Читать книгу Добром-лихом, а добыть надо! - Александр Ступин - Страница 3

Страшное дерево. История старого дома
Глава I

Оглавление

В городе Омске высаживать перед своими домами деревья было не принято. Полистайте альбомы со старыми фотографиями, те, что времён дореволюционных: деревянные тротуары, телеграфные столбы, а чтоб дерево росло, чистенький палисадник впереди был разбит – этого никогда не увидите… Нет, в заблуждение ввёл, вот всё же есть… Но что за надпись там на входе? Музей. И Первая женская гимназия деревцами была окружена, и здание Окружного Интендантства, а вот дом простого обывателя омского или изба мужика в городских окрестностях, как перст, одни-одинёшеньки всегда стояли, кустика-травиночки рядом не сыщешь. Значит, вывод таков: коли рядом дерево, кусты посажены или палисадник разбит – верный признак, что здание государственное или какого-нибудь общества. У настоящего омича на эти чудачества не было ни времени, ни сил, ни желания; не утруждал он себя ни в императорские, ни в старосоветские времена. В новый век… а тоже мало что изменилось – зайдёшь в иной двор и удивляешься: в старых шинах, изредка крашенных извёсткой и наполненных грунтом дорожным, торчат редкие цветочки; палисадники перед пятиэтажками, если и есть такие, огорожены старыми кривыми трубами или кроватными спинками; растут меж домами клёны-тополя, редко кустики жиденькие. Такие же дворы в многоэтажках и в частных владениях. Что-то сломано внутри у живущих здесь, никакие революции не исправляют их.

Дом, который купила семья Громановских: глава семейства Николай Николаевич, его жена Елена Николаевна и двое детей – двадцатилетний сынок Александр и одиннадцатилетняя девочка Анечка, был старой, ещё дореволюционной постройки. Это было видно по всему: высокий цокольный этаж кирпичной кладки, он, правда, со временем так в землю врос, что от нижних окон только верхняя часть была видна; прежние хозяева, не долго думая, заколотили их фанерой; а вот на окнах первого этажа сохранились почти в первозданном виде деревянные наличники и диковинные ставни. Удивительно, что их не тронули, сохранили. А то, что не красили, так это даже хорошо – чуть зачистить, зашпатлевать и покрыть лаком или воском. Кто же создал такую красоту? Это сколько же времени потрачено и на рисунок, и на изготовление? А фронтон, а карниз, крыльцо? Продававший дом мужичок по фамилии Горбань, высоченный и худой, в длинной куртке на синтепоне и со всесезонной кепкой на голове, видя восхищение покупателей старой архитектурой, так расчувствовался, что подарил им два больших металлических кольца, к которым прежние хозяева, те, настоящие, которые дом этот и строили для себя, привязывали лошадей.

– Вот с крыльца сняли, с этих вот столбов. Я выбрасывать не стал. Сохранил. История… Сами-то мы переселенцы, с Дальнего Востока приехали, на стройку… Нам этот дом и отдали. Родителям ещё и соседям… Три семьи тут жили. А старые хозяева то ли бежали, то ли расстреляли их, – объяснял он Громановским; слово «расстреляли» он произнёс совсем буднично, без нажима, без намёка на сочувствие, жалость, так же легко и просто, как «приехали», «отдали». – Дом хороший, сами увидите; если за ним смотреть, ещё сто лет простоит… Покрасить, крышу перекрыть… туда-сюда подшаманить… А мне некогда… Родители померли давно, а я уезжаю с семьёй. Нечего мне тут делать-то в городе этом. Никаких перспектив. Каждый год по двадцать тыщ уезжают. Бегут люди от такой власти… Всё здесь плохо… Беспросветно. Нет тут будущего.

– Да-да, слыхали… А ремонт делали? Может, при ремонте нарушили что-нибудь, подскажите.

– Не-е-т, какой ремонт? Заехали родители, и всё; узелки рассовали по углам. Батя ремонт никогда не делал, когда ему? Он на стройке работал, потом на пенсию вышел, я техникум окончил и на «Электроточ» устроился. Так там и работал, пока его не продали. В 90-е из заводских корпусов, где сейчас рестораны устроили, оборудование прямо на улицу вынесли. Старое-престарое было, а работало. Там цех пластмасс размещался. А потом разруха. И представь себе, в нём заводские собаки поселились. Идёшь, бывало, по улице, а они на крышу выбегут и лают сверху. Потеха… А теперь не узнать его, забор снесли, рестораны пооткрывали… А дом не перестраивали, не припомню. Так и жили. И мы, и соседи. Никто ничего не делал. А что – дом тёплый, он ещё долго простоит, какой ему ремонт нужен?

