Читать книгу Эмигранты - Александр Олсуфьев - Страница 8

Часть первая
(Оптимистичная)
Стакан

Оглавление

Глава 7

Что-то не спится

Женька заснула.

Точнее сказать не просто заснула, а рухнула, провалилась в бездонную бархатистую темноту, где странные отрывочные, несвязанные друг с другом образы появлялись из ниоткуда и, кружась в таинственном хороводе, уплывали в никуда.

Тут были и дома с темными, нежилыми окнами, холодно взирающие на неё со всех сторон, и промелькнул сонный водитель такси, на котором они доехали до аэропорта, и мужчина в клетчатом пиджаке, он прижимал ко рту большой раздувающийся пакет и пробежал мимо, а какой-то молодой человек хитро подмигнул и указал пальцем куда-то вниз, на небольшой город, чьи черепичные крыши утопали в зелени и где по тенистым, извилистым улочкам можно было пройти к пустынному пляжу.

Женька увидела молодую женщину, стоящую у самой кромки воды и решила, что это она и есть. Вокруг не было ни одной живой души и, в какую бы сторону она не повернулась, всюду видела ровный песок, извивающуюся линию прибоя, волны подкатывались к самым её ногам, застывали на мгновение и скатывались обратно в море, а серебристые ручейки бежали за отступающей водой.

Женька почувствовала себя очень одиноко на этом пустынном пляже и решила вернуться в город. Но стоило ей обернуться, и она к своему удивлению увидела себя стоящей уже не на берегу, а посередине светлой, ярко освещённой солнцем улицы. По обе стороны поднимались одноэтажные дома, с наглухо закрытыми дощатыми ставнями, крашенные бурой, облупившейся краской, сухой, жаркий ветер гнал пыль вдоль тротуара. С фасадов местами осыпалась штукатурка, обнажив старую кирпичную кладку, и такую неаккуратность во внешнем облике можно было бы списать на влияние времени, безжалостно разрушающего все и отправляющего на дно могилы всех, но скорее всего это произошло из-за безразличия тех, кто жил на этой улице, если, вообще, здесь живет кто-то.

Улица была прямая как стрела и уходила далеко вперёд, туда, где ломаная линия черепичных крыш и прямая линия тротуара сливались в одну точку под голубым, без единого облачка, небом. Она оглянулась, но сына нигде не было видно.

«Где же Колька?» – сердце у неё сжалось тревожно. – « Неужели опять сбежал куда-то? Так и заблудиться может…Его нужно обязательно найти. Он должен быть где-то здесь. Я чувствую, что он здесь, но где?».

Женька начала подниматься по улице, то и дело оглядываясь по сторонам, но дома так плотно жались один к другому, что нигде между ними не было видно даже узкого прохода или перекрёстка с уходящей вбок улицей.

«Как же пройти на ту сторону? Должен быть какой-нибудь переулок. Я знаю, он там – с той стороны…»

Закрытые ставни придавали домам нежилой, безразличный ко всему происходящему вид. Ни музыки, ни голосов, ни звона посуды не было слышно, и только ветер шуршал, сдувая пыль и песок, лёгкой позёмкой крутил у Женьки под ногами. И такой смертной тоской, таким одиночеством и забвением веяло от этого места, что ей захотелось как можно скорее уйти с этой улицы, но, во что бы то ни стало, нужно найти Кольку, нельзя же его бросить здесь, в этом безлюдном городе, одного… И Женька вначале ускорила шаг, а потом и вовсе побежала, но ноги, почему-то, слушались плохо и будто бы вязли в чём-то густом, как сироп, и чем сильнее она отталкивалась от земли, тем медленнее продвигалась вперёд, и эти дома с закрытыми ставнями начали сближаться, нависли над её головой…

И тут Женька проснулась в холодном поту. Открыла глаза. Кошмар исчез, осыпался, превратился в бесформенную кучу. Она и толком вспомнить не могла, что видела, осталось лишь тяжкое чувство тоски и одиночества. В комнате было темно. Дверь на балкон оставалась открытой и лёгкий ветерок, скользя по полу, лениво шевелил занавеску. На соседней кровати тихонечко и ровно посапывал Колька. Женька приподнялась, протянула руку и дотронулась до его лба. Вот он, никуда и не исчезал. Спокойно спит, прижав к себе медвежонка.

