Читать книгу Азиатская книга - Александр Стесин - Страница 18

Они стояли навытяжку: завлаб Анатолий Макарович, старшая сотрудница Валентина и аспирантка Лиза. Похоже, они ждали важную американскую делегацию. Распрями спину, подтяни живот, встречай заморского гостя. Но вместо делегации из самолета вышли мы с Энрике, два занюханных аспиранта. На лице Лизы отразилось разочарование, на лице завлаба – облегчение. Он как-то сразу преобразился, неестественно-напряженное выражение лица сменилось естественным – похмельно-добродушным. Погрузились в микроавтобус. Пока ехали, Валентина на заднем сиденье шепотом рекламировала ментора: Анатолий Макарович – светлая голова, святой человек. Сам поднял лабораторию, продолжал тянуть ее, когда им фактически перестали платить зарплату. Умудрялся двигать науку на нулевом бюджете. Биолог каких поискать. Между прочим, в свои семьдесят лет он находится в прекрасной физической форме. По горам бегает как двадцатилетний, даром что курит по две пачки в день и пьет не в меру. Дай бог, чтоб его организм и дальше выдерживал все эти нагрузки… Тут ментор, повернувшись к нам, сделал дурашливо-недовольное лицо, цыкнул на Валентину: «Чего попусту языком молоть? Вот приедем, нальем, тогда и поговорить можно будет. В баньке попаримся, все по-людски. Кто это у вас там непьющий? Энрике? Перевоспитаем вашего Энрике Иглесиаса. Не Иглесиас, нет? А кто тогда? Техасец? Техасский рейнджер! Чтобы прилететь из такого далека и даже не посидеть как следует? Нет, Энрике, так не пойдет. В чужой монастырь со своим уставом… Кстати, о монастырях. Сейчас мы вас в гостиницу отвезем, поспите малость. А к полудню заедем за вами и поедем город смотреть. Интересного-то у нас много: Знаменский монастырь вот, набережная Ангары, памятник Колчаку есть, кладбище декабристов… Подходит вам такое? А наукой займемся уж завтра».

Перед тем как отправиться на боковую, мы с Энрике зашли позавтракать в гостиничную столовую. Господи, вот оно, самое-самое: гречневая каша, сосиска, кисель, сметана в розетках. Дебелой работнице общепита, швыряющей комья еды в алюминиевую посуду, не понять моего восторга. Я отсутствовал шестнадцать лет и наконец вернулся. Эта речь, эти лица, эти душемутительные запахи советского детства… В Москве и Питере давно уже пахнет по-другому, а здесь, в сибирской глуши, знакомые запахи продолжают жить, держатся, несмотря ни на что, как наука, которую двигает неутомимый Анатолий Макарович. «М-да, – сказал техасский рейнджер, через силу жуя недоваренную кашу, – мне кажется, я ем стружку».