– Это очень хорошо, что не делали, значит, конструкцию не нарушили. А мы потихоньку посмотрим, аккуратно так: на состояние утеплителя, лаг, балок…

– Это, как говорится, хозяин – барин. Ну с новосельицем вас, прощайте… – бывший хозяин надвинул на брови кепку, повернулся и пошёл по улице, не оглядываясь, будто боялся, что догонят, деньги отберут, а дом обратно вернут: «Не-е-е-т!!!» Располагался дом относительно удачно – считай, что рядом с историческим центром города, чуть в стороне от Казачьего рынка и Казачьего собора. До Октябрьской революции в этом районе казаки с семьями жили, торговый люд, поэтому дома строились ладные, крепкие.

После окончания гражданской войны потянулись в город разные люди и устраивались сами, как могли. Если была возможность, строили себе дом или полуземлянку. Конструкция у всех зданий была одинаковая, в основном каркасная: на фундамент из чего придётся ставили вертикально доски шириной в двести миллиметров, которые потом обшивали снаружи и изнутри другими досками потоньше или кусками фанеры, а то и просто толью[1] по каркасу; между досками засыпали смесь сырых опилок с золой (шлаком), а то и просто землёй. Тепло такая «шуба» держала плохо, зимой в домах было холодно и сыро, а ещё их обитателей легко можно было определить по запаху шлака и сырости. Запахом этим были пропитаны и люди, и одежда их, и мебель.

Смотришь на названия улиц – 1-я, 2-я… 30-я Северные, Линии, Рабочие, Чередовые, Транспортные, Железнодорожные… – это всё частный сектор, где дороги грунтовые вечно разбиты, не проехать, особенно весной и осенью; вода из колонки, туалет на улице, а помои сливаются в ямку чуть в стороне от пешеходной дорожки или в придорожную канаву. Не к себе же во двор? Так живут многие и поныне, в первые десятилетия двухтысячных годов.

В Казачьей слободке, в отличие от других районов города, всегда было почище, дома, как говорилось уже, были хоть и старые, но добротные; дорог, правда, хороших было мало. Как-то приехали из Германии гости к омскому архиепископу Феодосию, он там же в слободке жил, и так они удивлялись запущенности городского хозяйства. Один из них, городской глава небольшого немецкого города, по специальности архитектор, тяжело вздыхая от поездки к дому архиепископа, говорил: «Если бы у нас такой казус с дорогами случился, я бы сам вышел с лопатой и людей вывел. Иначе бы меня переизбрали…» Удивил так удивил немец – у нас и так переизбирают, переизбирают мэров, архитекторов… а дорог хороших и поныне нет.

К дому Громановских подъезд был хорош, не без ухабов, но в асфальтовом покрытии, хотя и очень старом. Это было большое везение. А ещё в дом заходил водопровод и канализация. Отопление, правда, оставалось печным; но что поделаешь, зато когда хотели, топили печь, а когда тепло становилось, прекращали. Газ подвести обещали. К дому прилагался участок земли, правда, махонький – сотки четыре. Как говаривали раньше: «кошка ляжет – хвост протянет»; на этих четырёх сотках и дом стоял, и ютился рядышком сарайчик, оставался пятачок, куда втиснулся хозяйский «Ларгус». Свободной оставалась лишь неширокая огородная полоска вдоль забора. Вот и получалось, что даже если бы новые хозяева захотели, то места для дерева на участке всё равно бы не нашли, и стоять этому дому голым без кустиков-деревьев, как и другим.

Сибирь глаз яркими красками мало радует. Особенно непривычна небогатая цветовая палитра её для тех, кто приезжал сюда из южных мест. Они сразу замечали разницу и отмечали, что природа и без морозов здесь более сдержанная и суровая. Пока небо над головою голубое и солнце светит, скромность лесов и полей не так в глаза бросается, а как соберутся облака свинцово-серые, то небеса, и земля, и река Иртыш одного цвета становятся – серыми. В такую пору кажется, что пропитывает этот свет всё вокруг; тоскливо становится. Пока ещё январь бело-голубым раскрашивать начнёт…

Проводив старого хозяина, Громановские стояли перед окнами своего нового дома и оглядывали улицу, как бы проверяя: «Не обмишурились ли они с покупкой?» Сынок-то поначалу не очень переезжать сюда хотел: «Инфраструктура там старая, удобств мало, старые дома того гляди попадут под снос, и вместо жилья центральном районе дадут взамен квартирку где-нибудь на отшибе. А на эти деньги, что за дом отдали, можно было в хорошем районе трёхкомнатную квартиру купить с ремонтом. Но родители упёрлись – «хотим на земле, и всё тут». Не сдвинешь. И за что мне такие мучения, молодому и красивому?» Но потом рассудил иначе: «Хотя собственный дом… Вспомнить вечерние посиделки-выпивалки на лестничной площадке, которые устраивал парень, живущий этажом ниже. Собирались там трое или четверо его знакомых, вроде и не шумели сильно, но проходить мимо было неприятно. А стайка кошек, которых подкармливали тётки-старушки? И ведь ничего им не скажешь. А тут свой дом – свои правила, свой порядок и своя личная жизнь, закрытая от всех. Да, частная собственность – тотальное понятие, объединяющее различные стороны человеческой жизни, своего рода гезамкунстверк[2]». Они продолжали стоять на улице, как бы знакомясь со своим домом. Анечка встала ногами на кирпичную кладку и, держась руками за отлив, заглядывала в окно.

