Читать книгу Открывая глаза - Александр Сергеевич Припутнев - Страница 8

Ноябрь 1860г

– Она вас немного обманула, – засмеявшись, ответил Уолтер. Старичок был бравурен и свеж, несмотря на глубокие морщины, избороздившие его лицо и руки, настолько, что, казалось, все соки вышли из него. Но его оживленный взгляд, оптимистический голос и размашистая походка, выдавали человека, совсем ещё не уставшего от жизни. Одет он был по моде тех лет: теплое пальто ниже колен, остроносые туфли, слегка запыленные, но всё ещё отдающие магазинным блеском, невысокая шляпа, идеально подходящая к его голове и трость, так же ритмично двигавшаяся вместе с Уолтером – была бы на ней штанина, можно было бы легко подумать, что мужчина имеет три ноги.

– На самом деле, я ездил подлечиться и отдохнуть, знаете ли, возраст уже не тот, поэтому нужно изредка навещать врачей, чтобы они могли хоть что-то заработать, – он снова засмеялся, довольный своей шуткой, чем вызвал в Ханне ответную улыбку.

– И вы знаете, красавица, время, проведенное там прекрасно на меня подействовало – кстати, этот госпиталь расположен под Вашингтоном, там отличные места, отправьтесь туда, не пожалеете! – и отойдя от собеседницы, старик пару раз быстро развернулся, крутя перед собой тростью. Затем он стал танцевать на месте, приветливо улыбаясь журналистке. Ханна оценила его бойкость: – Вы прекрасно выглядите, мистер Уолтер.

– Признаю, это так! Спасибо, мисс Гудвин! – дав её свой локоть, он повел Ханну по безлюдной дороге своей небольшой фермы, куда приехала девушка, узнав, что журналист по пути домой, остановился здесь.

– Вы знаете, мисс Гудвин, я так люблю это место; здесь воздух пропитан свободой, а природа спокойно отдыхает от человеческих глупостей и пороков, – набрав полные легкие воздуха, старик затих.

– Вы поэтому не на поезде приехали? Чтобы не делать лишний крюк? Я прождала вас два часа на вокзале, надеясь, что вы прибудете вторым поездом (ведь я решила, что на первый вы не успели), но вас и там не было, – шутливо, но с толикой укора проговорила Ханна.

– Глубоко извиняюсь перед вами, если бы я знал, что меня ожидает такая прекрасная особа, обязательно сообщил бы вам о том, что я остановлюсь здесь. Но на поезде я не езжу принципиально, поэтому застать меня там вам бы вряд ли удалось, даже спустя целый день.

Брови Ханны слегка приподнялись от удивления.

– Это очень странно, ведь все, наоборот, только и думают о том, чтобы пересесть с лошади на поезд. Это же будущее! В нашей газете недавно появилась статья, в которой говорилось, что железные дороги в скором времени покроют всю страну, что людям станет намного легче и быстрее добираться из одного штата в другой.

– Да, я так понимаю ваш энтузиазм! Это действительно прекрасно, что вы с трепетом и надеждой думаете о будущем!

– А вы разве нет?

– Это будущее не для прошлого!

Девушка непонимающе посмотрела на старого мужчину.

– Мисс Гудвин, мне трудно свыкнуться с мыслью, что не лошади являются нашим главным транспортом. Они безопасны, практически не привередливы, и более того, они живые, с ними можно поговорить, если, вдруг окажешься один, всякое ведь бывает в дороге, – посмотрев на журналистку, которая с не ясным для неё самой недоверием покосилась на него, Уолтер широко улыбнулся и добавил: – Ну ладно, не смотрите на меня так, я вам всё вру! Просто я боюсь ездить на поездах. Как только я читаю в газете об очередном их столкновении, или обрушении моста, по которому проходил состав, или о разбойниках, подрывающих железнодорожные пути, сердце уходит в пятки. А мне ещё хочется пожить! Посмотрите, как здесь красиво, мисс Гудвин.

Ханна не стала спорить с Уолтером, решив, что в таком возрасте, может статься, что и она будет леденеть при виде технического прогресса. Но слова мужчины о природе она одобрила, и ненадолго забыв о своих вопросах, погрузилась в чарующие просторы местной фауны. Глубокая осень проникла во все видимые места; под ногами шелестели последние отголоски лета, в густой чаще, в толчее деревьев не осталось и следа чего-то светлого, зеленого. В небольшом пруду, у которого мирно искали скудный подножный корм лошади, даже в обеденное время вода оставалась очень холодной. Но смотря на эту природу, невозможно было сказать, что осень испортила местные пейзажи. Это даже в голову не могло прийти тому, кто хоть ненадолго проникался прелестями ещё незапятнанного человеком места. И даже то, что золотая осень уже прошла, а на кустах почти не осталось растительности, ни коем образом не ослабляло загадочности и красоты этих диких мест. Легкий ветер, оживляющий голые деревья, приятный уху шелест сухих листьев под ногами, теплый воздух, выходящий, словно пламя дракона, из ноздрей лошадей. Наступая туфлями на холодную землю и, слыша под собой особый звук… звук осени, становилось так спокойно, что Ханна искренне поблагодарила Уолтера за возможность погулять по его ферме. Ненадолго она забыла всё: шум живого города, постоянное напряжение от работы, которое не покидало её даже по ночам, прошедшие выборы, поднявшие огромный ажиотаж общественности, папа, которому становилось всё хуже.

