Читать книгу Зелёный маяк - Александр Павлов - Страница 6

В следующий раз, мы с Машей встретились при обстоятельствах, которые никто из нас не мог предвидеть. Мы никогда не хотели в них оказаться и не пожелали бы злейшему врагу.

Иногда в жизни человека, происходят настолько значимые события, что становиться невозможно, не закрыть глаза и не представить – «Что если…?»

Мать развешивала бельё на балконе. Стоял жаркий июльский день и вещи сохли буквально за несколько часов.

Я сидел на диване, у толстого телевизора Sanyo. Смотрел мультики и надеялся, что не зайдет отец и не станет главным по пульту. Мои надежды никогда не были оправданы. Отец заходил в комнату каждое утро, чтоб успеть зацепить новости.

– Ты уже в десятом классе, а всё ещё смотришь мультики, – забирая пульт, сказал отец.

Я промолчал то ли от того что он был прав, то ли от того, что любой спор всё равно закончится тем, что я окажусь не прав. А если ещё подключиться мать, меня могут отправить мыть посуду или чистить картошку.

Синий кот в пиратской шляпе загнал мышь на трамплин корабля. Внизу начинается бескрайнее море, и стая акул что показывали зубы, ждали мышь. Кот бил ногой по трамплину, смеясь. Мышь знала – её песенка спета. Это была её последняя серия. Она жалобно посмотрела в камеру и… Отец переключил канал.

Передо мной появилась женщина, с таким лицом, будто увидела тоже что и я – мышь, за секунду до гибели. Она трагичным тоном заговорила со мной.

– Около часа назад, сотрудники милиции нашли ещё одно тело молодой женщины. По предварительным данным и почерку, эта девушка стала жертвой «Паркового маньяка», убийцы что орудует в парках по всему городу и у которого на счету уже пять подтвержденных убийств.

Женщина по телевизору подошла к мужчине лет тридцати пяти с уставшими глазами и недельной щетиной. Внизу экрана появилась надпись: «Следователь городского отдела милиции №1, Дмитрий Васильевич Донской»

– Скажите, Дмитрий, весь город задается одним вопросом: «Парковый маньяк убивает только в парках, которых в городе всего три, тогда почему вы не можете поставить людей в парк вечером и не допустить этих чудовищных надругательств над бедными женщинами?».

Дмитрий Васильевич Донской сплюнул на асфальт и уставился в камеру. Его глаза молили о сне, а лобные складки пугали даже меня, хоть я и был далеко от него, на уютном диване.

– И что вы предлагаете? Он убивает в случайные дни. Чтобы охватить хотя бы один парк нам нужно человек пять, и это минимум. На дежурстве они должны быть 365 дней в году. Что невозможно, нужны смены, хотя бы ещё две. То есть 15 человек, три парка, это уже 45. Нам нужно сорок пять штатных мест. Да и к тому же, мы и так дежурили первые пару месяцев, и волонтеры тоже были и ничего не происходило. Маньяк понимает обстановку, смотрит новости. Вы помогаете ему. Может быть, он давно поменял свой почерк и теперь просто сбрасывает тела в парках, а не убивает в них.

– То есть, в своей некомпетентности вы вините нас?

Репортаж оборвали. В эфире появились два улыбающихся ведущих: женщина и мужчина, всё как подобает. Они сидели на мягком желтом диванчике. Камера приближалась к ним, и мужчина обратился к женщине:

– Ух, Анжелина, ну и репортаж у нас с утра, что думаете?

Не снимая с лица улыбки, женщина ответила:

– Думаю, таким молодым красивым девушкам как я и наши зрители, лучше не гулять по парку в ночное время.

Мужчина подхватил:

– К слову о молодых красивых девушках, встречайте…

Отец выключил телевизор.

– Опять футбольные новости пропустил, – и с досадой бросил пульт в диван.

– Два года прошло, а они никак не могут поймать этого маньяка, сумасшествие какое-то, – сделала вывод мать закрывая балкон.

– Да не говори, Люда. Как так работать можно. Я бы этого маньяка бы встретил, живого места бы не оставил.

Я наблюдал за их разговором.

– Ты бы и не оставил, я помню, как Кольку, брата моего двоюродного, мужики пьяные зажали, а ты в машине сидел.

