Читать книгу Эмигранты - Александр Олсуфьев - Страница 9

Глава 8

Отдых – дело ответственное

Будильник прозвонил точно в шесть утра, ровно во столько, во сколько Женька и хотела встать. Протянув руку, она привычным движением хлопнула по кнопке, после чего будильник кувыркнулся с тумбочки на пол и затарахтел оттуда ещё злобнее и громче. Колька заворочался на соседней кровати и сонно пробормотал:

– Ма, ты что? Почему так рано? Ты что, на работу идёшь?…

– Спи, спи…– у Женьки наконец получилось отключить звонок. – Пойду, искупаюсь.

– А я? – сонно моргая, спросил Колька.

– Если хочешь, то вставай. Но предупреждаю, вода ещё холодная и солнце не поднялось.

– Вода холодная… – задумчиво повторил Колька. После чего, покрепче прижав к себе медвежонка, завернулся с головой в одеяло так, что снаружи остался торчать только нос. – Ма, наверное, мы с Мишкой останемся. Ему не очень нравится холодная вода. Ты, как искупаешься, приходи, разбудишь нас.

– Ладно, уговорил. Спите. Я быстро вернусь.

Переодевшись и захватив с собой полотенце, Женька выскользнула из номера, аккуратно прикрыла за собой дверь, придерживая за ручку, пока в сонной тишине отчётливо не послышался металлический щелчок замка. Наступая на носочки, не сходя с середины ковровой дорожки, стараясь, чтобы ни одна половица не скрипнула и не нарушила таинственный покой спящего отеля, проследовала пустынными коридорами, спустилась в холл, где в этот ранний час никого ещё не было, но два представителя администрации уже начали в неумолимо ускоряющемся ритме перемещаться за стойкой от телефона к компьютеру и обратно.

Выйдя из гостиницы, Женька остановилась на пороге и посмотрела на небо. Солнце ещё не поднялось над горизонтом, но на востоке небосклон окрасился в нежнейший розовый цвет. Уже знакомой тропинкой она прошла через сад, такой тихий и таинственный ночью, в то время когда выходила на балкон, сейчас он вновь наполнился звуками и движением. Крохотные птички скакали по ветвям, пересвистываясь на все лады, приветствовали наступающий день. Какие-то невидимые насекомые, настраивая свои скрипучие инструменты, подыгрывали им. Все живые существа радовались новому дню, яркому и просторному, полному света и тепла. О своих тяжелых снах, похожих на кошмар, о приступе тоски она и не вспоминала, в этом нежном утреннем свете от них не осталось и следа.

Пройдя через калитку, Женька вышла на пляж, где в этот ранний час ещё не было ни души. Скинула халат, осторожно ступая по холодному, влажному от росы песку, подошла к воде. У самых ног лёгкие, почти незаметные волны, словно ласкаясь и приглашая поиграть с ними, подбегали, осторожно касались её, как будто приглашали проследовать за ними, и погрузится в море и поплавать по этому шелковистому зеркалу, где отразилось нежно-голубое утреннее небо. Сжав руки в кулаки и поморщившись, Женька сделала решительный шаг вперёд, внутренне сжавшись от предчувствия, что придётся плавать в холоде и в очередной раз испытывать на прочность свою силу воли и решимость привести тело «в порядок», чтобы это не значило, однако вода оказалась на удивление тёплой.

Пройдя вперёд, Женька осторожно, чтобы не брызгаться и не нарушать покоя, опустилась в воду и поплыла к бую, покачивающемуся невдалеке, как большая шишка. Проплыв туда и обратно, Женька вышла на берег и с удивлением почувствовала, что совсем и не устала, что сердце бьётся ровно, и её не качало, как когда она выходила из воды в прошлый раз, и, вообще, ощущение было такое, что она ещё раз могла бы доплыть до буя и вернуться, но проводить над собой подобные эксперименты не хотелось.

Женька обернула вокруг плеч полотенце и, повернувшись лицом на восток, наблюдала, как над горизонтом появился ослепительно яркий краешек солнечного диска. Солнце выбиралось из-за моря, поднимаясь всё выше, и скоро на него невозможно было смотреть – начинался новый день.