Даже с помощью городских мальчишек она с Джерри не смогла найти Митта в тот день, отчего на следующее утро на её голове появился первый седой волос. Отец вернулся только через два дня, весь изможденный, уставший, грязный, понурый… Он извинился перед Джерри за свою глупость и, сказав, что чувствует себя нормально, отправился в комнату, спать. На вопрос, где он был и что делал, Митт ответил, что размышлял, чем ему заняться дальше. Большего от него невозможно было добиться. Ханна просила Пола поговорить с ним, но тот только отмахивался, твердя, что сделает ещё хуже. Несколько дней прошли как обычно, за исключением напряженности за столом во время ужина, когда никто не знал, о чем говорить. Но потом отец снова пропал, правда, на этот раз, только на день. Такие исчезновения повторялись ещё несколько раз. Короткие невразумительные ответы на беспокойства дочери, вот всё, чем мог успокоить её Гудвин-старший. Девушка становилась раздражительной. Несколько раз повздорила с Джерри, Полу наговорила глупостей, а всё из-за того, что она не могла свыкнуться с беспокойством за состояние отца. Ко всему прочему добавилась ещё одна проблема: Ханна обнаружила пропажу перешедших ей от мамы украшений, она обыскала весь дом, но так и не найдя драгоценности, решила спросить у Митта, не брал ли он его. Едва не разругавшись с дочерью из-за подобных обвинений в свой адрес, Митт убедил девушку в своей полной непричастности к тайной пропаже. Закрыв этот разговор, Ханна ещё долго не могла смириться и забыть о потере памятных для нее вещей. Последний раз отец ушел из дома в день выборов, а вернулся спустя пять дней. Возвратившись домой, он застал только Пола, озлобленно заговорил с ним, обращаясь больше к самому себе, нежели к сыну:

– Это же немыслимо! Пол, ты знаешь, что победил Линкольн?

– Да, – Пол напрягся; он не ожидал, что отец вообще с ним заговорит, тем более, как ни в чем не бывало. Но увидев крайнее возбуждение Митта, молодой человек успокоил себя и, не желая ненароком спровоцировать новую ссору, спокойно спросил: – Ты же, вроде бы, сам об этом твердил недавно. Был уверен в его победе!

– Все изменилось. Люди его поддерживали, в городе отсутствует послевыборное напряжение. Если бы Дуглас или Брекинридж выиграли на выборах, тогда мы бы подняли людей на вооруженное восстание.

– Пап, о каком восстании ты говоришь? Каких людей? И кто такие – мы? – Пол не понимал, как реагировать на слова, казавшиеся ему бредом.

– Мы готовим людей к революции! К городской войне! Пусть только победят демократы, и тысячи людей тут же пойдут против них! Народу нужна свобода! – он размахивал руками перед лицом сына, изображая из себя поборника слабых и лишенных, чем ещё больше походил на ненормального.

– Почему победят, выборы ведь уже прошли несколько дней назад?

Но отец его не услышал.

– Новак! Я до тебя доберусь! Доберусь до всех вас, лживые мерзавцы, сидящие в креслах правительства. Все демократы будут свергнуты со своих постов! – все эти слова он говорил будто бы невидимому собеседнику, и его огромные руки, сложенные в кулаки, так и летали, суля угрозы воображаемым врагам. Пол подумал о том, что хорошо было бы запереть отца в его комнате.

– Отец… папа, – начал он. Митт остановился, внимательно посмотрел на сына.

– Что-то я заговорился… Пойду, отдохну.

– Постой, расскажи мне, что ты задумал? Где ты пропадал? Где был все эти дни? Ханна о тебе… мы все о тебе очень беспокоимся!

– Пол, не обращай внимания, – очень спокойно произнес в ответ пожилой человек, поднимаясь по лестнице в свою комнату. – Это просто бред твоего старого отца. Только и всего! Если ты не против, мне нужно вздремнуть.

Пол решил не усугублять ситуацию и согласно кивнул в ответ. Услышав от него этот разговор, сестра перепугалась, что отец попал в одну из многочисленных банд, разбросанных в разных частях города. Она попросила брата и Джерри во что бы то ни стало не дать Митту уйти, а если ему всё-таки это удастся, проследить за его передвижениями. Заручившись поддержкой мужчин, она отправилась на встречу к Уолтеру, который приехал немного позже обещанного его женой срока. На вокзале она узнала (на станции работал сосед старого журналиста), что Уолтер скорее всего, движется домой на лошадях, проезжая мимо своей фермы на северо-западной окраине города. Ханна отправилась туда.

