Читать книгу Клубок 31 - Александр Рей - Страница 3

В прошлой жизни я работал психотерапевтом.

Каждое утро, естественно кроме выходных, я совершал все необходимые ритуалы – застелание кровати, чистка зубов, умывание, бритье, завтрак – в строгой последовательности. Это была привычка, и нарушить ее я мог позволить себе только в выходные. С каждым пройденным этапом, ставя себе пунктик о выполнении, я как бы просыпался и, ободряясь, говорил: «Так, начинается новый рабочий день. Очнись!». После выполнения всех необходимых ритуалов, уже свежий и полный сил, я отправлялся на работу.

До психиатрической больницы было около часа езды. Маршрут всегда был однообразен и до тошноты предсказуем. С начала я втискивался в вечно переполненный троллейбус. Спустя минут 15, помятый со всех сторон и уже еле живой, выползал в центре города, на большой транспортной развилки, через которую проходили почти все маршруты города. Следом пересаживался на автобус, идущий до самой окраины, и еще более плотно забитый людьми. Поэтому достаточно часто приходилось сражаться, распихивая неугомонных бабулек с кошелками и скалоподобных заводских трудяг, за место в транспорте и, следовательно, за своевременный приход на работу.

Поначалу, когда я только ступил в свою трудовую жизнь, вечная толкучка и ругань пассажиров меня жутко забавляли. Еще бы! Каждый день, в час пик, бесплатные американские горки! Но спустя пару месяцев я стал замечать, что духота и скованность, за которую я плачу, а мне дают билетик, начинает меня раздражать. И единственное о чем мог думать по дороге – это когда я, наконец-таки, выберусь из этого тесного Ада.

Еще через некоторое время у меня начало возникать ощущение, стоило только открыть глаза и оглядеть окружающих меня людей, будто я единственный живой в царстве Аида. Пустые, безжизненные лица, по привычке, обрекающие себя на движение к ненавистной работе, наступали со всех сторон – умершие еще при жизни.

Еще чуть-чуть и такие мысли перестали меня волновать. Видимо я стал таким же. Но поездки все равно меня утомляли.

В конце концов, решение было найдено – я купил себе маленький МП3 плеер, служивший мне своего рода защитным костюмом, позволяющим за счет музыки и размышлений отгораживаться от всего этого дорожного хаоса. Музыка захватывала мои мысли и позволяла погрузиться глубоко в себя, туда, где я уже успешен, богат и езжу на своей машине, а не в воняющем смесью перегара, пота и дешевого одеколона автобусе. Чувствуя в очередной раз как «прелести» дороги вызывают подкатывающие к горлу ощущения тошноты, я брался за моего спасителя – чудо современной техники. С наушниками в ушах и музыкой в голове дорога до больницы переживалась легче.

Лечебница находилась почти на самой окраине города, там, где начинались сосновые леса и жило мало людей.

Вопреки общесложившемуся мнению территория психушки ничем не отличалась от обычного медгородка – с десяток двухэтажных зданий из белого кирпича, высокие сосны и ухоженные клумбы с цветами.

Большинство людей, приходящих сюда чтобы получить справку «На учете не состоит», необходимую при приеме на работу и получении водительских прав, чаще всего остаются разочарованными. Обычно беря с собой для большей храбрости кого-нибудь из друзей, люди, ступившие на территорию больницы, бояться картин, нарисованных их воспаленной, вследствие чрезмерного просмотра голливудской белиберды, фантазией. Но они не оправдываются – ни тебе гигантов, с выпученными безумием глазами, ни больных, дружно шагающих в смирительных рубашках и при первом удобном случае кидающихся на тебя, бешено вопя и брызгая слюной перемешанной с пеной.

Максимум, что появившиеся на территории могут увидеть – это мирно подметающих, и так уже чистый асфальт, людей, в однообразно-серо-бесцветных рубашках, просящих закурить у каждого прохожего, да лица, торчащие из-за зарешеченных окон, бурчащие себе что-то поднос.

