Читать книгу Посейдон и Русалка - Александр Шляпин - Страница 5

– Господи, какое это счастье освободиться от семейных пут и вырваться на волю! Только тут вдали от дома начинаешь ощущать, что в тебе жил настоящий романтик, который всю жизнь мечтал об удивительных приключениях, путешествиях и новых впечатлениях. И вот эти мечты начинают сбываться, и ты уже не можешь сдержать себя, от нахлынувших на тебя ярких и красочных чувств и чувства свободного полета. Как и предполагалось, уже через две недели я вышел в рейс. Выскочив на корму после долгой разлуки в море, я уставил взор на заснеженный Владивосток, который со стороны моря выглядел устрашающе черным и совсем не притягательным. Постукивание льда о корпус судна, говорило о том, что мы находимся еще в пределах акватории порта. Закутавшись поуютнее в теплый морской бушлат я достал сигарету и, закурив, с какой— то тоской взглянул на родной берег, который с каждой минутой удалялся все дальше и дальше. Маневровый буксир под названием «Утюг», тянул наше судно из бухты на чистую воду. Портовые краны, суда стоящие у пирса и на рейде удалялись от меня, как удалялась вся прошлая жизнь. Смешанное чувство свободы и привязанность к Валюхе, будоражили душу и я, собрав все внутренние силы, мысленно высадил жену из своего сердца на портовый пирс. Бабам на судне не место потому, что они несут столько бед и злоключений, сколько не выпадет нашей команде за шесть месяцев морского путешествия.

– «Господи я свободен»! – сказал я сам себе и втянул в себя холодный морской воздух. В эту минуту совсем незаметно ко мне подошел Серый и положил руку мне на плечо.

– Что, прощаешься с родными берегами? – спросил он меня, видя накатившую на глаза слезу. – Прослезился?

– С какого хрена? Ветер соленый с моря просто слезу вышибает, – сказал я и вытер глаза ладонью.

– Сейчас выйдем на просторы и по местам – нести вахту, – сказал Сергей.– До Пусана порожняком идем, а там грузимся туристами и в Киль через Суэцкий канал.

Серега ушел в кубрик, а я заворожено глядел в сторону уходящего берега, и в ту самую минуту странное чувство нахлынуло на меня. Мне показалось, что я расстаюсь со своей родиной навсегда. Я еще не знал где и когда закончится это мое путешествие, но чувство тревоги крепкой рукой сдавило душу, как давит рука змеелова шею королевской кобры. Я тоскливо смотрел на холодную, бурлящую за бортом черную воду, и на мгновение представил теплый Индийский океан с бирюзовой водой, где уже через месяц будет наш круизный лайнер «Принц Альберт», который для конспирации перед своими бабами мы называли контейнеровоз «Ямал». Мне хотелось поскорее вырваться из этого жуткого холода, чтобы сняв с себя одежду, позагорать в свободное от вахты время на корме, куда не заглядывал глаз капитана, но любили медитировать полуобнаженные кореянки.

И вот настал тот день, когда наше судно, преодолев тысячи миль, пересекло экватор. По иронии судьбы этот день пришелся как раз на мой день рождения и стал поводом, чтобы капитан заложил судно в дрейф и объявил по судну не просто выходной день, а настоящий праздник Бога морей Нептуна. Теперь я спокойно мог вскрыть коробку с подарком, который мне подарила Валька перед выходом в рейс и насладится вниманием и душевностью своей пассии. Красивая коробка, обернутая блестящей праздничной упаковочной бумагой, и перевязанная лентой по требованию жены должна была быть вскрыта в тот самый момент, когда на камбузе соберется вся команда. Но сегодня— сегодня команда собралась не на камбузе, а на палубе где под палящим солнцем нулевой широты и была запланирована легкая праздничная пирушка. Вскрыв рундук я схватил вожделенную коробку, и прыгая по трапам под одобрительный гул команды и туристов играющих роль морских чертей и прочей традиционной нечисти объявился на палубе, где тут же попал в сети.

По морской традиции мне предстояло пройти ритуал морского крещения. Вымазав меня и еще трех матросов новичков мазутом, наши коллеги принялись купать нас в большой бочке, которую матросы называли «купель». Черти загоняли нас поочередно в бочку с морской водой и окунали трижды с головой бубня на непонятно. Батя, как мы звали капитана судна, сидел в водолазных ластах на импровизированном троне в образе Нептуна. Его зеленая борода, словно у Карабаса Барабаса свисала до самой палубы, а на голове красовалась корона, вырезанная нашим коком Семеном из консервной банки из— под томатной пасты.