И теперь она позволила себе расслабиться на какое-то время, забыться, почувствовать себя абсолютно пустой от любой информации, лишь бы в голове хватило места впитать всё благолепие этого места, в котором правила первозданная природа. Из полусонного состояния её вывел смех старика: – Я вижу, вы всерьез восприняли мои слова! Я уже десять минут рассказываю вам, как проходило моё восстановление в столице, а вы мне даже не поддакиваете! Давно в таких местах не были?

– Уже и забыла, когда последний раз дышала таким воздухом, – с каплей грусти заметила девушка.

– Хотите, я скажу Гансу, он мой первый помощник, работает уже пятнадцать лет на ферме, чтобы он вам открывал дом, и вы можете приезжать сюда, когда захотите. Мы с женой всё равно редко здесь бываем!

– О, нет, нет, что вы! Не беспокойтесь по этому поводу, у моего… мужа тоже большой дом за городом, там сейчас его мама живет. Правда, мы там так редко бываем, что этого определенно на хватает, но, надеюсь, вскоре отправимся снова.

– Отлично! Это просто здорово! Скоро таких мест, где можно свободно подышать свежим воздухом и не наблюдать лица соседей, станет так мало…

– Мистер Уолтер, я бы хотела задать несколько вопросов, которые, собственно, и привели меня к вам, – Ханна поняла, что старик ещё долго может рассказывать ей о богатстве и великолепии природы, поэтому решила сменить тему. Мысли о статье, которая уже давно готова была вылиться на бумагу, но до сих пор складывалась в единую картину лишь в голове девушки, вновь возвратились к ней.

– Я помню, вы уже говорили, так что я полностью в вашем распоряжении, миссис Гудвин, – сделал ударение он на миссис и с укором посмотрел на неё: – А я не знал, что вы замужем, уж было хотел приударить за вами! Как же жаль… То есть, за вас я очень рад! И, честно сказать, я не знал, что у Виктора был брат.

Его вопросительно-изучающий взгляд быстро сломил девушку. Выдохнув, она виновато улыбнулась: – Вы правы, я вовсе не его племянница. Глупо вышло… подумала, что с вашей женой будет легче разговаривать, если представлюсь родственницей мистера Лонгмана.

Уолтер засмеялся.

– Так как же мне к вам обращаться?

– На самом деле мы ещё не поженились, но очень скоро собираемся это сделать. Так что…

– Понял, понял! – снова улыбнулся старик. – В письме, которое мне прислала Софи, она рассказала о вас, предположив, что вы – журналистка.

– Почему она так подумала?

– Она просто точно знает, что у Виктора не было братьев или сестер, – ответил Уолтер, не придавая серьезного значения этим словам. Ханна молчала, не зная, чем оправдаться. Мужчина быстро это понял, добродушно прибавив: – Забудьте, мисс Гудвин. Мы на вас не в обиде, надеясь, что ваши намерения будут преследовать добрые цели. Но, пожалуйста, я вас внимательно слушаю! Только сначала давайте повернем назад, к дому; я ещё не получил достаточного наслаждения от созерцания открывающегося серо-голубого горизонта, а чаща нам вот-вот закроет весь вид.

Они повернули назад.

– Как близко вы были знакомы с мистером Лонгманом? – неуверенно начала Ханна, ещё чувствуя вину перед журналистом.

– Ооо, этого идиота я знал много лет! Прошу прощения за бранное слово!

– Почему вы так отзываетесь о нем? Вы же дружили, насколько я поняла из слов вашей жены…

– Я его по дружбе и называю идиотом, – он улыбнулся. – Виктор был хорошим человеком, но… отпетым ревнителем справедливости. А в наше время этого никому не нужно! Я иногда удивляюсь, как он дожил до стольких лет!

– Что вы имеете в виду под своими словами?

– Вы понимаете, мы с Виктором ещё в молодости определили, что для интенсивного развития мира, который мы сейчас видим, нужно развиваться и человеческим чувствам! Причем, главным образом, чувствам отрицательным, ну, это я так считал! Не думайте, что это ерунда, мисс Гудвин, я могу привести вам десятки примеров, когда люди использовали свою злость, зависть, страх, ревность, отвращение, эгоизм для достижения своих – частных, а порой и общечеловеческих положительных целей. Вот вам абстрактная история: есть два товарища, или брата, или вообще два друг другу незнакомых человека. Один из них придумал велосипед. Другой узнал об этом, и подумал: «А чем я хуже него, неужели моих мозгов не хватит, чтобы придумать что-нибудь». И он придумывает, ну скажем, удобное сидение к этому велосипеду, а ещё лучше, делает свой собственный велосипед не с двумя колесами, а с четырьмя. Хотя, честно признаюсь, не понятно, зачем нужны ещё два колеса. Так вот, простоя история, а в ней: и ревность, и обида, и эгоизм, а ведь может быть и злость и зависть. Чувства играют одну из определяющих ролей в процессе развития. И что удивительно: чувства отрицательные, а изобретения положительные. Вы, кстати, читали Мандевиля, он отлично описывает всё то, что я вам только что рассказал.