Хотя, может я просто уже к этому привык, и не обращаю внимания, а для кого-то такой поход оборачивается полным кораблем впечатлений.

Мое отделение находилось в первом корпусе, расположенном ближе всех к воротам.

Весь первый этаж занимало 15-ое детское отделение, где я собственно и работал. Соседями сверху было 16-е платное, где лечили от легких неврозов и нервных срывов. Пациентов 16-го отделения можно было всегда встретить оккупирующими лавочки возле общего подъезда и пускающими бесчисленные клубы сигаретного дыма, создавая подобие тумана.

Сейчас, по прошествии стольких лет, я могу ответить на вопрос, который задавал себе после увольнения достаточно долго: «За те годы, что проработал психотерапевтом в больнице, я больше приобрел или потерял?».

Ответ: «Я не знаю!».

Я не знаю, чего было больше, взлетов или падений, успеха или неудач. Не знаю, правильно ли я сделал, что оказался там.

Раньше бы я сильно парился, изводил себя, задавая вопрос «А что если?». Короче, занимался тем, что, в общем, называется «эмоционально-моральная мастурбация». Бесконечный перебор всевозможных вариантов исхода и анализ, анализ, анализ… Крыша может съехать!

Благо, теперь этого нет, благодаря отцу. Он мне когда-то сказал:

– Любое решение, которое ты примешь, будет единственно правильным и верным.

– Почему? – я совсем тогда не понял этого утверждения.

– А потому, что ты не знаешь, как бы было, сделай ты другой выбор, – ответил папа и принял выражение лица мудрого аксакала. Я тогда все равно ничего не понял, ведь мне было лет 10–11.

Фраза же запомнилась, не смотря на кажущуюся бессмысленность и сложность, и стала одним из жизненных кредо. (Жаль только, что для отца сказания им фраза ничего не значила.)

Поэтому, зная, что я поступаю правильно, ничего не остается делать, как быть благодарным за опыт.

В то время, в моей совсем еще детской голове помещались огромные весы, на которых я постоянно взвешивал тщательно отобранный и отсортированный товар – правильные или вредные поступки, слова, встречи…

Теперь этого нет.

Я знаю, что работа в психушке многому меня научила и, так же, много лишила, чего уже не вернуть.

Как писал один очень известный писатель: «Однажды мы оказываемся в точке, где нам хорошо, где мы счастливы. И, вместе с этим, приходит понимание, что там, где мы сейчас находимся, мы обязаны всем неудачам, которые проклинали, всей боли, которую испытывали, всем страхам, через которые прошли. Если бы не проблемы-преграды мы бы остались там, где были. Они помогают нам расти, заставляя двигаться вперед, не позволяя стоять на месте, ожидая, когда счастье само, растолкав горе, ворвется в нашу жизнь. Нам же остается сказать, когда приходим к счастью: «Спасибо, что были в нашей жизни! Спасибо, страх! Спасибо, боль! Спасибо, печаль!».

Красивые слова и очень мудрые, но бесполезные для меня. Потому что я способен сказать «спасибо» только тогда, когда достигну заветной земли, землю обетованную. А двигаясь к ней я, как и все, проклинаю, ненавижу, жалею…

Все богатство моего отделения добывалось тяжким трудом заведующей, имевшей врожденный талант находить и добиваться необходимого у людей желающих очистить душу благотворительностью. Техника, тренажеры, игрушки, вкусности – все это поставлялось в отделение с завидной регулярностью и рвением со стороны любителей детских болезней – всегда найдутся люди, жалеющие больных детей и сирот и желающие наградить их за болезнь или сиротливость всеми земными благами.

Просто стакиваясь с благотворительностью, я понял, что во многих случаях кроме удовольствия от материальных благ она еще и воспитывает в человеке психологию нахлебника, знающего, что за неудачи, горе и обездоленность тебя будут кормить, поить и одевать. Тебе же для этого ничего не надо делать, кроме как быть несчастным.

