Читать книгу Открывая глаза - Александр Сергеевич Припутнев - Страница 3

Сентябрь 1860г.

Сбежав вниз по ступенькам, Гудвин едва не сбил с ног идущего на занятия студента; даже не заметив упрека со стороны парня, Пол поспешил прочь от школы. Ему необходимо было как можно быстрее покинуть это место, чтобы успокоить свою разгневанную душу. Злость переполняла его. Не желающая подчиняться ярость кипела в молодом сердце, отказывающемся повиноваться чужому выбору. Гудвину вдруг опротивела школа. В те минуты было забыто всё положительное, что вот уже несколько месяцев связывало его с этим местом.

Впервые появившись у ступеней огромного, прекрасно сохранившего себя за сорок лет службы людям, здания, Пол Гудвин чувствовал такой огромный душевный подъем, будто свершилось величайшее чудо на свете, хотя для будущего студента учеба в одной из лучших медицинских школ Нью-Йорка, действительно была чудом! Медленно поднимаясь по высоким мраморным ступеням, всегда чистым, словно не знавшим о существовании пыли, и ведущим к огромным входным дверям, парень пристально разглядывал открывшееся ему во всей красе творение человеческих рук. Огромные колонны молочного цвета, державшие фронтон здания, потрясали своими размерами. Белые стены в утренних лучах солнца приобретали слегка оранжевый оттенок, придавая светлым краскам яркость и увеличивая без того огромное сооружение. Казалось, что ничего не помешает медицинской школе ещё сорок лет просуществовать в таком прекрасном виде, служа хранилищем богатых знаний и драгоценным ларцом, открывающим дорогу новым поколениям врачей. Как позже узнал Гудвин, среди студентов даже ходила шутка, что именно из-за привлекательности, из-за статности здания, уровень знаний учащихся в нем был гораздо выше, чем в других школах. Преподаватели, явно задеваемые этими словами, старались игнорировать любые восклицания молодых студентов о красоте школы.

Уже несколько месяцев Пол поднимался по мраморным ступеням, но все реже и реже ощущал тот прилив радости, которая всегда бывает, когда осознаешь, что осуществлены все твои надежды, преодолены все препятствия на пути к цели. Светлое чувство больше не желало появляться в виде счастливого выражения лица, но Гудвин всё ещё носил его в себе, чтобы иногда вспомнить и насладиться первыми приятными моментами, которые сопровождали его в медицинской школе.

Но ни ощущение удовлетворения от воспоминаний, когда Пол точно рассказывал схваченный на лету материал прошлой лекции, ни веселые истории в перерывах между занятиями, ни сияющие улыбками лица девушек, прохаживающих мимо здания школы в утреннее время, не смогли пробить стену негодования, вдруг выросшую в его сердце.

В дверях школы появился высокий худой парень, в очках, с сильно вытянутым лицом, покрытым шрамами от юношеских угрей. Грегг Аткинсон сильно комплексовал по этому поводу, думая, что большинство студентов избегают тесного общения с ним, по причине отталкивающей внешности. Но Грегг забывал, что он был самым большим занудой, и отличался от большинства учеников школы громадными знаниями, что вкупе и служило основной причиной неприятия его среди товарищей. Мозг у Грегга действительно работал отлично, отчего ему, до появления на курсе Пола, пророчили большое будущее все преподаватели. Конечно, Гудвин не мог помешать Аткинсону закончить учебу лучшим студентом, очевидно уступая ему в теории, но никто не мог сравниться с Полом при прохождении практических занятий. Аткинсона раздражала некая потеря уважения среди преподавателей, и он порой очень злился на Пола, хоть открыто боялся в этом признаться даже себе – он был прилично трусоват и нерешителен. Однако, возникавшее иногда в душе Аткинсона чувство негодования не помешало двум студентам, только познакомившись, быстро сдружиться. И хотя между ними не редко возникали споры, в основном из-за их полярных характеров или из-за желания Грегга показать свою состоятельность в обсуждаемой теме, к общему решению молодые люди приходили так же часто. Их долгие диалоги на высоких тонах о той или иной болезни, том или ином способе лечения, ни один раз слышали все сокурсники, многие из которых смотрели на спорящих с нескрываемой завистью. Для Пола эти споры были способом прийти к истине в вопросе, котором он сомневался; Грегг, в свою очередь, чувствовал, что ему приятно внимание со стороны знакомых, часто следящих за разворачивающимися спорами, но не решающихся влезать в разговоры по причине своей безграмотности, поэтому он почти всегда первый находил темы для диалогов, лишь бы привлечь к себе внимание студентов и преподавателей, иногда, к концу разговора забывая, чем он начинался.

– Пол! – Грегг побежал за другом. – Пол, постой! Я не очень люблю бег! А гонюсь за тобой от кабинета профессора!

Гудвин был уже далеко от школы, когда до него долетел голос Аткинсона. Пол сделал вид, что не услышал Грегга, но сзади вновь долетела просьба остановиться, после чего Гудвин сбавил шаг. Он подумал о том, как бы быстрее отделаться от назойливого товарища. Первое, что услышал запыхавшийся Грегг, было:

– Проваливай к черту, видеть тебя не хочу! Хоть бы слово сказал, а то только и делал, что головой кивал! – раздраженный голос Пола заставил нескольких человек, проходящих мимо студентов, в смятении оглянуться.

– Почему ты разозлился? Профессор просто дал нам очередное поручение. Я могу тебя уверить, что мы не первые, кому он дает подобные задания.

– Мне какая разница, как часто это происходит?! Кем надо быть, чтобы!.. Я не собираюсь этого делать! Ты одним своим присутствием напоминаешь мне о словах Хованьского, да так сильно, что хочется вернуться в лабораторию и двинуть ему пару раз! Чего ты хочешь? – чувство злости переполняло молодого человека. Он остановился, внимательно глядя на Аткинсона. Грегг хотел открыть рот, но Пол снова на него обрушился. – Я всё-таки не пойму, как ты мог промолчать? Тебя, лучшего студента на курсе, разве не возмущает это? Я не могу слов найти, чтобы объяснить, как это паршиво, Грегг?

Аткинсон заметно нервничал, постоянно поправляя свои очки. Стараясь показаться невозмутимым, он с трудом успокоил себя и произнес: – Пол, мы же учимся в медицинской школе. Мы будем врачами. И значит должны быть готовы ко всему. Подумай, сколько ты смертей увидишь, сколько крови тебе придётся смывать со своих рук! Я не вижу в поручении профессора ничего страшного. Мы просто поможем ему организовать занятие, а потом вместе будем проводить исследование. Нет, конечно, его слова немного выбили меня из колеи, но я всё обдумал и… – Грегг не закончил, видя, как с каждым его словом лицо Гудвина становилось всё более перекошенным от злости. Он лишь добавил: – Тем более, я слышал, что такие задания получают только те студенты, которые у него в почете.

