Читать книгу Пастухи счастья - Александр Тихорецкий - Страница 10

Но, простите! Кажется, я слишком увлекся описанием собственных переживаний, а повествование так и стоит на месте. Простительная слабость одинокого, не избалованного вниманием человека. Проще говоря – неудачника. Нет, конечно, неудачников в мире и без меня хватает, но я – особенный, эталон. Первый кандидат в палату мер и весов. Вообще, можно просто приделывать частицу «не» ко всем эпитетам, обозначающим достоинства, и все это будет про меня. И это не шутка, не преувеличение – горчайшая и чистейшая правда. В самом начале я упомянул о неслыханном везении. Конечно, данный термин был употреблен применительно к сфере исключительно материальной, предметам, можно сказать, приземленным, не имеющими ничего общего с какими бы то ни было душевным коллизиями. Хотя, как ни странно, явился именно их следствием – в совпадения, случайности я не верю. Все началось с появления в моей жизни Юли, впрочем…

Кажется, я уже говорил, что – бизнесмен? Кроме того, что – неудачник. Забавное сочетание, не правда ли – бизнесмен-неудачник, – в этом контексте все случившееся и тем более – невероятно, немыслимо. Так вот. Бизнес мой, если можно назвать так скучливое и (и потому?) безысходное ничегонеделание, которому я посвящал время с 9.00 до 17.00 с понедельника по пятницу, вдруг пошел в гору. Выгодные контракты, до этого исправно утекающие к конкурентам, теперь стали доставаться мне, заказы и предложения, существующие до сих пор как виртуально-иллюзорные абстракции, совершенно неожиданно материализовались звонками и письмами; в офисе, до этого больше похожем на приемную похоронного бюро, стало шумно и многолюдно. Дела поправились, банковский счет ежедневно пополнялся суммами со многими нолями; за сравнительно короткий срок я превратился в крупного предпринимателя, олигарха местного значения. Стал популярен, даже сделался медиа-персоной. Да, да! Участвовал в теле- и радиопрограммах, давал интервью; встречи со мной искали люди, о которых когда-то я мог только мечтать. Мое присутствие на всевозможных совещаниях, заседаниях или торжествах стало обычным делом, иногда даже просто обязательным, не проходило и дня, чтобы я не восседал в каком-нибудь президиуме или совете, или жюри. Знакомством со мной дорожили, визитки мои расходились как горячие пирожки. Но и это еще не все. В это трудно поверить, но я даже выиграл в лотерею! Не Бог весть какие деньги, но сам факт того, что даже банальный прямоугольник картона, и тот в моих руках может принести выгоду, приятно щекотал самолюбие.

Мир закружился радужной круговертью, будто в волшебном калейдоскопе складывая дела, слова, события, всю пеструю кутерьму жизни мозаиками удачи, успеха, побед; уже не надо было напрягаться, нервничать, доказывать и добиваться, все падало в руки само собой. Вымысел и реальность пенились в сознании хмельным пуншем, жизнь превратилась в сказочный карнавал, бесконечную фиесту с фейерверками, путешествиями, приключениями. Все спуталось, смешалось, размылось, уже не понять было – наяву все это или во сне; лето пролетело в безудержном, горячечном угаре. В памяти остались какие-то обрывки, осколки – пикники, круизы, поездки; было море, рассветы, закаты, удовольствия, наслаждения, любовь, – наверно, это и есть счастье?..

Но всему приходит конец. Я и оглянуться не успел, как дни стали блекнуть, сжиматься, ночи наполнились зябкой прохладой; тут только я опомнился, словно очнувшись от долгого фантасмагорического морока, изумленно обернулся вокруг. Перед глазами еще висели клочьями сна беспечные дни и ночи, еще плыли фантомы эскапад и безумств, но явь все сильней и сильней теснила их; неясная, необъяснимая тревога давила сердце. Что-то было утрачено, утрачено горько, безвозвратно; большое, сильное, яркое умирало, рядом, на глазах. И нечем было помочь, и ничего, ничего нельзя было сделать; будто на чужую, на незнакомку, смотрел я на свою возлюбленную. Нет, я все еще любил ее, готов был отдать жизнь и душу, но с каждым днем все холодней и холодней становились ее глаза, все больше и больше отдалялись мы друг от друга. Месяцы безудержной праздности, эйфории выпили, иссушили, – мы привыкли к любви, привыкли к счастью, мы пресытились ими. Проклятая человеческая природа! Жадная и завистливая, на самом деле она слаба и ленива, она ничтожна перед лицом абсолютного и совершенного.

