Читать книгу Морские волки. Навстречу шторму (сборник) - Александр Степанович Грин - Страница 18

Открытие острова Лисянского и его описание. – Мель Крузенштерна – Марианские острова. – Тайфун. – Рейд в Макао. – Прибытие кораблей «Нева» и «Надежда» в Вампу. – Разные случаи в Кантоне

Сентябрь 1805 г. Около 4 часов пополудни подул северный ветер. Полагая, что он установится, я снялся с якоря в 6-м часу вечера. Но не успели мы пройти и половины островов, как вдруг наступила тишина.

По прошествии некоторого времени тот же самый ветер вынес нас из узкого пролива между островами. В 8 часов начался отлив, я хотел воспользоваться им и, обойдя острова Средние, пролавировать там до утра. Но мое желание не исполнилось; около полуночи нашел туман и вынудил нас остановиться на верпе.

2 сентября до 2 часов ночи мы стояли спокойно. В это время с юга налетел шквал и подрейфовал корабль. Поэтому мы бросили якорь на глубине в 40 сажен [73 м] и на песчаном грунте. В 6 часов подул северный ветер и позволил нам вступить под паруса, но и этим благоприятным случаем мы пользовались не долго. Вскоре наступила тишина, и корабль остановился.

В это время к нам из крепости приехал Баранов, с которым я распрощался не без сожаления. Он, по своим дарованиям, заслуживает всяческого уважения. По-моему, лучшего начальника в Америке у Российско-Американской компании быть не может. Кроме знаний, он уже приобрел множество трудовых навыков и не жалеет собственного своего имущества для общественного блага.

Безветрие продолжалось до полуночи и заставило нас буксироваться. Вскоре подул сильный северо-западный ветер, и, убрав лишние паруса, мы направились к юго-западу.

5 сентября. Утром ветер повернул было к юго-западу, но вскоре опять установился на прежнем своем румбе. В полдень, по произведенным мной наблюдениям, мы достигли 52° 33´ с. ш. и 139° 00´ з. д. Со времени нашего выхода из гавани на корабле находилось около десяти больных. Но сегодня их осталось только двое, да и то из числа раненых. Так много людей заболело, вероятно, вследствие плохой погоды и слишком тяжелой работы, которой мы занимались всю прошлую неделю, особенно 2-го числа, когда из-за полного безветрия никто из нас не спал целые сутки, в течение которых мы вышли за мыс Эчком. Теперь, когда все уже более-менее привыкли к переменам погоды, можно надеяться, что команда будет здоровее. Этого нельзя сказать с уверенностью о двух кадьякцах и четырех мальчиках, родившихся от русских и американок. Первых я взял с собой для управления байдаркой, а последних – для обучения мореплаванию.

Во время нашего пребывания в Новоархангельске было набрано и наквашено 60 ведер дикого щавеля, который мы начали употреблять со вчерашнего числа. Прибавив к этому противоцинготному средству брусничный сок и моченую бруснику, мы, конечно, избежим цинги, никакого признака которой до сих пор еще не было. Но так как для достижения Кантона требовалось много времени, то я вынужден был сделать следующее распоряжение по употреблению матросской пищи: пять дней в неделю варить щи с солониной и щавелем с прибавкой довольно большого количества горчицы или уксуса, а два дня – горох с сушеным бульоном. В воскресенье же и понедельник я велел давать по полкружки пива в день на человека, в четверг – бруснику или брусничный сок, а в среду – чай на завтрак.

8 сентября. Достигнув 48° 17´ с. ш. и 139° 29´ з. д., мы видели множество морских котиков, а потому я назначил самых исправных матросов по всем саленгам[155] с тем, чтобы они пристально осматривали весь горизонт. Но до самой ночи ничего необычного не было обнаружено, хотя небо было ясное. Мои кадьякцы уже третий день жаловались на боль в желудке. Полагая, что это происходило от употребления хлеба, к которому они еще не привыкли, я уменьшил им его выдачу, зная уже давно, что даже русские, питаясь долгое время рыбой, сначала сильно страдают от неосторожного употребления хлеба.

10 сентября. Морские котики, которые попадались нам третьего дня, показывались, хоть изредка, и вчера. А потому я было решил поискать их пристанище, но к полудню задул западный ветер и притом столь сильный, что вынудил нас лечь к югу и удалиться от места, где мы собирались вести поиски.

14 сентября мы прибыли на широту 44° 24´ и долготу 147° 32´, где выяснили, что поверхность моря покрыта небольшими треугольными ракушками, которые росли вокруг крепкого вещества и издали очень походили на цветы, плавающие по морю. По словам кадьякцев, они служат лучшей пищей морских бобров и растут на деревьях, которые покрываются иногда водой. Но поскольку они большие выдумщики, то на их слова не всегда можно полагаться. Вероятнее всего, упомянутые ракушки образуются в море из того же самого вещества, на котором находятся, так как ни на одной их кисти я не заметил ничего такого, чем бы они могли прикрепиться к дереву.

16 сентября дул тихий ветер с северо-запада. С восходом солнца показалась стая небольших птиц, похожих на куликов. Они были беловатого цвета, с черными полосами на спине и на крыльях. Мы видели их и вчера, но только на некотором расстоянии от корабля. В 7 часов утра с фор-саленга дано знать, что с юга показалась земля. Посланный мной наверх штурман также думал, что видит берег, но наплывший вдруг туман не позволил ему утвердиться в своем мнении. Что касается меня, то я, находясь недалеко от места, где капитан Портлок поймал морского котика, был уверен, что земля должна быть недалеко. Поэтому, не медля, я спустился на юго-юго-запад и продолжал путь в этом направлении до захода солнца. Хотя мы каждую минуту надеялись увидеть землю, однако оказалось, что мы гонялись только за облаками. Таким образом, наша радость к ночи перешла в сожаление, что мы потеряли напрасно несколько миль своего плавания. Требовалось проявить терпение и продолжать прежний путь к западу. По наблюдению, произведенному сегодня, западная долгота оказалась 151° 04´, а северная широта – 44° 12´.

28 сентября. Достигнув вчера предполагаемой мной долготы 165° и не надеясь сделать какое-либо открытие, я счел за лучшее спуститься сегодня к югу, ибо, не имея возможности ничего отыскать там, где мы видели разные признаки близости земли, особенно там, где нам показалась в прошлом году выдра, мы заключили, что наши поиски в неизвестных местах, простирающиеся далее к западу, будут, без всякого сомнения, тщетны. Да и само время становилось для нас весьма дорого.

