Читать книгу КОРПОРАЦИЯ ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА. ЧАСТЬ ВТОРАЯ - Александр Шубняков - Страница 4

ОБРАТНАЯ СТОРОНА ТЕОРЕМЫ ГЁДЕЛЯ
1 СЕАНС

Оглавление

Я рассказала ему, что произошло.

– Вы рассказали всё, как я понимаю, но через призму своего понимания ситуации, у меня возникают очень много вопросов по этому поводу.

– И какие это вопросы? – спросила я, ощущая, что страх усиливается

– Как я понимаю что ваш страх полностью иррационален. Вы и это сами понимаете. Но давай задумаемся, а что будет если вы и вправду оглохните. Вы, наверное, знаете, что сейчас делают операции по вживлению кохлеарных имплантатов, если вы полностью…., оглохните то вам вживят его и вы будете отлично слышать, вы будете носить только прибор похожий на слуховой аппарат. Но вы будете играть, или слышать совершенно как все люди. Что касается второго варианта развития событий то, что отит вызовёт снижение слуха, то вы как музыкант сами знаете, что музыкальный слух находится в мозгу. Ухо всего лишь только антенна. Единственная сложность это неспособность уха с ослабленным слухом точно различать частоты. Но это зависит от инструмента, на котором ты играешь. Да ещё современные слуховые аппараты могут это исправить. Если инструмент имеет очень большие различия между звуками, то их легко распознавать. Вы то знаете уже глухого Бетховена.

– Да я знаю, глухим ещё был Дворжак. Но они, то писали музыку по памяти их способность была вызвана тем, что они многократно слышали её.

– Я в этом не специалист. Но я могу сказать вам прямо, что вы боитесь не снижения слуха, а чего-то другого. Логично

На миг мне захотелось опровёргнуть это, но в подтверждение слов психотерапевта на меня наползла такая бесчеловечная волна страха, что я поняла, что психолог был прав. Я боялась чего-то другого..

– Что это

– Это мы будем искать.

Мы замолчали на несколько секунд.

Потом я вспомнила один эпизод, произошедший, когда я болела гриппом. Эпизод был короткий но мне он врезался очень сильно.

– Когда я болела моя мать сказала что это может быть оттого что я не ношу крестик. Я сказала её что это чепуха. Ты в неё не веришь и сама. Потом произошел эпизод объяснения с бабушкой, которая от объяснения что это чепуха заплакала. Она была глубоко верующей. А я нет.

Пауза через несколько минут я продолжила

– вообще мне было очень тяжело вспоминать этот эпизод. На следующий день я «оглохла». Мне стыдно…..

– Стыдно от чего.

– Оттого что я огорчила свою Бабушку. Она плакала даже от этого.

– Но всё таки человек волен выбирать то или иное мировоззрение.

Пауза

Потом слово взяла я

– Я вообще терпимо отношусь к верующим. Но веры у меня нету. Может быть оттого что моя бабушка говорила мне что бог наказал меня.

– И ты выходит, боишься Бога. А почему ты решила, что он тебя накажет. Странное у вас представление о Боге. Не похожее на христианское.

– Но я же Атеист.

– Религия, мировоззрение человека, как правило, осознается лишь частично – если вообще осознается. Нередко пациенты понятия не имеют о том, какие у них взгляды на мир; а иногда считают, что исповедуют определенную религию, а на самом деле у них совершенно иная религия.

– Но такое я слышу только впервые.

Психотерапевт усмехнулся и потом сказал

– Считаю, что мы страдаем из-за склонности определять религию слишком узко. Нам кажется, что религия должна включать в себя веру в Бога, какие-то ритуальные практики или участие в группе верующих. О человеке, который не ходит в церковь или не верит в некое Высшее Существо, мы обычно говорим: «Он нерелигиозен». Я слышал даже от ученых такие высказывания как «По сути, – буддизм не религия», или «Унитарианцы исключили религию из своих верований», или «Мистицизм – это скорее философия, чем религия». Мы пытаемся видеть в религии нечто цельное, скроенное из единого куска материала, а потом, пользуясь этим упрощенным представлением, никак не можем взять в толк, почему двое столь различных людей называют себя христианами. Или евреями. Или как это атеист может обладать куда более развитым чувством христианской морали, чем истовый католик, регулярно посещающий мессу.

– И что это значит..

– Вы должны осознать кто вы на самом деле есть.

– Вы хотите сказать что я верю во что то другое..