Сзади послышались шаги. Женька оглянулась. Через пляж к воде шёл высокий, седовласый мужчина. Одет он был в длинный, почти до пят банный халат. Мужчина вышагивал по песку степенно, не сутулясь, расправив плечи и поднимая высоко колени, словно маршировал, на ходу полы его халата развивались, как у шинели. Поравнявшись с Женькой, он задержался на мгновение и внимательно посмотрел на неё сверху вниз. Женька, закутавшись поплотнее в полотенце, непонятно по какой причине внутренне напряглась под строгим взглядом незнакомого старика и неожиданно для себя пролепетала:

– Доброе утро…

Принимая приветствие, мужчина в ответ важно склонил голову и отчётливо произнёс, словно отпечатал:

– Morgen, frau (Доброе утро, фрау), – и прошёл мимо, у самой воды он одним движением плеча скинул на песок халат, переступая худыми ногами, словно журавль, вошёл в море.

«Не иначе, как аристократ, какой-то. Чувствуется офицерская выправка. А как взглянул?! Будто рентген мне сделал, а я чуть было реверансом ему не ответила. А со стороны это выглядело бы в высшей степени нелепо. Я в мокром купальнике, почти голая, с полотенцем на плечах, изгибалась бы в уважительных поклонах. Смех, да и только! Какой, всё-таки, интересный старик… Да, какой он старик!? Крепкий мужик. Однако, что-то я задержалась, пора в номер. Пора Кольку будить, а то они со своим медведем весь завтрак проспят».

Женька подхватила с песка вещи и побежала к калитке. Солнце уже оторвалось от горизонта и потому, как быстро косые утренние лучи нагревали песок, можно было предположить, что денёк будет жарким.

Когда Женька вернулась в номер, Колька всё ещё спал в обнимку с одноухим медведем, но как только она дотронулась холодной после утреннего купания ладонью до его теплой щеки, он широко распахнул глаза и в них не было и намёка на сон, только пляшущие искорки готового к новым приключениям и впечатлениям мальчугана, задор и веселье. И какой это был разительный контраст с тем, как Колька вставал в школу, там, дома, когда Женьке приходилось по нескольку раз выуживать его из-под одеяла, поднимать и усаживать на кровати, и затем чуть ли не волоком тащить умываться.

– Колька, да, ты не спал! – удивлённо воскликнула Женька.

– Почему это не спал. Очень даже спал, – Колька соскочил на пол, потянулся, подняв руки над головой и, шлёпая босыми ногами по полу, побежал в ванную комнату.

– Ма, ну, как там вода? Тёплая? – послышался оттуда весёлый Колькин голос.

– Тёплая и солнце горячее. Сегодня будет чудесный денёк! – Женька нагнулась, расстилая одеяло. Подняла плюшевого медвежонка и посадила его в изголовье на сложенные одну на другую подушки. – Как тебе спалось?

– Хорошо. Вот, только, что снилось не помню, – Колька вышел из ванной, вытирая лицо полотенцем. – Ма, а мы завтракать пойдём?

– Конечно! Давай-ка одевайся, а то там без нас всё съедят. Сейчас и я переоденусь.

Каждое удовольствие или неудовольствие можно сравнить, соответственно, с каким-нибудь другим удовольствием или неудовольствием. Перекрёстное сравнение, конечно же, допускается, но какой смысл сравнивать взлёты с падениями, а минусы с плюсами, и так всё понятно, хотя… почему бы и нет, в этом сравнении присутствует определённый интерес и это тоже может быть достаточно поучительным. Однако сравнивать подобные или близкие по природе своей вещи как-то привычнее. Конечно, если есть с чем сравнивать.

Но с чем сравнить ощущения человека, который, спускаясь по лестнице, почувствовал запах свежесваренного кофе и печёных булочек, когда перед этим не ел почти сутки и плавал всё утро как заводной.

Опять же, зависит от человека. Другой, не дрогнув, пройдёт мимо, чтобы совершить еще что-нибудь, чтобы дальше испытать на прочность свою волю, свою силу и решимость совершать подвиги… Здесь главное не перейти разумные пределы, а то на следующий день можно угодить в раздел «Происшествия» в местных газетах – самый любопытный, кстати, и дающий достаточно материала для раздумий о сумасбродности человеческой натуры, когда ни физические, ни моральные, ни материальные ограничения не признаются.