2 октября северо-западный ветер, дувший около двух суток при весьма приятной погоде, утром утих, и наступила довольно ощутимая теплота. В 4 часа пополудни мной снято несколько лунных расстояний, по которым западная долгота оказалась 166° 06´. А поскольку около этого времени корабль «Нева» находился на 36,5° с. ш., то я и направился на запад, чтобы этим курсом достигнуть 180° долготы.

4 октября. В полдень я производил астрономические наблюдения на 36° 25´ с. ш. и 167° 45´ з. д. Вскоре после этого горизонт затянуло мраком, и западный ветер задул столь жестоко, что вынудил нас уклониться к югу. А поскольку по опыту известно, что западные ветры здесь меняются не скоро, то для сбережения времени я решил направиться к Марианским островам в обход путей известных мореплавателей. Таким образом, оставив поиски в этих широтах, мы можем сказать, что не заметили никакого признака земли между 165° и 168°. К этому нужно также добавить, что от 42° широты до настоящего дня мы не видели ни одной птицы или рыбы, хотя погода держалась прекрасная.

9 октября. Тишина и безветрие, продолжавшиеся около трех суток, становились уже для нас утомительными, ибо, кроме того, что мы весьма медленно двигались вперед, жара стала несносной. Хотя сегодняшняя широта оказалась не менее 30° 20´, однако наши гребные суда совершенно рассохлись, а стеньги и бушприт, сделанные нами из елового леса, расщелялись так, что я вынужден был положить на них во многих местах найтовы[156]. Вчера нас обрадовало появление нового рода рыбы. Длиной она была не более полуфута [15 см], довольно толста, но с удивительными перьями, или, точнее, крыльями, длиной около трех четвертей всего тела. Сегодня показались тропические птицы и множество летучей рыбы, что позволило заключить, что мы уже отдалились от тех мест, где почти непрерывно обитают туманы.

15 октября. За маловетрием, продолжавшимся всю прошлую неделю, последовал довольно слабый ветер с запада. В 10 часов я снял несколько расстояний луны от солнца разными секстанами[157], по которым в полдень найдена средняя западная долгота 173° 23´. Широта же оказалась северная 26° 43´. Хотя с некоторого времени начали появляться разные птицы и рыбы, сегодня с самого утра наш корабль окружили касатки, акулы, лоцманы, фрегаты[158], тропические птицы и большие белые, с черной опушкой по крыльям, чайки. Одна из последних села на утлегарь (бревно, простирающееся далее бушприта, на котором растягивается треугольный парус, называемый кливером), и хотя все матросы выбежали на бак, она ничуть не испугалась и слетела только тогда, когда один из матросов схватил было ее за хвост. Чрезвычайное множество птиц обратило на себя мое внимание, а особенно потому, что неподалеку от этих мест несчастный Лаперуз заметил также разные признаки земли. Поэтому в разных местах для наблюдения были рассажены люди, и сам я не сходил вниз в течение всего дня. Но судьба, невзирая на все наши усилия, кажется, над нами издевалась и решилась открыть нам тайну не раньше, как подвергнув наше терпение еще большему искусу. В 10 часов вечера я отдал приказание вахтенному офицеру Коведяеву использовать ночью как можно меньше парусов, если ветер станет свежее. Лишь только я хотел сойти в каюту, как вдруг корабль сильно вздрогнул. Руль немедленно был положен под ветер на борт, чтобы повернуть овер-штаг (т. е. повернуть корабль против ветра в другую сторону), но это не помогло, и корабль сел на мель. Вся команда, оставив свои койки, бросилась крепить паруса, а штурман между тем обмерял глубину вокруг судна, которое остановилось посреди коралловой банки. Поэтому я приказал тотчас сбросить в воду все росторы (разные тяжести, лежащие на средине корабля: реи, стеньги и прочее) с привязанными к ним поплавками, чтобы при удобном случае можно было опять их вынуть. Благодаря этому корабль настолько облегчился, что с помощью нескольких завозов к рассвету на 16-е число мы вышли на глубину. Как только наступило утро, то на расстоянии около 1 мили [1,8 км] на западе-северо-западе показался небольшой низменный остров, а прямо по курсу, которым мы шли вечером, – гряда камней, покрытых страшными бурунами. Как ни худо было наше положение, такое открытие всех обрадовало и многим придало бодрости. Лишь только корабль остановился на завозе, на котором его стягивали, чтобы дождаться посланного для промера штурмана, как налетел жестокий вихрь и бросил его вторично на мель. Тогда нам не оставалось ничего более, как, сбросив канаты, якори и другие самые тяжелые, хотя и нужные вещи, стягиваться как можно скорее, ибо ветер начал свежеть и жестоким образом бить корабль о кораллы. При непрерывной работе и величайших трудах мы смогли сойти на глубину не раньше вечера.

17 октября. Хотя наши обстоятельства были весьма плохи, ночью надо было дать отдохнуть подчиненным, без чего никто бы из них не был в состоянии продолжать работу. К счастью, все это время была тишина и спасла нас от гибели. На рассвете, пользуясь благоприятным временем, мы потянулись вперед на завозах: я выделил половину команды для вытаскивания брошенных в море вещей, которые все без исключения были доставлены на корабль. Вместе с ними была привезена часть фальш-киля (толстая доска, прибитая под килем), которого, конечно, осталось уже немного под кораблем. Несмотря на все, воды в трюм прибывало не более 12 дюймов [30 см] в сутки. В 7 часов вечера, отойдя от своего утреннего места на довольно значительное расстояние, я бросил якорь на глубине 8 сажен [14,5 м]. Судя по глубине дна, которая все время была 3, 4 и 6 сажен [5,5; 7,3 и 11 м], нам можно было бы отойти гораздо дальше, но этому препятствовало коралловое дно, которое часто не держало верпов, а иногда даже перетирало завозы. Кроме того, несколько часов продолжалась ужасная жара. Под вечер я хотел было съехать на берег, но заболел и потому отправил туда своих офицеров, которые через два часа возвратились и привезли с собой четырех больших тюленей, убитых ганшпугами[159].