– Не приходилось. И честно говоря, мистер Уолтер, я не очень понимаю, что вы хотите сказать своими словами. Каким образом ваш рассказ относится к вашему другу?

– Всё просто, мисс Гудвин. Я вам рассказал свои мысли. Виктор думал так же, но абсолютно противоположно, как это не парадоксально.

– То есть? – Ханне пока мало что было понятно.

– Лонгман всегда противопоставлял моим словам размышления о том, что двигателем прогресса являются чувства положительные. Он был единственным полностью справедливым и честным человеком, которого я знал. Будучи журналистом, причем очень хорошим, он боролся с любой ерундой, которая могла показаться ему несправедливой. Как мог, естественно. Всевозможные разоблачающие статьи, тайная жизнь представителей верхушки и тому подобное. Он ненавидел воровство, зависть и обман, разврат во всех его проявлениях, а таковых было много у высших лиц. Я ему многократно твердил, что по-другому они – эти лица, не умеют и не могут жить, что в их мире это единственно возможные способы, чтобы закрепиться или пробиться наверх. Виктор меня не слушал и не переставал искать правду, что и послужило причиной его трагической смерти. Этого требовалось ожидать.

Ханна поражалась, с каким спокойствием этот старик говорил о смерти своего друга, будто бы они и вовсе не были друзьями. Множество вопросов кружилось в её голове, но девушка решила спросить то, что, на ее взгляд, Уолтер должен был знать наверняка:

– Неужели его убили! – всем своим видом показав невозможность этого факта, воскликнула она.

– Я именно это и подозреваю, мисс Гудвин, – спокойно ответил Уолтер.

Ханна молчала, давая возможность мужчине договорить.

– Местные власти его ненавидели едва ли не больше, чем он их. Вы не представляете, как часто ему угрожали. А он продолжал делать своё дело. Я как-то заикнулся, что его внучка ненароком может подвергнуться опасности, но Виктор упорно не хотел слушать, отвечая, что просто не может жить, закрывая глаза на проблемы, которыми переполнен наш город.

Минуту пара прошлась в молчании. Журналистка терпеливо ждала, когда старик закончит начатый рассказ. С каждым услышанным словом, Ханна чувствовала, как сильнее проникается симпатией к неизвестному ей человеку, ощущала всю необходимость открытия тайны его смерти.

– Я бы до вечера вам мог рассказывать, кто ему угрожал, и сколько раз это было, но понимаю, чем это может закончиться для меня и Софи, а поэтому, с вашего позволения, лишь немного намекну на верную дорогу. Последним делом… Кстати, мисс Гудвин, а зачем вам все это нужно?

– Хочу написать разоблачающую статью! – не стала кривить душой журналистка.

– Ммм, хорошая идея, полностью на вашей стороне! – Уолтер был рад, что девушка сказала ему правду. – А зачем вам это?

Ханна никак не хотела говорить, что поначалу для нее это была просто работа, выполнив которую, она достигла бы своей цели. Расценив молчание девушки по своему, старик произнес:

– Не волнуйтесь, мисс Гудвин, я верю, что вы преследуете добрую цель, поэтому не утруждайте себя ответом, – и, улыбнувшись, продолжил: – Последним делом Виктора были финансовые махинации в нашем городском правительстве. Всё началось с того, что его товарищ, который работает в одной из местных больниц, в разговоре с Лонгманом, пожаловался на постоянную недодачу денег, поступающих от города на содержание больницы и на зарплаты врачей. Я думаю, он неспроста заговорил с Виктором на такую тему, зная нрав этого идиота. И он оказался прав – Лонгман ухватился за волновавшую его тему. Обладая полчищем информаторов, Виктор быстро выяснил, что дело это не чисто, более того, он узнал, что в нехватке денег может быть виновато министерство финансов Нью-Йорка… То есть, я имею ввиду приближенные министра финансов, ну, и он сам, конечно же; его фамилия Новак, вы слышали что-нибудь о нем? – Ханна неопределенно покачала головой. – Так вот, Виктор за короткий срок собрал компромат на этих людей и написал большую разоблачительную статью.

Фамилия, произнесенная Уолтером, зацепила Ханну; она быстро вспомнила, где её слышала. Джерри и Митт неоднократно говорили об этом человеке, и это именно его отец винил в своёй провальной попытке занять должность, к которой шел. И как только эти воспоминания всплыли, перед глазами девушки стала появляться некая, пока ещё размытая, картина связи этого Новака с ней, с мертвым журналистом, с её отцом.

– Вы меня слушаете?

– Что? – не поняла Гудвин: – Да, продолжайте, пожалуйста. Хотя постойте, вы не знаете, у Лонгмана сохранился материал, по которому он писал эту статью?

