в краже, поднять скандал, вызвать милицию?

– Но я же вытащил бумажник!

– На минуту согласимся с этим. Допустим, что вы говорите правду и действительно совершили кражу. Но вот ведь как странно ведет себя потерпевший. То он вопит на весь трамвай и, вцепившись в вас, тащит в милицию, то вдруг исчезает, когда вас арестовывают. Чем вы объясните, что потерпевший не явился в отделение милиции?

– Не знаю.

Азизов вынул только что доставленную фотографию Седобородого, протянул арестованному.

– Он?

– Да, – сказал Щуко, – это тот самый человек, у которого я стащил бумажник.

– Рад, что узнали его. А теперь не хотите ли, чтобы я объяснил, почему он сбежал?

Щуко молчал.

Азизов переглянулся с Семиным. Тот достал из портфеля фотографии десятка мужчин, разложил в ряд на двух сдвинутых перед кроватью табуретах, прошел к двери.

– Введите гражданку Сухову.

В комнату вошла квартирная хозяйка Щуко.

– Вы знаете эту женщину? – спросил Азизов арестованного.

– Да.

– Вы снимали у нее комнату?

– Да.

– Ну а вы, гражданка Сухова? Знаком вам этот человек?

Сухова подтвердила: это тот самый гражданин, который временно у нее поселился.

– Скажите, гражданка Сухова, к вам приходили в тот день, когда вы последний раз видели своего жильца?

– Ко мне – нет.

– А к кому?

– К нему. – Сухова показала пальцем на лежащего.

– Кто именно приходил?

– Старик какой-то.

– Когда?

– Утром. Часов в одиннадцать.

– Заметьте, Щуко. – Азизов сделал паузу. – Приходил в одиннадцать часов, то есть тотчас же после того, как вас отправили в отделение. – Он вновь обратился к женщине: – И что же произошло дальше?

– Старик попросился в комнату жильца, сказал, что должен написать записку своему дружку. Ну, я и впустила…

– Впустили куда? Говорите точнее.

– Впустила того старика в комнату гражданина Щуко.

– Давайте уточним: старик сам просился в комнату Щуко?

– Сам… Ну, вошел он, сел за стол, принялся писать. А потом передумал…

– Простите, что перебиваю. Вы все время были с тем стариком? Быть может, отлучались?

– Каша у меня чуть не сгорела. Я и сбегала на минутку – прикрутить газ.

– Выходит, старик в течение минуты один находился в комнате гражданина Щуко?

– Да, не меньше минуты.

– Вы слышите, арестованный Щуко? Старик был один в вашей комнате – целую минуту.

– А потом он ушел, – продолжала Сухова. – Сказал, что после зайдет.

– И не приходил?

– Нет.

– Какой он из себя, этот старик?

– Обыкновенно, какой. Старый. Ну, папаха коричневого каракуля, костюм…

– Узнали бы его, если б встретили?

– Отчего не узнать.

Семин, стоявший перед табуретами с разложенными фотографиями, посторонился, указал Суховой на карточки.

– Нет ли здесь, среди этих снимков, карточки того старика?

– Вот он. – Сухова кивнула на одну из фотографий.

– Возьмите эту карточку в руки и покажите вашему квартиранту.

Женщина подняла с табурета фотографию Седобородого.

– Спасибо, – сказал Азизов. – Вы свободны, гражданка Сухова.

Семин вышел проводить женщину, вернулся, подсел к кровати.

Азизов сказал:

– Теперь, Щуко, вы, я надеюсь, поняли, почему этот человек не явился в отделение милиции. Все еще не понимаете? Тогда объясню. Он торопился в вашу комнату, чтобы успеть подбросить в ваш чемодан вот эту газету с шифрованной записью.

– Почему? – вдруг выкрикнул Щуко, приподнявшись на локтях, побагровев от напряжения. – Почему?

Азизов пожал плечами.

– Потому что он такой же агент иностранной разведки. И – выдал вас. Сначала инсценировал кражу в трамвае, поднял скандал и добился того, что вас схватили. Затем пробрался к вам на квартиру и подбросил газету. Расчет простой. Раз вас задержали – будет обыск. Тогда найдут газету с шифрованной записью. Запись расшифруют, органы советской контрразведки поймут, с кем имеют дело. И уничтожат агента. То есть – вас.

Арестованный криво усмехнулся.

– Грубо работаете, гражданин следователь. Старуху купили. Этого седого – тоже. И газету подбросили. Липа, начальнички. Липуете, полковник. А я не серый, на липу меня не возьмешь.

– Липа, говорите? – Азизов встал. – Майор Семин, вызывайте машину. – Он обернулся к Щуко. – Готовьтесь, сейчас поедем.

Щуко прищурил глаза.

– Начальничек нервничает… Уж не к старичку ли везете? – Он указал подбородком на фотографию Седобородого.

– К нему самому. Только вряд ли это доставит вам удовольствие.

4

Машина полковника Азизова второй раз за день проделала путь от Баку до селения на берегу моря. Шофер с конвоиром подхватили Щуко и понесли в комнату.

Там все оставалось без изменений. Только труп, лежащий на полу, был покрыт простыней.

