Читать книгу Запах снега - Александр Сергеевич Долгирев - Страница 2

Митико

Женщин подобных Митико Эндо в нынешней Японии называли «модан гяру» – современные девушки. Европейская одежда, европейский быт, европейское отношение к жизни. Естественный продукт времени, когда женщины вовлекаются в экономическое существование общества не только в качестве домохозяек. Япония любила «модан гяру». Для них издавались журналы, на них рассчитывалась реклама, они были лицом эпохи наряду с военными.

В случае Митико образ «модан гяру» был лживым. Дома она носила кимоно и любила делать причёски в традиционном стиле. Муж Митико был армейским капитаном и сейчас, как и обыкновенно, прибывал на материке, предоставив свою жену самой себе. Зарплата армейского капитана, скорее всего, была вполне приличной, но точно Митико не знала. Он, конечно, присылал ей что-то, но этого «чего-то» хватало только на еду. Можно было, разумеется, вернуться в родительский дом, но при живом муже жить с родителями было странно. Даже хуже – это было унизительно. И Митико пришлось становиться «модан гяру».

Оказывается, в девушке, воспитанной в семье, все члены которой были связаны с живописью или фотографией, дремала любительница иностранцев. В отличие от многих других японцев, Митико искренне любила европейских варваров. Высокие мужчины с голубыми глазами и потрясающие белокожие светловолосые женщины притягивали к себе её взгляд. Всё в иностранцах было Митико интересно. И, как она вскоре поняла, этот интерес был взаимным. Изучение английского языка потребовало от неё серьезного душевного и умственного труда, но освоив английский, Митико смогла общаться с большинством иностранцев свободно.

В один нехороший период, когда пришлось попросить денег у бабушки – у родителей Митико не стала бы просить деньги даже перед лицом голода – ей показалось неплохой идея стать проституткой, специализирующейся на иностранцах. В тот вечер она пришла в закусочную, где часто обедали иностранцы. Только спустя время Митико поняла, насколько сильно ей повезло в тот раз – вместо невежливого, шумливого моряка-американца или француза на Митико обратил внимание пожилой англичанин с внимательным взглядом школьного учителя. Он, казалось, более всего был впечатлен её познаниями в английском языке. Митико провела англичанина в своё жилище и до самого утра общалась с ним на все мыслимые темы. Англичанина не интересовали прелести Митико, хотя она была вполне красивой женщиной – его интересовала история её семьи, традиционный способ создания гравюр, личность её мужа и родных, история Японии до того предела, до которого Митико её знала. Англичанин, казалось, открывал новый мир через неё. Этот горящий взгляд широких иноземных глаз Митико запомнила навсегда. Когда поток вопросов англичанина наконец иссяк, она перешла в контратаку – этот варвар и его далёкая страна интересовали её чрезвычайно.

Через два дня англичанин вернулся, чтобы учиться у неё японскому языку и правилам этикета. Он вёл дела в Японии, и для него было очень важно не выглядеть невоспитанным. Так Митико стала учительницей японского языка. Иностранцы платили ей за возможность научиться пониманию её страны, а она, в свою очередь, не только имела источник дохода, причём весьма немалый – иностранцы мало считали иены – но и узнавала об их причудливых странах и обычаях.

В один из дней середины октября девятого года Сёва1 или 1934-го года по календарю иностранцев порог дома Митико переступила невероятная иностранка. Светловолосая и зеленоглазая с лицом, которое создано для улыбки, но на котором улыбка была весьма редким гостем. Иностранка не была молодой, она была больше чем на десять лет старше Митико, а весь облик её дышал скитанием. Митико трудно было объяснить себе это, но она сразу поняла, что эта иностранка идёт по миру шагом, отягощённым грузом дурных воспоминаний.

Иностранку звали Натальей, но видя трудности Митико, она разрешила называть себя Наташей или Натой. Она не очень хорошо говорила по-английски, но очень неплохо по-французски и здорово по-немецки. Для Митико это был клад – её французский был плох, а немецкий не имел места быть. Так Митико стала учить Нату японскому, и сама училась у неё тем языкам, которые Ната знала. Через время пятницы стали самыми желаемыми, самыми ожидаемыми днями в жизни Митико – Ната приходила именно по пятницам. Митико поняла, что влюблена. Именно влюблена, а не просто очарована, как это часто бывало с ней прежде.