– А я первый в их списке, – заметил Пол с усмешкой. Наивные слова Аткинсона немного его успокоили – теперь Пол хотел доказать другу, что тот оболванен профессором. Медленно, с чувством полнейшей уверенности в своих словах, Гудвин заговорил: – Он меня терпеть не может… И тебя тоже он терпеть не может… Ты только не видишь этого, поэтому он тобой легко манипулирует! Если кто-то учится лучше его сына, он…

– Пол, пожалуйста, говори потише! – испуганно оглядываясь по сторонам, прервал Пола Грегг, сердце которого бешено заколотилось при мысли, что их разговор может услышать кто-то из студентов и донести на него Хованьскому.

– Он отдаст все свои силы, чтобы сломать этого человека. Он будет его гнобить, оценивать его знания ниже действительных, – немного тише сказал Гудвин. – А всё лишь для того, чтобы его отпрыск не чувствовал себя глупцом, каким он на самом деле является. Ты разве не заметил, что никто на курсе не получает больше лестных слов от преподавателей, чем Сарит.

– Пол, ты немного не прав, – поправив очки, с нотками обиды произнес Грегг. – Тем более, похвала, это не главное в нашей учебе, все решается, в конце концов, знаниями! А у Сарита их не так много, как…

Грегг устыдился закончить фразы, и Пол, будто бы не заметив слов друга, продолжил:

– Сарит такое же отвратительно создание, как и Хованьский, только пока ещё глупое! Две змеи, хитрые и пронырливые. Мне хватило всего пары занятий, чтобы понять это, а ты уже какой год здесь и всё думаешь, что на хорошем счету!

– Ты не прав! – уже более раздраженно произнес Аткинсон. – Профессор всегда давал мне самые важные поручения, он мне доверяет, позволяет работать в лаборатории в выходные. Мы с ним написали несколько статей, большая часть из их них была опубликована в газетах. Разве это не значит…

– Всё, чего ты достигнешь, работая под его началом, он присвоит себе. Ты для него, как немой водовоз, – выкрикнул Пол. – В этих статьях упоминалось твоё имя? А результаты твоей работы под его началом кому больше выгодны, тебе или ему?

Гудвину надоел этот разговор, тем более, что он видел, как слеп был Аткинсон. Пол сошел с дорожки, чтобы дать возможность пройти группе студентов, и устало поглядел на Грегга, пристроившегося рядом. Тот хотел что-то сказать, что не решался. Оба помолчали.

– Я думаю, тебе нужно успокоиться, Пол. Просто подумай, что это…

Но Пол прервал слова друга взмахом руки. Он не хотел больше возвращаться к этому разговору, так как одна только мысль о подобной затее повергала его в шок. Единственной причиной, по которой Гудвин всё ещё не ушел, была вера в то, что к Греггу вернется разум.

– Пол, пойми, такой опыт пойдет нам только на пользу… – сказал, наконец, Грегг, и, снова увидев возмущенный взгляд друга, поправил себя: – Я имею ввиду, опыт исследования, осмотра, который мы будем проводить.

– Первые мною исследуемые люди находились в морге. И я больше всего не понимаю, почему и сейчас нельзя провести практику как обычно все это делали.

– Ты же сам слышал, профессор сказал, что это особый случай, и в морге сейчас нет подходящего экземпляра для обследования.

– Грегг, Грегг, хватит. Я не стану тебя слушать, можешь не распекаться, – не найдя в глазах друга поддержки, Гудвин закончил: – Увидимся завтра, Грегг. Надеюсь, ты одумаешься.

– Пол, я прошу тебя, не отказывайся, – не отступал Аткинсон, схватив друга за локоть. – Хотя бы ради меня, ради нашей дружбы. Для меня очень важно не опуститься в глазах преподавателей, а если я откажусь, это будет значить конец того, к чему я стремился все эти годы обучения здесь. Пожалуйста. Пол, мне без тебя просто не справиться.

Гудвин молчал. Аткинсон продолжил:

– Я знаю, что профессор Хованьский не самый хороший человек, я знаю, что о нём говорят, но я не могу потерять практику в его лаборатории, что непременно произойдет, если я не выполню его поручения. Помоги мне, прошу, это последнее, о чем я попрошу тебя!

– Тогда это последнее, с чем я тебе помогу, – отстраненно произнес Пол, после минутного молчания. – Как долго идти до кладбища?

– Часа полтора, не меньше. И если мы хотим успеть на погребение, то нужно спешить. Так ты согласен?

– Нет… не согласен, – сказал Пол и, не ожидая понимая от Грегга, поспешил прямиком туда, куда бы он меньше всего хотел попасть.

Кладбище Гринвуд не было кладбищем в прямом смысле этого слова. Оно, конечно, служило последним прибежищем для умерших, и похороны были частым делом здесь, но его создатели сделали всё, чтобы огромные зеленые массы деревьев и кустарников, извилистые дорожки, лужайки перед могилами, прудик, небольшие каменные мостики, помогавшие преодолеть узкие ручейки, стали излюбленным местом горожан для прогулок и скрыли прямое назначение этого места. Кладбище казалось скорее парком, в котором часто попадались каменные плиты, теряющиеся под сетью дорожек и ручьев. Чувства Пола смешались; для него чуждо было такое неподдающееся разуму явление, как кладбище-парк. Заходя сюда, не обязательно было кого-то оплакивать и с отрешенным взглядом стоять у могилы умершего. Даже сейчас по тропинкам бродили, смеясь, люди, хотя неподалеку от них проходили чьи-то похороны.

– Успели! Толпа ещё не разошлась! – улыбнувшись, слегка восторженно произнес Грегг. – Теперь не придется самим искать могилу по всему кладбищу.

Двое студентов направились к месту захоронения, где собралось достаточно много народа. Пока они подходили, Пол заметил, на каком красивом участке хоронили неизвестного человека. Могила находилась перед невысоким, но крутым склоном, полностью поросшим ровной зеленой травой, и словно могучая стена, возвышавшимся на заднем фоне могилы. Пышный кустарник, окружал место захоронения с трех сторон, отчего показался Полу своеобразным забором, который готовился украшать могилу и защищать её от ветров. Это место было словно специально подготовлено для лежащего в гробу, что немало удивило Гудвина; чтобы хоть как-то ответить себе на вопрос, зачем нужно было высаживать эти кусты, он оглянулся по сторонам, и только тогда заметил, что подобные насаждения росли вдоль всего пригорка, и кое-где уже возвышались надгробия, другие места ещё пустовали.

