Читать книгу Добром-лихом, а добыть надо! - Александр Ступин - Страница 2

В каждом городе есть места, где собираются со всей округи пернатые, мяукающие и лающие, это – мусорки. Они бывают разные по размерам и цвету, с крышками и без, но почувствовать их близость может даже самый несообразительный. Запах. Кажется, что запах мусорки не меняется никогда и не зависит от того, что туда бросают, в какое время года, солнце ли жарит или снег идёт.

Вот бежит, постоянно озираясь, дворняжка. Хвост опущен, взгляд сосредоточен и хитёр. К мусорке, как в столовую: «Что там нынче дают?» На бортах открытого тёмно-зелёного контейнера уже сидят кошки. Они издалека увидели собаку и равнодушно провожают её взглядами: «Пустить или выгнать её?» Похоже, ещё не решили. Дворняжка остановилась и стала проверять, разрешат – не разрешат: шаг, ещё шаг. Можно порыться, не гонят.

Голуби тоже залетают сюда по три-четыре, не больше. Основное их место – магазины. Там привольно. «Гули-гули», – кормят птиц прохожие и родители, гуляющие с детьми. Сизари, толстые и неопрятные, переваливаются с боку на бок, клюют, клюют крошки с асфальта, а потом, насытившись, тяжело взлетают на ветку или перелетают с места на место, когда сквозь их пёструю стаю-месиво кто-нибудь протискивается. Здесь им сытно и спокойно. К мусорке они залетают редко.

Вороны – тоже нечастые гости у железного корыта. Городские вороны – птицы важные. Вот носятся по небу туда-сюда, выше-ниже, и не поймёшь, чего хотят, кого ловят. Присмотришься: рядом с ними – ни одной птицы, только они. Всех выгнали. Им всё равно, кто перед ними: собака ли, кошка, а уж птице точно не сдобровать.

Вон собаке, немецкой овчарке, хозяин вынес миску с похлёбкой и куском мяса. Овчарка не привязана, бегает по двору, хозяйка. Две вороны уселись на ветку ближайшего дерева и внимательно следят за ней. Вот одна ворона внезапно слетает с ветки и низко пролетает над собакой, чуть не задевая её крылом. «Клац, клац», – щёлкает зубами овчарка и стелющимся бегом несётся за нахальной птицей. Ворона уворачивается и взлетает на забор. «Кар-кар», – долбит клювом доску, а щепки сбрасывает на псину. Собака в ярости бросается на забор, ворона сверху кидается в неё щепками. Для чего эта сценка? Вторая ворона тем временем не спеша переносит на крышу дома лакомые косточки, кусочки мяса, ничего не оставляя овчарке. Собака заметила вторую ворону, ворующую у неё обед, глаза кровью налились, язык – на бок, прыжками несётся к любимой миске… Поздно, поздно. Там осталась лишь каша и жалкие ниточки от мяса. «А-а-а, у-у-у, га-а-а-в!» – её плач слышен даже на мусорке. «Кар, кар, кар-ха-ха-ха!» – торжествуют на крыше вороны. Зачем воронам по помойкам лазить? Им и так поесть принесут. Ну залетают туда иногда, так, скуки ради.

Воробьи – гости частые на мусорке. Но такое впечатление, что они больше бестолково скачут и не то чтобы прилетели, а скорее пролетали-присели. А уж если присели, то можно и поискать что-нибудь.

Так и крутится здесь жизнь вокруг «хлебного места». Прямо как у людей. И поведение очень похоже.

Дворняжка шаг за шагом обошла, точнее, вынюхала разбросанный вокруг контейнера мусор. Попались несколько корочек хлеба, шкурка от чего-то, ещё сохранившая запах мяса, пустые куриные косточки, гладкие, как китайские бамбуковые палочки. Самое лакомое, возможно, осталось нетронутым внутри железного ящика. Но по краям сидели кошки и нервно наблюдали за собакой, их хвосты дёргались и шерсть потихоньку поднималась, когда псинка подходила близко к сокровищу мусорки.

