Читать книгу Морские волки. Навстречу шторму (сборник) - Александр Степанович Грин - Страница 16

Отплытие корабля «Нева» к Ситкинскому заливу. – Свидание и переговоры с ситкинскими посланниками. – Осмотр горы Эчком. – Прибытие тайона Котлеана в Новоархангельскую крепость. – Целебные воды. – Отплытие корабля от Ситки

Июнь 1805 г. В 11 часов до полудня при маловетрии и довольно ясной погоде мы снялись с якоря. При нашем приближении к узкой части пролива ветер стал встречным; однако вскоре подул юго-западный ветер и вынес корабль «Нева» на свободную воду. Бандер проводил нас за остров Лесной, где, распрощавшись с нами, отправился обратно, а мы в 5 часов пополудни направились дальше, пройдя северным проходом, который, как уже сказано прежде, можно всегда предпочитать южному.

При нашем проходе мимо Павловской крепости нам салютовали из нее пушечными выстрелами, а жители обоего пола, собравшись на берег, в знак своего пожелания благополучного нам пути кричали «ура!».

20 июня в четвертом часу пополудни открылась на северо-восток 6° гора Доброй погоды, а вскоре показались и другие возвышенности, между которыми гора Эчком была видна в 40 милях [в 74 км], на юго-восток 60° по правому компасу. Мы надеялись через несколько часов достигнуть якорного места, но настала тишина, и мы были вынуждены любыми способами не приближаться к берегам, покрытым снегом и при ночной темноте казавшимся очень неясными даже на близком расстоянии. Эта осторожность была для нас полезна, так как течение, подвинувшее корабль к востоку на 2° 47´, по-видимому, все еще продолжалось.

21 июня. Утром мы подошли к горе Эчком, которая вместе с возвышенностями Ситкинского пролива представляла собой картину, подобную той, что открылась мне при первом взгляде на остров Кадьяк.

Гора Эчком с северной стороны была еще покрыта снегом, свидетельствуя о том, что в этой стране зима еще не совсем сдалась, хотя в других местах уже давно царствовало лето. По наблюдениям, сделанным мной в полдень, мы находились тогда под 57° 00´ 30˝, а так как мыс Эчком был в это время на северо-восток 69° по компасу, то и получается, что он лежит под 57° 00´ с. ш. После полудня задул юго-западный ветер, и наш корабль шел довольно скоро, но, не доходя до островов Средних, ветер утих. Тишина продолжалась недолго. Подул легкий южный ветерок и продвинул нас к тому самому проходу, которым прошлой осенью корабль «Нева» выходил из гавани. Тут течение переменилось, и нас начало было прижимать к подветренному берегу, в связи с чем и следовало к ночи удалиться за Средние острова.

22 июня в час пополуночи мы начали лавировать к гавани при маловетрии с северо-запада. Течение хотя и было для нас попутное, однако корабль ушел бы недалеко, если бы ему не помогли присланные Барановым три байдары и наши гребные суда. Они помогли нам достигнуть якорного места по восточную сторону Новоархангельской крепости. Я было и сегодня старался войти проходом, которым выходил в прошлую осень. Однако из-за сильного отлива моя попытка опять осталась тщетной, а потому, опустившись к северо-востоку, я прошел между другими островами. Лишь только мы успели убрать паруса, как к нам приехал Баранов, порадовавший меня тем, что он полностью вылечился после раны, полученной им в прошлом году в правую руку. К вечеру мы легли на два якоря, так что Новоархангельская крепость была от нас к западу-северо-западу, а мыс Колошенский – к востоку-северо-востоку, отдав по канату на восток и запад, плехт имел под собой 15, а даглест[145] – 14 сажен [27,5 и 25,5 м], грунт – ил с песком.

