Читать книгу Русский крест. Первая книга. Архангельск-Новосемейкино (сборник) - Александр Образцов - Страница 32

Гуманитарии и разнорабочие

Мне очень нравится социологическая разбивка населения. Она так деловита, так аморальна, что я с удовольствием перечислю всех нас по порядку: неквалифицированные рабочие, квалифицированные рабочие, служащие без квалификации, служащие средней квалификации, студенты и учащиеся, техническая интеллигенция, гуманитарная интеллигенция, руководящие работники, военнослужащие и милиция.

Здесь меня интересуют две категории: неквалифицированные рабочие и гуманитарная интеллигенция. Потому что остальным есть что терять. А этим терять нечего. И именно они являются кулаками и мозгом любой русской неприятности.

Неквалифицированные, – чернорабочие, по нашему, – носят свой инструмент, руки, всегда с собой. А гуманитарии не нуждаются ни в компьютерах, ни в таблицах. Все у них в голове. Поэтому не случайно взаимное притяжение дворников и поэтов, кочегаров и актеров, вахтеров и художников. Они всегда готовы к перемене мест и времен. Им все равно где жить – при феодализме или в постиндустриальном обществе. Везде они парии. В самом деле – каждый сможет кинуть лопатой. И, с другой стороны, каждый сможет книжку надиктовать. Поэтому вершинные люди современной литературы – Венедикт Ерофеев и Олег Григорьев – были уже попросту растворены в этих двух состояниях: неквалифицированном и гуманитарном одновременно.

Так получилось, что русской культуре удалось-таки замкнуть вожделенное объятие: слившись с землекопами и бомжами, она достигла внутреннего и внешнего единства с народом. Однако народ (весь) оказался как бы прокладкой в этом объятии. Еще и этим объясняется беспрецедентное охлаждение масс к отечественной культуре.

Однако, какова история вопроса?

Общеизвестно: как только гуманитарная интеллигенция в России собиралась в поход, остановить ее не мог никто – ни Бог, ни царь и не герой.

Где-то во времена Радищева-Белинского обозначился – то ли под воздействием коренных славянофилов, то ли европейские ветры какую-то гуманитарщину нанесли – но обозначился социальный наклон интеллигенции. Потянулась она к самому простому человеку, страдающему под ярмом (бурлаку, босяку, беглому каторжнику). Никто этого человека до революционных демократов не защищал. Впрочем, он, этот простой человек, и не предполагал, что его защищать и освобождать надо. Жил себе и жил, купаясь в фольклоре и подчиняясь общине. А крепостное состояние почитал естественным. Надо всем должен быть хозяин: над простым человеком – господин, над господином – царь, над царем – Бог. Когда же в щели между сословиями стало набиваться много постороних, машина начала буксовать. После Октября гуманитарная интеллигенция, засучив рукава, принялась воспитывать народ.

И здесь выяснилось окончательно – к величайшему изумлению гуманитариев – что народ воспитываться не желает. Народ хочет сам по себе.

Тогда за него, отодвинув гуманитариев, принялся товарищ Сталин. А Сталин, можно сказать, сам был плоть от плоти интеллигент-гуманитарий. Нельзя же отказать ему в начитанности, в почитании русской культуры прошлого века и развитой до чудовищных размеров памяти. А некоторая жесткость концепции была обусловлена идеей освобождения простого народа.

И после Сталина, и после Хрущева, и даже после Брежнева гуманитарная интеллигенция в массе свято верила в свою основную идею и служила ей, как могла. Хотя, как известно, гуманитарии всегда оплачивались хуже всех, наравне с разнорабочими.

Что же отбросило гуманитариев от коммунизма?

Здесь надо сказать, что система спецхранов, куда гуманитариев допускали не по необходимости, а по блату, развила в них такие обиды, что от этих обид закачался и рухнул дворец коммунизма.

Действительно, ведь ничего люди не просили, кроме знаний, фильмов и музыки!

К тому же в начале 80-х годов появилась некая растерянность в среде гуманитариев: а такие ли мы передовые в литературе и везде? Действительно ли Распутин наследник Льва Толстого, а Трифонов – Флобера и Диккенса? Что у нас в кино? Почему Тарковский нас покинул? А главное – Набокова нам не показали, мерзавцы!

И поехало. Гуманитарная интеллигенция снова собралась в поход. Куда? А кто его знает! Главное – по коням! И вдаль от коммунизма!

А что же простой народ? На кого он покинут? На самого себя.

И слава Богу.

Но не зря, – ох, не зря простой народ так ворчлив по отношению к гуманитарной интеллигенции!

Народ всегда прав: заведут незнамо куда, а потом ищи, кто первый позвал.

Однако народ и на себя должен принять часть вины: не лезь, если не доверяешь. Но как же не доверять, если ведущие сами голы-босы и ни на какие материальные блага не претендуют? Если живут еще хуже простого народа? Если власть завоюют и тут же отдадут ее первому встречному (а первый встречный по закону подлости еще и самый наглый, и самый злобный, и самый глупый)?

Однако сказать, что гуманитарная интеллигенция и простой народ не любят друг друга – значит, сказать сущую нелепицу. Дело-то все в том, что они жить друг без друга не могут, образуя временами комическую парочку.

– Так ты идешь? – строго спрашивает гуманитарная интеллигенция у лежащего на боку простого народа.

– Да ну тебя, – говорит народ. – Прошлый раз пошел, и что? Мне морду набили, а тебя в выгребную яму сунули. Не пойду. И не приставай, а то по шее получишь!

– Ну и черт с тобой! – говорит гуманитарная интеллигенция и идет. Идет, зная, что народ поворчит-поворчит, а встанет и следом тронется.

И еще, если уж смотреть беспартийно и в корень, кто был инициатором и вдохновителем побед над самодержавием, Временным правительством, немецким фашизмом, КПСС, КГБ и прочими монстрами? Конечно, гуманитарная интеллигенция. Слеза восторга просится нечаянно из глаз при виде подобного невиданного в мире упорства, – да тут же ее и осушит суеверный ужас, как только вспомнишь, что из подобного самоуправства происходит, когда эмоций до хрена, а голову напрячь – это уже прагматизм и бесовство.

И нет ответа на один вопрос – куда? Куда – лезли и лезут? Куда несет ее, нашу родную и беззащитную учительницу, нашего нищего непризнанного режиссера, нашего замордованного адвоката и неоплачиваемого журналиста?

Приходится признать, что гуманитарная интеллигенция на этот раз, в отличие от прошлого века, не имеет в своем движении определенной цели. Она бежит от себя самой. Она бежит от дела рук своих и готова к покаянию. Она сардонически хохочет над вчерашними своими идеалами и смертельно тоскует по новым.

Где они, новые идеалы? За кого заступиться, кого свергнуть?

Даже порнографию нет сил задвинуть в сексшопы. Даже на журнал нет воли подписаться. Даже в церковь стыдно пойти.

Однако именно от нее ждет русское общество основного решения – куда идти?

И приходится, сцепив зубы и пальцы, входить в лихорадочный мир. Приходится в элементарном, убогом, двухмерном пространстве наживы и покупок отвоевывать уголки для шестого чувства и четвертого измерения. Ибо Россия выделилась в варварском евразийском просторе снегов и пустынь только одним – качеством мозгов своих париев.