– Я бы хотел вам предоставить возможность увидеть материал, который собрал мой покойный друг, но, честно говоря, это может навести людей, работающих в газете на некоторые подозрения, а я бы хотел этого избежать.

– Ничего, я понимаю. Извините, что перебила вас. Продолжайте, пожалуйста.

– В общем, я почти закончил, мисс Гудвин. Статью Виктора пропустили в печать, но без фамилий главных действующих лиц. Через некоторое время этот идиот мне рассказал, что какого-то там заместителя министра финансов отстранили с занимаемой должности, и этому послужила его статья. Он был безумно рад своей победе, но желал вывести на чистую воду тех, кто остался сидеть на своих креслах. Он ведь понимал, что увольнение одного человека служило только лишь для отвода глаз. Поэтому Виктор собирался написать ещё более разоблачительную и убийственную статью, на этот раз, полностью раскрывавшую делишки всех те, кто в ней значился бы. Да… Виктор был готов бороться до конца, лишь бы все ответили за воровство тех денег, которые, как он говорит, предназначались людям. Однако, у него это не вышло… – Уолтер многозначительно посмотрел на Ханну.

– Странно, я не нашла никакой статьи в газетах, выпущенных незадолго до смерти мистера Лонгмана? А Сэдди, его внучка, говорила, что к ней приходили его коллеги, выискивая материал для последней его статьи.

– Это был кто угодно, но не наши коллеги. Хотя бы потому, что люди просто-напросто бояться серьезных проблем, поэтому никто не решился бы вникать в дела Виктора.

– А кто это был, по-вашему, и зачем они навещали Сэдди?

– Вернее всего, что приходившие к Сэдди люди подчищали за Виктором, наверное, искали информацию к его последнему делу, думаю, чтобы её уничтожить. Уж очень он сильно наследил в чьем-то доме. А малютка Сэдди… как она себя чувствует?

– Я видела ее в октябре, она очень страдала… Ей пришлось переехать, чтобы…

– О, я знаю, эти вымышленные долги… Да, не смотрите так удивленно, Виктор никому не был должен. Надо бы ее навестить… – после слов Уолтера, Ханне стало вдруг как-то не по себе. Нотка отвращения возникла в её сердце к этому человеку. Но забыв об этом на время, девушка спросила:

– Из всего следует, что ваш друг не попадал под поезд.

– Видимо, нет; я видел его тело и могу сказать, что после встречи с поездами тело человека не могло так хорошо сохраниться, а он был в целости, хотя сильно покалечен.

– А как же версия о том, что он был пьян? Его внучка, насколько я поняла, даже не знает, что он много пил.

– Она и не может ничего знать, при ней Виктор не пил никогда. Почти всегда компанию ему составлял я. Можно сказать, что мой дом был единственным местом, где Виктор позволял себе вести близкую дружбу со спиртным. А, напивавшись, он всегда оставался у меня, отсыпаться. Поэтому исключено, чтобы Лонгман был пьян в момент смерти. Тем более, пил он не так много, как прозвучало в вашем голосе.

– Ну, хорошо, а как же его тело, никто, кроме вас, не видел его после смерти?

– Вы знаете, нет. Я был на опознании первым, мне удалось посмотреть на беднягу, остальным же строго запретили это делать, сославшись на то, что его тело покалечено настолько, что никто его не сможет опознать, что это ужасная картина, а во время похорон Виктор был полностью накрыт. Но мне кажется, кто-то прилично заплатил врачам, чтобы они не показывали тело старика ни его внучке, ни его друзьям. А мне просто повезло, я успел приехать в морг до этого.

– Но что же Сэдди, неужели она не настояла на том, чтобы последний раз посмотреть на родственника?

Уолтер лишь пожал плечами.

– Могу предположить, потеря её настолько сломила, что она просто не пережила бы, увидев картину, которую ей описали доктора.

Высвободив свою руку из руки собеседника, Ханна возмущенно спросила: – А вы, почему ничего никому не сообщили? – журналистке это странное поведение мужчины было непонятно. Они давно остановились перед старым деревянным домом Уолтера, и теперь их разговор слышали пару фермеров, которые отдыхали, сидя у амбарных ворот. Ханна, не заметив их сначала, потом, понизила голос, чтобы их разговор продолжил оставаться тайной.

– Зачем? Если бы я не держал язык за зубами, то, возможно, не ездил бы лечиться и не говорил с такой прекрасной дамой, как вы. А Виктору было уже всё равно, что про него скажут.

Ханне надоел этот льстец. Ей ещё не приходилось сталкиваться с человеком, отношение к которому так быстро менялось. Из веселого старика, балующего своими легкими шутками, он превратился в предателя и труса, который искренне думает, что он прав. Гудвин стало противно находиться рядом с ним.

– А давайте пойдем в дом, я угощу вас вкусным чаем, – не замечая за собой сколь угодно малой вины, предложил Уолтер, решив, что полностью удовлетворил интерес журналистки.