18 октября. Погода держалась благоприятная и позволила нам сегодня как можно скорее двигаться на завозах к северу. Желая осмотреть место, которое по своему положению должно быть важно для мореплавателей, я отправился утром на берег, взяв с собой штурмана и нескольких офицеров и отдав приказание на корабле немедленно вступить под паруса, если позволит ветер, и ожидать нас, полностью избегая опасности. Около острова бурун так велик, что мы с немалым трудом могли пристать к небольшой губе, на берегу которой нашли множество разных птиц и тюленей. Первые тотчас окружили нас и больше походили на домашних, нежели на диких, а тюлени лежали на спине и не обращали на нас ни малейшего внимания. Некоторые из них были величиной более сажени и едва открывали глаза, если кто-то приближался к ним, но ни один не трогался со своего места. Как ни привлекательно было это зрелище, нам пришлось от него оторваться, чтобы выполнить свои задачи, т. е. описать берега и узнать, что производит этот лоскуток земли. Первое требовало немного труда. Что же касается последнего, то оно стоило нам большого беспокойства. Не говоря уже о несносной жаре, мы почти на каждом шагу проваливались по колена в норы, заросшие сплетающейся травой и наполненные молодыми птицами, многие из которых погибали у нас под ногами, так как слышался непрестанный писк. Однако же, невзирая на все препятствия, дело было к вечеру завершено. Воткнув шест в землю, сначала я зарыл рядом с ним бутылку с письмом о нашем открытии этого острова, а потом возвратился на корабль в полной уверенности, что если судьба не отведет нас от этого места, то следует ожидать скорой смерти. При абсолютном недостатке в пресной воде и лесе на что можно бы было надеяться и что предпринять для спасения? Правда, пищей бы послужили рыба, птицы, тюлени и черепахи, которых на острове большое количество, но чем мы могли утолять жажду? Этот остров, кроме явной и неизбежной гибели, ничего не обещает предприимчивому путешественнику. Находясь посреди весьма опасной мели, он лежит почти наравне с поверхностью воды. Исключая небольшую возвышенность на восточной стороне, он состоит из кораллового песка и покрыт только травой, которой заросли норы, где чайки, фрегаты, утки, кулики и другие птицы выводят своих детенышей. Между этими пернатыми особенного внимания достойны чайки, величиной с дикого голубя, на которого они похожи, и большие белые птицы, названные нашими матросами глупырями. Птица, которая села на утлегарь, принадлежит к этому же роду. Первые, летая в ночное время, производят ужасный крик, а последние так глупы, что во время своей прогулки мы едва могли отогнать их от себя палками. Они величиной с гуся, по краям крыльев и на конце хвоста имеют черные перья, нос у них желтый, прямой, а глаза яркого желтого цвета. На берегу мы нигде не заметили ни воды, ни леса, а нашли только десять больших бревен, из которых одно составляло у корня сажень в диаметре и походило на красное дерево[160], растущее по берегам Колумбии. Не знаю, что и сказать по этому поводу. Если из-за большого расстояния это дерево не могло приплыть из Америки, то поблизости должна быть какая-либо неизвестная земля. На Сандвичевых островах такого рода деревья не растут, Япония также весьма отдалена от этого места. Может быть, к северо-западу, на линии Сандвичевых островов, Некара[161] и открытого мной острова, находятся еще земли, отыскать которые предстоит в будущем. Возможно также, что на этой линии лежит и тот остров, который, по утверждению некоторых писателей, некогда был открыт испанцами около 35° 30´ с. ш. и 170° з. д.

Наше странствование по острову не было напрасным. Мы возвратились на корабль «Нева» не с пустыми руками, а принесли множество кораллов, окаменелой губки и других редкостей, среди которых не последнее место может занять найденный мной на взморье калабаш[162], который был настолько свеж и цел, что, кажется, приплыл не издалека. Очень жаль, что встреча с новооткрытым мной островом была сопряжена с несчастным приключением для нашего корабля. В противном случае я не упустил бы возможности испытать на самом деле справедливость моих заключений и отыскал бы что-нибудь более важное. Ибо нет труда, который я не согласился бы преодолеть, нет опасности, которой я бы не перенес, только бы сделать наше путешествие полезным и добыть честь и славу русскому флагу новыми открытиями. Но случившееся на нашем корабле повреждение, а также и само время заставили нас поспешить с плаванием к предназначенному месту встречи, заставили меня умерить свое рвение к дальнейшим поискам и стараться как можно скорее достигнуть кантонской пристани, где уже надлежало быть нашему сопутнику, кораблю «Надежда».

19 октября. Сегодня задул тихий ветер с северо-запада и позволил нам вступить под паруса около 10 часов утра, а в полдень были сделаны наблюдения в 26° 10´ с. ш. Отойдя не более 10 миль [18 км] от острова, мы уже не могли видеть его со шканцев, только с саленга можно было рассмотреть землю, едва отличавшуюся от воды. Тогда мы легли в дрейф для подъема гребных судов и бросили лот, но со 100 сажен [183 м] лотлиня[163] не могли достать дна, за полчаса перед этим глубина была 25 сажен [46 м]. От нашего якорного места глубина продолжалась почти на целую милю 9 и 10 сажен [16 и 18 м], потом увеличилась до 15 сажен [27 м], а напоследок – до 20 [36 м] и более. Грунт повсюду оказался крупный коралл, который был виден на мелководье и походил на каменные деревья, растущие на морском дне. Поэтому можно судить, как опасно это место. Корабль «Нева» за пережитое им у этого острова несчастное приключение может быть вознагражден только тем, что открытием весьма опасного местоположения он, может быть, спасет от гибели многих будущих мореплавателей. Если бы мы стали на мель около острова в другом каком-нибудь месте, то, конечно, подобно несчастному Лаперузу, не увидели бы своего отечества, а стали бы жертвой морских волн, так как повсюду были видны буруны. Если бы корабль был потоплен, а мы спаслись бы на острове, то он послужил бы нам скорее могилой, нежели убежищем. При первом ветре, особенно с северо-востока, корабль «Нева» непременно разбился бы о кораллы и погрузился бы в пропасть вечности. Но, к нашему счастью, тишина продолжалась тогда целых три дня. Я посчитал своим непременным долгом принести мою благодарность сопутствовавшим мне офицерам и нижним чинам, которые, находясь в непрестанных трудах, двое суток подряд оставались не более шести часов без отдыха и перенесли их не только без малейшего ропота, но еще и с бодростью, невзирая на всю угрожавшую нам опасность. Юго-восточную мель, на которой сел наш корабль, я назвал Невской, острову же, по настоянию моих подчиненных, дал имя Лисянского.

20 октября. Со вчерашнего вечера северный ветер усилился, а сегодня утром повернул к северо-востоку. Всю ночь мы шли к востоку, чтобы удалиться от опасности. На рассвете же направились к юго-западу и в полдень были в 25° 23´ с. ш. и в 172° 58´ з. д. Приведя корабль в некоторую исправность и немного отдохнув, я занимался сегодня вычислением всех наблюдений, сделанных мной после снятия «Невы» с мели.

