Читать книгу Тетради 2013 года - Александр Петрушкин - Страница 5

1 ВАРИАНТ

Без боли головной,

без мёртвых комиссаров

стоит звезда в глазах

у площади вокзалов,

распивших на троих

распиленных прохожих:

[один наверняка

был на тебя похожим],

второй держал портвейн

под вялой желтой кожей

[переносил октябрь

на несколько попозже],

без боли головной

был третий с голодухи

и всё гудел в Казань.

Прикусывая руки,

косноязык мороз

[и варится в испуге

воробушек, во тьмах

какой-нибудь Калуги

он затолкает в рот

приезжим комиссарам

прыщавый – как народ —

словарь покрытый салом,

он выпьет тёплый жир

на площади вокзалов].

Уже почти не жив

[подумать – так не мало!]

садись в вагон-вокзал,

в базар в Челябу чурный,

и слушай, как таджык

перевирает чудный,

нам данный, чтобы врать

и русский привокзальный —

без мертвяков аглицких

и боли комиссарной.

2 ВАРИАНТ

Такая осень на Меридиане

в кромешном Че за ангела сидит

в сугробе [с пьяной рожей и часами],

с химическим заводом говорит,

внутри себя имея дуру речи,

внутри которой чешет колобок,

читающий Платона – тает-тает,

таит алкоголизм, зашитый в бок,

сверчит [покрытый кожей и хитином]

меридиана ангел и подлец,

чтоб жизнь тебе не показалась длинной

и приключилась всё же под конец.

О, людоед [под тканью голубиной]

с пластмассовым стаканчиком в глоток,

и ножичком в ладонях перочинных,

порежется лишайником на чпок.

Такая осень на меридиане —

что нечего и незачем писать.

В сугробе пьяном – с рожей и часами —

о бабе думать – с филогиней спать

с химическим ожогом в селезёнке.

С кромешной тьмою переезжий Че,

храня с Урала бабу под пилоткой,

следит, как едешь ты вообще, вообще.

3 ВАРИАНТ

В одиннадцать часов утра

темно на этом свете,

что означает, что на том

москва – в поту и смерти,

с таджикской немощью во рту,

с водой мордовской в коже,

и как бы ей уральский стыд

в отместку осторожен.

В одиннадцать часов косых,

летящих вертикально,

к которым ты почти привык,

с линейкой пятибалльной

к тебе подходит вялый бог,

и гипсовой рукою

подписывает эпилог.

Свободою такою

пока спускаемся в Аид

и пишем – прицепные,

и непохожие стихи едят

Урал с Москвою —

пока в одиннадцать утра

темно от разговора,

гуляет слева от утрат

ментяра стоголовый.

Гуляет стыд и режет срам

свои, как масло, ноги

почти прозрачным существам,

стоящим на пороге,

когда в одиннадцать утра

светло, и гул проносит

нелепых, как птенцов, в губах

и воды дворник косит.

4 ВАРИАНТ

Февраль синицу подметает,

и в форточку её глядит,

и ничего не понимает —

хотя на воздухе горчит.

И Иванов, нелепый Коля,

обросший перьями в анфас,

читает Одена для Оли,

и немец хлещет «was ist das».

Повсюду Квантум и Перфектум,

школяр немого перевода,

февраль, блуждающий вдоль стенки,

как поиск повода и входа

для сущих пустяков синичьих,

чьи коготки на глине стёрты

повсюду ласковость купчины

и дым упоротый, как чёрт, и

стоящий посредине мессы,

которой лишь язык наш стоит,

февраль синицу вынимает

на словаре, который воет,

февраль заглядывая в это

синичье отраженье снега

пытается впихнуть ей в горло

за всё [особенно за лето].

И я смотрю на огород свой,

в котором птица оживает —

в окошко метеор летит

чтобы прибиться к местных стае.

5 ВАРИАНТ

Всё начинается глупостью, чтобы остыть:

дым и черешня, кажимый проколотый стыд —

Шарик, летящий навылет себя, напролёт

ночи повдольно, земле же всегда поперёк

как стрекоза, и прозрачные с нёба [глядят]

ангелы тырят игрушки [из сора] махорку смолят.

Вот деревянный, как хвост вертолёта, спит Бог,

чинит во сне сапоги, и заборы тачает в берёзовый сок.

Шарик царапает волка, и Шарик жужжит,

падает в горло, чтоб косточку там размозжить —

так скувыркнутся светила и встанет дыра

посередине у слова, грозя и гремя

пачкою банок, приклеенной богу во рту,

едет во фраке из дыр в этот сырный Тарту,

голубоглазый, будто открытка в конце декабря,

шарик-дружок, алфавит, будто дым, проредя.

Пашет мужик, будто пчёлы попали в косу —

носит Ж ангел в отверстии лобном осу.

Все начинается, мается милой хуйнёй —

иже уральской [из камня сочимой] слюной

чинишь инструкцию по размозжению дыр

в валенке ангела смысла – прекрасен наш пир!

Смотришь: сентябрь стоит посредине щенка,

светится будто Рентген, все слова отмоля.