Откинув простыни, Женька села, потерла ладонями лицо, снимая прочь остатки липкого кошмара. Потом встала, потянулась, подняв руки, так что косточки хрустнули, наклонилась к часам и не поверила глазам своим. Стрелки показывали пять минут четвертого. Женька поднесла будильник к уху, чтобы удостовериться, что часы ходят. Всё работает. Всё правильно – начало четвертого.

«Получается – мы проспали почти двенадцать часов…» – удивленно подумала Женька. – «Всё проспали: и ужин, и купание, и пляж… Надо же… Вот сони…»

Женька склонилась над Колькой. Одноухий медвежонок, прижавшись к его щеке, поблёскивая глазками– бусинками, с любопытством поглядывал на неё. Женька поправила подушки, подоткнула поплотнее простыни, поцеловала Кольку в висок. Повязав вокруг плеч свитер, вышла на балкон. Стоя на пороге, она с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух, прислушалась. Где-то под стеной осторожно чиркал сверчок. Моря не было слышно совсем.

«Должно быть, лежит сейчас, как тёмное шелковое покрывало, и ни единый всплеск, ни единая морщинка не тревожат его поверхности, а только звёзды, перемигиваясь, отражаются в воде, как в огромном черном зеркале», – подумала Женька. – «Вот бы спуститься и посмотреть на него, но я не знаю местных порядков. Может быть, нельзя выходить из гостиницы ночью. Впрочем, какие глупости. Почему нельзя. Можно. Конечно, можно. Завтра или в другой день, но обязательно искупаюсь в ночном море. Правда, одной страшновато будет… Кто там водится в этой темной воде? Акулы всякие, осьминоги…»

Женька облокотилась о поручень и посмотрела на небо. Сад спал, ни веточка, ни листик не шевелились в ночном воздухе. Сквозь листву виднелись звёзды, сильные, яркие, похожие на живых существ, казалось, что, поблёскивая, они перешёптываются о чём– то, указывая друг другу на одинокого человечка, смотрящего на них из-под ветвей ночного сада.

«Как здорово! Как будто я в сказке. Как жаль, что …» – тут Женька осеклась, она хотела добавить, – «… как жаль, что сейчас нет никого рядом, с кем можно было бы поделиться этой красотой…».

Давно уж она не позволяла себе подобных мыслей.

Эта тема долго, очень долго была у неё под запретом. Дорога к похожим мыслям закрыта, а дверь замурована наглухо, но здесь, на берегу южного моря, посреди таинственного, ночного сада, под огромными звёздами, вдали от городской суеты и холодных конторских отношений, от которых душа стынет, как в морозильнике, от затравленной беготни по серым улицам, как-то само собой получилось, что запоры ослабли и под той дверью появилась светлая полоска, а это значит, что кто-то там, с той стороны, зажёг свет.

По привычке Женька попыталась отмахнуться от этих мыслей, загнать их обратно на самоё дно, чтобы вернуться к своему рассудительному, холодному, жёсткому, волевому состоянию, но в этот раз не очень-то и получилось. Не очень-то получилось в этот раз, не сработало это и на следующий день, точнее ночь, и через день ничего не получилось, и ещё дальше привычка забыться не давала уже привычного и ожидаемого результата.

Со стороны соседнего номера раздался густой, рокочущий храп. Женька грустно улыбнулась и вернулась в комнату. В темноте, на ощупь добралась до своей кровати, легла, завернувшись поплотнее в одеяло, поджала колени и, сжав пальцы в кулачки так, что ногти впились в ладони, прижала руки к груди, закусила губу, вжалась лицом в подушку. Лежала не шевелясь, закрыв глаза, старалась даже не дышать, пытаясь изо всех сил побороть приступ тоски, не позволяя себе расплакаться, что, как ей казалось, было бы совсем неуместно, потому что не понимала откуда это давящее чувство одиночества могло появиться, особенно здесь – на курорте, где всё наполнено энергией, где такой простор, что хочется летать, и … вот, пожалуйста, такая тоска наползла на сердце, что выть хочется.

Так нельзя, нужно сдерживаться и не поддаваться слабости, да и Колька мог проснуться, если бы она неосторожно всхлипнула, а тогда, как и что ему объяснять, когда и сама толком ничего не могла понять.

Минуты через две Женька почувствовала, что отпускает. Успокоившись немного, она повернулась на спину и лежала так неподвижно, закрыв глаза, пока не заснула.

Эмигранты

Подняться наверх