По трем полуденным высотам, снятым разными секстанами, середина острова Лисянского находится на 26° 02´ 48˝ с. ш. Долгота же принята мной западная 173° 42´ 30˝.

После полудня показались две большие стаи черноватых птиц, которые держались на далеком расстоянии от корабля. Поэтому я приказал к ночи убрать все паруса и остаться только под марселями. Эта предосторожность была тем нужнее, что мои матросы еще не совсем собрались с силами после прежних своих трудов. С этого числа я решил взять такое направление, чтобы войти в долготу 180° около 17° с. ш.

23 октября. Утром дул западный ветер с дождем. В полдень, по наблюдениям, оказалось, что мы находимся под 22° 15´ с. ш. и 175° 32´ з. д. По окончании наблюдений ветер повернул к югу. Поэтому мы и повернули к западу. Через час с фор-саленга был замечен перед нами бурун. Я сам с бака увидел перед бушпритом чрезвычайное кипение воды и тотчас повернул на другой галс. Между тем, лейтенант Повалишин и штурман Калинин влезли наверх и подтвердили, что за кипением воды вправо виден высокий всплеск. В это время облака проходили довольно быстро, и ветер то усиливался, то совершенно утихал, так что я счел нужным удалиться от опасности, с тем, однако же, чтобы, как только установится погода, непременно осмотреть это место. В 3 часа пополудни стали непрерывно налетать шквалы, а вскоре разлившийся туман заставил нас отойти на 16 миль [29 км] к югу, где мы и легли в дрейф до утра.

По словам офицеров и матросов, бывших наверху, а также по увиденному мной с палубы, можно заключить, что сегодня мы находились близ мели, простирающейся с севера к югу, по крайней мере, на 2 мили [3,7 км]. А поскольку всплеск был замечен только в одном месте, то следует полагать, он был вызван волнами, ударяющимися о камень, который я назвал Крузенштерновым, лежащий, по полуденным наблюдениям и по глазомерному расстоянию, на 22° 15´ с. ш. и 175° 37´ з. д.

24 октября. Переменные ветры и пасмурная погода воспрепятствовали мне сегодня осмотреть мель, замеченную нами вчера. В 8 часов утра мы увидели настоящего берегового кулика, который хотя и казался несколько утомленным, но, вероятно, был отнесен вчерашним ветром от какой-нибудь нам неизвестной, однако же находящейся на недалеком расстоянии земли. В полдень были сделаны наблюдения на 21° 56´ с. ш. и в 175° 21´ з. д., а к вечеру при северном ветре мы легли в дрейф. Такую остановку корабля я решил делать каждую темную ночь, пока мы не достигнем изученной части моря, чтобы уклониться от всякой непредвиденной опасности (судя по береговым птицам, с которыми мы встречались почти каждый день с 19-го числа, быть может, мы находились недалеко от каких-нибудь неизвестных островов) и не пройти мимо чего-нибудь, достойного внимания.

31 октября. Тихие и переменные ветры продолжались всю прошлую неделю. Однако мы достигли широты 18° 34´ и долготы 178° 56´. С этого дня я убавил по 1/4 фунта [100 г] сухарей на каждого человека в сутки, потому что при нынешнем положении их хватило бы только на 30 дней. За это время невозможно было надеяться достигнуть Кантона, если бы не появились какие-либо самые благоприятные обстоятельства. Следует отдать должное находившимся на моем корабле матросам, которые не только не выразили никакого неудовольствия в связи с уменьшением их пайка, но даже предложили, если потребуется, получать самую малую порцию.

2 ноября начал дуть слабый северный ветер, которому я очень обрадовался и приказал поставить все возможные паруса. В полдень мы прибыли на северную широту 16° 3´ и западную долготу 180° 32´. Таким образом, мы обошли полсвета от гринвичского меридиана, не потеряв ни одного человека в течение столь многотрудного и продолжительного плавания. Наш народ переносил жаркий климат так, как если бы родился в нем и до сих пор находит его для себя гораздо здоровее, нежели холодный.

После полудня ветер повернул к северо-востоку. Вероятно, в этой части света пассатные ветры не так далеко отходят от экватора, как в Атлантическом или Индийском океане. С 25-го октября было маловетрие и даже полная тишина, и только изредка дули легкие ветры. Начинаясь всегда с севера, они поворачивали со шквалами к востоку, потом к югу и, наконец, к западу, где сменялись затем тишиной. Всего непонятнее, что северо-западная зыбь простирается весьма далеко, так как она была чувствительна еще до сих пор. Это, может быть, связано с северо-западными ветрами, которые большей частью дуют в высоких широтах этого океана. Они часто случались на нашем пути в Америку и обратно. Восточные же дули только два раза после нашего выхода из Новоархангельска. Очень жаль, что пространство между Сандвичевыми островами и Японией еще не так известно, иначе можно было бы считать закономерным, что суда, идущие на Камчатку, почти всегда входили в настоящую свою долготу между 14 и 15° с. ш., а потом уже направлялись к северу. В этом случае западные ветры не так бы часто им препятствовали. Оставив Сандвичевы острова, я направлял свой путь к Кадьяку, так, чтобы войти в 164° з. д. в малой широте, а потом уже взять прямой курс и, таким образом, достичь от острова Отувая места своего назначения в три недели с небольшим.

4 ноября. В 4 часа пополудни мы были на 13,5° с. ш. и, следовательно, закончили самый опасный путь во всем нашем плавании. Оставив залив Ситку, мы находились до настоящего времени в неисследованном участке океана и, может быть, миновали многие места, которые могли бы при каком-то несчастном случае стать для нас гибельными, особенно ближе к северу. Следует заметить, что с того времени, как мы удалились от острова Лисянского, нам не попадалось ничего, кроме небольшой касатки, которая один раз показалась у борта. Вчера мы видели стадо мелкой летучей рыбы. Что же касается птиц, то они посещали нас ежедневно.

14 ноября. От 15° широты нас сопровождал настоящий северо-восточный пассатный ветер, который дул большей частью довольно сильно и доставил нас сегодня на северную широту 14° 29´ и западную долготу 209° 14´. На это местоположение мы и рассчитывали, так как лунные наблюдения, которые мы производили четыре дня подряд, лишь немногим отличаются от хронометров. Летучая рыба, которая севернее часто показывалась нам в огромном количестве, здесь, по-видимому, водится не в таком изобилии, но зато она крупнее и проворнее. Одна из них вечером вскочила к нам на шканцы. Ее длина составляла около 15½ дюймов [39 см], окружность – 7 дюймов [18 см], длина верхних крыльев или перьев – 8 дюймов [20 см], а нижних – 3 дюйма [7,5 см].