Только в последнее время, зарубежные спасители поняли это. И вместо традиционного обеспечения «рыбой», они учат умению обращаться с удочкой, в общем, добывать ее самому. Но, к сожаленью, не все. Сейчас, также, находятся много желающих «помочь» и «наградить» – англичанки пенсионного возраста, стремящиеся поскорей смыться от гомонящей толпы маленьких почтичеловеков; молоденькие итальянки, говорящие только о предстоящем вечере в баре, а также немцы, американцы и даже немного французов (видимо у них и своих регулярно болеющих хватает).

Короче, все были довольны: заведующая тем, что находила себе в вечных поисках занятие и смысл творческой жизни; иностранцы тем же и еще спасенной душой.

Правда заведующая периодически «ломалась» – ноги, руки, почки – и слегала на «ремонт» на неопределенные сроки. Но она, видимо, не сильно-то была и против.

Пока она находилась в отлежке, почти все ее материальные заслуги дружно ломались веселой ребятней с молчаливого согласия равнодушного персонала. И с очередным выходом на предстартовую позицию, после выздоровления, она тяжко вздыхала и, засучив рукава белого медицинского халата, принималась, в очередной раз, катить тяжелый камень, подражая уставшему Сизифу, в гору, ей же самой и воздвигнутую. Ни кому ее жалко не было, ведь человек сам себя развлекал, придумывая себе занятие.

Разновидностей помощи нашей бедной стране было много. В том числе и обучение местных, с позволения сказать, «специалистов» хитростям и тонкостям работы с несчастными и обездоленными. Но такие тренинги-семинары, к сожалению, проводились редко. «К сожалению» – потому что от них была хоть какая-то более-менее ощутимая польза. А «редко» – потому что затраты на обеспечение семинаров были значительными, а пользу разглядеть достаточно сложно – пощупать нельзя, понюхать тоже, да и лизнуть навряд ли. Легче купить телевизор, подарить детишкам, сфотографировать улыбчивых детдомовцев на его фоне и привезти фото в свое далекую от наших бед страну – «Мол, щупайте на здоровье дорогие деньговладельцы!». После обучения аборигенов, иностранные спасители приезжают к себе и сообщают, что научили уму-разуму. Эффект совсем другой, ведь в мозги не заглянешь и не увидишь, кто чему научился и какую практическую пользу принес по приезду на место службы.

Я, кстати, думаю, и слава богу, что мысленное содержимое черепной коробки другого до сих пор недоступно. Иностранцы бы удивились, узнав, что как минимум 80 % их денег, вкладываемых в обучение специалистов, работающих с детьми, уходит впустую. Потому что около 8 человек из 10, приходящих на тренинги – это профессиональные тусовщики, появляющиеся на подобных мероприятиях исключительно ради веселья и разнообразия, а никак не для повышения профессионализма и расширения горизонта. Общение, фуршеты, чаепития – вот что мило сердцу их.

Что же касается остальных 20-ти процентов, то сюда входят люди на самом деле толковые, в смысле, люди, желающие познавать новое и развиваться, ведь работа с детьми – их творчество и любимое дело.

Может быть случайно, а может благодаря доброй воли судьбы и особой ее благосклонности, называемой верным решением, такие люди, поступая в универ, на удивление бойко интересуются выбранной профессией и изучаемыми предметами. К тому же они не страшатся тратить деньги, чаще всего свои, на приобретение книг, прохождение дополнительных тренингов и наработку практического опыта.

Таких людей, как не грустно это признавать, значительное меньшинство.

Чем это могло быть вызвано, абсолютно не представляю, но могу предположить.

Во-первых, благодаря исторически сложившемуся убеждению, что работа должна быть тяжким бременем и нравиться никак не должна. Прямо как в христианских традициях: «Потом и кровью будете зарабатывать хлеб свой».