– Их было четверо, пьяных, а Колька твой баран, сказал им, чтобы они в том районе где его зажали больше не появлялись, при том, что это был не его район, а их. За такого идиота заступаться я в жизни не стану.

– Да и не заступишься больше. Столько денег на похороны ушло, ужас.

Я посмотрел на мать, потом медленно на отца.

– Он не в ту ночь умер. Тогда его просто отпинали. Даже не сильно. Он потом, когда встал с земли, крикнул им в спину: «Чтоб я больше вас здесь не видел» и Сайгаком запрыгнул ко мне в машину, – успокоил меня отец.

– И всё же без оружия лучше на маньяка не лезть, он же убийца. Он столько жизней человеческих забрал, а для этого нужна сила не только физическая. В душе такой мрак должен быть, звериный. С таким столкнешься в живую, он тебя проглотит сразу, – запричитала мать.

Человек со звериным мраком в душе… У нас в городе. Люди этого боялись. Закрывали дверь на все замки. Кто-то вставал ночью, перепроверял их. Сам лично слышал, как это делал мой отец.

Милиции стало больше по вечерам на улицах. Особенно возле моего дома и у беседки рядом со школой. Ведь парк был прямо между ними.

Вечером, через несколько дней после того разговора, я сидел в беседке с пивом и друзьями, мы играли в «Наркомана».

Это довольно интересная версия дурака, модифицированная я бы сказал. Основной чёртой данной игры было условие, что масть – пики – бьется только пиками, даже козырь не мог побить эту масть. А если так получалось, что на раздаче козырем становилась пиковая масть, то козыря не было вовсе и все масти бились только теми же мастями. Семерка пик была самая сильная карта, которую нельзя ничем отбить, и она била всех. Не спрашивайте почему, я и сам не знаю. Помимо шести карт каждому игроку раздавалось ещё по две карты которые убирались до конца игры и открывались только в том случае, если закончились колода и карты игрока. Эти две карты назывались «прикуп». Только разыграв эти две карты, игрок по – настоящему выходил из игры и не оставался дураком или, в данном случае, наркоманом. Разочарование на лицах людей, когда они открывали – «прикуп» и видели, что-то вроде шестерки и семерки, всегда вызывало смех.

– Давай, Денис, не томи нас, ходи, – Костя ехидно заерзал на лавке у стола, сам уже довольно пьяный.

Все остальные вышли из игры, за «титул» наркомана остались бороться только я и Костя. Он только-только открыл прикуп. Две карты в его руке останавливали меня от поражения. Я свой прикуп ещё не открыл, а это значило, что сначала мне нужно было скинуть свои основные три карты в руке: шесть пики и два вальта. Одни валет червовый, другой бубовый. Козырь крести.

Если у него в руке два козыря, то верным ходом будет шесть пики. Но это только купит мне дополнительный ход. Потом он отобьет моих вальтов и отдаст обратно шестерку пик. Смысла затягивать я не видел. Было совсем темно на улице и хотелось уже пойти домой и лечь спать, ловя вертолеты от опьянения.

Я положил на стол два вальта. Костя задумался, посмотрел на свои карты.

– Беру, – огласил он.

Теперь у него четыре карты.

Я бросил шесть пик. Он отбил восьмеркой пик. У него три карты.

Я взял прикуп и увидел семь пик. Самую сильную карту в игре, что бьет всё. Радости не показал. Я знал, что Костя следит за моим выражением лица. Вторую карту я не помню. Помню только, что она была меньше вальтов, что теперь оказались у Кости. Походи он с них двоих, то всё – я «наркоман».

Он положил туз пик. Отличная беспроигрышная стратегия, если только у твоего оппонента нету… самой сильной карты в игре!

– Костя, – я прочистил горло, растягивая удовольствие, – ты помнишь какой карты ещё не было в отбое? Никакая специфическая карта не приходит на ум?

Все остальные парни в беседки, догадались сразу и некоторые не смогли сдержать смешки. Костя оглянулся на них, потом уставился в свои карты и мельком посмотрел на отбой. Подумал, и кинув свои карты в отбой, провозгласил:

– Сука, семерка пик!

Я отбил туз для показухи и скинул карты в отбой под всеобщий хохот.

На этом и объявил о своем уходе домой. Меня попытались убедить остаться, но я был решителен и уже пожимал всем руки на прощание.