А вот Женька с Колькой определили сразу, что идут в правильном направлении и, что самое главное, идут туда вовремя. Но, даже твёрдо зная куда и зачем они идут, всё же не ожидали найти такого разнообразия, от которого Женька чуть было не впала в состояние ступора, откуда её смог вывести только Колькин прагматизм, да детская непосредственность. И пока она в нерешительности, не зная с чего начать, прохаживалась между рядов с подносами, где были выложены разнообразные колбасы и сыры, овощи и фрукты, диковинные морепродукты и золотистая выпечка, а рядом скворчали сковороды с жареными сосисками, рыбой и готовились на заказ омлеты, а напротив шли ряды с молочными продуктами, Колька, схватив тарелку, уверенно продвигался вперёд, выкладывал на неё всё, что ему более или менее понравилось и когда содержимое блюда перестало помещаться в границах, определённых фарфоровыми краями, он, наконец-то, добрался до десертного стола, где и застыл с открытым от удивления ртом, разглядывая десятки разноцветных пирожных и печенье.

Во главе этого стола, руководя процессом потребления, стоял одетый во всё белое мастер– кулинар – мужчина солидный, упитанный, с грозными усами, но веселыми глазами. Он с интересом наблюдал, взирая сверху вниз, за душевными муками и безграничными сомнениями маленького мальчика. Поняв, что пора вмешаться и избавить молодого человека от страданий, повар поставил перед Колькой чистое блюдце, на которое, ловко орудуя блестящей лопаточкой, бережно выложил то пирожное, какое он посчитал самым аппетитным и жестом пригласил Кольку попробовать. Колька же закрыл рот, прищурившись, презрительно взглянул на сиротливо лежащее посередине тарелки одинокое пирожное, молча развернулся и ушёл прочь.

Удивлённый таким необычным поведением, повар недоумённо пожал плечами и принялся было перекладывать пирожное обратно, когда перед ним, словно из-под земли, вновь появился тот самый мальчик, но на этот раз в руках он держал самое большое, пустое блюдо, какое удалось раздобыть в ресторане. Установив блюдо на столе, Колька начал показывать пальцем что именно он хотел бы видеть у себя на тарелке. В результате чего образцы почти всех сортов перекочевали на блюдо и, когда первый ряд занял всё допустимое пространство, пришлось выкладывать горкой ряд второй. При этом Колька как архитектор руководил строительством, указывая пальцем, что и откуда брать, а дяденька– повар, как прилежный каменщик, отдуваясь и потея, согнувшись над столом, орудовал своей лопаткой, выкладывая слой за слоем.

Когда же Колька с гордым видом принёс свою тарелку через весь ресторан к столу, где сидела мать, то у Женьки от удивления округлились глаза и такое лёгкое и спортивное настроение, с каким она вернулась с купания, существенно испортилось.

Дело в том, что она так и не добралась до десертного стола, а закончила свой выбор где-то чуть дальше середины, но даже это короткое путешествие привело её к глубокому душевному смятению. А происходило всё приблизительно так: подойдя к первому подносу и внимательно изучив произведение местной кулинарии, Женька решила, что это достойный выбор и положила кусочек к себе на тарелку, определив про себя, что сегодня проплывёт до буйка не один раз, а два. Пройдя к следующему подносу, она почувствовала, как рот наполняется слюной, и поняла, что до буйка сегодня придется плавать не два раза, а может быть все четыре. Далее были выставлены паштеты и суфле…

И когда Женька принесла свою тарелку к столу и с обречённым видом оценила количество калорий, которое ей, скорее всего, предстоит проглотить, то решила, что плавать сегодня к буйкам нет никакого смысла. Сразу после завтрака нужно будет подготовиться к заплыву вокруг островов. Более короткая дистанция не поможет сжечь все калории, а это значит, что жировые отложения по бокам увеличатся.

Но эти скромные оценки и расчёты были произведены до того момента, когда Колька принёс к столу свою тарелку. Женька взглянула на пирожное ассорти и поняла, что у неё осталось лишь два пути: либо отныне и навсегда забыть дорогу в этот рассадник чревоугодия и питаться сырой рыбой да морскими водорослями, коих ей самой же предстоит добывать в прибрежных водах, но после этого она будет выглядеть как настоящая морская охотница: жилистая, что сушёная вобла и загорелая, как негр, или … не отказывая себе ни в чём – живём-то мы один раз, наслаждаться произведениями местных кулинаров, но зато плавать как чемпионка мира с самого утра до глубокой ночи. Речь о том, чтобы оставить своё решение привести фигуру в порядок, даже не шла. Целеустремлённая и волевая натура, что тут поделаешь…

После такого плотного завтрака Женька с Колькой отправились на пляж, где и «провалялись», загорая и купаясь до самого обеда, а ближе к полудню Колька познакомился со своим коллегой – архитектором и строителем замков на песке, мальчиком в очках по имени Густав.