– Нет, извините, мне надо ехать, мне не очень хорошо, – едва выговорила Ханна и быстро направилась к своей повозке.

– Мисс Гудвин! – воззвал, не понявший причину скорого отступления Ханны, Уолтер.– Куда же вы? Подождите! Постойте!

– Знаете! – громко произнесла та, поднимаясь по ступенькам фаэтона, – Внучке умершего не всё равно, что о нем скажут, этого вам должно было быть достаточно. Теперь и мне стало не всё равно! И уж тем более, вы были обязаны ей помочь! Вы трус!

Старик с отчаянием и едва уловимым недовольством хотел запротестовать, но Ханна не дала ему открыть рот, выкрикнув напоследок: – Моя статья будет как раз о том, почему Лонгман умер! И да, вы можете не переживать, ваше имя я не стану упоминать и если дело дойдет до суда, в свидетели вас вызывать тоже не будут. Наслаждайтесь своей природой! Вы – трус! – ещё раз повторила она, перед тем, как закрыть за собой дверцу фаэтона, стоявшего рядом с домом. Повозка тронулась. Темная штора на маленьком окне задернулась. Уолтер даже захотев, не сумел бы остановить журналистку; подавшись вперед, где только что стояли лошади, он несколько взволнованно крикнул: – Простите меня, мисс Гудвин!

А поняв, что она его не слышит, со злостью добавил: – Какая неблагодарная! Даже спасибо не сказала! Доживи до моих лет! Эй, Стью, Бен, помогите мне загрузить чемоданы обратно в повозку. Вы поменяли упряжь?

Весело улыбающийся ковбой подошел к Уолтеру и скороговоркой ответил: – Нет, сэр, ещё не успели. Стюард порвал шлею, нужно будет подождать.

– Так чего же вы сидели, прохлаждались! Вы вообще чем-нибудь занимались всё то время, пока меня не было?! – крикнул на мужчину взбешенный старик и пнул тростью фермера по ноге. – Чтобы через полчаса всё было готово! Я пойду чай пить…

Высокий молодой фермер снял свою широкополую шляпу, проводил Уолтера и, пригладив волосы, пробормотал: – Старый маразматик! Чтоб тебя! – И подойдя к своему товарищу, заметил: – Ты видел его!? Хотел заарканить девчонку, а она его быстро поставила на место.

– А представь, если бы вместо этой бабы был Линкольн, а Уолтера заменил Дуглас! И эти милые улыбки, и брошенное вслед «неблагодарный»! – Бен от души загоготал. А потом сам продолжил:

– А когда гуляли по тропе, он бы говорил Линкольну: «Ты увел у меня женщину, но я тебя прощу, если сложишь свои полномочия».

– И в конце обиженное лицо Дугласа, у которого ничего вы вышло.

– И…и ещё… Линкольн уезжает и бороду покусывает!! Жалко друга… Аха-ха-ха – снова громко засмеялся Бен, которому на этот раз вторил и Стью. От души нахохотавшись, мужчины пошли готовить лошадей.

На пути в город Ханне стало немного лучше и спокойнее. Однако, она всё ещё с отвращением вспоминала слова Уолтера; никогда она не могла понять такого отношения к жизни. Гудвин не представляла, как можно было дружить с таким наглецом, как можно было не увидеть его криводушия! Попробовав, наконец, отвлечься, журналистка попыталась собрать всю имеющуюся информацию в единое целое. Достав из сумочки маленький блокнот с карандашом, девушка принялась писать – папка собранных ей заметок по этому делу осталась на работе – ей пришлось по памяти излагать свои мысли на бумаге, чтобы ничего не упустить. Слова выходили корявыми, предложения путались и повторялись, но Ханну это не волновало, она чувствовала, видела перед глазами завтрашнюю, может послезавтрашнюю газету, где на первой полосе была её статья. Ей было всё равно, что многое она додумает сама, всё равно, что только часть информации будет правдой, Гудвин прекрасно понимала, что даже того небольшого кусочка правды будет достаточно, чтобы приоткрыть причину смерти журналиста и наказать (по крайней мере напугать) тех, кто к его смерти причастен. В какой-то момент девушка поняла, что не может ждать до завтра, она окликнула кучера, попросив вести её в редакцию.

«Опытный журналист пожертвовал жизнью ради справедливости. Он хотел, чтобы виновные ответили перед законом, но он не учел, что виновные и закон – это одни и те же люди» – писала она в блокноте. «Сегодня открылась ещё одна тайна, связанная с тайными делишками наших замечательных представителей власти» – набрасывала Ханна предложение за предложением. Перед её глазами проносились слова, которые будут читать тысячи ньюйоркцев, слова, которые повергнут в шок тех, кто думал, что вышел сухим из воды. Она уже забыла, для чего искала интересную новость, сейчас ей было всё равно, повысят её или нет, дадут ей возможность писать для первых страниц или нет; внутри этой хрупкой женщины бушевало такое пламя, которое мог погасить только вид арестованных убийц, которые обязательно попадутся после всеобщего разглашения их грязных проделок. Последние предложения так и не были ей написаны, Гудвин выскочила из повозки, с кем-то столкнулась, не заметив этого, бросилась к входной двери многоэтажного здания и стала быстро подниматься в кабинет к Джону Бигелоу. Не постучавшись, девушка забежала в комнату, бросив на стол редактора блокнот.