23 июня. С самого нашего прибытия погода, судя по местному климату, стояла хорошая. Около десятого часа я сошел на берег и, к величайшему моему удовольствию, увидел удивительные плоды неустанного трудолюбия Баранова. Во время нашего краткого отсутствия он успел построить восемь зданий, которые по своему виду и величине могут считаться красивыми даже в Европе. Кроме того, он развел пятнадцать огородов вблизи селения. Теперь у него четыре коровы, две телки, три быка, овца с бараном, три козы и довольно большое количество свиней и кур. В этой стране это драгоценнее всяких сокровищ.

29 июня. Вместе с Барановым и со своими офицерами я ездил на то место, где некогда стояла наша крепость Архангельская. Там мы нашли остатки строений, уцелевших от пламени. Отобедав на этих развалинах и пожалев об участи тех, кто под ними лишился жизни, к вечеру мы возвратились домой.

2 июля я дал поручение своему штурману Калинину объехать гору Эчком и, отыскав за нею пролив, ведущий в Крестовскую гавань, его подробно описать. Баранов уже давно ожидал посещения ситкинских жителей, но, не видя ни одного из них, послал вчера переводчика уведомить, что корабль «Нева» пришел из Кадьяка и привез одного из их аманатов (после победы, одержанной нами прошлой осенью над ситкинцами, я взял всех аманатов с собой на Кадьяк, откуда привез обратно только одного из ситкинцев и двух, принадлежавших другим народам). По словам Баранова, ситкинцы не слишком желают с нами дружить. Хотя переговоры продолжались всю зиму, до сих пор ни один тайон не явился в нашу крепость. Зимой они жили порознь, но теперь опять собрались вместе и против селения Хуцновского (в проливе Чатома) построили себе крепость. Из разных сообщений видно, что все народы, живущие около Ситкинских островов, принялись за укрепления. А так как по проливам ежегодно ходят суда Американских Соединенных Штатов и меняют там ружья, порох и прочие военные материалы на бобров, то следует ожидать, что наши земляки в скором времени будут окружены довольно опасными соседями.

7 июля поутру Калинин возвратился из своего путешествия, выполнив данное ему поручение. Описав вышеупомянутый пролив, он отделил остров, на котором возвышается гора Эчком, и предоставил мне возможность назвать его Крузовым в память адмирала Александра Ивановича Круза (этот почтеннейший человек помогал мне с детства и вдохновил меня на служение моему отечеству[146]), которому я многим обязан. Сегодня на место старой бизань-мачты, уже вышедшей из строя, мы поставили новую.

11 июля. Посланный к ситкинцам переводчик возвратился утром с известием, что тайоны все еще не доверяют нам, требуют другого посольства, после которого уже решатся приехать. По его рассказам, новопостроенная ситкинская крепость похожа на старую, но гораздо хуже укреплена. Она стоит в мелкой губе и перед ней по направлению к морю находится большой камень. Получив эти сведения, мы вторично отправили к ситкинцам того же переводчика с подарками и с уверением в нашей дружбе. Он возвратился к вечеру 16-го числа с бóльшим, чем раньше, успехом. С ним приехал ситкинский тайон для переговоров и был принят со всем уважением, так как здешние народы не уступают никому в честолюбии. О скором прибытии тайона мы получили известие поутру, и Баранов приказал приготовиться к его приему. Около 4 часов пополудни показались две ситкинские лодки вместе с тремя нашими байдарками. Все они шли рядом, и сидевшие в них, приближаясь к крепости, запели. В это время начали собираться наши партовщики, а чугачи, назначенные для торжества, одеваться в лучшее свое платье и пудрить свои волосы орлиным пухом. Многие из них расхаживали в одном только весьма поношенном камзоле, а другие, имея на себе исподнее платье и будучи в остальном совершенно обнаженными, хвастались и восхищались своим нарядом не менее европейского щеголя в новом и модном кафтане. Подъехав к берегу, ситкинцы остановились и, подняв ужасный вой, начали плясать в своих челноках. Сам же тайон скакал больше всех и махал орлиными хвостами. Едва они кончили этот балет, как наши чугачи начали свой с песнями и бубнами. Эта забава продолжалась около четверти часа, во время которых наши дорогие гости приехали к пристани и были на лодках вынесены кадьякцами. Я думал, что вся церемония этим кончится, однако же обманулся. Ситкинцы еще на несколько минут остались на своих лодках и любовались пляской чугачей, которые под звуки песни изображали смешные фигуры. После окончания этого представления тайона положили на ковер и отнесли в назначенное для него место. Других гостей также отнесли на руках, только без ковров. Поскольку день заканчивался, то Баранов приказал угощать посольство, переговоры были отложены до следующего утра.