– Здесь все так необычно сделано… Мы на похороны к президенту пришли? – спросил скорее самого себя, чем Аткинсона Пол. Молодые люди стали пробираться в толпу народа, схватывая обрывки разговоров об упокоившим свою душу человеке.

– Я никогда не могла представить, что такое может случиться с Виктором, – послышались слова пожилой женщины, вытирающей платком влажные от слез глаза. Мужчина, стоявший рядом, тяжело произнес:

– Согласен с вами! Мистер Лонгман был не из тех, кто бы мог напиться до беспамятства и покончить с собой.

Студенты подошли так близко, что смогли разглядеть, на какую глубину опущен гроб, Пол даже заметил, что крышка гроба, вырезанная в виде тела человека, держащего в руках карандаш с блокнотом, двумя мощными замками была прикреплена к ящику, в котором лежал покойный. Мысленно выругавшись, Гудвин продолжил рассматривать место погребения.

– Два замка; нам придется попотеть, – у самого уха Пола прошептал Грегг, тоже внимательно наблюдавший за происходящим. – Хорошо ещё, что могила находиться не в центре парка, не то бы мы даже в две ночи не отыскали её.

– Расскажи об этом погромче, я думаю, тебя поддержат те, кто хочет побыстрее отсюда уйти.

Грегг понял упрек друга и замолчал, прислушиваясь к голосам людей, стоявших позади них.

– Бедняжка, она же совсем убита горем, – грустно произнесла какая-то женщина.

– Ещё бы… насколько я знаю, она была единственным близким родственником Виктора, племянница или внучка, я не помню точно. Кэтрин, может быть, пойдем отсюда, посмотри на себя, ты совсем бледная!

– Нет… нет, дорогой, всё хорошо, давай дождемся конца молитвы, а потом пойдем, вместе… – не дослушав слова женщины, Гудвин стал искать глазами девушку, о которой говорили. Она стояла напротив него, вся в черном, сложив руки на груди и едва слышно плача. Приятная внешность молодой девушки сейчас была скрыта горем, надолго посетившим её. Несомненно, это она была близкой родственницей умершего. Её бледное осунувшееся лицо отчетливо говорило, как много страданий перенесла девушка в последнее время. Слезы капали из её глаз, тонкая полоска бледных губ всё время подрагивала. Было видно, как в тщетных попытках девушка пытается скрыть свою боль, как старается держать себя в руках и не плакать, но ей было очень тяжело это делать. Полу на секунду пришло в голову, что создатели этого кладбища никогда никого не теряли, иначе бы поняли всю бессмысленность идеи сделать из обители страданий уголок для прогулок и отдыха. Ещё раз посмотрев на девушку, которой удалось немного успокоиться, слушая молитву пастора, Гудвин стал пробираться сквозь толпу провожающих, подальше от слез и праведных речей. Ему вдруг отчетливо вспомнились похороны матери, прошедшие несколько месяцев назад, слезы сестры, которая ещё три недели не могла прийти в себя после потери, и молчаливое отстраненное выражение лица их отца, потерявшего часть себя.

– Я не могу этого сделать! – с болью в голосе произнес Пол, отведя Грегга в сторону от собравшейся толпы. – Это низко. Ты видел ту девчонку? Она же не простит мне этого! Я не могу сделать ей ещё больнее! Я очень хорошо её понимаю! Нет! Не могу!

Кто-то из края толпы тревожно и с упреком посмотрел на нарушителей тишины, которая могла законно прерываться лишь шарканьем лопат о влажную землю и слезами утраты. Уверенно взглянув на друга, Грегг, тихо запротестовал: – Ты что, Пол! Подумаешь, девчонка! Ей завтра же станет всё равно на своего… кто он ей там! А он… он сможет послужить нам!

Пол немного помолчал, затем сказал с досадой:

– Ты не хочешь понять, Грегг! Поставь себя на её место и представь, чтобы чувствовал ты, если бы могилу твоего отца или матери раскопали бы сразу после погребения. Да не важно, пусть хоть через год. Да когда угодно! Чтобы ты чувствовал?

– Пол, пожалуйста, говори тише! Мы уже сделали половину работы. Дело за малым! Нам теперь нужно определиться, с какой стороны забраться на кладбище, договориться о встрече и, считай, дело сделано! Ты видел, что у входа постоянно трутся рабочие, они делают ворота, и я полагаю, ночью эти ворота охраняет сторож. Так что заходить нам лучше подальше от тех мест.

Гудвин ничего не ответил; взглянув издали ещё раз на девушку, закрывшую лицо руками и громко заплакавшую по окончании погребения, он обреченно покачал головой и зашагал прочь от места похорон, чтобы не видеть больше этих ужасных мук и не чувствовать все усиливающихся угрызений совести.

– Я считаю, лучше всего перебраться через… – оборвал себя Грегг, когда они поравнялись с пожилой парой, неспешно шагавшей по парку и, лишь когда дорожка свернула и они оказались одни, продолжил: – Наверное, присматривают себе место.

По раздражительному взгляду Гудвина, Грегг понял, что это была очень неудачная шутка.

– Я… я просто хотел сказать, что считаю, нужно перебираться через забор, в месте, ближе всего расположенном от могилы, – оправдываясь, стал объяснять свой план Грегг.

– Вижу, прогулка по кладбищу вдохновляет тебя на банальные идеи!? – грубо заметил Гудвин. Энтузиазм Грегга как рукой сняло.

– Нет, в общем… – нерешительно ответил тот. – У тебя есть другое предложение?

– Нет, но давай всё же обойдем кладбище и посмотрим, что к чему.

Обогнув по периметру кладбище, студенты остановились примерно там, где хотел перебираться Аткинсон. Расстояние от могилы до заборчика, высотой чуть больше метра, оказалось гораздо больше, чем предполагали студенты. Но Грегга, казалось, это нисколько не беспокоило; он спокойно и не спеша разглядывал улицу, лежащую через дорогу от кладбища, запоминая ориентиры, чтобы ночью не заблудиться. Пол же отстраненно смотрел на друга, не замечая того, что тот делает. Гудвин никогда не страдал от отсутствия силы духа или терпения, но он не мог заставить себя думать о предстоящей ночной работе, так как знал, что тогда его никто не сможет заставить сделать то, о чем его так уговаривал Аткинсон. Закончив осмотр ограждения, запомнив место, которое ночью должно оказаться входом на кладбище и, договорившись об инструментах (Грегг должен был принести их из школы, где собирался пробыть до позднего вечера), молодые люди сухо попрощались. Остаток для Пол провел в жутких терзаниях.