Путь домой, как всегда, лежал через парк. Точнее сказать: через один из трех парков что облюбовал серийный убийца под именем «Парковый маньяк». Но в тот момент все события, что я видел в газетах и по телевизору, казались такими далеки, почти, что ненастоящими. Я даже и представить не мог, что стану частью событий, что не сходят со сводок новостей уже два года.

«Стой, не иди туда, ты не кому не можешь там помочь» – хотелось бы крикнуть себе, спокойно заходящему в парк, не думая не о чем, кроме мягкой кровати.

Более того, я пошел не по тротуару как все здравомыслящие люди, а по протоптанной тропинке через деревья, что известна не всем, а вела в глубь леска. Вот так то, страх наконец до меня и добрался. Хрустнула ветка. Я бы его даже не поймал не затихни ветер насовсем. Я отмахнулся от звука, посмеялся тому что дернулся от испуга и пошел дальше. Ещё одна ветка хрустнула и уже ближе. Я зашагал быстрее. «Это белка» – утешал я себя в начале, а потом – «Он убивает только молодых девушек». Я зашагал дальше, не сбавляя темпа. Сердце уже пыталось убежать из груди после мысли – «А как он поймет, что я не девушка, в темноте?».

Ветки захрустели в двух шагах от меня. Я на полном ходу резко повернулся на встречу хрусту, не сбивая шага и идя спиной вперёд. Прямо под моими ногами что-то большое, шевелится бьётся о ступни. Я запутываюсь в ногах и падаю на холодную землю ударяясь сначала спиной, а потом головой. Я начинаю болтыхаться и орать на весь лес. Это что-то, что было под моими ногами отпрыгивает, затем останавливается и произносит:

– Гав.

Собака небольших размеров смотрит на меня в невдомёк.

– Напугала же ты меня, – облегченно смеялся я.

Она шарахнулась от смеха и убежала в кусты.

Я поднялся на карачки и только тогда, боковым зрением заметил что-то большое, вроде бревна, что лежит между деревьями, в двух метрах от тропинки. Это не могло быть действительно бревно. Ведь в парке постоянно убирались и такое видное бревно, сразу бы убрали. Грозы тоже на днях не было. Значит оно не обвалилось совсем недавно, чтобы не успеть его убрать.

Я подошел поближе и стало отчетливо видно, что это не бревно. Оно было шире в одних местах и уже в других.

Как человеческое тело.

Моя рука, тянущаяся к этому объекту, дрожала у меня на глазах. Я трезвел всё больше и больше.

Когда я схватился за это «что-то», понял, за что это было. Ткань. Куртка. Потянул на себя, тем самым переворачивая тело. Увидел мужчину с пробитой головой. Кровь всё ещё текла из неё.

Чтобы упасть второй раз, собака была не нужна. Хватило шока и ужаса.

Чтобы встать второй раз, потребовалось больше времени, чем хотелось. Ноги не слушались. Тело тряслось. Меня шатало в разные сторона. Я не мог поверить в происходящее.

Соберись!

Ноги твердо почувствовали землю.

Я побежал.

И первое, что увидел перед собой – ларек с мороженным. Жалюзи на окошке прикрывали его желтый свет. Лишь частички пробивались оттуда. Жак всё ещё был там. Я забарабанил по витрине так же часто, как билось тогда мое сердце. Стук эхом раздавался по всему парку. Я боялся, что кто-то ещё может его услышать. Тот, кто пробил голову мужчине. Если взрослый мужик не смог с ним справиться, то мне и рассчитывать не на что.

Я услышал шум. Это Жак вставал с кровати.

Меня ослепил желтый свет, ненадолго, Жак загородил лампочку головой.

– Ты время видел, я не продаю мороженое по ночам! – зарычал он.

– Я знаю Жак, я знаю, – тараторил я, едва отдышавшись, – мне нужна помощь, я нашел человека, лежащего в парке, мертвого. Нужно что-то делать. Я знаю у тебя есть телефон. Давай вызовем помощь.

Жак осмотрелся по сторонам, заглянул мне за спину и остановил взгляд.

Я обернулся:

– Что там?

Было тихо, слишком тихо.

– Давай заходи.

Он положил руку мне на плечо и провел в его каморку. Всё, как и раньше – контейнер с мороженным, старая армейская кровать, два вёдра, вонь, и стационарный телефон. Ничего не изменилось с тех пор, как здесь был я, Костя и Маша.