18 июля перед полуднем ко мне приехал ситкинский тайон на ялике Баранова и со всей своей свитой. Не успели они отгрести от берега, как начали петь и плясать, а один, стоя на носу, непрестанно вырывал пух из орлиной шкурки, которую держал в руках, и сдувал его на воду. Приблизившись к нашему кораблю, они остановились, запели песню, производили разнообразные движения и затем поднялись наверх. На шканцах пляска опять началась и продолжалась около получаса. По окончании этой церемонии я позвал в свою каюту тайона, его зятя с женой и кадьякского старшину, а остальных приказал угощать наверху. Напоив своих гостей чаем и водкой, я стал разговаривать с ними о прошедшем и показал им, как несправедливо поступили ситкинцы с нами в старой крепости, тем более что постройка ее была начата с их собственного согласия. Тайон, насколько можно было заметить, почувствовав справедливость моего упрека, признавал своих земляков виновными, уверяя, что он сам не принимал в этом никакого участия, что он всячески старался отговорить и остальных от столь злого намерения, но, не добившись успеха, уехал в Чильхат, чтобы не быть свидетелем их поступка. Он говорил правду, ибо с самого начала заселения показывал свою приверженность к русским и, действительно, не присутствовал при убийстве наших. После этого я призвал к себе аманатов, в числе которых находился и его сын. Это понравилось старику, особенно потому, что мальчик уже подрос и, живя на хорошей пище, поправился. Однако же при этом отец не проявил никакой заинтересованности при первом свидании с сыном, а только благодарил меня за заботу о нем, говоря, что он от многих слышал о моем добром обхождении с аманатами. После этого разговор велся о разных обстоятельствах, относящихся к здешней стране. Между прочим, я узнал, что от прохода Креста до мыса Десижена народ называется колюшами и что он имеет тот же язык, что и жители Стахинской губы (пролив Фридрика). Проведя больше двух часов в разговорах, мы поднялись наверх корабля, и наши гости, поплясав еще немного, уехали с такой же церемонией, с какой и приехали. Эти люди непрерывно пляшут, и мне никогда не случалось видеть трех колюшей вместе, чтобы они не завели пляски.

Перед отъездом я позволил тайону выстрелить из 12-фунтовой пушки, чем он был весьма доволен. При этом следует заметить, что ни сильный звук, ни движения орудия не вызвали у него ни малейшего страха.

После полудня я съехал на берег и присутствовал при переговорах, по окончании которых Баранов подарил посланнику алый байковый, убранный горностаями халат, а остальным – по синему. В знак примирения каждому из этих гостей он приказал повесить по оловянной медали. Потом для посольства было угощение. Я видел с большим удовольствием, что в этом угощении участвовали все наши американцы. Тайоны были приглашены в дом к Баранову и веселились вместе с нами, а остальные плясали на дворе все время, пока ситкинцы не захмелели и не были отведены под руки на свое место.