Но что можно было охранять здесь, в окружении скромных домов бывшего заводского посёлка? Сюда сносили вконец сгнивший картофель из соседнего продмага, ящики, картон, бумагу, пропахшую несвежей колбасой. Жители, к несчастью для своих братьев меньших, съедали всё, что покупали, и редкие кусочки старого хлеба, разваренные косточки курицы и обрезки рыбы – вот и всё богатство. Другое дело – красивые контейнеры возле новых домов где-нибудь в центре города. Вот где рай. Там мимо пробегать и то приятно, от запахов кружится голова, они манят тебя, влекут: «Копни, найди заветную косточку, всю в мясе, тушку позавчерашней курицы, слегка протухший большущий кусок колбасы…» Только кто же тебя пустит туда, на ухоженный двор с личным дворником и будкой с охраной, где зелёная травка, красивые деревья и двухметровый забор с камерами слежения? Дворнягам там не место. Крысы забегают. Но на то они и крысы.

– М-м-мы-ы-ы-и-у, – предупредительно мстительно сквозь зубы прошипела первая кошка.

– Я-у-и-ы… ш-ш-ш, – слегка показала клыки вторая, поворачивая голову по направлению к бродяжке.

– Ладно, ладно, поняла, – вильнула она хвостом. А потом – «Гав-гав-гоу-у!» – по-дворняжески с заливом и повизгиванием облаяла их. Так лают обычно из страха и обиды. Промолчать было бы подозрительно, лаять долго и громко в такой обстановке опасно. Во-первых, коты могут всю морду расцарапать. Эти огольцы, воспитанные на улице, никаких собак не боятся. Во-вторых, на лай могут прибежать другие бродяжки, мало ли по округе таких шаек. Тем тоже лишь бы подраться. Гавкнув пару раз ещё, дворняжка побежала прочь.

Коты сидели, щурясь на солнце: «Наша взяла». Солнце припекало, сидеть над мусоркой было почётно и сытно. Птицы, собаки, даже люди, подносящие новые «сокровища» – все внизу. Власть всегда сверху. Кто хоть на секундочку испытал это чувство власти, никогда не забудет. Два кота, осознавшие это, прочно сидели наверху мусорного контейнера и созерцали окрестности.

В кустах у старого киоска – странный шум. Бумагу рвут. Постойте-ка, вот оно: хвост и на нём – наглая рыжая спина выдвинулась из кустов. Один из сидящих котов тоже был рыжим и, глядя на то, как он весь напрягся и застучал хвостом по металлу, можно было предположить, что он с тем, в кустах, знаком. Знаком, ещё как. В округе поговаривали, что тот, который в кустах, был его родным братом. Или родственником. Других рыжих в этом призаводском посёлке не встречалось. Издалека они были очень похожи, не отличишь. Более того, жили коты по соседству и терпеть друг друга не могли. Любая встреча кончалась дракой. Тот рыжий был покрупнее, и удар его лапой был очень болезненным. Кот на мусорке напрягся. Если родственник подойдёт к мусорке, мордобоя не избежать. Всё шло к этому. Большой рыжий всё прятался в кустах, а потом появился, сел перед кустами и стал чиститься от клочков бумаги. «Писатель!» – малый рыжий отвернул морду. Напряжение росло.

Все знают, что коты делят территорию между собой и метят свою, оставляя отметки в разных местах. Большой и малый рыжий делали тоже отметки, но часто в одних и тех же местах. Они выясняли отношения при встречах, дрались до крови, но старались не увлекаться и по возможности избегать потасовок. Завидев друг друга издалека, они останавливались, долго смотрели, присаживались и разбегались в разные стороны. Но если на их территорию заходил кто-то третий, тут они дрались отчаянно и безжалостно.

