Читать книгу Тетради 2013 года - Александр Петрушкин - Страница 2

1 ВАРИАНТ

вот уже, катя, пошёл лесом, пятый – считай: не срок —

ёбанный стыд – оказалось: совсем не пророк —

оказалось: что стыд [не виден] писать стихи

больше ни слова, Катя, и ни с какой строки

вот уже, катя, ни слов, ни концов, ни хрена

выйдешь в тагильский воздух – читай: полна

как снигири отглагольная в дур страна

был бы туренко да вышел —

теперь слюна

вот уже сложен в три четверти мой анекдот

поговоришь – погоришь как мутант и урод

всё что останется в памяти женское ИТК

лишь стрекоза умеет сказать пока

правильно – видишь как птица с женским лицом

клюёт мал-помалу тень

всё что сгорает до речи

моя мигрень

вот уже, катя, в пизду вылетает вдох

[идёт в киоск за слюнявчиком бывший пророк]

2 ВАРИАНТ

есть вариант письма что утерян шифр

[шрифт monotype corsiv или бетина скрипт]

то что доступно в пепле – кровь и вода

и говоришь, как лапоть – чтоб не сказать лепота

есть варианты молчания – например

проговориться чтоб умолчать вдвойне

птицы летают юзом чтоб избежать судьбы

в общем любое письмо – разбивает лбы

и изо лба вылезает страшненький человек

гладь же по шерсти его как недолгий век

можно растить свой сад что сгорит как транс

что пиздоболить будто болит как недобрый Хармс

вот и еще один вариант: говори, говори

горловым пальчиком перебирай шрифты

спрячем письмо, завернём в немоту, как свет —

только лишь тень понимает, что собеседника нет.

3 ВАРИАНТ

только форель выгорает до февраля

все ли элегии успели покой раскатать

жарит и жарит бабулька рыбный пирог

наступает февраль особенный для недотрог

вот [веришь?] не помню есть ли в Тагилах трамвай

жарит бабульку рыбный пирог – давай

договоримся что ездит такой кривой

по вашей вокзальной каменной и мостовой

только февраль догорает как будто форель

бабулька с поджаренной корочкой поскорей

пытается выйти [в смысле залезть под смерть]

одноного и скучно наверное там [ну почти как здесь]

что-то лепечет старуха своей жеребячьей губой

жарит и шарит в рыбёшке над головой

и как форель понимает что нет ни добра и зла

от пирога остаётся укроп и зола

только стоим с двух сторон уральских и до седин

чуем что время в трамвае трещит словно рыбный дым

жарит и жарит бабулька рыбный пирог

радостная [как трамваи] что вышел дух и неплох

4 ВАРИАНТ

разве что только больнейший придурок писать

помнит ещё ручную способность и можно заплакать

слёзы собрать как росы и надо жить

если случилось ждать – благодать и жалко

больного меня и тебя – под которой тьмы

как аниме сбываются и жасмины

все состоят [и стоят] из воды [средь воды]

спросишь у Лены, но и она не ответит

разве что только больная [сиречь своя]

ластится как грудная простая малость —

мы остаёмся одни в середине себя

чувствуя что и Урала уже не осталось

разве что так придурошна наша речь

что непонятно кому зацветают жасмины

спросишь у Лены или других Елен

тронутой речью [той что другие забыли]

только вода [спросоня свернувшись в кровь]

не разберётся в гомерах-гомершах местных

и наслепую плачет по нам втройне

[что и больным и придурошным чем-то лестно]

5 ВАРИАНТ

Войным-война здесь, Катя, непогода

по воздуху вползает запах йода

по тростнику китайскому – порода

решает всё за нас, как за удода

(о!) этот запах кухонный, пернатый,

что отстаёт от до-стихов – как даты

скажи ещё кому-то: «запах йода…» —

и морщится [в нутро своё] природа.

О, этот воздух (йэ!) катеринбургский:

волной идут кретины на этрусков —

во их главе Улисс [почти] маячит —

он наблатыканый ХИММАШ переиначит.

Здесь, на резиновых деревьях, спят наречья —

как дым до дыр самим себе переча,

И запах спирта вьёт в песочницах гнездо,

растягивая жизнь до самой ДО.