– А теперь, я владыка всех морей и вод объявляю причастие, – сказал он, и трижды стукнул трезубцем по палубе, давая чертям команду на распитие морской воды. Серега закинул ведро за борт и, зачерпнув «нулевой широты», втянул ведро на судно.

Я еще по военной службе знал, что морская вода соленая, но вода индийского океана была не просто соленая, это был настоящий яд с примесью полынной горечи. Один из чертей поднес мне чарку и под гул всей команды я приложился к старинной глиняной кружке, которая по легенде нашего корабля принадлежала еще капитану Флинту. Ходили слухи, что якобы сам пират Флинт пил из этой кружки кубинский ром, а напившись, грабил испанские галеоны, вытряхивая из них тонны золота. Сжав свою душу крепкой мозолистой рукой моториста, я, отключив все вкусовые рецепторы, влил в желудок целый литр Индийского океана, растворив те жалкие остатки пищи, которые там переваривались еще с завтрака. Эффект не заставил себя ждать и русская душа под гиканье чертей, вернула за борт ту часть моря и завтрак, которые еще минут пять назад плескались в моем брюхе.

– Что водичка, не мед, – спросил, шутя Серега.– Это тебе не водка «Флагман» в нашем кабачке – это брат настоящий Индийский океан!

– Лучше бы я Серж, водочки сейчас выпил, чтобы заморить ту инфекцию, которая теперь прописалась в моем организме.

– Водочка браток, еще будет, чай у тебя сегодня днюха. Батя по такому поводу, наверное, разрешит нам утолить жажду для профилактики желтой лихорадки и инфекции Эбола.

– Хорошо бы, – ответил я, принимая близко к сердцу судовые правила.

День прошел при полном сумасшествии всей команды, и когда солнце красной задницей павиана повисло над бескрайним горизонтом, капитан объявил торжественный ужин. Вот тут я понял, что пришло время вскрыть подарок, который уже целый месяц ожидал своего часа.

– Эх, была – не была, – сказал я, и на глазах всей команды и тысячи туристов разорвал ленту, которая перепоясывала коробку. Мне до нервных колик не терпелось знать, что же могло скрываться за её картонными стенками, и какой сюрприз преподнесла мне любимая сожительница. Как только я вскрыл крышку, раздалось удивительное шипение. Как мне показалось, из нутра коробки доносилось шипение змеи. Вдруг там что— то зашевелилось и я испугавшись за жизнь, бросил коробку на палубу. В этот миг, обнаженная женская фигура прямо выпрыгнула из неё и, надувшись до размеров 90х60х90, рыжая бестия замерла у всех на виду, покачиваясь от дуновения южного ветерка.

Над Индийским океаном повисла гробовая тишина. Музыка, доносившаяся из динамиков, стихла. Веселый смех корейских и японских туристов тоже утих. Вся команда, в том числе и я, были в шоке. Старпом, сидящий по правую руку от капитана, открыв рот, выкатил свои глаза и промолвил, чуть не подавившись куском тунца, которого он уже почти пережевал.

– Б— б— баба!

– Баба! – завопила команда в след старпому.

– Баба! – произнес капитан, давясь от смеха.– Баба на судне!

– Баба – заорали корейские и японские туристы, считая, что это было такое стилизованное русское заклинание.

Я, схватив резиновую женщину за бедра, старался спрятать её обратно в коробку, но она, словно анаконда выскальзывала у меня из рук, принимая всякие замысловатые эротические позы, описанные в древне— индийских трактатах «Кама— сутра». Надо мной и этой резиновой «распутницей» ржали не только члены команды, но и потрясенные иноземные туристы. Японцы фотографировали, снимали меня на видеокамеры и телефоны, а я как сексуальный маньяк боролся с резино— техническим изделием, стараясь впихнуть не впихаемое в ту коробку, из которой она так темпераментно выпрыгнула. Силиконовая Барби трясла своими грудями, прижимаясь ко мне, издавая эротические стоны, которые получались в результате выхода сжатого воздуха из баллона. Кто— то катался по палубе. Кто— то, схватившись за живот, трясся от смеха. А я опозоренный своей Валькой до корней волос, танцевал с ней по палубе танго, а коробка со шлангом таскалась за нами следом.