15 ноября. Ветер дул свежий, погода ясная. В полдень, по наблюдениям, мы находились на северной широте 14° 48´ и западной долготе 213° 04´, а в 5 часов вечера увидели на западе-северо-западе сначала остров Сайпан, а потом и Тиниан (из группы Марианских островов: Ландронес, Разбойничьи или Сайпан-Сите) – на западе. Но так как солнце уже склонялось к горизонту, а по некоторым признакам можно было заключить, что ночь ожидается беспокойная, то, продвигаясь к северо-западу до половины 7-го часа, я повернул на левый галс и, зарифясь двумя рифами, решил лавировать до рассвета.

16 ноября. Утром ветер стих. Заметив юго-восточную оконечность острова Тиниана, я повернул к ней в 7 часов, а в 10 мы были в проходе между островами Гуамом и Тинианом, так что к 11 часам могли взять настоящий курс на северо-запад. Хотя мне было все равно, каким из трех проливов проходить, т. е. по северную сторону острова Сайпана, между ним и Тинианом, или южнее последнего, надо признать, что ничего не может быть безопаснее, чем тот пролив, которым прошел корабль «Нева». Остров Тиниан окружен глубинами до самых берегов, так как, обходя его на расстоянии не более 3 миль [5,5 км], я нигде не заметил мелководья, а на северной стороне острова бурун бьет только об утесы. Юго-восточная оконечность этого острова утесистая. Берега же по обе стороны его хотя и довольно высоки, но пологие и покрыты деревьями, среди которых особенно заметны кокосовые пальмы. Жаль, что этот остров не имеет хорошей гавани – благодаря своему изобилию он мог бы сослужить мореплавателям хорошую службу. Мы видели якорное место лорда Ансона, лежащее по западную сторону острова и закрытое только от восточных ветров. Оно не безопасно, ибо, кроме указанного недостатка, имеет и плохое дно.

Юго-восточная оконечность острова Тиниана лежит на западной долготе 213° 40´ 20˝. Широта же ее по полуденному наблюдению – северная – 14° 56´ 52˝. Если считать, что найденная по пеленгам северная широта Гуама равна 14° 50´ 32˝, получается, что этот остров лежит на юг от Тиниана, почти в 6 милях [11 км]. По картам же он расположен на расстоянии около 18 миль [33 км], следовательно, слишком далеко.

В третьем часу пополудни скрылись все Ландронские [Ландронес] или Марианские острова. Из них мне показался самым высоким Сайпан, который в ясную погоду виден за 35 миль [64 км], а Тиниан – за 25 миль [46 км]. На хребте, образующем первый из них, имеется небольшая коническая гора, а последний почти ровный.

Направляясь к острову Формозе, я с радостью ожидал, что в скором времени мы увидим просвещенных людей и встретимся, может быть, с Крузенштерном.

От залива Ситки до островов Ландронских или Марианских мы шли большей частью по северо-восточному и юго-западному течению. Последнее было гораздо сильнее и продвинуло нас на указанном расстоянии около 140 миль [260 км] к югу и до 200 миль [370 км] к западу. Юго-западное течение сначала значительно усилилось после нашего вступления в тропик, однако же изменилось на западное, когда мы приблизились к Ландронским островам.

22 ноября. После удаления от берегов ветер усилился и третьего дня задул так, что я был вынужден лечь под штормовые стаксели. Но это служило только преддверием к худшему, так как сегодня утром ртуть в барометре опустилась ниже всех делений, и шторм, продолжавшийся более суток, превратился в бурю, которая сначала стала рвать снасти, а потом положила корабль на бок, так что подветренная сторона была в воде до самых мачт, хотя на корабле стоял только один бизань, зарифленный всеми рифами. Около полудня разбило в щепы ялик, висевший за кормой, и некоторое время спустя оторвало шкафуты[164] и унесло в море многие вещи, находившиеся наверху. Но хуже всего было то, что вода начала чувствительно прибывать в трюм и заставила нас действовать всеми помпами до вечера. В это время жестокая погода несколько поутихла и это спасло нас от гибели, так как, работая непрерывно в воде, мы за короткое время совершенно обессилели бы и погибли. Но, видно, судьбе еще не угодно было погубить нас: прекратилось ужасное неистовство стихий, которые, как оказалось, были в состоянии все превратить в первобытный хаос. В продолжение этой бури густые облака и вода, которую несло вихрем подобно пыли, смешавшись вместе, почти лишили нас дневного света. Такие бури в этих местах называются тайфуном (это слово происходит от китайского та-фунг, или сильный ветер[165]), одно название которого уже приводит в ужас мореплавателей, так как его не только нельзя избежать без больших повреждений, но очень часто во время него корабли погибают.

23 ноября. Крепкий ветер продолжался всю ночь, потом с восходом солнца утих и позволил нам убрать изорванные снасти, из которых многие были совершенно измочалены, а все остальные так побелели, как будто бы на них никогда не было смолы. После окончания этой работы первой моей заботой было осушить корабль и очистить в нем воздух. Для этого мы принялись выносить подмоченные вещи наверх, соскабливать грязь и курить везде купоросной кислотой. Несмотря на то что очищение и окуривание продолжалось до самого вечера, несносный запах был довольно ощутим. Отсюда я и заключил, что находившиеся в трюме меха подмочены.

24 ноября. Лишь только команда убралась, я приказал поскорее открыть трюм. Моя догадка оказалась верной.

При вскрытии среднего люка из него столбом пошел пар и несносное зловоние. Желая как можно скорее очистить воздух в нижнем отделении корабля, чтобы избежать инфекции, я приказал сначала развесить жаровни с раскаленными углями по кубрику (отделение корабля между палубой и трюмом) и спустить в трюм машину для окуривания купоросной кислотой, а потом стал поднимать тюки с мехами. Сверху несколько их рядов оказались в хорошем состоянии, но внизу и к левому боку они были мокрые, так что самые нижние слиплись вместе и были очень теплыми. Такая работа была для нас чрезвычайно тяжелой. Однако к вечеру мы выбросили множество гнилых вещей, не чувствуя ни малейшего недомогания. Думаю, что этому немало помогала купоросная кислота, небольшое количество которой я добавил также в воду для питья.