Вечер выдался спокойный, безветренный. Солнце уже зашло, чем обрадовало большинство влюбленных парочек, ищущих уединения в вечерней мгле. Остальных же людей становилось всё меньше; рабочие, трудившиеся над воротами кладбища, убирали свой инструмент и, в очередной раз, посмотрев на своё детище, шли отдыхать, зная, что завтра у них будет много работы. Люди, деревья, дороги – всё приобретало один и тот же цвет. Всех накрывала завеса ночи. Во многих окнах ближайших к кладбищу домов загорались свечи или керосиновые лампы. Их не хватало, чтобы осветить хотя бы несколько метров вокруг дома, не говоря уже о дороге и улице, на которой в ту пору ещё не были установлены газовые фонари.

Грегг мог бы спокойно пройти посередине дороги, оставшись при этом никем не замеченным, но от сильного волнения, он не рискнул сделать этого и подкрался к назначенному месту через задворки домов, расположенных на улице, которая днем была выбрана ориентиром. Потоптавшись немного у ограды, парень испугался, что его фигура ночью рядом с кладбищем может выглядеть подозрительно, поэтому перебежал через дорогу, идущую вдоль кладбища, к домам, и стал ждать Пола у одного из маленьких ветхих строений, где ему было не так страшно.

Но если бы его сейчас кто-то увидел, то, несомненно, принял бы за вора, следящего за улицей, пока его напарник крадет ценные вещи из дома, так сильно Грегг нервничал. Он шагал взад-вперед, постоянно поправлял свои очки, то складывая руки на груди, то засовывая их в карманы брюк. Время шло, Пол не приходил, что ещё больше волновало молодого человека; у него даже появились мысли о том, чтобы убежать отсюда. Наконец, он услышал чьи-то шаги. Да, это был Гудвин, его походку Грегг узнал даже в сгустившейся тьме. Пол всегда ходил очень быстро, отчего его тело было больше обычного наклонено вперед, а руки совершали более резкие взмахи; объяснял Пол свою манеру передвигаться перенятой от отца привычкой, который всегда куда-то торопился. Грегг тут же направился навстречу Гудвину, и когда они подошли друг к другу, Пол оглядел друга, и недовольно спросил:

– А где инструменты?

– Пол, я не понимаю, что могло произойти, но кладовая с инструментами была закрыта… Ключа нигде не было. Я, как всегда, остался в лаборатории до вечера, а потом пошел на нижние этажи. Я…я не знаю, профессор говорил, что он оставит открытой комнату с инструментами, но та была заперта, – повторившись, промычал Грегг в своё оправдание. От волнения он снова поправил очки, хотя те этого не требовали.

– Почему я не удивлен! – посмотрев по сторонам, спокойно заметил Гудвин. – Дав нам такое задание, Хованьский просто не мог забыть своих слов. Тебе не кажется это странным? Может, плюнем на профессора с его мертвецами? Я не записывался в сводники.

Казалось, Аткинсон будто потерял способность здраво мыслить. Он не мог понять, шутит Пол или нет. В очередной раз сложив на груди руки, Грегг поинтересовался:

– Ну, и… что будем делать?

Пол снова огляделся, надеясь, что это ему поможет ответить на вопрос товарища.

– Пойдем к воротам. Может строители не унесли инструменты… – неуверенно произнес он.

– Там наверняка охранник…

– Тогда по домам!

– Нет, нет, это исключено!

Полу нечего было ответить, он лишь усмехнулся, отвернувшись от друга. Быстрым шагом парень направился в сторону главного входа. Грегг засеменил вслед. Довольно долго они брели вдоль забора. Последние метры до главных ворот им пришлось преодолевать ползком. Насыпь земли на их пути послужила отличным укрытием от ненужных глаз, хотя становилось все темнее, и можно было не бояться быть замеченными. Газовыми горелками освещалось лишь небольшое пространство у входа в невысокую башню, соединенную с воротами. Башня должна была служить украшением парка. Тусклый свет не давал понять, оставлены ли где-нибудь поблизости инструменты. За воротами мирно ждал утра едва видимый подъемный кран, рядом неподалеку от него лежала груда камней.

– Я ничего не вижу! И мне кажется, здесь нет инструментов, – вглядываясь перед собой, прошептал Пол.

– Сторож, наверняка, внутри. Нужно его выгнать оттуда, чтобы можно было поискать инструменты в их коморке, – ответил Грегг Полу, и, указав на кран, добавил: – Я забегу за кран. И попробую вывести охранника из башни, а ты найди лопаты.

Гудвин с удивлением посмотрел на друга – он явно не ожидал от своего напарника такой прыти.

– Грегг, а ты сможешь увидеть что-нибудь в темноте с твоим зрением?

– Твои шутки, Пол, сейчас совсем не уместны, я всё обдумал, и пришел к выводу, что лучше смогу справиться с этой работой, чем с проникновением внутрь, – прошипел через плечо Аткинсон, огибая насыпь земли.

Полу показалась эта идея вполне осуществимой и недолго думая, он стал подходить к недостроенному зданию, стараясь вжаться как можно сильнее в забор, чтобы не быть замеченным, если кто-нибудь выйдет наружу. Его товарищ, осторожно, пытаясь не попасть на свет, перебежал через дорогу и, подойдя к крану, взобрался на его помост. Клочки освещения, которые долетали сюда, помогли найти рычаги управления, и студент надавил на один из них. Ничего не произошло. Он подергал второй – то же самое. Поправив очки, он ещё раз подал вперед первый рычаг. Всё та же долгая тишина. Выяснять причину неработоспособности крана у него не было времени. Краем глаза Грегг заметил движение рядом с дверью; это Пол делал ему отмашки к началу действий. Медлить было нельзя; Грегг спрыгнул с крана, сделал несколько шагов к груде камней, и стал шарить рукой по их граням. Найдя несколько небольших кусочков бетона и камня – это заняло у него приличное количество времени – он хотел их уже бросить в запертую дверь, но не успел – не дождавшись друга, Пол сильно постучал в дверь, и мигом спрятался за стеной башни. На мгновение Грегга охватила обида за нетерпение друга, но он проглотил её, обвинив себя в нерасторопности, и стал ждать, когда выйдет охранник. Ожидание заняло не больше десяти секунд. Едва Гудвин успел скрыться из виду, как дверь открылась, и оттуда вышел немолодой мужчина в робе охранника и с дубинкой в руке. Бросив отсутствующий взгляд на следы строительства, посмотрев по сторонам и ничего не заметив, он покрутил рукой свои усы, развернулся, и уже было зашел обратно, как о стену над его головой ударился камень, и отлетел ему в лицо.