Арестованного усадили на стул, подставили под больную ногу скамеечку. По знаку Азизова простыню сняли и перевернули труп лицом вверх.

Щуко вскрикнул.

– Узнали, стало быть, – сказал Семин.

Полковник Азизов подозвал сотрудника.

– Принесите все, что нашли в тайнике.

Сотрудник внес в комнату узел, поставил на стол, распаковал. Там оказалось два металлических ящика с переключателями и шкалами.

– Глядите, Щуко, – сказал Азизов, – это передатчик. А ящик поменьше – батареи к нему. Видите, провода соединены? Значит, питание подключено.

Азизов повернул рычажок. Щелкнул фиксатор, осветилась шкала настройки рации. Вскоре в наушниках послышалось легкое потрескивание.

– Все в порядке, работает. – Азизов поднес наушники к Щуко, дал послушать и выключил передатчик. – Позавчера хозяин этой рации передал вас в руки советской контрразведки, затем побывал в вашей квартире и подбросил газету с шифром. Он вернулся сюда, уверенный, что вам теперь крышка. Вернулся и включил этот передатчик. В эфир пошло сообщение о том, что вас больше не существует. Так сказать, поручение выполнено. Чье поручение, Щуко? Очевидно, поручение ваших хозяев. Кто же еще мог навести на вас этого старика!

Щуко сидел, сгорбившись, не отрывая глаз от какой-то точки. Он молчал. Ему не мешали. Так прошло несколько минут. Наконец он поднял голову.

– Уведите меня отсюда, – попросил он.

Вечером к Азизову явился майор Семин. Он доложил: из больницы передали, что арестованный Щуко просит прийти полковника Азизова.

– Не выдержал, – усмехнувшись, проговорил Семин.

Азизов пожал плечами:

– Он не дурак и не хочет лишить себя последнего шанса.

…Наутро Азизов и Семин направились к арестованному. Увидев их, Щуко приподнялся в постели:

– У меня вчера сломали кость ноги, гражданин следователь, – сказал он.

Азизов, опешив, смотрел на арестованного. Семин, повернулся к двери, собираясь идти за врачом.

– Подождите, – остановил его Щуко, – вы не так поняли… Кость сломали врачи – рентген показал, что она стала неправильно срастаться. Сломали – потом соединили как надо – и снова в гипс.

Щуко откинул край одеяла и показал свежий гипсовый футляр, в котором покоилась нога.

Семин опустился на табурет. Азизов сунул руку в карман за папиросами.

– Так что вы хотите? – спросил он раздраженно..

– Я… – Щуко взволнованно облизнул губы. – Раз врачи меня так… Даже рентген…

– Короче!

– Меня, значит, не расстреляют? – Щуко затаил дыхание, широко раскрытыми глазами впился в лицо Азизова.

– Этого я не знаю, арестованный Щуко, – сказал полковник. – Вашу судьбу будет решать суд. Видите ли, шпион, пойманный с поличным в военное время…

– Делаются ведь исключения!

– Исключения бывают. Но вы должны знать, что для этого нужны очень веские основания. Конечно, если человек чистосердечно признался и, кроме того, сообщил интересный материал…

– Я расскажу все, что знаю!

– Словом, – продолжал Азизов, – если материалы следствия могут помочь советскому командованию, тогда, конечно, следствие имеет право возбудить ходатайство. Вы понимаете меня?

– Да, да, гражданин следователь, – Щуко говорил торопливо, нервно. – Спрашивайте, и я буду отвечать. Я верю вам, вы…

– Бросьте кривляться, – оборвал его Азизов. – Говорите, если у вас действительно есть что сказать.

– Спрашивайте, гражданин следователь. Я на все отвечу.

– Прежде всего фамилия, – сказал Семин. – Ваша настоящая фамилия?

– Отто Лисс.

– Других фамилий нет?

– Только эта и… Щуко.

– Немец?

– Да.

– Где проходили подготовку?

– Гамбург. Точнее не Гамбург, а городок несколько выше по течению Эльбы.

– Какой?

– Остбург. Собственно, не сам Остбург, а усадьба близ него. Километров десять к юго-западу.

Отто Лисс подробно рассказал о школе, в которой проходил подготовку, о ее руководителях, о полученном задании. Он должен был организовывать диверсии на промышленных предприятиях, в частности вывести из строя крупнейший нефтеперерабатывающий завод. Лиссу были сообщены адреса двух явок. Однако обе явки оказались проваленными. Агенту едва удалось установить это и благополучно уйти.

Азизов усмехнулся:

– За вами же наблюдали, Лисс. И о школе в Остбурге мы кое-что знаем. Словом, пока вы не сообщили ничего нового.

Лисс молчал.

– Почему вас не снабдили взрывчаткой?

– Должны прислать. Было условлено, что как только устроюсь, свяжусь…

– Чепуха. – Азизов встал. – У вас же не было передатчика.

– Он имелся на явке.

– Быть может, у Седобородого?

– Нет, об этом человеке я никогда ничего не слыхал. Я говорю правду, гражданин следователь.