Около полудня ветер повернул к северу. Но поскольку на левой стороне корабля у нас происходила выгрузка, то, опасаясь, чтобы груз, находившийся на правой стороне, не сдвинулся с места, я вынужден был лежать в дрейфе до захода солнца, а потом плыл на запад-северо-запад. Тяжелый запах из трюма был слышен даже в моей каюте, а в передней части корабля он был настолько несносен, что матросов пришлось перевести в кают-компанию, где обычно живут офицеры, чтобы ни в коей мере не повредить их здоровью.

25 ноября. На другой день с самым рассветом мы снова принялись за прежнюю работу. Я очень радовался, что при всем этом тяжелом труде и несносном зловонии в команде никто не заболел. От жаровен и окуривания, продолжавшегося в трюме всю ночь, воздух в нем к утру очистился, так что можно было работать более часа, не выходя наверх. Вчера же, особенно при подъеме нижних тюков, никто не мог оставаться внизу несколько минут, не почувствовав головокружения и боли в глазах.

Вечером усилился северо-восточный ветер и заставил нас отложить перегрузку.

26 ноября. Утром ветер утих, что очень нас успокоило, ибо в противном случае надлежало бы спуститься к острову Луконии или Лукону [Люцон или Люсоя][166], чтобы спасти корабль от гибели: он не мог бы выдержать бури, так как груз был выброшен. В полдень я производил астрономические наблюдения на 18° 48´ с. ш. и 231°39′ з. д. К вечеру мы успели закончить перегрузку на левой стороне корабля, с которой выбросили в море 30 000 котиков и большое количество морских бобров, лисиц и других подмоченных мехов.

27 ноября. На другой день погода опять испортилась, что крайне нас обеспокоило. Помимо того, что из-за сильного ветра и большого волнения нельзя было держать трюм открытым, мы вынуждены были оставить свою работу, так как шквалы находили весьма часто. При таких неприятностей я, по крайней мере, утешился тем, что груз на правой стороне был подмочен незначительно и требовал небольших трудов.

28 ноября. Дул свежий северо-западный ветер, продолжалась почти шквальная погода. В 7 часов утра мы увидели четыре острова, лежавшие к северу от острова Ваш[167]. Поэтому мы направили свой путь к северо-западу. В полдень мы были на северной широте 21° 25´, а от ближнего замеченного нами к северо-западу острова – около 30 миль [55 км], и спустились к западу. В 2 часа пополудни упомянутые острова скрылись на юго-востоке. Вечером погода сделалась непостоянной. Поэтому я счел за лучшее пройти 19 миль [35 км] от места наблюдения, а потом взять курс на запад-северо-запад – это было около 8 часов вечера.

Этот день был для нас довольно важным. Кроме того, что мы прошли весьма легко мимо острова Формозы и вступили в Китайское море, мы полностью убрали трюм и, следовательно, приготовились ко всем случайностям, которые могут ежечасно поджидать мореплавателей.

Со времени нашего отплытия от Ландронских, или Марианских, островов и до сегодняшнего наблюдения было заметно непрерывное западно-юго-западное течение, которое снесло корабль «Нева» на 67 миль [124 км] к югу и более пяти градусов к западу, что было довольно выгодно.

На следующий день с самым рассветом мы начали очищать корабль от грязи, которой нигде не было менее 1/8 дюйма [3 мм]. Во время перегрузки, без сомнения, у нас могли бы начаться инфекционные болезни, если бы их не предотвратили холодная погода и крепкие ветры, дувшие непрерывно во время этой опасной работы. Безусловно, употребление виндтерзеелей (парусные рукава, используемые на кораблях для доставления свежего воздуха) и окуривание купоросной кислотой чувствительным образом очищали воздух внизу, а хорошая пища, употребление хины с грогом и вода, настоенная на ржаных сухарях и смешанная с купоросной кислотой, немало подкрепили силы трудившихся матросов. Но всех этих средств не хватило бы, чтобы противоборствовать там, где половина трюма была наполнена сплошной гнилью и где солнце в ясную и тихую погоду действует весьма сильно.

В полдень я занимался наблюдениями на 21° 42´ с. ш. и 240° 21´ з. д., а около 4 часов пополудни мы прошли мимо надводного камня, показанного на английских Ост-Индских атласах приблизительно в 2 милях [3,7 км]. Однако мы его не видели, а потому заключаем, что в этом месте он едва ли существует.

30 ноября. В полночь, как мы и ожидали, достали дно на 50 саженях [91 м], грунт – мелкий песок. Полагая, что мы находимся недалеко от острова Мигриса, я спустился было на полрумба, но в 4 часа утра опять была обнаружена глубина в 50 сажен, а потому я взял курс на запад-юго-запад.

На рассвете мы увидели китайскую лодку, которая показалась мне около 60 футов [18 м] длиной, с узкой, но высокой кормой и подъемным парусом из циновок. При самом восходе солнца погода сделалась ясная и позволила нам взять курс на северо-запад. В час пополудни в 12 милях [22 км] к северу открылся остров Педро-Бракко (упоминаемые здесь Лисянским небольшие острова находятся в северной части Южно-Китайского моря – прим, ред.). Поэтому я взял курс к большому острову Лема[168].

Остров Педро-Бранко по моим хронометрам должен быть на 244° 00´ з. д., а по полуденной высоте – на 22° 24´ с. ш. Он похож на высокую копну сена белого цвета, с небольшим бугром на западной стороне и издали напоминает корабль под всеми парусами.

С утра мы миновали до 30 лодок, подобных вышеупомянутой. Однако я решил лоцмана не брать раньше, чем подойду ближе к большому острову Лема, надеясь найти там наиболее опытного. В 4 часа мы подняли флаг и произвели один пушечный выстрел, ожидая, что, по примеру прежних мореплавателей, окружавшие нас лодки тотчас бросятся к кораблю. Но у нас получилось все наоборот. Все они плыли своим путем, и хотя выстрелы повторились, однако никто не обращал на нас внимания. Заключив поэтому, что сегодня мы не найдем лоцмана, я решил лавировать ночью, а утром подойти ближе к берегу.

1 декабря, при восходе солнца, увидев, что мы находимся южнее большого острова Лемы, и считая причиной этого обстоятельства течение, я хотел было лавировать и войти в проход, лежащий к северу от него. Но так как вследствие сильного волнения корабль дважды не повернул через овер-штаг[169], то я счел за лучшее идти на большой фарватер, особенно потому, что сегодня четырнадцать из моих матросов, утомившись от прошлых трудов, работать уже не могли. К полудню мы прошли мимо камней, лежащих по западную сторону Лемских островов, и направились к Ландрону (Ландрон и Самиу – небольшие острова в Кантонском проливе – прим. ред.). Хотя погода была пасмурная, я прошел гряду Лемских островов с камнями не более как на расстоянии 2 миль [3,7 км] и нигде на 25 саженях [45 м] не доставал дна. Поэтому можно сказать, что поблизости от них нет ни малейшей опасности.