– Ай… – крикнул он, схватившись рукой за щеку. Быстро развернувшись, он ещё раз оглядел всё вокруг, и, обратившись к кому-то внутри, зло крикнул: – Милнер, тут какие-то подростки, я пойду их прогоню, а ты будь начеку, да смотри не усни. Слышишь там!!! – И если он кого-то и напугал своим гневным рыком, то уж точно не своего напарника. Лишь невнятное бормотание было ответом на его крики.

– Ай, как же больно. Подонки, только попадитесь мне! Я уши вам поотрываю! – загрохотал охранник, направившись в сторону, откуда, на его взгляд, прилетел камень. И уже более тихо запричитал: – Уволюсь к чертям! Не хватало мне ещё ночью по кладбищу бродить! Надо было слушать Мардж. А ещё этот пьяница! Нет, точно уволюсь.

Пол не преминул воспользоваться отсутствием сторожа и прошмыгнул к двери. Она на его счастье оказалась приоткрыта, и он заглянул внутрь. Длинный узкий коридорчик почти не был освещен, но видно было, что он заканчивался дверью, за которой, как подумал Гудвин, сидит второй сторож. Он обернулся – усатого не было видно, и, надеясь на то, что Грегг его сможет подольше отвлечь, Пол вошел в помещение. Ему в глаза бросилось темное пятно двери слева в конце коридора, которую в первые секунды он не приметил. Что-то ему подсказывало, что инструменты искать нужно там, и когда дверь покорно открылась, Пол немного удивился, что её не заперли на замок. Протиснувшись внутрь комнаты, парень стал искать инструменты; быстро обшарив руками первые две стены, он нашел то, что искал, и, схватив в руки две лопаты и тяжелую металлическую палку, вышел из комнаты обратно в коридор. Длинные черенки инструментов мешали двигаться быстро и тихо, отчего Гудвину, чтобы добраться до выхода пришлось остановиться два раза и удобнее перехватить руками лопаты. Выходя из башни, он наткнулся на отчего-то взбешенного сторожа. Тот первый понял, что к чему, и быстро потянулся рукой к дубинке, но тут же упал, будто потерял под ногами землю, а Грегг, стоящий за ним, трясясь от волнения, поправлял очки, и держал в руках большой камень.

– Он… он жив? Пол, он жив? Я же не хотел? Я же, я… думал, что он тебя…

– Тихо ты! Давай его оттащим в тень! – потребовал Гудвин, отложив в сторону инструменты. В ту минуту Пол засомневался, что Грегг является хорошим помощником в такого рода делах. Сейчас он скорее был похож на ноющую обузу.

– Очухается, нужно спешить! – прошептал Пол, убедившись, что охранник всего лишь без сознания. Грегг побежал первый, забыв, что его товарищу приходилось тащить две лопаты и лом; остановившись, он быстро вернулся, взял один инструмент и, стыдясь своего суматошного страха, поплелся за Полом. Они шли быстро и не разговаривали. Без освещения поиск могилы занял у них достаточно времени. Наконец, они приступили к работе. Пол начал копать первый, он постоянно оглядывался по сторонам, хотя за обстановкой всё время следил Грегг. Могильной плиты ещё не было, да и земля не усела, поэтому копать было легко. Пару раз они прекращали раскопки и прятались в ближайших кустах, слыша вдали какие-то голоса. В это время Грегг причитал: – Надо было и второго оглушить, теперь нас найдут.

– Отчего же сразу не убить обоих, – пытаясь успокоить Аткинсона, шутил Пол, и как только всё стихало, они вновь принимались за работу. В свою очередную смену Грегг попал лопатой по крышке гроба.

– Есть! – чуть ли не закричал он от радости.

Пол спрыгнул в яму и начал стучать по гробу ногами. Глухой звук был самым счастливым для него в тот момент. Посмотрев на Грегга с улыбкой, потому что не улыбнуться в тот момент нельзя было, Гудвин схватил свою лопату, и вместе они завершили дело.

– Будем поднимать гроб? – спросил неуверенно Грегг, осматривая его со всех сторон.

– Нет, надо открыть крышку и достать тело, – говоря это, Гудвин потянулся за ломом и стал бить по замку.

– Стой, стой, стой, – испуганный Грегг схватил его за руки и тихо проговорил: – Это не очень хорошая идея. Слишком громко.

– Просто не останавливай меня, и мы скоро отсюда уберемся! – с этими словами Пол вставил металлический стержень в замок и надавил на него. Сухой треск дерева успокоил обоих.

– Грегг, помоги.

Тот взялся обеими руками за лом, и они сделали ещё одну попытку; дерево вновь затрещало и, наконец, поддалось – замок был сорван вместе с куском крышки. Та же участь постигла и второй замок. Всё, что смогли они разглядеть в темноте, открыв крышку – легкий мешок, в котором видимо было тело.

– Эй, вон они! Я их вижу! – закричал мужской голос неподалеку. – Стоять! Стоять, мерзавцы, я сказал! – возмущенно кричал сторож, спеша к расхитителям и поправляя свою слетающую шляпу. Это был тот несчастный, которому так не повезло при их первой встрече.

– Бери за ноги, – крикнул Пол, схватив труп в районе головы.

Выбросив тело из ямы, сокурсники вылезли сами; пару секунд, потребовавшихся на то, чтобы подняться во весь рост, не позволили Полу отреагировать на резкий удар дубинкой в бок. Вскрикнув, он схватился за ушибленное место и, заметив краем глаза, как сторож делает очередной замах, успел увернуться от второго удара. Разрезая воздух, дубинка пролетела рядом с лицом Пола и, может быть, полетела бы в обратную сторону, если бы не Грегг; схватив лопату, он, что было мочи, ударил рукояткой по спине сторожа. Тот, охнув, упал, наверняка снова проклиная про себя и Грегга и свою работу.

Пол быстро пришел в себя; держась за больной бок, он наклонился к мешку с трупом.