Во-вторых, из-за явной инфантильности моих современников – не знают чего от жизни можно хотеть, куда идти и как чего-либо добиваться. А если даже и знают, вовремя в этом разобрались, то не умеют противостоять чрезмерно активным и «лучшезнающим» родителям, желающим видеть дочь, нынче модным, психологом и совершенно не пытающимся понять ее нелепую идею стать учительницей физкультуры.

Наверное, из-за этих наиглупейших, но вполне естественных, причин, молодые люди выбирают противный им путь, и идут по жизни с низко опущенной головой и вечно кислым выражением лица, не умея и не желая что-либо менять в своем тошнотворном, но вполне устоявшемся мире, то ли из-за страха перемен или просто из убеждения, что «Уже поздно!».

Результаты на лицо: талантливые актеры работают стоматологами, маэстро продаж копаются в сводах законов, а вполне вероятный нобелевский лауреат по физике хамит пьяным пассажирам, по ошибке зашедшим в его вагон.

Так вот, когда заведующая отправила меня на четырехдневный тренинг, на котором английский социальный работник, леди пожилых лет, должна была учить нас хитростям работы с трудными подростками, я обрадовался, так как до сих пор с надеждой относил себя к тем самым двадцати процентам.

В творчески активное меньшинство, которое выделялись в первые 15 минут занятия, так же, на мой придирчивый взгляд, попала молодая женщина – Татьяна, со дня на день собиравшаяся стать счастливой мамой. С большим красиво округлым животом и ярко выраженной харизмой, она каждый день тренинга неизменно приходила минута в минуту, плавно громоздилась на стул рядом со мной. К тому же, была она интересной собеседницей и человеком имеющим свое, вполне даже конкретное, мнение, что, несомненно, с моей стороны вызывало тактичный интерес и уважение. Наверное, именно по этому, все 4 дня я держался неподалеку от нее и когда для очередного упражнения или игры круг разбивался на тройки, четверки или же пятерки человек, мы опять оказывались рядом.

Упражнения, которые мы проходили в основном носили характер психолого-коррекционных игр и были направлены на сближение, развитие сплоченности, расслабления и так далее. В общем, то, что мы должны были проделывать с подростками, опробовали сначала на себе.

Оказавшись в очередной раз вместе с Таней в подгруппе, мы делились своими мыслями, чувствами, прошлым. И что самое главное, я, находясь рядом с ней, чувствовал себя свободно, и раскрывал себя, ничего не боясь и не тая.

В то время я был в состоянии мимоходного увлечения, чувствовал себя воздушно-беззаботным, поэтому прошлое мне казалось красочным и вполне сносным, что я, естественно, не подвергая сомнениям, преподносил другим. Идеальные родители, верные друзья, вечная любовь и только, встречались на моем пути.

Пока я все это рассказывал, Таня с интересом смотрела на меня и ждала, пока закончу. Когда же я замолчал, она задала мне один, всего один вопрос, ставшим в следствии чем-то глобально важным. Она спросила:

– Если у тебя было все так идеально, как ты говоришь, – медленно, растягивая слова, произнесла она, будто читая что-то в моих глазах, – почему же ты тогда стал психотерапевтом?

И я задумался, желая легко отмахнувшись, протарабанить что-нибудь…

Но вместо этого, прислушавшись к себе, я понял, что что-то тяжелое и вязкое схватило меня за горло и тянет вниз, уволакивая за собой…

Вопрос, заданный на том семинаре Таней, стал пусковым механизмом, он что-то переменил внутри, открыв обзор на то, что я так яростно старался забыть. Мне кажется, что именно в тот самый момент, как она произнесла те слова, сложившиеся в один из главных вопросов жизни, мой, невидимый доселе комочек плотно скрученных нитей, начал превращаться в реальность.

Прошлое ожило, забирая меня себе.

А внутри…