Жизнь превратилась в бесконечное ожидание пятницы. В одну из пятниц Ната осталась на всю ночь. Для Митико это было в новинку, а Ната была, как выяснилось, весьма опытна в подобных делах. Она целовала Митико настолько буднично и привычно, что у той скоро вовсе пропало ощущение неестественности их чувства. Тогда же Митико выяснила, что эта волшебная иностранка была совсем не той, кем казалась изначально. Оказывается, ни французский, ни немецкий не были для неё родными – родным для неё был русский.

Русские были намного более редкими гостями в Японии, чем англичане и французы. Митико мало знала об их стране. Она знала, что это очень большая страна, что там очень холодные зимы, а люди, живущие там, суровы и бородаты. В старые времена их бы назвали северными варварами. Тридцать лет назад Япония вела с Россией войну, и эта война была одной из самых тяжёлых в истории, пусть и разрешилась успехом Империи. Отец как-то рассказывал Митико, что во время той войны бывал в лагере, где держали русских военнопленных. Он работал тогда художником в газете и хотел посмотреть на врага вживую, чтобы потом изобразить его на рисунке, показывающем славную победу Японии. Отец говорил, что это помешало, а не помогло – те, кого он увидел, вовсе не были похожи на униженных покорённых варваров, которых ему требовалось изобразить. Отец всё равно сделал рисунок, но больше держа в уме айнов2, а не русских.

У Наты не было бороды по вполне очевидным причинам, в остальном же она была именно такой, какой Митико и представляла русских. Вечная обращённая в себя задумчивость, продирающая до костей душевная зима и странная, порой почти бесчеловечная жестокость, в первую очередь по отношению к самой себе. И всё же Митико с готовностью распускала свои волосы для этой иностранки.

Муж Наты работал при германском посольстве, именно отсюда брался её немецкий язык и желание спрятать русскую речь от всех, кроме Митико. Мужа она не любила, но очень уважала и никогда не говорила о нём дурного. Он часто отсутствовал. Такие дни были лучшим временем в жизни Митико – Ната оставалась на ночь и даже не всегда спешила уйти поутру.

Теперь была чёрная, глубокая ночь. Даже Токио затихал в такие часы. Они грели друг друга в осенней промозглости. Дело было сделано, лишь ладони так и остались сцепленными после пика. Митико очень тяжело давался русский, поэтому Ната сейчас, когда разум дремал, говорила с ней по-немецки:

– Тебе, правда, не больно?

– Да, мне хорошо!

– Просто ты почти плачешь, молишь будто бы о чём-то.

– Да, Ната, я плачу от счастья и умоляю продолжать!

– Всё никак не могу привыкнуть к этому.

– А разве женщины иностранцев не делают так? Я имела в виду, другие женщины…

Представить Нату умоляющей Митико не могла совершенно.

– Делают, но это совсем не похоже на то, как делаешь ты. Чувствую себя насильником.

Митико нахмурила брови – последнего слова она не знала. Наташа пояснила подруге значение этого слова, и на лице Митико появилось странное испуганно-извиняющееся выражение:

– Нет, ты не… в общем, ты не этот человек. Я больше не буду так кричать, обещаю!

– Ну, уж нет! Кем же я буду, если буду запрещать тебе кричать от удовольствия? Не беспокойся об этом.

– Хорошо.

Митико чувствовала себя виноватой за то, что заставила Наташу почувствовать себя злодеем, а Наташа чувствовала себя виноватой за то, что теперь Митико опять будет себя в чём-нибудь винить. Она всё время боялась сделать что-нибудь неправильно. Это было мило и отталкивающе одновременно. Наталья была рада, что продолжения этого разговора не последовало. Мир начал подёргиваться нефтяными разводами сна без сновидений.

– Ты иногда начинаешь шептать одно слово, когда уже не владеешь собой. Оно по-русски?

Наталья кивнула, потом поняла, что Митико, положившая голову ей на грудь, не могла увидеть этот кивок и заставила себя ответить вслух:

– Да, это по-русски.

– А что оно значит?

Наташе не хотелось отвечать на этот вопрос. Она выбралась из объятий Митико и села на татами спиной к подруге. Можно было соврать, но врать Наталье тоже не хотелось. Она провела ладонью по своему горяченному лицу, будто бы рисуя на нём морщины кончиками пальцев.