– Грегг, помоги мне! Нужно скорее уходить!

Они подняли тело и забросили его на плечо Пола. Зашатавшись от тяжести мертвого груза, Гудвин чуть было не упал, но поддерживаемый товарищем, быстрым шагом направился к забору.

– Думаю, если он тебя ещё раз встретит, то ни за что не повернется к тебе спиной!

– Ты о ком?

– О стороже! А как ты думаешь, он запомнил твоё лицо?!

– Пол, это не смешно! Ты, правда, считаешь, что…

– Не бери в голову, лучше следи за дорогой. Стой, поправь тело! Да, вот так! Побольше вперед подай. Хорошо, а то я едва не выронил его.

Обогнув склон – с телом подниматься на него не было возможности – они услышали крики и ругательства у места событий. Грегг испугался, что их заметили и сейчас догонят и, придерживая Пола, заговорил:

– Надо было тебя послушать, это была не очень хорошая идея… Если нас поймают, моей учебе, а значит и карьере, конец.

– Как много причин для наступления твоего конца! – вспомнив утренний разговор, пропыхтел под тяжестью груза Пол.

– Мама не переживет, если меня посадят в тюрьму. Она так мечтала, что сможет приходить ко мне в кабинет, где я буду осматривать её больные ноги. Где же этот забор!

– Если ты выдашь им Хованьского, тебе, наверняка, дадут условный срок! Хотя мне кажется, профессора посадить не смогут… и тогда… тогда, он очень постарается, чтобы ты не доучился в школе.

– Пол! – едва ли не подпрыгнув на ходу, крикнул Грегг.

– Что? Мы уже практически выбрались! У меня болит бок, а на плече я несу мертвеца! И, по-твоему, я не должен шутить!? Извини, Грегг… ух… но если я тоже стану причитать, далеко мы не уйдем! – он немного помолчал. – Тяжело всем. Ты не представляешь, как тяжело сейчас мне, ведь мои мечты о карьере, с Хованьским становятся совсем эфемерными, к тому же у меня нет матери, которая будет оплакивать мою неудачу, а более того! Стой! Секунду передохнем! А более того, я пренебрег всеми своими убеждениями и принципами, чтобы помочь тебе, хотя чувствую, мое самаритянство дорого мне обойдется. А может мне должно быть легче, ведь если я попадусь, то переживать будет не о чем! Я-то теряю не так много, как ты! В общем, хватит, Грегг, у меня нет сил тебя успокаивать! Перелезай через забор, я тебе подам тело.

Греггу вдруг сделалось снова стыдно; он вспомнил о том, как недавно сам уговаривал Пола выполнить задание профессора. Не говоря больше ни слова, студент быстро перебрался на противоположную сторону забора и, протянув руки, перехватил мешок с трупом.

– Итак! Давайте определим, какие повреждения мы наблюдаем на теле данного объекта! – с улыбкой обратился к окружившим его студентам мужчина средних лет с немного нервным, постоянно бегающим взглядом, отчего каждому из присутствующих казалось, что этот взгляд направлен именно на него. Небольшие размеры лаборатории, где с двух сторон от длинного стола, за которым часто проводились практические работы, столпились студенты-медики, лишали их всякой возможности спрятаться от этого взгляда, а, следовательно, и от вопросов со стороны профессора, который может быть поэтому решил не проводить занятие в лекционной аудитории. Внешний вид мужчины открыто говорил о том, что он ведет долгую холостяцкую жизнь. Его маленькое безволосое лицо отливало жирным блеском, равно как и лоснящиеся, кучерявые волосы; создавалось такое впечатление, что он никогда за собой не следит, не умывается и не моет голову. Желтые зубы и кривая его улыбка многих отталкивали, но, тем не менее, профессор умел притягивать к себе людей, более того, у многих он вызывал уважение. Конечно, его уму можно было позавидовать и, именно поэтому он постоянно окружал себя студентами и преподавателями. Но всё-таки профессор был гнилым человеком, чего не мог заметить только тот, кто с ним не был знаком. Своенравность, доведенный до высшей степени эгоизм, частое неуважительное отношение к студентам, жуткий консерватизм, пренебрежение к любым словам, которые произнес не он сам – такого профессора особенно хорошо знали те студенты, которые хотя бы раз пытались не согласиться с Хованьским. Гудвин же, в этом плане был в авангарде, можно даже сказать, без лошади опережал тех, кто был верхом на скакунах. Иногда, имея хорошее настроение, профессор мог преобразиться во что-то спокойное и улыбающееся, но, и это спокойное и улыбающееся всегда сопровождалось язвительными насмешками, упреками, а то и вовсе откровенными издевательствами над окружающими, хотя последние и должны были воспринимать их, как комплимент в свой адрес, ведь хорошее настроение у профессора бывало не каждый день. Пол так делать не мог; он почти сразу, как только они познакомились, понял, что не сумеет поладить с таким скользким человеком, жалкий внешний вид которого скрывал в себе много более страшное существо.

Профессор Хованьский стоял над телом пожилого человека, который умер, как утверждал сам преподаватель, от многочисленных переломов, не совместимых с жизнью, после падения под поезд. Белый халат, надетый на профессора, был ему велик, и широкие рукава постоянно терлись о мертвое тело. Но Хованьский этого не замечал; он, то опускался к трупу и на несколько минут уходил в себя, внимательно разглядывая раны умершего, то поднимая голову, спрашивал у одного из своих студентов его мнения по какому-либо вопросу.

Собравшаяся группа студентов уже неоднократно встречалась с покойниками, и этот очередной раз не вызвал у медиков каких-либо новых эмоций, лишь различную степень отвращения к трупу, отчего, как и всегда, желание изучать раны на теле мертвеца у многих сильно упало.

Позади всех, подпирая длинный шкаф с колбами, наполненными жидкостями разного цвета, стоял грузный профессор Монсон, лысину которого часто покрывали капельки пота. С тех пор, как профессор занял должность первого помощника ректора, он стал отвечать за финансовые вопросы школы, а так же контролировать всю бюрократическую машину учебного заведения, к концу каждого года обучения отвлекаясь на вопросы трудоустройства студентов, при этом полностью отойдя от преподавания дисциплин. Но иногда Монсон захаживал на занятия к коллегам, пугая студентов своим присутствием, хотя единственное, зачем профессор это делал, было желание успокоить свою совесть, которая говорила ему, что занятия бумажной волокитой, в отличие от обучения молодых людей, убивают в нем уважение к самому себе. Сейчас Монсон молча наблюдал за практикой студентов, быть может что-то отмечая в своей голове. Будущие врачи заметно волновались в присутствии этого человека.