Храни, мой дым [почти что папиросный],

царапины [а вовсе не вопросы]

в коленках, сорваных когда войным-война

была ещё весома и больна —

о, белый запах меж пустопорожних —

нас обучил быть-лить неосторожный

[всё больше в горло] [больше горлом] йод

из чернозёма как трава рот в рот

6 ВАРИАНТ

да хули жопу рвать, брат Боратынский,

от муравьиной кислоты поэтов

в России тускло в Ницце как-то лживо

ну разве только почитать Цветкова

дать по еблу и пёхом в небо пёхом

по этому всеместному Тагилу —

как там его… а! вот… не надо Бога,

с которым мы посмертно как-то жили

да хули – смерть в районе в (л) агзавода

Сиреневое нёбо отпускает

на все [четыре всадника у входа

железного тоскуют вместе с нами]

не вспоминай ни Питер ни Кыштымы

под почвою шевелятся как Гоголь

живые тени гопоты – все живы

дать по еблу стихам и пёхом-пёхом

7 ВАРИАНТ

Не понимаю нашей поздней речи,

чирика-чика в мехе рукавов,

трещащего иголкой в нервном смехе,

как тик, забывших нас учеников.

Так пусто в доме, что гудит конфорка,

как стая, растревоженных тьмой, пчёл

прищурится, приняв обличье волка

и мех словесный, словно кофта жолт.

Не понимая всякой связной речи —

склоняется к нам и целует в лоб

холодный ангел и из голенища

лёд чаячный за шиворот кладёт.

Так пусто в этом доме, что за светом

пора вещам звериным говорить

и собираются вокруг не (много) незнакомых,

Чтоб на троих мою же смерть распить,

и разминают меж ладоней птицу,

трещащую на нитке из любви

и пишем мы, себя не понимая, литера-

дуру разделив на три.

8 ВАРИАНТ

Небо над плодами тяжелеет,

наливается снегами и людьми.

Ничего ему, пойми, не надо

ни печали нашей, ни любви,

ни тоски по зябнущей культуре,

ни Улисса Джойсу поперёк —

вот снегирь сосок заката клюнет,

наберёт дыханья полный рот,

окунётся с головой в сугробы

после чёрной бани – из лобка

небо над плодами тяжко зреет,

катится по краю коробка

спичечной земли, покрытой серой,

зажигающей всем птенчикам хвосты,

и дымок, как память черно-серый,

согревает снег со всей земли.

Небо, уроняющее семя,

поднимает руки до плодов,

отпускает в снег с людьми, на время

зарываясь в них, как в грядки, крот.

9 ВАРИАНТ

Сидит обманкой в поплавке

кузнечик нашей бытовухи —

поклёвка ходит налегке

и лижет спирту руки,

и рыбы светят из-под вод

мохнатым светом глаза,

везут стихи во мгле подвод

живых три водолаза,

сидят в прозрачной немоте

в каком-нибудь Тагиле,

ладонью водят по воде

в неслышимом здесь стиле

в услышимом и там и здесь

кузнечике пропащем.

Сидит обманкой в поплавке,

что умирать не страшно,

что если бог какой-то есть —

то снег к Тагилу жмётся

(от холода его слепой)

в собачьи стаи бьётся.

Там – говорящий поплавок

меня обманкой лечит:

чем ближе смерть – плотнее бог,

чем наст – прозрачней речи

10 ВАРИАНТ

Скрипящая пружина слепоты

вытягивает светом из нутра

животного февральской густоты

замеса воздух – будто здесь гора

все семечки подсолнечные жмёт

в ладони додекретной темноты

у масляного временного рта —

открытые для неба так пусты.

Я выучил уральский разговор

татарских веток, бьющихся в окно,

скрипит пружина воздуха внутри

озона. Начинается озноб —

так начинает смерть с тобою жить,

и разливает по бутылкам свет,

и кормит жизнь свою по выдоху с руки,

и зашивает снег сугробам в лоб.

Иди же, мальчик, звуком поищи

невнятный выход ангелу отсель —

на лисьей горке плавают лещи,

сверяя скрип дочеловечьих тел.

иди же, мальчик, гендером иди,

свистящим переносом словаря

почти что птичьего, его почав, почти

внутри гнездовья своего горя,

по воздуху за богом приходи,

и жуй косноязычие его —

кому понятны ангелы твои,

в февральском масле вяленые врозь?

кому понятно, что мы говорим —

разбитые на биографий лёд?

Свет переполнил сумерки свои,

чтоб боже правый смог усечь наш рот.

ПОСТКРИПТУМ 11 ВАРИАНТА ПИСЬМА

василь иваныч и чапаев

плывёт по каменной реке

стрекочет как кузнечик в юбке

рябой Максимка вдалеке

над белозубыми камнями

что вспомнишь: катя – и не спит

василь иваныч в птичьей пасти

как не умеет говорит