На ситкинцах были накидки (накидкой называется четырехугольный лоскут какой-либо материи, который накидывается на плечи, наподобие плаща) синего сукна, лица их были испещрены разными красками, а волосы распущены и напудрены чернетью с орлиным пухом. Последнее считается у них самым важным убором и используется только в торжественных случаях. Тайонская жена была убрана совсем по-другому: ее лицо было выпачкано, а волосы вымазаны сажей. Под нижней губой она имела прорез, в который был вставлен кругловатый кусок дерева, длиной в 2½ дюйма [около 6 см], а шириной в 1 дюйм [2,5 см], так что губа, оттянувшись от лица горизонтально, походила на ложку. Когда она пила, то всячески остерегалась, чтобы не задеть своего украшения. При ней находился ребенок в плетеной корзинке. Хотя ему было не более трех месяцев, но под нижней губой и в носовом хряще уже были прорезаны скважины, из которых свисал бисер на тонких проволоках.

19 июля. Утром ситкинцы отправились восвояси. Они отъехали с песнями и в сопровождении наших американцев. Можно сказать, что со стороны Баранова было сделано все, чтобы убедить наших соседей жить в мире и согласии, и потому, если они и вздумают после этого нанести какой-либо вред нашей американской компании, то будут подвержены строжайшему наказанию. В знак дружелюбия Баранов подарил тайону медный русский герб, убранный орлиными перьями и лентами. Этот подарок был принят с великим удовольствием. Тайон также с удовольствием согласился взять находившегося у нас в аманатах своего старшего сына, а вместо него прислать младшего.

21 июля. Вчера я узнал, что при партии находятся двое кадьякцев, которые прошлой осенью были на горе Эчком. Я уже давно желал ее осмотреть, но меня всегда удерживало незнание дороги, две трети которой проходит сквозь густой лес. Я воспользовался случаем и утром в 7 часов отправился в путь на катере, взяв с собой лейтенанта Повалишина. Во втором часу пополудни мы пристали к берегу в небольшой губе против острова Мысовского, а так как наши гребцы утомились, то надо было провести в этом месте ночь, расставив свои палатки и разведя огонь. Вечером я осмотрел окрестности и обнаружил, что весь берег состоит из лавы, лежащей глыбами во многих местах. Из таких пород, смешанных с глиной, состоит утес длиной сажен в сто, а высотой около пяти, на котором растут высокие ели. Когда я возвратился к палаткам, один из гребцов принес мне немного полевого гороха и клубники, которая хоть еще не совсем доспела, но была довольно вкусна.

На другой день утром, хотя горы были покрыты густым туманом, я решил идти на гору Эчком в надежде, что к полудню небо очистится. Из того, что я знал от наших проводников, я рассчитывал возвратиться к ночи. Мы взяли с собой немного хлеба и в восьмом часу отправились в путь. Чем дальше мы шли, тем дорога становилась хуже и труднее. Глубокие овраги, лежащие повсюду пни и колоды, а также частые колючие кустарники утомили нас, хотя наше путешествие продолжалось не более двух часов. Тогда-то я почувствовал, что мы основательно ошиблись, взяв с собой небольшое количество еды. Между тем туман сгущался, и провожатые сами не знали, куда идти. Как ни осложнялось наше положение, я все-таки решил пройти еще некоторое расстояние, а затем послал одного из кадьякцев за пищей и фризовыми фуфайками для людей. В полдень мы все так устали, что дальше двигаться никто не был в состоянии, и мы остановились на пригорке у небольшого потока. Погода, как бы сжалившись над нами, наконец, прояснилась. Мы поняли, что для достижения нашей цели требовалось и много времени, и ясная погода, и довольно большое количество съестных припасов. Поэтому, отправив одного из своих проводников к нашим палаткам, мы стали готовиться к ночлегу. Несмотря на всю свою усталость, каждый работал очень старательно, так что к вечеру мы успели соорудить два больших шалаша из ветвей душистого дерева (это дерево можно назвать американским кипарисом[147], так как оно издает крепкий, приятный запах) и развели большой огонь, вокруг которого просидели почти до полуночи, обсуждая свою оплошность в снабжении. Между тем наступила ночь, в продолжение которой пала обильная роса и воздух так остыл, что температура опустилась почти до 4,5°, выгнав нас из шалашей.