– Может быть, дозвольте мне рассказать один случай, Стюарт, талантливый и признанный инженер, после пятидесяти лет стал страдать сильнейшими депрессиями. Успехи на службе и счастье в семье не могли помешать тому, что он стал чувствовать себя бесполезным и порочным. «Мир стал бы лучше, если бы я умер», – сказал он, и сказал это искренне. Он дважды предпринимал чрезвычайно серьезные попытки к самоубийству. Никакие реалистические увещевания не могли развеять нереалистичность его представлений о собственной бесполезности. Не удавалось снять и обычные симптомы тяжелой депрессии – бессонницу и беспокойство. Кроме того, у него возникли досадные трудности с глотанием пищи. «Дело не в том, что пища невкусная, хотя она на самом деле невкусная; но у меня как будто железная пластинка застряла в пищеводе, и я ничего не могу проглотить, кроме жидкости». Специальное рентгенологическое обследование не обнаружило никаких физических причин его затруднений.

Относительно религии у Стюарта не было никаких колебаний: «Все очень просто, я атеист. Я научный работник, и я верю только в то, что можно видеть и трогать. Быть может, мне было бы легче, если бы я мог верить в доброго, любящего Бога. Но, скажу вам честно, я терпеть не могу весь этот вздор. В детстве я наелся этого досыта, хватит с меня». Стюарт вырос в маленькой общине на Среднем Западе, в семье строгого фундаменталиста-священника и столь же строгой его жены, и вырвался из дома и церкви при первой же возможности.

Прошло несколько месяцев лечения. Как-то Стюарт рассказал один свой короткий сон: «Я снова оказался в родительском доме в Миннесоте. Как будто я еще живу там, в детстве, но в то же время знаю, что я уже взрослый, в нынешнем возрасте. Это была ночь, и в дом вошел человек. Он пришел, чтобы всем нам перерезать горло. Я никогда не видел этого человека прежде, но странным образом я знал, что это отец одной девушки, с которой я несколько раз встречался в колледже. И это все. Больше ничего не случилось, я просто проснулся от страха, зная, что этот человек хотел всех нас зарезать».

Я попросил Стюарта рассказать мне поподробнее об этом сне. «Да нечего, собственно, рассказывать, – отвечал он. – Я никогда не встречался с этим человеком. Я только пару раз был на свидании с его дочерью; это были даже не свидания, а так, прогулка вдвоем к ее дому после собрания молодежи в церкви. На одной из этих прогулок, когда было уже темно, я украдкой поцеловал ее… – тут Стюарт нервно хмыкнул. – В моем сне я как будто никогда не видел ее отца, но знал, кто он. Фактически, в реальной жизни, я видел его только издали. Он был начальником нашей железнодорожной станции. Я несколько раз видел его, когда летом бывал на станции и наблюдал проходящие поезда».

Что-то щелкнуло в моем сознании. В детстве я тоже любил проводить ленивые послеполуденные часы на станции, разглядывая каждый поезд. Станция была тем местом, где происходило Действие. А начальник станции был Руководителем Действия. Он знал далекие места, откуда приходили большие поезда, чтобы прикоснуться к нашему маленькому городку. Он знал далекие места, куда эти поезда направлялись. Он знал, какой поезд остановится, а какой с ревом пронесется дальше. Он управлял стрелками и сигналами. Он получал и отправлял почту. А когда он не делал этих удивительных вещей, то сидел у себя в кабинете и делал еще более удивительные вещи: положив руку на волшебный маленький ключ, он выстукивал таинственные ритмические слова, рассылая сообщения по всему миру.

– Стюарт, – сказал я, – вы сказали мне, что вы атеист, и я вам верю. Часть вашего сознания верит, что Бога нет. Но я начинаю подозревать, что есть и другая часть, которая верит в Бога – опасного, жестокого Бога, способного перерезать горло.

Мое подозрение оказалось верным. Постепенно в ходе нашей совместной работы, неохотно преодолевая собственное сопротивление, Стюарт начал сознавать в себе странную, уродливую веру – некое предположение, где-то за пределами его атеизма, что мир контролируется и направляется недоброжелательной силой, не только способной перерезать ему горло, но и стремящейся это сделать, стремящейся наказать его за проступки. Мы стали постепенно анализировать эти «проступки» – главным образом мелкие сексуальные инциденты вроде «недозволенного поцелуя» с дочерью начальника станции. В конце концов, выяснилось, что (помимо других причин депрессии) Стюарт накладывал на себя покаяние и символически сам себе перерезал горло, надеясь таким способом опередить Бога, который мог сделать это буквально.