Двумя длинными, быстрыми шагами добрался до телефона и поднял трубку.

Набрал ноль, но не услышал характерного звука – щелчка. Набрал ещё раз, тоже ничего.

«Жак, телефон не работает!» – хотел я сказать, но тут то меня и осенило.

Жак стоял у меня за спиной, и я отчетливо слышал его громкое, частое, дыхание. Вдох, выдох, вдох, выдох. Он тоже был запыхавшимся. С чего ему быть уставшим, если он лежал всё это время в кровати. Более того, почему он лежал в кровати с включенным светом?

Я очень быстро пробежался по последним событиям. Я нахожу мертвое тело, с кровью, которая не успела вытечь и какая удача, что в тридцати метрах от места происшествия – нахожу ещё одного живого человека, которого по какой-то магической причине, я не подозреваю, потому что он никто иной, как Жак – разведенный продавец мороженого, который не может контролировать свою агрессию при детях. Жак – продавец мороженного, у которого есть возможность и оправдание наблюдать за красивыми девушками в течение всего дня, выбирая наиболее подходящую. Жак – продавец мороженного который живет в ларьке посреди большого, пустого и тихого парка. Вероятнее всего, этот самый Жак уже стоит у меня за спиной, наверняка даже с ножом. Конечно же телефон не будет работать. Конечно же сегодня я умру.

Я обернулся и увидел уже не лицо Жака – продавца мороженного, а хищника, готовившегося напасть на жертву с ножом в руках.

– Отпустите, – от страха вышло у меня изо рта.

Ага, как же. Я знал, и он знал, что я знал. И я знал, что он знал, что я знал, что он знал. И…

Пространство для маневра в этом ларьке было чёртовски маленьким. Жака нельзя было обойти, да и нормально протолкнуться, не открывшись всем телом перед ним тоже. Шаг влево – стена, шаг вправо – стена, меньше шага назад – стена.

Я увидел в его правой руке нож. От последней капли надежды, что я мог ошибаться не осталось и следа.

Я поднял руки к груди, чуть подогнул колени, будто собирался с ним бороться. Сам же хотел забиться в угол, закрыть глаза и ждать рокового удара. Жак дернулся в мою сторону сделав шаг вперед. Я от испуга ударился спиной о телефон. Это меня разозлило. «Я не трус» – подумал я и полетел на Жака. Да и выбора другого не было. Я понимал, что первым делом, увидев меня летящим на него, он попробует ударить ножом в живот. Чтобы это предотвратить, вытянул обе руки в его сторону, и мы встретились на пол-пути к моему животу, когда я обхватил запястье его правой руки с ножом. Его левая рука, абсолютно свободная, пришлась мне по печени. Ожидаемо. Надеялся, что удара не будет, но все же не был удивлен. Мое туловище от удара потянуло влево, я уткнулся в стену. И ещё один удар по печени. Только это уже было неважно, во-первых – бок онемел, во-вторых – рука с ножом была под моим контролем. Шансы выжить увеличились. Я всё ещё противостоял взрослому мужику со здоровенными руками и в честной драке на ринге я бы уже лежал, но мне нужно было всего лишь выжить, перехитрить его. К тому же, судя по его уставшим движениям, он и вправду совсем недавно дрался с мужиком что я нашел в парке. Я всеми своими силами приподнял его руку ближе к уровню своей головы. Успев получить ещё один удар по печени, проскользнул под его поднятой рукой, отпустил её и таким образом оказался у него за спиной лицом к двери. Наваливаюсь на неё с плеча, она открывается и ударяется о стенку ларька.

Снова темно. В глазах блики, очертания ларька, Жака. Я слышу его шаги.

Я никогда в жизни не бежал так быстро. Он видимо тоже. Страх быть пойманным и страх не поймать – вот два топлива что гнали нас через весь парк. От страха и адреналина поздно осознал, что бегу не в сторону домов, где мог наткнуться на людей, хотя бы на пьяных, а в глубь парка.

Виски вбивают пульс. Дыхание вырывается. Сердце колотится. Уже ничего не слышу. Не бежит ли он за мной, не кричит ли что-то. Бок, в который пришлось несколько ударов, просыпался резаной болью

Только бы не упасть.