23 июля. Холод разбудил меня около 2 часов ночи. Проснувшись, я увидел всех моих спутников у разложенного огня. Кто-то ворочался с боку на бок, кто-то лежал, укрывшись корой, которая служила им покрывалом от холода и защитой от жара. К рассвету опять спустился густой туман. Около 8 часов я выстрелил из ружья, в ответ на что мы услышали голос, а еще через полчаса с радостью увидели четырех человек, пришедших к нам со всеми необходимыми запасами. Подкрепив свои силы, около 11-го часа при ясной погоде мы продолжили свой путь, тоже нелегкий, однако приятнее вчерашнего. В полдень, выйдя из леса и отдохнув у кустарников, мы пошли на вершину горы. Дорога лежала между двумя оврагами, наполненными снегом; местами она была довольна узка и по краям усыпана мелким горелым камнем разных цветов, однако же настолько полога, что наше путешествие кончилось во втором часу пополудни. Первое, что мы увидели на вершине, – жерло посредине нее глубиной сажен 40 [75 м], а окружностью около 4 верст. Оно имеет вид чаши и сверху покрыто снегом. По словам проводников, оно должно быть наполнено водой, но оказалось совершенно сухим. Видимо, на дне его есть трещины, в которые уходит вода. А так как осенью здесь бывают продолжительные дожди, то неудивительно, что все это пространство к зиме, когда здесь были наши проводники, превращается в озеро. Обойдя это жерло, я написал на бумаге имена всех своих спутников и положил ее в кувшин, который велел заложить камнем как знак того, что до нас никто из европейцев этого места не посещал.

Наши труды и терпение были вознаграждены особенным удовольствием. Стоя на вершине горы, мы видели себя окруженными самыми величественными картинами, какие только может являть природа. Бесчисленное множество островов и проливов до прохода Креста и самый материк, лежащий к северу, казались лежащими под нашими ногами. Горы же по другую сторону Ситкинского залива выглядели как бы лежащие на облаках, носившихся под нами. Солнце сияло во всей своей красоте, за исключением десяти минут, когда при небольшом тумане накрапывал дождь. Термометр перед тем показывал 12,7°, а затем 11,9°. На этом месте мы провели около трех часов и возвратились прежней дорогой к своим шалашам около вечера.

24 июля утром мы отправились к палаткам и спустя пять часов благополучно к ним прибыли. На обратном пути я насчитал тридцать оврагов. Высоту Эчкома можно считать примерно 8000 футов [2400 м]. Эта гора довольно пологая со стороны губы, а с моря утесистая. На расстоянии до 3 верст от вершины на ней растет лес, вершина же местами покрыта травой, а большей частью камнями разных родов. Овраги со всех сторон заполнены снегом, особенно с моря. Следовательно, глубину их узнать невозможно. Судя по обширности и глубине жерла, в прежние времена этот вулкан был гораздо выше, но от времени обрушился и заполнил своими обломками пропасть, из которой некогда извергалось пламя. Вероятно, после этого явления прошло уже много лет, так как некоторые вещества, изверженные из этого жерла, начали уже превращаться в землю. Самое крепкое из них имеет черный цвет и похоже на стекло[148], образовавшееся силой огня из серого камня. У меня есть один кусок, половина которого осталась в прежнем своем состоянии. При ударе о сталь он дает искры. Серая лава также довольно тверда. Глыбы ее лежат по берегу. Что же касается прочих лав, например красной, подобной кирпичу, и пемзы разных родов, то все они чрезвычайно легки.

25 июля в 2 часа пополудни я прибыл на корабль в то время, когда отправлялась партия для ловли морских бобров. Она состояла из 302 байдарок. Наши промышленники были наряжены в лучшие одежды и покрасили свои лица разной краской. В таком наряде явились они к Баранову и после осмотра тотчас пустились в предстоявший им путь.