– Ханна, я иногда задумываюсь, тебе вообще давали хоть какое-то воспитание! – безмятежным голосом проговорил Джон, не отрываясь от чтения газеты.

– Джон, у меня появилась мысль! Ты мне должен помочь! Скажи, у тебя есть связи с газетой, в которой работал Лонгман?

– Я буду очень рад, если ты переведешься к ним. Для этого я тебя познакомлю со всеми, кого знаю в «Нью-Йорк Таймс».

– Мне нужен весь материал, который готовил для опубликования Лонгман в последний месяц жизни. Я уверена, что он должен быть у них, пусть даже в копиях. Нужно достать все-все! Может где-то придется заплатить, но я уверена, что у них должны быть информация, которую собрал Лонгман. Она мне очень нужна!

– А что мне за это будет? – ехидно спросил мужчина.

– Статья, от которой ты сначала придешь в ужас, а потом станешь известнее всех редакторов нашего города.

– Ради второго я готов пустить в печать даже самую невероятную новость! Что это у тебя здесь! – Бигелоу взял блокнот в руки. Закончив чтение пяти только что исписанных листов бумаги, мужчина обратился к Ханне. – Я надеюсь, ты не думаешь, что мы пустим это в тираж.

– Это? – указала журналистка на свой блокнот. – Нет, не думаю. Но если ты поможешь мне достать материал, который собрал Лонгман, статья получится именно такой, какая нужна, чтобы поднять весь город на уши.

– Ханна, дорогая, я не пойму, зачем тебе это? Вряд ли наш босс повысит тебя, если каким-то образом этот материал пройдет мимо его рук.

– Ты за себя боишься, да, Джон? – ухмыльнулась девушка. – Но я обещаю, что…

– Да не за себя! И не нужно мне обещаний! Ты понимаешь, что значат твои слова. Без доказательства они – ничто, но это ничто легко закроет нашу газету, если оно появиться на первой полосе.

– Я поэтому и прошу тебя помочь мне достать работы Лонгмана. Уверена, что там будут неопровержимые доказательства.

– Доказательства чего, дорогая!?

– Джон, я прошу, помоги мне!

– Нет, нет! Это исключено! Ты только представь на минутку, что будет, если всё-таки твоя статья выйдет с материалом, собранным этим стариком. Будет катастрофа, Ханна! Будут суды, следствия! Ты понимаешь, что тебе придется неделями не спать, чтобы доказывать суду свою правоту! А у людей, которых ты обвиняешь, связи, я уверен, побольше твоих будут.

– Я не боюсь ответственности! – стояла Ханна на своем. Закрыв глаза, Бигелоу стал разминать переносицу.

– Послеавтра я уплываю в Европу. Не меньше, чем на полгода. Но может быть и дольше. Ханна, я не смогу тебе помочь в случае чего!

– Помоги мне, пока ещё не уехал, Джон! Я этого никогда не забуду!

Редактор аккуратно сложил недочитанную газету и встал из-за стола.

– Надо поспешить, пока мой знакомый в «Нью-Йорк Таймс» не ушел с работы! Ты уверена, что мы найдем, что ищем?

– Я уверена, что даже если после смерти Лонгмана его дела подчищали, такую информацию не могли просто уничтожить, она должна быть у них в газете, это слишком серьезная тема, чтобы забыть о ней.

– Ох уж эти твои предположения. Пойспешим…

– Спасибо, Джон! – бросилась Ханна на плечи мужчине.

– Знаешь, почему я тебе помогаю? – спокойно спросил Бигелоу.

– Я думаю, ты понял всю важность статьи, которую я хочу написать.

– Нет, я просто подумал, что вероятнее всего после того, как газета с твоей статьей выйдет, не будет никаких судов, не будет расследования. Тебя просто уволят. А ты же знаешь, я всегда говорил, что работа журналистом – это не твоё!

Ханна негромко засмеялась. Она была рада, что у неё всё получилось; и, хотя статья была ещё не готова, девушка чувствовала, что уже завтра утром люди будут читать газету с её работой.

Его глаза полезли на лоб! Он был в не себя от прочитанного! Пустая перевернутая чашка лежала рядом с его креслом на дорогом ковре, где широкое пятно кофе уже начало высыхать! Мужчина многократно перечитывал новость и с каждым разом всё больше не верил своим глазам.

На первой странице газеты «Нью-Йорк ивнинг пост» была размещена весомая статья с громким названием «Мертвый журналист раскрывает тайны похищенных министерством финансов денег и своей смерти». Эти слова въелись в мозг мужчины, словно бы их выжгли раскаленной кочергой.