Не упал. Но и бежать уже не мог. Ещё чуть и я упаду в обморок. Глаза застилала темная пелена.

Пришлось остановиться и упереться о черствое дерево. Пытался успокоится. Замедлить дыхание, затормозить сердце, чтобы хотя бы услышать, где Жак. Бежит ли он всё ещё за мной. Было невозможно увидеть его в этой темноте. Как бы сильно не привыкали глаза.

Даже если услышу шаги, что я буду делать дальше? Опять бежать? Хватит ли у меня сил?

Я наклонился к земле и порыскав чуть-чуть среди травы, поднял палку. Решив, что этого недостаточно, поднял ещё и камень. Огляделся. Попытался сглотнуть шум в ушах. Не помогало. Я не слышу и не вижу его.

Толстая канатная верёвка обвела мою шею

Жак резким движением рук вниз обрушил меня на землю и потащил.

Он хочет взять меня живым!

Я пытался вырваться, барахтался на земле, махал палкой по воздуху, но удар головой об землю при падении и перехваченное дыхание совсем затуманили мой рассудок. Я уже ничего не понимал. Всё закончилось.

Однако, нашей общей слабостью было то, что он, как и я, орудовал в темноте. Я понял это, когда Жак споткнулся и не удержавшись повалился на землю. Верёвка на шее ослабла, из меня вырвался глубокий выдох. Я вывернулся. Слышал, как его дыхание сбилось от падения на спину. Резко встал несмотря на головокружение. Бежать не было смысла, да и не хотел. Во мне было столько злости, что об этом даже не было и речи. Я всё ещё держал палку в руках. Она была толстая, с работой «справиться». Поднял палку над головой и раз за разом опускал её со всей силой, что могли позволить мои мышцы, на голову Жаку. Он не понимал, где находится уже после первых двух ударов, я видел это по его лицу. Остановился после пятого удара. Дальше бил его по рукам, по ногам, по телу, в голень, по локтям. С каждым ударом Жак дергался всё меньше и меньше.

Бить дальше уже не было смысла, я бросил палку. Рухнул на землю от усталости. Дело сделано. Я его не убил, судя по хрипению, но угрозы он уже не представлял, ни для меня, ни для кого-то еще.

Немного времени понадобилось чтобы прийти в себя. Ещё немного, чтобы успокоить смех, вызванный шоком.

Меня пытались убить!

Я орал на Жака всеми ругательствами что приходили мне в голову. Он не мог мне ответить.

Когда шок сошел, я встал в недоумении над его избитым еле поднимающим грудь телом и не понимал, что делать дальше.

Как я докажу, что он напал на меня первым, а не я?

Задачка не из простых.

Облокотившись на дерево, я стал обыгрывать разговор с милицией. И он всегда заканчивался кутузкой.

Я так сильно погрузился в эти попытки выстроить разумный диалог у себя в голове, что, когда подошли реальные милиционеры, даже не заметил их.

Первый грыз семечки. Второй смотрел на меня и ждал пока я подниму голову.

– Здравствуйте, – сказал я с виноватым лицом.

– Ну здарова, бандит, – сказал милиционер с семечками, пока второй доставал наручники.

Хорошее начало.

– Подойди, – сказал второй.

Первый выглядел слишком расслаблено, для происходящего. Но он был и по старше, по опытнее.

Я подошел с вытянутыми руками.

– Что случилось? – спросил второй, надевая на меня наручники.

– На меня напали. Тот мужчина.

– Самооборона значит, – усмехнулся второй.

Я одобрительно закивал, стараясь игнорировать его ухмылку

– Вы должны мне поверить, пожалуйста, – мой голос дрожал.

Первый скрючил лицо. Сначала я подумал, может ему попалась невкусная семечка, но затем он сказал:

– Фу, да от тебя несет за девять верст. Ты пьяный что ли? Тебе сколько лет?

Неожиданно, я понял, что чувствовал себя в большей безопасности с Жаком, чем с ними.

– Восемнадцать, – соврал я.

– Хорошо сохранился. Получается, ты напился и избил мужика палкой. – Заключил он. Его щелканье семечек начинало раздражать. Из пачки доносился жженый запах.

– Нет. Он напал на меня. Это Жак – продавец мороженного.

– Сладкий мороженщик! Ещё чего расскажешь? Не мог он.

