Читать книгу Сокровища Анны Моредо - Александр Прокудин - Страница 4

Когда-то мэрия Санта-Моники располагалась в ратуше, но из-за прогрессирующей ветхости, не щадящей ни одно здание в городе, была вынуждена переехать. Ныне она работала в просторном двухэтажном доме, из числа городской собственности – тоже на ратушной площади, напротив полицейского участка. Ратушу в прошлом году, как смогли, отреставрировали, но вернуться обратно мэрия не пожелала, оставив исторические интерьеры туристам, которых в Санта-Монике и так побаловать было почти нечем. Ратуша, церковь святой Моники (17-го века), да скверно работающий фонтан примерно того же времени. Вот и вся программа.

– Нам бы мост как в Ронде или хотя бы орхидариум как в Эстепоне. Мы же не дотягиваем даже до Осуны! – сетовал, искренне желая своему городу лучшей участи, мэр Эмилио Мануэль Хорхе Ортега.

Эмилио Ортега, как обычно сокращали его имя, являлся человеком, занятым круглыми сутками. Двери в его рабочий кабинет были распахнуты постоянно. Как и в саму мэрию в целом – посетители приходили в любое удобное для них время дня, вечера и даже ночи. Если по каким-то причинам прием не был возможен, на их пути становилась Исабель Фернандес, помощница мэра, на протяжении множества лет работающая его секретарем. Ну, или ночной и воскресный сторож Филиппе – старик (при круглосуточно открытых дверях) скорей исполняющий роль ночующей в мэрии достопримечательности. Лет ему было столько, что он всерьез мог соперничать с фонтаном.

Эмилио Ортега был живописной личностью. Рано полысевший, полноватый, осанистый, но невысокого роста, на первый взгляд он производил впечатление недотепы, мечущегося в панике от одного «пожара» к другому. «Будто смотришь ролик с пандой», – как-то метко выразилась Исабель. Но на самом деле, за внешней неказистостью скрывалась натура куда более собранная, полная кипучей энергии, ошибочно принимаемой за суетливость.

Обладал он и весьма живым умом, с детства побеждая во всех региональных шахматных и покерных состязаниях – просчитывать одновременно множество вариантов, собственных и чужих действий, находилось у него в повседневной привычке.

Увы, для процветания Санта-Моники картежных и шахматных успехов ее мэра было недостаточно. Город медленно умирал, и это не было новостью уже лет сорок. Молодежь, теряя терпение, уезжала. Рабочие места отмирали, как пораженные проказой клетки. По окраинам город, будто опухолью, оброс покинутыми домами, в которые мигом пробрался и уже успел, умерев, засохнуть горный чертополох.

С болью глядя на то, как «опухоль» подбирается к сердцу, Ортега делал все возможное, чтобы вернуть своему городу шанс на выживание. План был такой: скинувшись с соседними городками, испытывающими похожие проблемы, построить парк аттракционов. Роскошный. Такой, в который можно будет возить группы из Севильи – это же явно поближе, чем знаменитый «Порт Авентуро», куда переться через полстраны.

Дни и ночи Эмилио Ортега проводил во встречах с инвесторами – убеждая, умасливая, интригуя и обещая. Чем все закончится, при этом, до сих пор было непонятно – строительство, несмотря на годы кипучей деятельности Ортеги, все еще не началось.

Жители Санта-Моники, горячо любившие свой город, были признательны мэру за его рвение. И помогали, чем могли. Отец Паскуале, например, ежемесячно писал в Ватикан и севильскую архиепархию просьбы передать городу раку с мощами святой Моники. Хотя бы на время туристического сезона. С жителей Сан-Агустина, где она хранилась на данный момент, по его мнению, было достаточно мощей сына Моники, блаженного Августина. Но церковь упорно не желала «разделять семью» и отделывалась стандартными отписками.

Рассказывая о мэрии Санта-Моники, нельзя не задержаться на еще одной, уже упомянутой, персоне. Секретарь Исабель Фернандес была крупной фигурой в управлении городом, выражаясь не только фигурально. Если она вставала в дверях, преграждая путь посетителю, оказаться в кабинете мэра он мог лишь будучи сошедшим с киноэкрана жидким терминатором – у всего другого просто не было шансов.

Если применить к Фернандес геометрические термины, это был огромный, обтянутый черной тканью, параллелепипед, украшенный крупными ярко-оранжевыми бусами. С копной черных вьющихся волос, торчащих в разные стороны, словно змеи медузы Горгоны. Добавьте к этому два жирно подведенных черной тушью глаза, помаду цвета ошпаренного кипятком лангуста, ногти с таким же лаком, и зычный, с небольшой сипящей хрипотцой, голос – и будете иметь полное представление.