По тропинке, тянущейся сзади от киоска к мусорке, беспринципно, просто нагло вышагивало нечто сиамской наружности. Оно чувствовало себя хозяином и вело себя непринужденно и спокойно. «Ы-ы-йа-а!» – поднялся возле кустов большой рыжий, что означало: «Приплыл ты, парень». Малый рыжий прижал уши к голове и спрыгнул вниз. Он выгнул спину, глаза его, только что томно созерцающие окружающий мир и щурящиеся на тёплое солнышко, стали круглыми и яростно дикими. Сиамец остановился меж молотом и наковальней, но ни капельки не испугался. Он был безразличен. Рыжий большой, не очень разбирающийся в этикете, не стал избито шипеть, пугать, он сразу же напал. Большой и опытный, он моментально подмял под себя сиамца, и не прошло и полминуты, как тот позорно побежал к клёнам. Рыжий гнал его до тех пор, пока он не залез на дерево и дальше на ветку, куда Большой не полез, а, спустившись на землю, оглянулся торжествующе на мусорку и опять скрылся в кустах. «Уф, пронесло», – мурлыкнул под нос Маленький рыжий и успокоился. День обещал быть прекрасным.

А вот сиамцу продолжало не везти… Вначале он подумал, что пронесло. Вцепившись когтями в ветку, кот постепенно успокаивался и смотрел сверху вниз, как бы решая: спрыгнуть или, пятясь, спуститься с дерева. Вот он привстал слегка и напряг передние лапы, задние стал переставлять подальше назад. Ветка была крепка, но развернуться на ней кот бы не смог, а вот отползти к стволу было несложно. Шаг за шагом, шаг за шагом, и он был бы уже на земле. Но здесь ещё были вороны. Те самые вороны, которые обокрали немецкую овчарку, давно наблюдали за котом. Они сидели на ветке дерева, которое было пятым или шестым от того, где застрял кот. Что им нужно было? Охраняли гнездо? Вряд ли. Кот сидел очень далеко от их гнезда. Но есть же другой повод, ох уж эта сила, злая сила: желание унизить, подчинить себе другого, желание безграничной власти над всем или хотя бы над кем-нибудь одним.

«Кар-кар!» – сорвалась со своей ветки одна из ворон, облетела дерево, на котором застрял кот, и села на ветку, к которой он прилип. Ветка даже прогнулась слегка под её весом. «Ка-юк, ка-юк! Ха-ар-ха-ар, ха-ар», – рассмеялась большая тёмная птица с длинным мощным клювом. Она боком подошла к сиамцу и огляделась по сторонам: «Все видят?» А потом как долбанёт его клювом по спине и тут же отскочила на безопасное расстояние. Кот прижал уши к голове, вцепился когтями в ветку, но сделать ничего не мог. Прыгнуть вниз – страшно, а отбиваться от вороны не было возможности. «Безопасно, никакого сопротивления со стороны жертвы. Ка-юк, ка-юк», – покрутила ворона головой в разные стороны и опять к сиамцу: «Бац, бац!» клювом. А потом ещё: «Бац-бац!» Ворона долбила и долбила кота по спине, пока не устала. Оттолкнувшись от ветки, она вернулась на свое место, уступив место подруге. Так они летали по кругу, пока им не надоело. Кот от боли, страха и полной безнадёжности сидел на ветке до ночи. Утром его не стало. Когда слез и куда делся, никто не знал.

Мусорные короли ушли незаметно. Скучно. Здесь интерес, как в казино: игра, ставки, азарт, если игроки есть. К обеду же обычно разлетаются-разбегаются постоянные члены этого клуба, а залётные редки и трусливы. К тому же провинциальные мусорки, в особенности в призаводских окраинах, всё больше – место для выступлений, кормят здесь плохо и редко. Такое чувство, что владельцы мусора, перед тем, как его выносить, сами десять раз в нём покопаются. Нищета.

«А всё же – весна! Пригревает. Грязь оттаивает и парит на солнце. Вот неприятно, скользко, грязно, а чудо, и ждёшь этого всю долгую зиму», – думала дворняжка, стоя у дверей местного продмага, опустив хвост и провожая жалобным взглядом выходящих. «Подайте бездомной, потерявшей кров и пропитание по причине бездушности людей. Хоть что-нибудь, хоть что-нибудь».

Подали наконец…