Откуда взялось у Стюарта представление о злобном Боге и недоброжелательном мире? Как вообще развиваются религии людей? Чем определяется видение мира каждого конкретного человека? Существует целый комплекс первопричин, и здесь не место для глубокого рассмотрения этих вопросов. Но самым важным фактором в развитии религии большинства людей является, несомненно, их культура. Если мы европейцы, то представляем себе Христа как белого человека, если же африканцы – то, вероятнее всего, как чернокожего. Индус, родившийся и выросший в Бенаресе или Бомбее, скорее всего станет индуистом и усвоит тот взгляд на мир, который считается пессимистическим. Если же человек родился и воспитывался в штате Индиана, то, видимо, он станет христианином и усвоит несколько более оптимистическое мировоззрение. Мы склонны верить в то, во что верят окружающие нас люди, и принимать за правду то, что они говорят нам в период нашего формирования.

Менее очевидно если исключить психотерапевтов, что самой важной частью нашей культуры является наша семья. В самой основе культуры, в которой мы развиваемся, лежит культура нашей конкретной семьи, а наши родители играют в ней роль «культурных лидеров». Дальше – больше: важнейшим аспектом этой культуры является не столько то, что родители говорят нам о Боге и о природе вещей, сколько то, что они делают – как ведут себя по отношению друг к другу, к нашим братьям и сестрам и, самое главное, к нам самим. Другими словами, все, что мы узнаем о природе мира в период нашего развития, определяется фактической природой нашего опыта в микрокосме родной семьи. И не так уж много в нашем мировоззрении зависит от того, что говорили нам родители, – по сравнению с тем, что они делали.

– Я согласен, что у меня есть это представление о Боге-убийце, – сказал Стюарт, – но откуда оно взялось? Мои родители, несомненно, верили в Бога, они толковали об этом постоянно. Но их Бог был Богом Любви. Иисус любит нас. Бог любит нас. Мы любим Бога и Иисуса. Любим, Любовь, Любить – это я слышал непрерывно.

– У вас было счастливое детство? – спросил я.

– Перестаньте разыгрывать дурачка, – вскинулся Стюарт. – Вы прекрасно знаете, что мое детство было несчастливым.

– Почему оно было несчастливым?

– Вы же и это знаете. Вам хорошо известно, на что это похоже. Из меня выбивали всяческую дурь. Ремнем, палкой, веником, щеткой – всем, что попадало под руку. Все, что бы я ни делал, заслуживало порки. Ежедневная порка заменяет всех докторов и делает из ребенка хорошего христианина!

– Не пробовали ли они когда-либо душить вас или перерезать горло?

– Нет, не пробовали, но, думаю, могли бы и попробовать, если бы я проявил неосторожность.

Последовала продолжительная пауза. На лице Стюарта отражалась крайняя подавленность. Наконец он произнес медленно:

– Я начинаю понимать.

Стюарт был не единственным, кто верил в то, что я назвал «Богом-чудовищем». У меня было много пациентов с подобными понятиями о Боге и с подобными мрачными и ужасающими представлениями о характере нашего существования. Удивительно, что Бог-чудовище не менее популярен и в сознании обычных людей. В первой главе этой книги я отмечал, что в детстве фигуры родителей представляются нам богоподобными и, что бы они ни делали, мы считаем, что так и должно делаться во всей Вселенной. Нашим первым (и нередко, к сожалению, единственным) представлением о природе Бога является простая экстраполяция природы наших родителей, простое соединение характеров отца и матери или их заменителей. Если наши родители были любящими, милосердными, то очень вероятно, что мы будем верить в любящего, милосердного Бога. И весь мир нам, уже взрослым, будет казаться питающей средой – такой же, как и само наше детство. Если же родители были с нами суровы и часто наказывали, то, скорее всего, мы вырастем с представлением о жестоком, карающем Боге-чудовище. А если они о нас не заботились, то и весь мир мы будем воспринимать как безразличный, не заботящийся о нас.*

– И как приложить это к моему случаю.

– Возможно, что атеизм это не ваше мировоззрение, возможно, он эволюционирует в другое мировоззрение. Не обязательно придете ли вы к Богу или нет… Сам факт невроза говорит о том что вы что-то упускаете..

– Возможно.

Дальше я буду писать по-другому. Я буду писать, пропуская ненужные сеансы и выделяя самые важные для меня сеансы. То есть сеансы, которые меня повели к излечению. Лечение было долгим прошло аж триста сеансов. Я выделяю из несколько важных для меня сеансов, которые привели меня к большему осознанию и инсайту.

КОРПОРАЦИЯ ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Подняться наверх