Я задыхался, хватал пересохшими губами разреженный воздух раскаяния, молил об отсрочке, о коротенькой, пустячной передышке – все было напрасно. Где-то там, в небесах уже был вынесен вердикт; давняя знакомка, надменная и капризная Фортуна смотрела уже в другую сторону – кому интересны неудачники! И можно было сколько угодно стенать и рвать волосы, рыдать и посыпать голову пеплом, все было кончено, кончено окончательно и бесповоротно; сказка близилась к финалу. Иссякли, сделались пошлыми и несуразными роли, стало стыдно и неловко, будто нас застигли за чем-то низким и предосудительным. Подавленно, обреченно ждали мы последнего в этой драме действия – прощания. Я не мог не понимать, что оно будет, непременно, неминуемо, но надежда, глупая, безрассудная надежда все еще теплилась, никак не хотела уходить, не могла смириться. Надежда. Последний приют безысходности, фантомная боль счастья…

Отчаяние отняло последние крохи мужества. Немой укор в глазах любимой превращал ожидание в муку, в тяжкое, невыносимое испытание; измотанное сознание мерцало смутными тенями, тревожило воображение. Каким оно будет, наше расставание? Бурным, драматичным или тихим, обреченным, печальным? Я тасовал варианты, придумывал мизансцены, диалоги, но судьба обманула меня и в этот раз – Юля ушла незаметно, пока меня не было дома. Ушла без каких бы то ни было прощаний и объяснений, раз и навсегда разорвав порочный круг притворства, тревожного, малодушного ожидания. Суетливое воображение схватило первый попавшийся образ, начало лихорадочно выплетать узоры пустомыслия. Да-да, исчезла, так исчезают тени в полдень… Вернулась к себе, в далекую, заоблачную, загадочную страну, когда-то подарившую ее мне, а теперь… Я оборвал мысли, отбросил презрительно, с омерзением. Может, хватит сюсюкать и паясничать? Может быть, пора посмотреть правде в глаза? Просто и мужественно принять случившееся, выбросить из головы весь этот романтический сентиментальный бред и отправиться жить дальше? чеканя шаг и скрывая боль за глянцевой улыбкой? Но еще раньше, чем мысль эта успела оформиться словами, раньше, чем слова эти усвоились сознанием, я понял, что уже не смогу так. Не смогу вернуться в сухую, унылую реальность, не смогу жить с осознанием собственного ничтожества, горькой, страшной потери. Мне нужна мечта, иллюзия – только в ней я смогу быть сильным, состоявшимся, счастливым – осуществить то, что никогда (теперь я знал это точно) не сможет случиться в действительности. Что такое счастье? – сбывшаяся мечта, и кто виноват в том, что моя может сбыться только в мечтах (извините за тавтологию). Уже давно мечта стала моим домом, спасением, противоядием, способом и смыслом существования; Юля лишь открыла мне эту истину. Каким-то образом ей удалось соединить мир грез с реальностью, совместить на одном экране две проекции разом, – может быть, поэтому счастье и было таким полным? Может быть, поэтому оно, вообще, было? И вот ее не стало, не стало мостика, связующего звена, и мне остается лишь одно – убираться восвояси. В свое приватно-виртуальное царство, в котором ее исчезновение (также, как и появление) может быть раскрашено нежно розовой палитрой вымысла, интерпретировано житейским недоразумением, фантастической метаморфозой, наконец, каверзами какого-нибудь злого волшебника. В отличие от действительности, жестокой, бескомпромиссной, подобные инциденты там совсем не страшны, они там некритичны и вполне поправимы, – стоит лишь захотеть, вообразить…

Никогда не умел расставаться. Нет, не в том смысле, конечно; найти в себе мужество не расклеиться, не сорваться в слякоть унижения и объяснений – все это никогда не было проблемой. Как-то сразу, чуть ли не с детства обзавелся-обставился ценностными фильтрами, нравственно-эмоциональными дамбами. И не в обиде дело, не в романтизме – так, ерунда, гримаски пубертатного периода, и не в ревности даже – давным-давно провисла, атрофировалась чувственно-ассоциативная трансмиссия, давным-давно не функционирует, не тревожит. В другом дело. Трудно отпускать от себя человека, успевшего стать родным, прорасти в тебя, пустить корни. Отпускать, зная, что никогда больше не будет так близко, так тепло, так проникновенно. Не будет единения, того непостижимого, делающего вас, таких разных, незнакомых и чужих одним целым, органическим и неделимым, не будет чуда, совпадения, гармонии, восприятий, адаптаций, мироощущения. Ты уже привык, втянулся, не понимаешь, как это можно – по-другому, а потом раз – и все, кончено, отменено, упразднено, – и нет больше ничего, и разорено гнездо, и зияет пустота, и висят в воздухе корни. А чудо все еще живет в тебе, еще тлеет, дышит, саднит, требует, но мысли, острые, холодные мечи рубят, отсекают, перечеркивают – наяву, безжалостно, по живому…