– А если быть более конкретным, давайте выявим причину смерти этого… уже далеко не молодого мужчины. Мистер Роджерс, что вы можете, глядя на труп, сказать нам?

Роджерс только виновато покачал головой – он никогда не участвовал в подобный практических занятиях, так как считал, что тело умершего человека должно как можно быстрее быть предано земле, а не служить предметом исследований. Но и ни одной практики Роджерс не пропускал, так как серьезно связывал свое будущее с врачебной деятельностью и боялся упустить что-либо важное, молясь лишь о том, чтобы он как можно реже в будущем сталкивался с подобными процедурами. Вообще, Роджерс через несколько лет видел себя заместителем главного врача любой подходящей для него больницы, понимая, что марать руки в крови ему не нужно будет, да и ответственность за разного рода проблемы больницы будет лежать не на нем. Хованьский, зная мнение своего студента в этом вопросе, не упускал случая едко съязвить.

– Мистер Роджерс, я часто думаю, что вам бы стоило скинуть халат врача и облачиться в сутану. Уверен, прихожане бы вас очень уважали за вашу чрезмерную преданность Богу. Ну, пусть будет так… мистер Эванс, что вы думаете о характере повреждения грудной клетки?

Высокий худой парень, который первый раз видел настолько изувеченное тело, услышав своё имя, не сразу смог сообразить, что обращаются к нему. По выражению лица студента отчетливо можно было понять, насколько сильно в нем было желание убраться из лаборатории. Он был одним из самых слабых студентов в группе, полностью лишенный какого-либо самоуважения, отчего Хованьский старался унизить Эванса, едва ли не чаще, чем Роджерса. Вообще, лентяев и недотеп было очень мало как на курсе, так и во всей школе, но Даррен Эванс был как раз из тех, кто не был предназначен для занятия врачебной деятельностью.

– Профессор… – он сглотнул. – Я думаю… мне кажется, что… Ребра проломлены в одном месте, будто их вдавил туда кто-то, чего, мне кажется, не должно быть, если человека сбивает поезд. То есть я хочу сказать, что это слишком локальное повреждение для упавшего под поезд человека, – слова студента звучали взволнованно и отрывисто, и, если бы парня окружали не понимающие его люди, а обыватели, то наверняка не поверили бы ему.

Профессор удивился ответу молодого человека, но тут же с улыбкой заметил.

– Хорошая версия. Спасибо, мистер Эванс. Вот, мистер Роджерс, смотрите, порой даже самые бездарные люди способны выражать умные мысли.

За спинами студентов послышался кашель профессора Монсона. Хованьский не обратил на замечание помощника ректора никакого внимания и продолжил с легкой улыбкой.

– А что думает наш умный друг, Аткинсон?

Грегг протиснулся немного поближе, для чего ему пришлось оттолкнуть в сторону двух сокурсников, широкие спины которых закрывали ему весь обзор. Уставившись на мертвеца горящими от желания раскрыть тайну смерти глазами, он внимательно оглядел труп. По лицу студента невозможно было сказать, что ночью он испытал сильнейший страх, так светилось его лицо от чувства собственного превосходства над остальными студентами и от уверенности в том, что он обязательно даст верный ответ.

– Мое мнение таково, профессор, – Грегг поправил очки и с таким видом, будто читает доклад о своем научном открытии перед огромной аудиторией, проговорил: – Мне трудно определить, для этого нужно было бы осмотреть внутренние органы, но мне кажется, что серьезными заболеваниями он не страдал. По виду кожи этого мужчины я бы сказал, что для своего возраста он очень даже был здоров. Для того, чтобы продолжить, я подробнее опишу повреждения, найденные нами на его теле. На голове, справа от затылка, след от удара. Или даже от нескольких ударов. Предмет, которым были нанесены удары, представлял собой нечто круглое. И тяжелое. Посмотрите, форма вмятины без каких-либо зазубрин или неровностей. Если бы он ударился о рельсы, мы бы не видели такой картины. А уж, если бы его голова попала под поезд, думаю…

– У нас с воображением всё в порядке, Аткинсон. Хватит уже! Профессор, разрешите мне высказать свои мысли? – громко поинтересовался Конол, невысокий коренастый парень, изучение медицины которым закончилось на втором году обучения, когда он, войдя в группу иммигрантов из Ирландии, откуда сам был родом, стал зарабатывать на жизнь мелкой торговлей и воровством на благо группы. Продолжал он учиться только из-за жалости к старой матери, которая мечтала видеть своего сына врачом.

Хованьский ничего не ответив Греггу, обратился к этому студенту.

– Попробуйте, – сказал он. Преподаватель находился в весьма возбужденном настроении, но совсем не от ответов студентов, как показалось Полу. Гудвин, внимательно следивший за происходящим, подумал, что профессору наплевать на ответы медиков, а причина его радости скрывалась в чем-то неведомом для него.

– Спасибо. Мой…

– Подождите, профессор, я же ничего толком не сказал! Я только начал! – Грегг удивленно переводил свой взгляд то на профессора, то на сокурсника.

– Аткинсон, ты здесь ни один, мы тоже можем похвастаться своими знаниями! – быстро вышел из себя ирландец. Ища помощи, Грегг уставился на Хованьского, но тому ничего не пришлось отвечать, так как Конол быстро продолжил:

– Мой покойный папаша скончался на собственной конюшне от удара лошади. Её копыто прилетело ровно в грудь отцу, отчего у того повредились легкие, и уже через три дня я с ним прощался на кладбище. Я видел его грудь после удара, и скажу вам, что у этого человека примерно такая же по глубине вмятина.

Ответ студента не нес с собой никакой информационной нагрузки, но Хованьский понимающе закивал головой. Затем дали свои ответы ещё несколько студентов. Гудвин стоял напротив профессора, не первый раз оглядывая мертвое тело. Он несколько раз хотел отметить характеры ранений, но профессор будто бы специально его не замечал, давая возможность отвечать любому, кроме Пола. Студента это злило, как злило и непонимание странной хитрой радости профессора, явно не связанной с занятием. Гудвин уже было открыл рот, чтобы высказать свои предположения о насильственной смерти мужчины, когда Хованьский вновь заговорил:

– Итак, что же у нас есть?! Сарит, ты ничего не хочешь сказать?