– А он, Седобородый, знал вас и притом великолепно. Почему?

– Думаете, предал меня по заданию… оттуда?

– Вы и сами так думаете.

– Меня забрасывали дважды – во Францию и в Польшу, и оба раза удачно. – Лисс потер лоб. – И вот теперь… Нет, ничего не понимаю! Неужели то, что вы говорите, правда? Не могу поверить…

– Да. Вас предали свои же.

– Тогда, тогда… – Лисс вдруг напрягся, вцепился руками в край одеяла. – Я раскрою вам одну тайну. Это очень важно. Я узнал о ней совершенно случайно!..

РАССКАЗ OTTO ЛИССА

Как я уже говорил, подготовку к выполнению задания проходил в Остбурге. Подробности вам известны. Когда все было закончено, я получил несколько свободных дней. Затем меня должен был забрать специальный самолет.

Днем я не показывался в городе, вечером же это разрешалось. С наступлением темноты я отправлялся куда-нибудь в порт. Там много кабачков, где можно приятно провести время.

В последний перед вылетом вечер я приехал в порт в обычное время. И нос к носу столкнулся с человеком, которого знал еще в молодости, но давно потерял из виду. То был Карл Брейер, довольно видный член НСДАП, в прошлом крейслейтер[1] одного из районов Тюрингии, затем руководитель какого-то отдела в крипо[2], а сейчас, как я узнал, штандартенфюрер СС и сотрудник СД[3].

Мы никогда не питали друг к другу особых симпатий. Но так бывает – два земляка, встретившись в чужом городе, всегда испытывают чувство близости. А я и он не имели в Остбурге знакомых.

Спустя полчаса мы сидели в ночном кабаке. Бренчал пианист. Несколько пар танцевали. Мы выпили. Я посоветовал спутнику отыскать себе девицу и тоже стать в круг. Он молча указал на левую руку. Тут я заметил, что она странно неподвижна.

«Ушиб, – пояснил он, – сильный ушиб. Словом, не до танцев».

Я вопросительно на него поглядел, но он ничего больше не сказал.

Впрочем, скоро он стал более разговорчив. В кабаке оказался отличный ром и бенедиктин, мы порядочно выпили, и Брейер стал хвастать своими делами. Он ткнул себя пальцем в грудь, на которой болтался новенький «железный крест», и заявил, что третьего дня получил его лично из рук рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.

«За что?» – спросил я.

Брейер хитро ухмыльнулся:

«Видишь ли, причин много. Но главная – это операция с архивами».

Я недоуменно пожал плечами, не понимая, о чем идет речь. Он пояснил: в оккупированных районах Советского Союза, так же как в Польше, Чехословакии и других странах, были созданы многочисленные отделы и отделения гестапо, абвера и СД. За время оккупации в них накопилось большое количество архивов. Ценность этих архивов огромна. Когда началась эвакуация на запад, поступило строжайшее предписание – архивы вывезти на территорию рейха и сохранить в специально оборудованных тайниках.

«И эту операцию проводил ты?»

«Не всю… – Брейер замялся. – Словом, я вывез большой транспорт архивов из группы городов России».

«Ну а рука? – не унимался я. – При чем здесь рука?»

Брейер не ответил.

Время бежало. Было уже далеко за полночь, а мы все пили. О поврежденной руке Брейера я больше не спрашивал – мне, собственно, это было ни к чему. Пил и чувствовал себя великолепно. Я полагал, что и он не думает ни о чем, кроме вина. Однако ошибся. Брейер, окончательно опьяневший, вдруг наклонился ко мне, обнял за плечи, зашептал:

«Веришь, я чуть было не погиб… Представь, кругом вода, чувствую, что захлебываюсь, тону и ничего не могу поделать, чтобы спастись»…

«Но ты же цел и невредим», – сказал я.

Брейер кивнул, налил себе большую рюмку, выпил.

«Цел, конечно, – сказал он, – но это происшествие обошлось мне недешево. Вообрази: ты в подземном хранилище, куда сложили эти самые архивы; идут последние работы по укладке в штабеля больших, наглухо запаянных металлических ящиков; привозят новую партию груза в обычной упаковке – дерево и бумага, его надо переложить в металлическую тару… И вдруг – грохот, крики! Старая Эльба сыграла с нами шутку – воды ее протаранили стальную стену, ограждавшую хранилище с запада, и устремились к ящикам. Тогда-то я и заорал. Я был вне себя от страха. Вспоминаю об этом – и по спине ползет холодок. Ведь, если бы вода уничтожила архивы, кто-нибудь из помощников Гиммлера, присутствовавших в хранилище, разрядил бы в меня свой пистолет. Почти не соображая, я кинулся в воду и, напрягая все силы, стал вытаскивать ящики, которые только что принесли. А их уже заливали темные пенные струи… Там я и повредил руку».

Брейер еще долго рассказывал о происшествии, приводил многочисленные подробности. Сболтнул он и о месте, где устроен тайник. Вы помните, Брейер говорил: «Воды протаранили стальную стену, ограждавшую хранилище с запада». Так вот, это почти на десять километров западнее Остбурга. Там лес, берег Эльбы.