Приехал он со своими родителями на Острова из Германии. И хотя Колька не знал ни слова по-немецки, а Густав, соответственно, не говорил по-русски, но эти мелочи совершенно их не смущали и не мешали спокойно общаться, и в результате этого общения Колька выяснил у Густава, что недалеко от их гостиницы расположен большой аквапарк и разобрался, как пройти туда, а так же удалось выяснить, что голая тётка с иероглифами на ягодицах приехала из Англии и что она дура, и таких там много, и хорошо бы ей подстроить какую-нибудь пакость, как, например, посадить на задницу живого краба.

После обеда Колька отвёл мать в указанный аквапарк, где они катались с разных горок до самого вечера. Подобное напряженное расписание отдыха выдерживалось, с небольшими вариациями по темам и времени, в течение трёх дней. И всё бы было хорошо, если бы не вечера. Даже не ночи, когда Колька с Женькой, наплававшись и нарезвившись за долгий, долгий день, засыпали почти мгновенно, едва коснувшись головой подушки, а именно вечера, долгие, томные, полные огней, отражающихся переливающимися дорожками в воде залива, и таинственных тенистых уголков, откуда при неосторожном приближении выпархивали смущённые парочки, и эти бесконечные набережные, вдоль которых не спеша прогуливались праздные толпы, и разноцветные, ярко освещённые, в гирляндах и цветах, открытые для всех желающих, рестораны и танцевальные клубы, из распахнутых настежь дверей выплёскивалась на тротуары музыка, смех, весёлые голоса, звон посуды.

Художники, расставив свои мольберты, ловко набрасывали портреты всем желающим. Множество продавцов диковинных сладостей и разнообразных сувениров, и всевозможных безделушек зазывали покупателей звонкими голосами. Ювелирные лавки, открытые чуть ли не до полуночи, соревновались друг с другом в изысканности представленного в витринах товара. И было ещё множество других любопытных и очаровательных мелочей, от чьего присутствия создавалось редкое, а потому весьма ценимое не только знатоками и эстетами, ощущение вечного праздника. Ощущение, имевшее одну определённую и широко известную особенность – им нужно обязательно поделиться с кем-нибудь, не носить при себе и оберегать, как кошелёк, а наоборот раздать. После этого впечатления становятся только сильнее и ярче. Но с кем же поделиться?

В сложившихся обстоятельствах Колька в компаньоны годился мало. Конечно, и он с увлечением гулял по ярко освещенной набережной, привлеченный музыкой и цветными огоньками, но больше всего внимания, всё же, уделял продавцам сувениров. От их лавочек и киосков его невозможно было отогнать. А вот танцевальные клубы и тем более рестораны его совсем не интересовали, может быть потому, что был сыт, на еду взирал равнодушно, особенно после своих агрессивных набегов в расположение десертного стола с совершенно затерроризированным им поваром, который вздрагивал при его приближении и совершал над столом какие-то странные пассы руками, будто курица-несушка, простирающая свои крылья над выводком, тщетно пытаясь скрыть цыплят от всёвидящего сокола.

А в этих ресторанах нужно безвылазно сидеть за столом и при этом зачем-то держать вилку в левой руке, а нож в правой, что очень неудобно, когда всё вокруг живёт, движется, сверкает, поёт, зовёт, продаёт, и Колька справедливо считал это занятием скучным и не соответствующим понятию отдых. К тому же, наплававшись, набегавшись, наскакавшись вдоволь за долгий день, он быстро уставал и начинал ныть и жаловаться на жизнь, что означало – пора спать.

Проводив его в номер, Женька обычно возвращалась на набережную, чтобы ещё немного побродить, помечтать и погрустить, представить, а как бы всё выглядело для неё, если бы… А что «если бы»? Да то, что никакого «если бы» нет и в помине.

Ей ужасно хотелось посидеть за столиком какого-нибудь небольшого семейного ресторанчика, окунуться в уютную своеобразную атмосферу, попробовать редкие блюда местной кухни, но вот так запросто войти с улицы и заказать столик для себя одной ей показалась очень смелым шагом. Настолько смелым, что посчитала неприемлемым. Могут неправильно истолковать. Люди есть люди. Каждый ищет в соседе, прежде всего, собственные недостатки, а портить впечатление от вечера не хотелось, и потому, побродив среди весёлой толпы, Женька в печальном настроении возвращалась в номер, где находила Кольку спящим в обнимку с медвежонком. Книжка про пиратов оставалась открытой всё на той же первой странице с яркой картинкой, изображающей остров с пальмами посреди тёмно-синей кляксы.