– После ремонта можно будет по стенам пустить что-нибудь вьющееся, – сказал Николай Николаевич. – Дикий виноград или плющ, например.

– Да, хорошо будет, – согласилась Елена Николаевна. Она провела рукой по стене, дерево было тёплым и приятным. – А-ля средиземноморский стиль. Стены дома нужно максимально осветлить, ставни покрасить более яркой краской. По стенам пустим вьющиеся растения и кашпо с цветами повесим. Глаза устают от серых оттенков. Вроде и солнца достаточно, но так мало в городе яркого, разнообразия цветов и ещё запахов… Запахов цветущих растений, конечно, а не заводских.

– Недолюбливаешь ты, мама, индустриальное, ни в стиле, ни в запахе. А тут своя прелесть есть, – Саша глубоко вдохнул прохладный весенний воздух, в котором ещё не было никаких напоминаний о грядущей весне, но метались весело под лучами солнца какие-то летучие соединения из углеводородов, из каких-то металлов… – Техуглерод… А это, это потянуло с нефтезавода… Или этот запах с мужским характером?.. Помните, как Никита Михалков хотел заняться выпуском мужского одеколона с запахом пота лошади и кожи седла?

– Надеюсь, ты не собираешься после окончания института составить ему конкуренцию, используя запахи смол, мазута, газа, нефти и свинофермы? – Анечка прошла вдоль стен дома и, обернувшись к брату, добавила, – я бы посадила в городе больше цветов и деревьев. Перед нашим домом нужно обязательно посадить дерево! Большое, и я на нём построю дом себе. Дом на дереве – представляете, как это будет здорово!

Ей не возразили, если уж садить дерево, то только перед домом: во-первых, это украсит дом, а во-вторых, другого-то места всё равно нет. И вот что ещё важно – согласовывать ни с кем не нужно, дерево – не гараж, не пристройка, никто не скажет тебе: «Снести немедленно». Похвалить – не похвалят, но и не накажут; ну спилят, если очень мешать будет. Решение приняли тут же, вот место для дерева как будто специально оставили, может быть, и настоящие хозяева тут дерево посадить хотели, да не случилось.

– А мы посадим как бы в память о них! – сказала Анечка, стоя на месте, где предполагалось посадить дерево. – Может быть, берёзу? Или дуб? Или липу? Только не сосну и не ёлку. Они колючие… и вечнозелёные…

– Что же в этом плохого? – спросил сестру Саша. – Запах какой будет от них, шишки будем собирать…

– А кто-то будет шишки набивать. Как на них можно дом построить? Ты подумал? И потом, Саша, дерево прекрасно тем, что оно рассказывает о смене сезонов: весною почки набухают, становятся липкими и появляются листочки, потом они вырастают и шумят под летними дождями, а осенью они становятся золотыми и опадают… За этим будет приятно наблюдать, сидя у окна.

– Нет, я не против. Только где мы найдём саженец? На рынок поедем или…

– Только в лес! Только в лесу мы найдём приключение и какое-нибудь натуральное растение. Все эти ваши ОБИ, питомники продадут нам красивое, но искусственное, как новогодняя ёлка из коробки: даже пахнет, когда спреем побрызгаешь. Грустное зрелище подобия живого. Кладбище, а не дерево. Памятник. Надгробие над природой! – провозгласила Анна. Вот она – ростом чуть пониже мамы, к ста шестидесяти сантиметрам, стройная, с бледным лицом, таких раньше называли «тургеневскими девушками».

– Сударыня, с вами хоть на край света! – Николай Николаевич улыбнулся и, подойдя к дочери, обнял её и нежно поцеловал в лоб. – Итак, решено, в воскресенье запрягаем нашего скакуна Ларгуса и в лесные дебри?

– Пойдёмте в дом, а то уж соседи выглядывать стали, вон сколько любопытных. И обедать пора, – сказала Елена Николаевна и первой скрылась за калиткой.

1

Толь (от фр. Tôle – листовое железо) – кровельный и гидроизоляционный материал, получаемый пропиткой кровельного картона каменноугольными или сланцевыми дёгтевыми продуктами. Выпускается в рулонах. По сравнению с кровельными материалами, пропитанными битумом (такими, как пергамин и рубероид), толь менее долговечен и применяется главным образом для устройства кровель временных сооружений.

2

От немецкого Gesamtkunstwerk – совокупное художественное произведение, объединяющее различные виды искусства. Термин, введённый немецким композитором Р. Вагнером для определения декларируемого им «искусства будущего», должного, по его мнению, прийти на смену существующему многообразию искусств (1850).

Добром-лихом, а добыть надо!

Подняться наверх