– Батя, я не виноват! Это сожительница пошутила, – орал я, стараясь оправдаться перед капитаном за этот казус.

– Да оставь ты её Шурик. Пусть болтается, – сказал Серж, и вся команда заржала, как ржал буденовский эскадрон при виде драпающих белогвардейцев.

– Бабу за борт! – проорал я трубным голосом. – Баба на судне к несчастью!

– Батя, но она же не живая, а силиконовая, – вступился за нее Сергей, и я тут понял, что он уже имеет на нее свои виды и мечтает завладеть её резиновой плотью.

– За борт! – орал я, стараясь перекинуть ее через ограждение. – На судне резиновым бабам не место!

Запутавшись в шланге, который тянулся к ниппелю, я упал на палубу, успев подсунуть Барби для амортизации своего падения. Это стало последней точкой кипения моего эротического выступления. Я лежал на ней в традиционной позе двух спаривающихся индивидуумов, а воздух с шипением стремился надувать это резиновое изделие до пределов. Туристы, окружив меня, щелкали цифровыми камерами, стараясь запечатлеть на долгие годы этот порнографический этюд. Я чувствовал тогда, что это не просто фотосессия – это был мой триумф. Ролики, видео и фотографии, выложенные в интернете японскими туристами, станут настоящим эротическим блокбастером и дойдут не только до моей Вальки, но до той девушки, которая и станет через несколько лет моей судьбой. Уже завтра все мировые газеты опубликуют мои фотографии с язвительной надписью – «В России секса нет», «Дикий русский насилует Барби».

Мне стало стыдно. Обнаружив ниппель я зубами сдернул пробку и воздух покинул резиновое тело. Барби, испустив воздух, испустила «дух». В одну секунду над палубой лайнера вновь нависла гробовая тишина.

Туристы, попрятав телефоны, камеры и фотоаппараты понурив головы в скорбном молчании стали расходится по своим каютам, переживая «смерть» резиновой порно звезды.

В тот миг, когда её голова, покрытая рыжими синтетическими волосами, исчезла в коробке, раздался смех. Смеялась вся команда. Смеялись туристы, бросая в коробку с куклой заграничные денежные знаки. Мужики смеялись так громко, что на мачте даже задрожали сигнальные флажки. Я, схватив коробку с деньгами, прижал её к своей груди. И понял – вот она моя кормилица! Вот она моя Глория и мой Ягуар!

Мне теперь уже не было стыдно. Я точно знал, что с этим делать и как зарабатывать себе на жизнь, а Вальке на шубу.

– Ты Шурик, не парься. Ну, пошутила твоя Валька – ну с кем не бывает…

В эту минуту я понял намек жены и уже хотел, метнуть ненавистную резинку за борт, как бросал княжну Степан Разин, но голос капитана подобно голосу бога в самый последний миг остановил меня.

– Отставить сынок! Я передумал! Бабу зачисляем в штат судна! Старпому, предлагаю внести её имя в судовой журнал, как нештатное индивидуальное плавсредство. Будем бросать утопающим вместо спасательного круга. И как говорили классики: Вы паники не поддавайтесь —организовано спасайтесь! Если бы у пассажиров Титаника были надувные такие женщины, то мир бы не познал бы его трагедии, – сказал он и забрав у меня коробку вытряхнул из нее мою зарплату.

Одобрительный возглас команды вернул меня за стол, и я насчитав больше двухсот долларов, облегченно вздохнул. Мне показалось, что гора свалилась с моих плеч, и мне стало необыкновенно легко.

Капитан, высоко подняв кружку с ромом, произнес тост.

– Поздравляем нашего моториста с днем рожденья! Желаем ему…

Команда, дружно подхватив поздравление капитана, бросилась ко мне и стала пожимать мне руку, желая здоровья, богатства и огромного счастья.

– С днюхой тебя братан! Желаю, чтобы у тебя все было и тебе за это ничего не было! – сказал мне Серега и, сняв с руки японские часы с компасом, вручил их мне. Он не скрывал своей радости, и в его поступке чувствовалась настоящая дружеская искренность. Подарки посыпались на меня как из рога изобилия, и я уже совсем забыл о Валькином сюрпризе, который так рассмешил капитана и туристов, и который не только ввел меня перед японцами и корейцами в конфуз, но показал мне, что сцена с Барби работает.