Говорили, что новую мэрию построили вокруг Исабель Фернандес – потому, что это было проще, чем затащить ее вовнутрь

Над могучим телосложением Фернандес поработала не только кухня Андалузии (хотя и она была тоже причем, конечно). Исабель была не только крайне корпулентной, но и крайне многодетной. И каждый рожденный ею ребенок добавлял по паре-тройке килограммов в ее зад, бока и бедра. Что, возможно, звучало бы не так страшно, не знай никто, сколько у нее детей. К тридцати пяти годам Исабель уже родила целую футбольную команду, и теперь заполняла скамейку запасных.

В Санта-Монике, городе, названном в честь святой, посвятившей жизнь сыну, к матерям всегда было особое отношение. Исабель Фернандес для многих была святой тоже. Ее любили и почитали, тем более, что над своим трехзначным весом и двухзначными родами она с удовольствием позволяла шутить, добродушно смеясь над любой, даже самой сомнительной остротой в свой адрес. Единственный, кто не имел на это права, был ее муж, Диего. От него Фернандес требовала круглосуточного поклонения и обожания – на полном серьезе.

Эмилио Ортега весьма дорожил своей секретаршей, называя ее «городским ангелом-хранителем». Не на Фелипе же ему, в самом деле, было надеяться? Тот на своем рабочем месте, если не смотрел включенный на полную громкость, маленький, принесенный из дома телевизор, то крепчайшим образом спал. Никто из посетителей никогда его не тревожил, все проходили мимо, сразу на второй этаж, где располагался кабинет Ортеги.

Малыши, которых Фернандес постоянно таскала на работу, были тут такой же привычной частью интерьера, как развешанные по стенам картины с немногочисленными живописными видами Санта-Моники – все та же ратуша, фонтан и мост через речку Бебе. Разумеется, дети постоянно шалили. На их совести были нарисованные разноцветными фломастерами усы у всех членов королевской фамилии (портреты которых по этой причине и заменили полотнами с городскими видами). А как-то, играя в коридоре в корриду, сорванцы проткнули ножкой стула перегородку между кабинетом мэра и приемной.

Оказалась, проделанная дыра обладает уникальными акустическими свойствами. Через нее было превосходно слышно все, что говорилось в кабинете – стоило просто оказаться рядом с отверстием.

Беспорядок хотели устранить, но тут Ортегу осенило.

Представители строительной фирмы, с которыми он пытался договориться о ремонте ратуши за приемлемые деньги, были с извинениями оставлены им в кабинете – якобы по необходимости «на минутку отлучиться». На самом же деле мэр помчался к проделанному балбесами секретарши отверстию – подслушать: не скажут ли гости чего-то, что можно использовать во благо города?

И эти ожидания оправдались успехом!

Думая, что остались одни, подрядчики, посмеиваясь, обсудили, как именно они облапошат «похожего на панду недотепу». Через несколько минут вернувшийся в кабинет Ортега не оставив от них мокрого места, выбив наивыгоднейший для города строительный контракт.

Дырку решили сохранить, замаскировав со стороны кабинета большущей картой Андалузии. А со стороны приемной ее прикрыли еще одной картиной – с той самой отреставрированной ратушей – это всем показалось символичным.

Отверстие прозвали «Всевидящим оком» (несмотря на то, что это было скорее «ухо»), и стали время от времени пользоваться им в похожих целях.

Обычных посетителей под картину, конечно, не сажали. Там даже не было стула, это место занимала большущая кадка на напольной подставке с разросшейся до полутораметрового размера сансевьерой. Услышать все, что нужно, можно было сунув голову в самые ее заросли.

Хотя о «Всевидящем оке» особенно не распространялись, в Санта-Монике о нем знали многие. Линарес в их число, разумеется, входил. Именно этой особенностью кабинета мэра он и собирался воспользоваться, приглашая проехать в мэрию донью Анну.

Мэр перехватил комиссара и Анну Моредо в коридоре. Пройдя в приемную, где их ждала Исабель Фернандес, мужчины отодвинули от стены с картиной кадку с сансевьерой. Секретарша поставил на ее место стул, и помогла дойти до него донье Анне.

– Сидите и слушайте, синьора, не его ли это голос, – шепотом попросил Линарес. – Мы выведем его на чистую воду!

Анна, пожав печами, кивнула. Уж что-что, а сидеть и слушать было самым привычным из всех ее занятий.