И долго еще потом холодно, неуютно, ощущаешь себя, будто с другой планеты, вне времени, пространства. И вроде бы все как всегда – работа, дом, дела, суета, и нет причин, и нет поводов, и все-таки – что-то не так. Да все – не так! И никогда, никогда уже так не будет! Не сложится, не вернется! – и ты это прекрасно понимаешь; и где-то глубоко, в самом сердце сидит заноза, – но ты не признаешься, лавируешь, балансируешь, стараешься не зацепить, не растревожить. И будто бы кто-то умер и одновременно жив – нелепость какая! – и ты это тоже понимаешь, понимаешь, но никак не можешь – нет, не примириться – просто принять, осознать, привыкнуть к мысли. Что твой близкий человек ходит где-то, может быть, даже совсем рядом, дышит, разговаривает, улыбается, но – не с тобой, не тебе, между вами – все кончено, стена и пропасть, невозможность и разъединенность. Странное ощущение нереальности, какой-то явственно-потусторонней отрешенности: я умер; наверно, именно так и чувствует себя умерший? Но спросить не у кого, – кто там был – на краю, кто заглядывал? Кто подскажет?..

17. 17, воскресенье, 12 апреля, код. №098/12

от Директора Блонка в Канцелярию Совета Двенадцати.

относительно: подвижек в деле.

Совершенно секретно.

Настоящим сообщаю: в районе проведения поисков зафиксирована активность, сопровождаемая метаплазией высшего порядка. Идентификация не представляется возможной вследствие крайней удаленности источника сигнала, параметры поиска находятся вне диапазона действия оборудования. Рапорт старшего смены и оперативно-ситуационный отчет прилагаю.

Примите уверения…

19. 24, воскресенье, 12 апреля, код. №1033/77

Принцепс, Метрополия, Канцелярия Совета Двенадцати.

от: Исполнительного секретаря Хоука Директору Блонку.

относительно: секретности.

Совершенно секретно.

Настоящим приказываю: ввести на станции режим работы №1, всю информацию, как поступающую, так и исходящую считать конфиденциальной с последующим использованием и архивацией согласно действующего регламента. Приказ вступает в силу с момента получения и действует вплоть до особого распоряжения. Также сообщаю: в ближайшее время на станцию будет откомандирован спецпредставитель с детальными инструкциями.

– Привет, дружище! – ой, прошу прощения! – Первый. Ну что там слышно? Как дела?

– Слушай, прости! Не могу сейчас говорить – тут у нас такие дела!

– А что? что случилось-то?

– Режим №1 – вот что случилось! Теперь и не хрюкнешь без оглядки…

– Так случилось-то – что?

– Да бес его знает! Вроде бы активность обнаружили, проклюнулся объект, шеф аж в лице изменился, депеши шлет по курьерской все утро. И еще вроде бы от вас кто-то к нам едет, спецпредставитель какой-то. С инструкциями. Больше ничего сказать не могу, – я техник, братишка, оператор, такие вещи мимо меня проходят… И, кстати, не имею права с тобой разговаривать, вдруг ты – шпион? И доложить должен, начальству…

– Так бы и сказал, сворачиваюсь…

– Да ладно тебе, расслабься. Шучу я, шучу. Только, если что – я тебе ничего не говорил, этого разговора не было. Я тебя вообще не знаю. Понял?

– Да, понял, понял я, дружище. Все, не буду отвлекать, испаряюсь. Давай, крепись там. Пока!

– Пока…

20.02, воскресенье, 12 апреля, код №077/15.

от Директора Лисса советнику VII Сержу.

относительно: быстрых перемен.

Совершенно секретно.

Ваше превосходительство! Кажется, обнаружился наш потеряшка – наконец-то зафиксирована активность. Где – пока неясно, сведения противоречивые и обрывочные. А пока на станции объявлен режим секретности, ожидается приезд спецоборудования вкупе со спецпредставителем – наверняка для подготовки и проведения силовой репатриации. Каковая и стартует уже в ближайшие часы – думаю, и спецпредставитель, и спецоборудование уже на станции – в течение последних нескольких часов наблюдалась гиперактивность линии курьерской связи.

Продолжаю наблюдение, жду инструкций.

Примите уверения…