Вскоре после полудня я лег на запад-северо-запад, а в 2 часа приблизился к северо-западной оконечности меньшего острова Ландрона. Здесь к нам пристала небольшая китайская лодка, и я узнал, что корабль «Надежда» пришел в Макао уже с неделю и стоит в гавани Тайпе. Это приятное для нас известие привез с собою и лоцман, с которым мы пролавировали до половины 10-го вечера. В это время мы попали в обратное течение, которое и вынудило нас бросить якорь у острова Самиу на глубине 9 сажен [17 м], грунт – ил.

3 декабря. Вчера весь день продолжалась тишина, а потому мы не могли вступить под паруса до следующего утра, когда подул легкий северо-восточный ветер и доставил нас к вечеру на рейд Макао. Приведя свой корабль в безопасность, я тотчас отправился в город к Крузенштерну, а так как время приближалось к ночи, то старшему после себя офицеру я приказал зарядить пушки и ружья для отражения морских разбойников, которые иногда нападают здесь на суда, стоящие даже под самыми батареями. Разбойники эти из китайцев[170], которые от крайней бедности и притеснения стали противниками законов и промышляют грабежом. Их насчитывается теперь до 200 000 человек, и они грабят все, что ни встречают в море и на берегу. Возможно, множество лодок, виденных нами раньше между островами Педро-Бранко и Лемскими, и составляли флотилию этих бездельников, но она не смела напасть на нас, видя, что наш корабль хорошо вооружен.

5 декабря. Весь вчерашний день я провел на берегу. Нечего описывать, какое большое удовольствие я получил, увидевшись со своими приятелями, с которыми находился в разлуке около восемнадцати месяцев. Каждый может это легко себе представить. Скажу только, что сегодня я неохотно пошел бы с кораблем в Вампу (место, где останавливаются купеческие корабли для выгрузки и погрузки товаров), если бы Крузенштерн не решил ехать туда со мной, по некоторым обстоятельствам, о которых будет упомянуто ниже. В 11 часов утра мы снялись с якоря и, заменив лоцмана, лавировали с помощью прилива.

Город Макао построен на холмах и оврагах, весьма чист и застроен довольно хорошими домами. Он защищается несколькими батареями и с моря имеет прекрасный вид. Что же касается его окрестностей, то кроме камней и дикой горной травы они ничем не примечательны для любопытного путешественника. Хотя в этом месте я пробыл недолго, однако же можно было заметить, что португальцы только называются его хозяевами, а всюду хозяйничают по-своему китайские чиновники[171]. Говорят, что нынешний губернатор иногда покушался защищать свои права и власть, но с гарнизоном, состоящим из 200 человек, нельзя внушить к себе большого уважения. Монахи же, которых здесь очень много, ни во что не вмешиваются. К этому надо добавить, что Макао, исключительно из-за нерадивости португальцев, которую они проявляют, запасаясь необходимой провизией, находится в полной зависимости от китайцев. Последние при всяком удобном случае угрожают запрещением привозить им съестные припасы и тем самым постепенно лишают Португалию ее прав и преимуществ.

К ночи корабль «Нева» остановился на якоре у острова Лантин [Ли-тин][172].

6 декабря. За ночь мы дошли до Бокка-Тигрис [Бокка-Тигрис или Фумун][173] и стали на якорь. Днем же мы прошли мимо множества рыбачьих судов и большой китайской флотилии, состоявшей из нескольких сот военных лодок. Она готовилась выйти из реки, чтобы отогнать разбойников, о которых я упоминал.

На другой день утром к нам приехали два таможенных чиновника из крепости Бокка-Тигриса. А поскольку ветер в это время почти совсем утих, то я вынужден был нанять 50 лодок для буксира. С их помощью мы прошли первый бар (подводная мель в устье реки – прим. ред.) в 10 часов, а второй миновали около полуночи.

8 декабря. В 2 часа ночи мы достигли Вампу, где и легли в фертоень, имея якоря вдоль реки с 30 саженями [55 м] каната у каждого.

Река Тигрис защищается двумя плохо укрепленными крепостями, у которых суда должны ожидать таможенных чиновников и лоцманов. Эта река всюду широка, кроме устья и двух отмелей, образующих бары. Проход между ними довольно узок, особенно для больших судов, которым я советовал бы использовать при маловетрии буксир, а не надеяться на паруса. Плата за это здесь самая умеренная.

Укрепив корабль на якорях, я дал приказание старшему после себя офицеру снять такелаж, сам же вместе с Крузенштерном поехал в Кантон с целью отыскать там как можно скорее покупателя для товара, находившегося на моем корабле. Стремясь как можно успешнее справиться с этим, мы сочли необходимым сначала связаться с английским купцом Билем, владеющим обстоятельными сведениями о здешней торговле, и поручить ему свои дела. Биль, с которым Крузенштерн был знаком и прежде, охотно взялся за наше поручение и представил нам Лукву, одного из гонгов, или людей, имеющих разрешение от своего правительства вести иностранную торговлю. По китайскому обычаю, он поручился за наши суда и предложил для нашего груза свои амбары. Без такого поручителя в город Кантон с корабля ничего свезти нельзя. Он не только отвечает за исправную уплату пошлин, но и за поведение всех тех, за кого ручается. Поэтому, что бы иностранец ни сделал, вся ответственность ложится на этого гонга, которому иногда приходится платить чрезвычайно большую денежную пеню.

К 16 декабря я мог бы свезти товары на берег, если бы этому не помешало кантонское правительство. Поскольку наши корабли были первыми из русских, пришедшими в эту страну, то от нас требовали разных объяснений, без которых наместник не хотел нам позволить производить торговлю.