Он что, только с детьми, вел себя ужасно? Хотя, с другой стороны, все люди вежливее с милицией.

Я затараторил:

– Он убил кого-то. Я клянусь. Я увидел тело, испугался и побежал к ларьку. К Жаку. И вместо помощи, он напал на меня. Я думаю он «Парковый маньяка»!

Первый тут же поперхнулся семечкой.

– Если ты говоришь правду. Показывай, где тело, – сказал второй.

Светало. Это помогло быстрее обнаружить тело мужчины с пробитой головой и оттуда провести второго сотрудника милиции к ларьку Жака. Первый остался с Жаком.

Когда мы к нему вернулись, его семечки закончились.

– Ну? – Он уперся руками в пояс, сжимая пустую пачку в левой руке.

– Правду говорит. Я видел тело. В ларьке – нож и ещё несколько веревок под кроватью. И…

– Что?

Второй подошел к первому и показал маленькую шкатулку, что мы нашли в ларьке Жака. Открыл её.

– И клочки женских волос, трофеи.

Они отошли в сторону и пытались шептаться, но я всё слышал:

– Мы же проверяли этого мороженщика сотню раз. А теперь, что скажем? Ой, извините, это все-таки он?

– И что ты предлагаешь? Всё замять? Не связывать Жака с убийствами и пацана за нападение арестовать?

И тоже самое что я вырвалось у меня при Жаке, вырвалось при них:

– Отпустите.

– Звони Донскому. Пусть разбирается.

Дмитрий Васильевич Донской медленно шел между деревьями к нам.

Хотелось спать, есть и пить. Но больше всего хотелось не быть обвиненным в нападении на «Сладкого мороженщика».

Донской протер глаза после того, как всё увидел. Глубоко выдохнул.

– А че пацан в наручниках? – начал он.

– Так, подозреваемый.

Первый милиционер протянул шкатулку с волосами Донскому. Он взял её, покрутил в руках. Открыл и по очереди стал вынимать один клочок волос за другим. Смотрел, размышлял, злился. Закончив, закрыл шкатулку и иронично улыбнулся:

– Ну всё, господа, похоже будем новую работу искать. Как мы раньше этого не обнаружили. Мы же обыскивали ларек. Да ещё и с его разрешения. Сколько раз мы его допрашивали? Пять, десять раз?

Милиционеры пожали плечами. Донской посмотрел на меня. Я тоже пожал плечами.

– Ладно. Самое главное, чтобы журналюги узнали последними. Может тогда и пронесет.

Не поминай лихо, пока оно тихо.

– Дмитрий Васильевич Донской! – раздался громкий, уверенный голос женщины, что я часто слышал по телевизору.

Мы все её видели, её уверенную походку и оператора позади неё, все кроме Донского. Он лишь закрыл глаза и тяжело вздохнул. Он знал этот голос слишком хорошо.

– Что произошло? Кто этот мужчина? – девушка подняла микрофон к затылку Донского. Ждала пока он повернется. Её приятные земляные духи с нотками апельсина прошлись по нашим носам.

Я думал он не повернется.

Повернулся. Резко. От сомнений на лице не осталось и следа.

– Мы поймали паркого маньяка! Точнее этот парень поймал!

Все посмотрели на меня. Даже оператор вытащил глаз из объектива.

– Тогда почему он в наручниках? – спросила девушка.

Донской опустил плечи:

– Мы можем переснять?

Людей вокруг становилось всё больше. Подоспели ещё несколько репортеров. Обычные прохожие так же не оставались в стороне, судебные эксперты, понятые – все они смешались в одну глазеющую толпу. Я становился центром внимания.

Я показывал всё что они хотели видеть. Провел через ночь что только что пережил. И когда совсем выбился из сил, меня посадили в машину Донского. Со мной на заднем сиденье была женщина, я так я и не узнал кто она, но мне кажется это был психотерапевт. В тот момент – мой личный.

Донской просунул голову в открытое окно у руля.

– Ещё час нужен, – сказал он женщине.

– Какой час, ты посмотри на него…

На меня.

– Он дрожит весь, два слова связать не может. Мы либо отпускаем его домой и потом пробиваемся через толстые шкуры, обороняющих его родителей, либо едем сейчас в участок.

Донской вытащил голову. Секунд десять постоял у машины и сел в неё.