А потом я читал Валькино письмо.

От всей души поздравляю тебя мой милый Шурик, с днем рождения. Пусть мой подарок скрасит твое одиночество и нашу долгую разлуку, которая как мне кажется, никогда не кончится. Пусть ласка, нежность твоей новой подружки заменят тебе безмерную к тебе любовь. Я верю мой малыш, что ты исполнишь мое пожелание.

Твоя Валюшка.

– Вот же ведьма, – подумал я, со злостью сжал клочок цветного картона, который сделал душевную рану еще глубже. Мне вдруг вспомнились наши последние дни перед рейсом, когда она отрекла меня от своего тела. Она, подозревала меня в измене. Как я не просил, как не умолял разделить со мной минуты счастья и безграничной любви, Валька была непреклонна, показывая мне свой гнусный характер.

По приказу капитана, уже на следующий день, тело Барби, (так матросы назвали резиновую куклу) было надуто и придано в качестве индивидуального средства в штат спасательных плотов. Иногда, кто— то из матросов в перерывах между вахтой приходил к ней на свидание и рассказывал ей о своих мужских проблемах, которые накапливались по мере удаления от родины. Она, словно мать, словно настоящая боевая подруга, очень внимательно слушала, а самое главное никогда не перебивала и не навязывала своих бредовых идей, какие приходили в голову сожительницам. Барби, не смотря на резиновую плоть и сущность, была тем идеалом, о котором мечтают многие русские мужики. Уже через неделю популярность резиновой женщины на нашем судне достигло заоблачных высот. Не вооруженным глазом было видно, что назревает тот момент, когда изголодавшиеся по женской ласке матросы, бросятся на сей женский образ и разорвут его, как голодные псы, рвут дохлого зайца. Дабы не накалять ситуацию, на всеобщем судовом собрании было решено создать антисексуальный комитет. Именно эта организация и должна была день и ночь блюсти первозданную непорочность Барби, и не допускать всякого рода мужских посягательств. Суррогатную женщину, тайно проникшую на судно, и ставшую объектом всеобщего помешательства, было решено забыть. Уже на следующий день на её резиновом теле появились не гламурное гипюровое бельё с рюшечками, а синие матросские трусы. Бюст как основной раздражитель по решению антисексуального комитета был замаскирован грязной тельняшкой, чтобы не вводить команду в неорганизованное рукоблудие с последующим рукоприкладством. Под принятым мораторием каждый матрос вплоть до капитана, поставил подпись, и обещал своим товарищам не посягать на эту судовую святыню. Теперь Барби назначалась штатной «сестрой душевного общения» и этот факт тут же был вписан в судовой журнал рукой самого босса.

– И запомните кобели, с сего дня страсти должны покинуть борт нашего корабля. Не хватало, чтобы мы еще тут друг друга тут триппером наградили, – сурово сказал босс. – Кто нарушит данную присягу в ближайшем порту спишу на хрен на берег! Там будете с портовыми шлюхами, свою плоть тешить. Тем же, кому невмочь, тому предлагаю уединиться в гальюн. Там мастурбируйте хоть до посинения.

Команда от слов капитана дружно залилась смехом, а я— я вновь почувствовал себя не в своей тарелке, считая себя виновным в этих дрязгах. Кто мог знать, что по вине Вальки, тридцать здоровых мужиков будут гудеть, словно шмели на лугу, обсуждая унизительный договор, который ущемлял их право на любовь.

– Кэп, а кэп, а давай её вообще порешим! Бросим её за борт бросим, в набегающую волну и поставим на этом жирную точку, – сказал я, видя нездоровую возню вокруг собственности.

– Как это тебе пришло на ум? Это же подарок твоей жены… Что ты Шурик, скажешь ей, когда вернешься домой? Тоже мне блин Стенька Разин, – сказал босс, окончательно сняв с души тяжкий груз всеобщего сумасшествия. – А вдруг, кто тонуть будет— что тогда?

– А— а— а, – дошел до меня смысл слов капитана, и я погрузился в свои думки.

Всего через пару дней после собрания, когда до африканского континента оставались считанные мили, случилось то, что на долгое время сблизило меня с этой искусственной женщиной. Именно она коренным образом изменило нелегкую судьбу, и спасла меня в ту минуту, когда жизнь находилась на грани смерти.

А случилось вот что.