«Когда появлялась новость о финансовых махинациях в эшелоне власти, Лонгман с яростью быка, увидевшего мулету, набрасывался на эту власть, словно ищейка, разыскивая необходимую информацию… По словам его коллег, Виктор Лонгман был самым справедливым…» – проносилась строчка за строчкой публикация перед глазами мужчины, – «Тело было повторно обследовано… были обнаружены многочисленные следы побоев… Связывают это с его последней публикацией… где замешан министр финансов… Выяснилось, что врачи получили некоторую сумму денег, чтобы не показывать тело… даже его коллеги думали, что причиной смерти было…» – на этих словах Новак постоянно останавливался, проверяя, не ошибся ли он. Новак несколько раз смотрел дату выхода газеты, город, в котором она выходит, даже название газеты читал вновь и вновь. «Лонгман выяснил, что недостающая сумма была выведена из оборота, после чего бесследно исчезла… А вскоре министр финансов стал строить загородный особняк, а два его заместителя получили повышения. Он так же узнал, что министр финансов купил десять процентов акций… Это говорит нам только об одном… А вот ещё некоторая цифры, говорящие не в пользу министерства…»

«Мы были свидетелями нескольких судебных заседаний, после которых некоторые люди из состава правительства города оставили свои посты». «Но Виктор Лонгман знал, что это лишь уловка, чтобы успокоить общественность, и хотел, чтобы все, кто был замешан в крупном воровстве, понесли…» «Так насколько же честны наши власти с нами…»

«Это невероятно», – думал Новак. – «Да как такое могло произойти!». Подойдя к широкому окну, он взглянул вниз. С высоты десятого этажа можно было узреть обширный участок города с его строящейся архитектурой и невысокими зданиями, в которых кто только не обитал. «Скоро они все узнают и придут сюда! А даже если и не придут, это не спасет меня», – думал Новак, глядя на проходящих по улице людей. «Как же так! Откуда? Почему сейчас? И самое главное – кто? Кто? Кто?» – крутились в его мозгу вопросы. Вспомнились события трехмесячной давности, героем которых он стал. Конечно же, не лично, но организующим звеном был именно он. Когда изворотливый старикашка-журналист пришел к нему первый раз, Новак даже не представлял, какой шум тот может поднять. Разговор у них тогда не вышел. Лонгман пытался припугнуть министра имеющейся у него информацией, чтобы добиться отставки Новака, но министр был неприкасаемым, как каменная стена он отбивал атаки газетчика, который так и не смог добиться его признания. Затем была новая встреча, где Лонгман говорил точные цифры украденного, но снова ничего не достиг. Потом Новак послал людей к журналисту; угрожали расправой, предупреждали, что его родственники будут страдать, если он не оставит начатое дело. Но угрозы не помешали старику опубликовать полувыдуманную статью о круговороте финансов в руках городской власти. Конечно, многое из той публикации было вымыслом, Лонгман был не дурак и не стал раскрывать сразу все козыри. Затем были суды, на которых Новак ни разу не присутствовал, а лишь бросал своих помощников и заместителей туда, как в котел. Одного из них отстранили от работы, с невозможностью восстановления в должности. Ещё один ушел лично, сославшись на подорвавшееся здоровье, а его должность и вовсе убрали. Будучи слабохарактерным и богобоязненным, заместитель Новака раскаялся в том, что совершал кражи городских денег, и хотел встретиться с Лонгманом и рассказать ему все, что знал. Но встречи не произошло, и что было с ними потом, мало кто знал, кроме Новака и нескольких его людей… Министру ничего не оставалось делать, как отомстить журналисту и защитить себя в будущем от подобных проблем; избавиться от старого ловкача, преподнеся это как несчастный случай. Новак тогда не беспокоился, что в несчастный случай не поверят – журналист был стар, тем более, как стало известно, порой пил – это было идеальным сочетанием для случайной смерти. И когда всё успокоилось, Новак даже успел забыть о неудавшемся «покушении» на его карьеру. И вот теперь снова! Он ломал голову, кто же это мог быть, кто же мог написать о том, что должно было быть навсегда похоронено вместе со своим первооткрывателем.

В дверь неожиданно постучали. От испуга министр дернулся и резко выругался.

– Войдите, – грубым голосом сказал Новак. Вошедшим был его ближайший помощник.

– Сэр, вас вызывает губернатор!

– Хейнц, найди мне того, кто написал это! – швырнув газету на стол, разозлено проговорил Новак.

– Будет сделано.

– И назначь мне встречу с владельцем этой газетенки!

– Как можно скорее?

– Да!

– Будет сделано! Ещё что-нибудь, сэр?

– Проваливай!

Хейнц вышел. Новак вздохнул. Разговор с губернатором не обещал ничего хорошего. Собравшись с духом, мужчина отправился на голгофу.