– Поехали.

Спасибо.

– Что от меня ещё нужно? – спросил я у Донского глядя на пустую тарелку из-под бутербродов.

– Нам нужно дождаться твою мать. Мы ей уже позвонили на работу. Ты распишешься в протоколе вместе с ней, и я могу отпустить тебя домой. – дежурно ответил он.

Я облокотился на спинку стула.

– Она с ума сойдет.

Что-то в моем лице, а может в общем виде, заставило Донского разговориться.

– Ты герой. Она будет тобой гордиться. Ты справился с убийцей. Мать тебе будет нипочем, – это на меня не подействовало, и он продолжил, – не часто человек выживает при таких обстоятельствах. Он был сильнее тебя, опытнее тебя. Он был готов убить. А ты наверняка даже синицу, что лежит и задыхается на тротуаре, от мучений не избавишь. У жертв есть одна склонность, что дает преимуществу другой стороне. Жертва не готова пойти на убийство ради собственного спасения, она не способна поверить, что её жизнь заберут. Так что я повторю ещё раз – ты герой. Всем остальным повезло, что именно ты ему противостоял.

– Я не собирался его убивать.

– Ты сказал, что ударил его палкой по голове 5 раз. Я видел его голову. Он конечно выжил, но те удары подразумевали иное.

Он пытается из меня признание выбить?

Размышлениям помешал устойчивый ритм стука туфлей далеко за стеной. С каждой секундой он становился всё отчетливее и отчетливее.

Дверь распахнулась. Моя мать залетела в кабинет, как могут залетать только матери. Она схватила меня за плечи и слегка присела.

– Сынок, ты в порядке? – в голосе были слышны нотки беспокойства, страха и жалости. Классический материнский набор.

– Да, мам, всё в порядке, – стало слегка стыдно перед Донским.

– Я хочу поговорить с вами наедине, – обратился он к матери – Денис, подожди в коридоре.

Я закрыл за собой дверь и огромный комок воздуха вырвался из груди. Хотелось домой. Спать. Есть. И никакой бутерброд на тарелке в кабинете следователя тут не поможет. Мне нужен был чёртов пир! Пир на весь мир… Только маму дождусь.

Из окон лилось утреннее солнце. От меня разило потом.

Сев на скамейку, я сначала закрыл глаза, а потом, поддавшись соблазну, лёг на неё. Разобрать о чём говори Донской с мой матерью, я не мог, поэтому погрузился в дрём.

Как это обычно бывает, с самыми худшими дня вашей жизни, он никогда не заканчиваются, когда ты думаешь, что он закончился. У него всегда есть туз в рукаве… Или семерка пик. Он открыл прикуп. Она карта не имела значения, была не так сильна. Вторая же…

На секунду, мне показалось что я сплю. Маша стояла у двери Донского. Она не узнала меня, наверняка подумала, что я какой-то бездомный.

Я принял сидячее положение.

– Привет, – сказал я.

Мы не общались, но оба знали друг – друга, ведь учились в параллельных классах.

Она посмотрела на меня красными глазами. Узнав меня, её выражение лица сменилось.

– Привет, а с тобой что случилось?

– Подрался… с Жаком.

Маша села рядом со мной и закрыла лицо ладонями. Через мгновенье, я услышал тихий плач. Даже тогда, я ещё ничего не понял.

Дверь открылась. Моя мать, мать Маши с такими же красными глазами и Донской вышли одновременно.

Маша стёрла слезы и встала. Я всё ещё сидел и не понимал, что происходит, может от усталости, а может от того насколько сюрреалистично всё было.

Даже спросить не успел, как Маша прошла в кабинет со своей матерью за Донским. Дверь захлопнулась. Мама подняла меня за руку.

– А они здесь зачем? – сквозь боль в теле, сквозь слабость в глазах, спросил я.

– Это жена и дочь мужчины, что ты нашел в парке.

В последний раз повернувшись, я посмотрел на закрытую дверь.

Представил, как сегодня утром, у них дома раздался крик. Представил Машу, которая бежит в комнату к матери и видит её с телефоном в руке, и слезами на щеках. После стольких лет жизни, стольких ужинов всей семьей, Маша знает, что только два человека могут вызвать такую удушающую скорбь на её лице. И один из них стоит в этой комнате.