28 июля компанейские суда «Ермак» и «Ростислав» отправились вслед за упомянутой партией, при которой они должны оставаться для ее защиты все то время, пока продолжается ловля. После полудня в Новоархангельскую крепость прибыл ситкинский тайон Котлеан. Баранов, хотя и принял его приветливо, но не так, как прежнего, потому что он всегда был нашим неприятелем и самым главным виновником разорения прежней нашей крепости. Он приехал с песнями в сопровождении 11 человек из своих подчиненных. Прежде чем пристать к берегу, он прислал Баранову в подарок одеяло из чернобурых лисиц, прося, чтобы его приняли с такой же честью, какая была оказана его предшественнику, на что ему ответили, что сделать это никак невозможно, потому что все кадьякцы уехали на промысел. Однако же его лодку подтащили к берегу вброд, а самого его вынесли два человека. Спустя некоторое время я с Барановым и с несколькими офицерами посетил эту важную особу. Сперва наш разговор касался оскорбления, причиненного нам его семейством, а потом мы стали толковать о мире. Котлеан признал себя виновным во всем и впредь обещал загладить свой проступок верностью и дружбой. После этого Баранов одарил его табаком и синим халатом с горностаями. Табак был мной роздан сопровождавшим тайона лицам, которые отдарили нас корнем джинджамом[149], коврижками и бобрами. Прощаясь с нами, Котлеан изъявил сожаление, что не застал кадьякцев, при которых ему сильно хотелось поплясать, уверяя, что никто не знает так много плясок разного рода, как он и его подчиненные. Удивительно, как ситкинцы пристрастны к пляске, которую они считают самой важной вещью на свете.

Наши посетители были так же раскрашены и покрыты пухом, как и прежние, но одежда их была несколько богаче. На Котлеане была синего сукна куяка (род сарафана), сверх которой надет английский фризовый халат, а также шапка из черных лисиц с хвостом наверху. Роста он среднего, лицо весьма приятное, черная небольшая борода и усы. Его считают самым искусным стрелком. Он всегда держит при себе до двадцати хороших ружей. Несмотря на наш холодный прием, Котлеан погостил у нас до 2 августа и плясал каждый день со своими подчиненными.

7 августа я отправился с несколькими больными к целебным водам, где и пробыл по 15‑е число. Погода все это время стояла довольно хорошая, и наша прогулка была бы очень приятна, если бы не комары и мухи, особенно последние, которые в здешних лесах водятся в величайшем множестве и весьма беспокойны[150]. Они очень мелкие, черного цвета, с белыми ножками; на тело садятся нечувствительно, так что их можно заметить не раньше, чем они прокусят кожу до крови, после чего возникает небольшая опухоль. Есть еще мушки гораздо меньшей величины. Они обычно садятся пониже глаз и от их укуса разливается синее или багровое пятно.

К крайнему моему удовольствию, употребление целебных вод поправило здоровье моих больных, которых я взял с собой исключительно для опыта. Ручей целебных вод течет с невысокой горы, находящейся в 150 саженях [метрах в 270] от берега, в нарочно вырытый водоем. Температура у самого ключа 66°,1, а в водоеме – около 38°. В воде содержатся частицы серы и солей. С первого взгляда она кажется чистой, но из химических опытов видно, что в ней много растворенных веществ. Ситкинские жители нередко пользуются ею, и можно наверняка сказать, что эта вода служат надежным средством излечения цинги и различных ран. Остается только устроить там спокойный приют для больных. Это, можно сказать, драгоценное место лежит по восточную сторону Ситкинского залива за Южными островами и от Новоархангельской гавани отстоит на 25 верст.

16 августа, возвратившись в нашу крепость, я увиделся с главным ситкинским тайоном, недавно выбранным вместо Котлеана. Он так сильно гордился своим положением, что никуда не ходил, даже за самым нужным делом. Его всегда должны были носить на плечах. И если когда-либо не было наших американцев, то он заставлял носить себя ситкинцев. При всем этом он плясал и производил различные движения вместе с остальными своими подчиненными. Для этих забав было отведено место против гробницы его брата, которая единственная осталась в целости. Поскольку этот тайон при всяком случае показывал свое усердие и дружелюбие по отношению к русским, то Баранов повесил на него медный герб. Около полудня наши гости убрались восвояси.