У нас перебывали все гонги, а напоследок старший из них, Панкиква, поставил перед нами следующие вопросы: какой мы нации? не ведем ли торговлю с китайским государством сухим путем? что побудило нас предпринять столь далекий путь и не военные ли наши суда? На все это он требовал письменного ответа, уверяя, что его непременно необходимо послать в Пекин к императору. Все это занимало нас несколько дней, ибо Панкиква слишком придирался к каждому слову. Сначала мы дали объяснение на английском языке, полагая, что китайцы понимают его лучше других, а потом были вынуждены дать его на русском. Мы очень обрадовались, когда Биль сообщил нам, что Луква обещает купить наш груз за ту же цену, какую будут давать другие купцы. Вопрос, не военные ли наши корабли, возник, конечно, оттого, что Крузенштерн по прибытии в Макао не хотел идти в Вампу со своим малым грузом, а решил дождаться нас в Тайпе. Но так как китайцы непрерывно беспокоили его своими вопросами, то он вынужден был сказать, что корабль, находящийся у него под командой, – военный. Об этом немедленно было донесено в Кантон. Когда же по прибытии «Невы» Крузенштерн хотел двинуться в Вампу также с кораблем «Надежда», то начальник таможни в Макао этого не позволил. Поэтому он и должен был ехать со мной сам, чтобы скорее покончить с этим делом. Мы сообщили китайцам, что корабль «Надежда» принадлежит нашему государю и что он, будучи дан Компании для помощи в ее торговле, может брать товары по европейским обычаям, и прибавили также, что на нем находятся меха. Последнее особенно успокоило китайцев. Сперва в Тайпу были посланы осмотрщики, а потом явился и лоцман, который 23-го числа привел корабль «Надежда» к нам. К этому времени наш трюм был полностью очищен от товара и мы готовы были осмотреть подводные части корабля.

18 декабря таможенный директор, или гону, обмерил корабль «Нева» (здесь обмериваются корабли для оплаты пошлины по их величине). Он прибыл к нам около 10 часов утра на большой лодке, украшенной разными флагами, в сопровождении трех других такой же величины и множества малых. Для встречи этого вельможи мною был послан, как обычно, офицер с переводчиком на катере. Перед этим была привезена широкая, выкрашенная красной краской лестница и приставлена к борту, чтобы облегчить вход на корабль. После прибытия директора на шканцы обмер корабля скоро кончился, так как он состоял только в том, что была натянута тонкая веревка сначала между фок-и бизань-мачтой, а потом на середине корабля у грот-мачты и измерена китайской мерой. После этого наш гость вошел в каюту, где его угостили разными вареньями и сладким вином. Узнав неизвестно от кого, что у меня находятся двое татар, он захотел их увидеть и поговорить с ними, но они не понимали его маньчжурского языка. После своего отъезда директор прислал своих людей отблагодарить меня за угощение, а команде подарил восемь четвериков пшеничной муки, столько же кувшинов китайского вина, называемого шамшу, и двух небольших быков.

Обмер иностранных судов весьма важен для доходов кантонской таможни, а потому и производится почти всегда самим ее начальником. Наш корабль, водоизмещением только в 350 тонн, заплатил 3 977 испанских пиастров[174] пошлины.

27 декабря мы начали кренговать[175] корабль «Нева». Я было сначала намеревался вытащить его на берег, однако, заметив, что при новолунии воды прибыло менее сажени, решился на кренгование. А так как во всем Вампу для этого нет ни малейших приспособлений, то я был вынужден использовать корабль «Надежда» вместо киленбанки[176]. Наше кренгование продолжалось более трех дней. Левая сторона корабля была сомнительна только у бизань-мачты около шестого паза от ватерлинии[177]. Поэтому я мог осмотреть ее за один день; правый же бок занял времени гораздо больше, так как на нем пришлось выворотить из воды весь киль.

29 декабря. Сегодня мы полностью закончили починку корабля и начали вооружаться. Тем временем я отправился опять в Кантон для окончания торговых дел.

1806 год

Январь. В одно и то же время мы занимались приведением корабля в исправность и приготовлением груза, состоявшего в основном из чая, фарфора и китайки – простой хлопчатобумажной ткани желтоватого цвета.

11 января первая часть была уже нагружена. Столь успешная погрузка позволяла нам надеяться на скорое отправление в путь. Было даже решено оставить реку Тигрис раньше 1 февраля, как вдруг мы встретились с тем же самым неприятным обстоятельством, которое возникло и при входе.

22 января. Когда нашим остальным товарам надлежало отправиться из Кантона, мы получили известие от своего поручителя Луквы, что наместник приказал остановить наши суда, пока не получит из Пекина ответа на донесение о нашем прибытии. Чтобы мы не воспротивились его повелению, он велел у обоих кораблей поставить стражу. Столь неожиданная неприятность крайне нас удивила. Но так как делать было нечего, мы решили подать протест против этого насилия и на другой же день приготовили для этого бумаги. А так как в Кантоне европейцы не имеют прямой связи с китайскими начальниками, то, не зная, каким образом достигнуть успеха в своем предприятии, мы обратились к Дроманду, управителю английской торговли в этих местах. Он весьма охотно взялся за дело и, собрав всех гонгов в свой дом, потребовал, чтобы они сообщили о нашем письменном протесте тому, кто дал несправедливое приказание задержать наши корабли. Хотя требование Дроманда было весьма обосновано, гонги сначала ответили на него решительным отказом, уверяя, что никто из них не смеет вручить бумагу, в которой мы доказываем несправедливость задержки наших судов и требуем их отпустить или дать письменно объяснение причин, побудивших к столь вероломному поступку. Однако, узнав, что мы сами будем пытаться вручить свою жалобу, они после некоторого совещания решили удовлетворить наше требование. На другой день я и Крузенштерн были опять у Дроманда и нашли у него некоторых гонгов. От них мы узнали, что наш протест был отдан таможенному директору, но он вернул его назад с уверением, что наши суда задержаны по приказанию самого наместника, которому советовал писать как можно учтивее, если мы желаем получить положительный ответ. Мы было воспротивились этому, но, рассудив, что можем потерять много времени, и не зная точно, найдем ли мы какое-либо правосудие, решили напоследок взять жалобу обратно, а подать только короткое представление о невозможности дожидаться ответа из Пекина. Между тем стража была снята, и погрузка товаров на корабли позволена по-прежнему. Мы потеряли целую неделю и очень беспокоились, что будем вынуждены вместо спокойного прямого плавания в Европу совершить самый длинный и весьма неприятный путь. Такое предположение основывалось на том, что если бы суда не могли выйти из Кантона раньше половины апреля, то им пришлось бы идти восточными проливами, а поэтому мы не только бы боролись повсюду с плохой погодой и встречными ветрами, но и прибыли бы в Россию на целую зиму позднее. Надо признаться, что это сомнительное и даже тяжкое положение было облегчено лишь вниманием, оказанным нам европейскими факториями, находящимися в Кантоне.