Молодой человек со взглядом, чем-то напоминающим взгляд преподавателя, другого сходства в них не было, подался вперед. Ничего необычного в этом студенте не было: среднего роста парень, с симпатичным лицом, и весьма узким кругозором. Он, возможно, до конца обучения оставался бы незамеченным никем, если бы не одно обстоятельство, благодаря которому Сарита Уолсена знала вся школа – он был сыном профессора. Гудвин, то ли от нелюбви к профессору, то ли от чрезмерной фантазии, нашел в сокурснике точную копию отца. Так или иначе, но во взгляде Сарита, по мнению Пола, точно был скопирован хищнический и надменный взгляд профессора. Сарит заговорил, и слова его были настолько уверенными, будто он точно знал причину смерти старика:

– Этот человек умер не той смертью, о которой сказал профессор. Я думаю, его убили.

Все посмотрели на Уолсена с удивлением; некоторые почувствовали зависть к Сариту, который первым произнес давно витавшую в воздухе мысль. Пол был уверен, что студенты давно уже думали об этом, просто боялись предложить подобную версию смерти. Всё-таки, не каждый день обследуешь убитого кем-то человека, и мысли о насильственном лишении жизни невольно пугают тех, кто занимается осмотром. Сарит продолжил:

– Убили чем-то очень тяжелым с закругленным концом, как и сказал Аткинсон. Ему наносили множество ударов в грудь, в голову и в живот. Помимо этого я увидел, что у трупа переломаны пальцы на левой руке. Посмотрите! – кивнул он в направлении бледной конечности и ловко поднял левую руку мертвеца на всеобщее обозрение.

– Пальцы сломаны именно по фалангам, что говорит не о случайности переломов. Все, наверное, увидели, что нижняя челюсть немного смещена от центра вправо. Я думаю, что этому послужил удар в район височной кости, где видна едва заметная вмятина. Видимо удар пришелся в место соединения основания черепа с челюстью, от чего повредился сустав и та отошла в сторону.

Грегг, внимательно рассматривающий голову мертвого человека, вдруг схватился за свою, и тихо пробормотал: – Как же я сам не заметил… ммм…

– Так же у убитого переломана ключица, что очень легко увидеть, даже не прикасаясь к нему, если только немного изменить угол обзора. Здесь я не могу точно сказать, что послужило причиной этой травмы, может его ударили, может, он упал, ударившись о рельсы, и именно тогда ключица сломалась.

Эванс с отвращением отвернулся и вышел из лаборатории.

– Я не раз говорил, что мистер Эванс никогда не был годен для занятий с отработанным материалом, – прокомментировал слабохарактерность студента Хованьский. Помолчав некоторое время, Сарит закончил с некоторым превосходством в голосе.

– В добавление, могу только повторить слова столь чувствительного Эванса, о том, что если бы этого человека сбил поезд, вряд ли бы его тело настолько хорошо сохранилось.

Профессор Монсон, очевидно, восхищенный ответом студента, одобрительно закивал головой. «Только и умеешь, что повторять чужие слова» – подумал Пол. Заносчивость Уолсена его раздражала, и Гудвин был более чем уверен, что Сарит не мог сам дойти до таких заключений; мысль о том, что ему всё рассказал профессор, привела парня в бешенство.

– Прекрасные выводы, на мой взгляд, – сказал Хованьский, улыбнулся и повторил: – Достойный ответ. А теперь, давайте займемся вскрытием, и посмотрим, найдем ли мы внутри этого человека подтверждение выдвинутой гипотезе.

Подтверждение нашлось быстро. Пол даже подумал, что патологоанатом, занимавшийся стариком, весьма искусный человек, раз он смог привести тело в полный порядок. Потому что внутренности мужчины кричали о том, как много они получили увечий и травм. Если бы к мертвому человеку была применима фраза «живого места не осталось», именно её бы произнесли все, кто был на занятии, хотя справедливости ради нужно отметить, что если бы человека сбил поезд, картина была более ужасающей.

– Ну, что ж! – решил подвести итог профессор после часового осмотра внутренних органов старика. – Думаю, все со мной согласятся, что этого человека действительно не сбивал поезд; мужчину жестоко убили. Так что, я могу поздравить вас всех, в особенности тех, кто выдвинул правильную версию.

Некоторые студенты до сих не пришли в себя после увиденного, поэтому мало кто заметил профессорское «в особенности». Хованьский ещё раз обвел взглядом присутствующих, затем накрыл предмет исследований тканью, и громко сказал: – Раз ни у кого нет вопросов, я поздравляю вас с прекрасно проведенным обследованием тела человека и определением причины его смерти!

– Профессор, – доселе молчавший студент Барни Росс, решил задать вопрос. – А откуда у нас в школе этот труп?

Ничуть не смутившись, Хованьский произнес: – Мистер Росс, как много раз вы бывали в морге?

– Довольно много.

– Считайте, что сегодняшнее занятие было моим вам подарком, ведь вы же не будете спорить, что сегодняшняя практика была гораздо продуктивнее во всех отношениях, чем если бы занятие проходило в морге, где вы были бы один на один с мертвецом, и вас всё время торопил бы патологоанатом. На самом деле, мой хороший друг, знающий анатомию человека лучше нас всех, но долго болевший, снова начал резать людей, и оказал мне эту маленькую услугу – ради приобретения вами опыта – он позаимствовал тело этого бедняги, которое сегодня послужит ещё несколько раз объектом исследований другим группам, затем я распоряжусь, чтобы его вернули туда, где ему полагается быть. И имея тело, я дал вам ложную версию смерти, желая проверить, чему вы научились. Кстати, мистер Росс, вы можете остаться после занятий и до вечера исследовать тело, это так же относится и к тем, кто сегодня не успел ответить, – Росс был доволен ответом профессора.

Грегг умоляюще посмотрел на Хованьского, который не обратил на него никакого внимания, затем обернулся к Полу. Гудвин был поражен льстивостью и откровенной ложью профессора, которая буквально прилипла каждым своим словом к халатам студентов. Ему хотелось влезть в разговор, остановить эту ложь, просто плюнуть в лицо преподавателя; он ведь даже не поблагодарил Пола и Грегга за работу, которую они для него выполнили. Но Пол так ничего и не высказал Хованьскому – недостаток сил после ночной встряски, до сих пор трясущиеся руки, вопрошающий взгляд Аткинсона, и вот результат – Гудвин не произнес ни слова в течение всего занятия, хотя его мыслей хватило бы на небольшой рассказ. Возвращаясь домой, он глубоко задумался, зачем же профессору нужен этот труп, что же он замышляет.