– Это имя. Так звали мою подругу.

Митико молчала где-то минуту. Долго – Наталья успела замёрзнуть насмерть за это время. Наконец, Митико спросила:

– А где она сейчас?

– Она умерла. Это было давно. Давай не будем об этом…

Митико ненавидела Нату в такие моменты. Только что они были самыми близкими существами во всём мире, но теперь Ната в один момент выстроила высокую стену, через которую было не перебраться. Митико положила руку на обнажённую спину подруги – та была очень холодной.

– Ты замерзла?

Наталья вернулась под одеяло, погладила подругу по щеке своим любимым жестом, грустно улыбнулась и только после этого ответила:

– Очень.

– Я могу тебя согреть?

– Ты и так согреваешь меня.

Следующие минуты были для Митико до обидного краткими, потому что были наполнены нежностью. Когда жар ушел, Наталья устроила свою голову на животе подруги и позволила себе закурить. Спать больше не хотелось. Бодрствовать, правда, тоже.

– Расскажи мне что-нибудь о России.

Наталья немного покачала головой – Митико сегодня была любознательна даже больше обычного. Хотя, возможно это Наталья сегодня была необычайно молчалива.

– А что ты хочешь услышать?

– Не знаю, что угодно! Расскажи о городе, в котором ты родилась. Ты говорила, что ты не из Москвы, но никогда не рассказывала о своём родном городе. Как он называется?

– Он называется Екатеринодар.

– А он далеко от Москвы?

Наталья хмыкнула – как и многие иностранцы, Митико все расстояния в России мерила от Москвы.

– Да, он довольно далеко от Москвы – около тысячи трехсот километров почти строго на юг.

Наталья знала, что сейчас Митико будет прикидывать это расстояние к Японии. Она почувствовала, как подруга гладит её по волосам. Через минуту Митико задумчиво произнесла:

– Хм… примерно, как от Токио до Кагосимы… Он на границе России?

– Совсем нет, хотя много лет назад был.

– А что означает это название? Или в России названия городов ничего не значат?

– Название города всегда что-то значит. Его название означает «Подарок Екатерины».

– А кто этот Ека… Кто сделал этот подарок?

– Екатерина, это русская императрица, она правила полтора века назад. А подарок потому, что Екатерина подарила землю, на которой был построен город, казакам. Казаки, это что-то вроде русских самураев.

Митико зашевелилась и села, Наталье тоже пришлось сесть.

– Ты так сказала, как будто она действительно правила, как Государь…

– Так и было. Она была императрицей… как это сказать? Тэнно!

– Но ведь Тэнно, это только мужчина. Тэнно, это… Хозяин неба. Неужели в России Государем была женщина?

– Была и даже не единожды.

– Но как мужчина мог терпеть женщину-императора?

– Ну, Екатерину мы всегда называли Великой. Судя по делам, совершённым мужчинами при её правлении, они терпели её с большим удовольствием и искренней любовью.

На лице Митико появилось задумчивое выражение. Наталья убрала густые волосы подруги назад, открывая её оттопыренные уши – Митико всегда прятала их за причёской, а Наталье эти части Митико нравились не меньше всех остальных. Она не выдержала и поцеловала подругу в лоб, одновременно мягко опрокидывая на постель. Митико не сопротивлялась и легла, Наталья легла рядом. Митико немного неожиданно спросила:

– Ты говорила, что твой муж вернулся. Как у него дела?

– Вроде всё хорошо. А к чему ты спросила?

– Ты осталась на ночь, это обычно не случается, если он дома.

– А он не дома. Уехал в Йокогаму на второй день после возвращения. Я не хотела быть одна сегодня. Ничего, что осталась?

– Ты же знаешь, я всегда только рада этому.

– Знаю, Митико.

Ладони вновь были сцеплены, слова сказаны, наступало время сна. Митико спросила с закрытыми глазами:

– А в твоём городе было море?

– Нет, море было рядом, всего в ста верст… километрах. На самом деле даже два моря были рядом.

– Ух, ты! Какие они?

– Не знаю, я ни разу не бывала ни на том, ни на другом.

– Жаль… А каким было море, когда ты увидела его впервые?

– Оно было замёрзшим.