17 августа. На другой день от острова Уналашки пришли компанейский бриг «Елизавета» и два судна, принадлежащие Американским Соединенным Штатам, из которых одно, под начальством Вульфа, прибыло для починки. При сильном волнении и лежа под грот-марселем, зарифленным всеми рифами, оно ночью ударилось о судно, шедшее вместе с ним, у мыса Горна. От этого потерпели оба судна. Второе было под начальством Трескота. Он зашел сюда для продажи товаров, оставшихся у него от торга.

В таком случае Новоархангельская крепость и впредь может служить хорошим прибежищем для купеческих кораблей. Вместо того чтобы везти свои товары в Кантон и там продавать за бесценок, им гораздо выгоднее, хотя и с потерей небольшого времени, взять за них, по крайней мере, 50 процентов, которые Российско-Американская компания охотно платит за необходимые для нее вещи: муку, водку, сукно и всяческие съестные припасы.

18 августа. Вчера и сегодня мной снято 45 лунных расстояний от солнца посредством разных инструментов, по которым западная долгота Новоархангельской крепости оказалась 134° 40´ 40˝. А так как 2-го и 3-го числа было произведено тридцать астрономических наблюдений, по которым эта долгота вышла 135° 34´ 58˝, то средняя между 75 наблюдениями будет 135° 07´ 49˝.

22 августа. Уже с неделю как я начал готовиться к походу, и несмотря на постоянные дожди, наши приготовления были доведены до того, что мы при первом благоприятном ветре могли оставить Ситку. Мне очень хотелось не только покинуть страну, в которой каждый из нас вынужден был терпеть величайшую скуку, но и для того, чтобы иметь больше времени должным образом выполнить свои задачи. Я решил не заходить к Сандвичевым островам, а войти прямо в северную широту 45°,5 и в западную долготу 145°, а оттуда держать направление на запад до 165° и на север до 42°; с этого последнего пункта опуститься на 36°,5 и идти по параллели до 180°, а потом взять курс к островам Ландронским, или Марианским[151]. Таким образом, я смогу осмотреть места, где капитан Портлок в 1786 году поймал тюленя и где мы повстречались с животным, похожим на выдру, когда шли на Кадьяк. Кроме этого, может быть, случай позволит нам сделать какое-либо неожиданное открытие, так как наш путь будет совершенно новый до самых тропиков или еще далее.

Мое желание пройти в широте 36,5° до 180° соответствует данному графом Румянцевым предписанию, в котором сказано, будто бы в древние времена был открыт в 340 немецких милях [около 2500 км] от Японии и под 37,5° с. ш. большой и богатый остров, населенный белыми и довольно просвещенными людьми. Он должен находиться между 160 и 180° з. д.

24 августа. Вчера и сегодня погода стояла прекрасная. Термометр показывал около 22°, чего здесь никто из нас еще не видывал. Можно считать, что если бы не дул в это время свежий ветер, то ртуть поднялась бы до 26°,5. Производя наблюдения около трех недель для установления хода своих хронометров, в эти два дня я закончил мои труды. Познакомившись сегодня с начальником компанейского корабля «Елизавета» лейтенантом Сукиным, я между прочим разговаривал с ним о новом острове, появившемся близ Уналашки. По его описанию, он не так высок, как мне говорили раньше. Он представляет собою три холма или дымящиеся горы, имеет не более 5 миль [9 км] в окружности и расположен на 60 верст [64 км] к северу от Уналашки. Такое описание существенно отличается от показания промышленника, которое помещено мной в описании моего путешествия около Кадьяка. Мнение Сукина должно быть вернее, потому что он сам проходил довольно близко от острова и, обладая обширными знаниями, должен судить основательнее простого человека.