Читать книгу Прощаться не будем… - Александр Вайнер - Страница 8

Через полтора месяца скитаний по лесам, нам все таки удалось выйти к своим в район Юхнова, пройдя пол Белоруссии за это время. Уже немощные, теряющие сознание мы решили заночевать в полуразрушенной хате на берегу реки Угры. Ранним утром сквозь шелест листьев, я услышал подозрительный шорох возле нашего расположения. Вдруг раздался голос:

– Эй, товарищи! Вы кто такие будете?

Я с замыленным взглядом, пытаясь встать на ноги, пробормотал:

– Мы бойцы Красной Армии, пробиваемся к своим из Могилёва! – и тот час же упал без сознания.

Что происходило со мной в тот момент, мне сказать трудно. Практически всё это время я находился в бессознательном состоянии. Очнулся в госпитале, в Москве. Чистые простыни, молодые медсестрички, вкусная еда. На календаре 20 октября 1941 года. Истощенный, с видом, словно скелет я пытался вставать. Мне нужен был телефон, чтобы позвонить родным и оповестить их о том, что я жив. Но, к сожалению связи, в госпитале не было, только ВЧ, да и то у командного состава. Центры связи были разрушены входе бомбардировок города.

Пролежав десять дней в госпитале, я после лечения, сумел подняться. Мне восстановили документы, и направили на пересыльный пункт, для получения нового назначения. Как только я вышел из госпиталя, ко мне подошли двое в форме НКВД.

– Товарищ сержант, на минуточку можно вас? – сказал один из них.

– Да, конечно, а в чем дело? – удивленно спросил я

– Вам придется с нами проехать, все вопросы потом! – сказал лейтенант госбезопасности, открыв дверь служебной «М-ки».

«Ну, вот и все! Наверное, арест…» – подумал я, сев к ним в машину.

Меня привезли на Лубянку, провели в кабинет и посадили на стул. Передо мной сидел молодой следователь, в звании капитана, уже имеющий орден красной звезды на груди.

Вскоре он инициировал диалог:

– Я следователь НКВД, капитан Зубов. Я веду ваше дело!

– А разрешите узнать, какое собственно говоря, дело? Что я совершил?

– Вы подозреваетесь в проведении ряда диверсий на складах под Юхновым!

– Да это бред!!! Мы с ребятами почти два месяца бродили по лесу, что бы к своим прорваться! Ну, какие мы диверсанты – то? Товарищ….

Перебив меня, и ударив кулаком по столу, капитан закричал:

– Молчать гнида! Я тебе не товарищ, а гражданин следователь! Знаешь сколько, таких как ты, мне байки травят? Каждый хочет оправдаться, аж уши пухнут. Ты чего думаешь, что ты самый умный, да? Я вас вражью силу за полуверсты чую. Давай говори когда, кем и где был завербован?

– Я не понимаю, о чем вы? – повысил голос я.

Как вдруг почувствовав сильный удар в спину, я рухнул на его стол, разбив себе бровь.

– Подними это д*рьмо! – приказал он стоящему у двери ефрейтору.

Он поднял и усадил меня на стул.

– Ну, говорить то будешь, нет?

Я, превозмогая боль ответил:

– Что говорить то? Мы пробивались из окружения, на наш госпиталь напали немцы, атаку отбили. Полковник Литвинов отдал приказ собрать остальных бойцов и идти на прорыв, а сам остался нас прикрывать!

Опять перебивая меня, он закричал:

– Ты знаешь, что у нас приказ по этому поводу, касаемо тех, кто приходит с той стороны? И твои, окруженцы, между прочим, наклепали на тебя признание, дескать, агитировал на переход к врагу, вёл антисоветские разговоры, придавался панике, проявил трусость при обороне госпиталя. Да ты понимаешь, что за такое я тебя прямо сейчас шлёпну!

– Это полнейший бред капитан! Мы воевали геройски, до последнего патрона. И если бы не наши командиры, лежали бы сейчас в земле сырой. Так что все ваши признания – это своего рода поклёп!

Капитан, сжав кулаки, злобно выдохнув, произнес:

– Понятно! Сотрудничать не будем, значит. Ефрейтор, давай-ка всыпь ему как следует, чтобы до печенок дошло!

Сидя на своём месте и закуривая «Беломор», Зубов наблюдал картину крайней жестокости. Этот ефрейтор избивал подследственного как мог. Истязания продолжались минут восемь, пока следователь не дал отмашку:

– Ну, хватит, хватит. А то сдохнет, ещё. В камеру его давай! Продолжим после!

Они оттащили моё тело в камеру и бросили как навозный мешок на пол.

Следственные мероприятия продолжались около месяца, а я так и не подписывал их липовое признание, дабы не осквернить свою честь. В начале декабря 1941 года, меня снова вызвали на допрос. Мне, честно признаться уже надоели эти унижения и постоянные пытки, и я решил подписать всё, что они требуют.

Меня привели снова в кабинет для дознания, но к моему удивлению там сидел совершенно другой человек.

– Я старший майор госбезопасности Яковлев… – представился он… – теперь я ваш следователь!

– Здравия желаю, гражданин майор! – стоя у его стола, поприветствовал его.

– Мне поручено известить вас, о том, что ваше дело закрыто, за отсутствием состава преступления. Вам выдадут вашу форму и личные вещи. Дело обстоит следующим образом: враг рвётся к Москве, и наша задача не пустить его в столицу. Всё это приведёт к большим жертвам. И тут уже основная задача ложиться на тебя. Сам знаешь, что армия без медицины ничто, поэтому мы даем тебе свободу. Ты и вся ваша мед служба должны вернуть в строй всех, кто получит, какие либо увечья, для дальнейшей борьбы с фашистами. Так что ты свободен сержант! Подпиши только, эту бумагу! – убедительно призвал он, пододвигая лист.

Растерявшись от слов Яковлева, я пристально вглядывался в этот документ.

– Да не бойся, подписывай! Это не признание, а твое освобождение! – ехидно, сказал он.

Закованный в наручники, я дотянулся до чернильницы, и, взяв в руки перо, подписал данный документ.

– Ну, вот и всё, Петровский! Свободен! Дежурный! Увести! – подшивая, подписанный мною к делу лист, сказал он.

– Спасибо гражданин майор за доверие. Я сделаю все, что от меня зависит! – ответил я, и проследовал к выходу.

– Ну, вот и ладушки!

Следуя по коридору, я пытался взять в толк, задавая себе вопросы: «для чего всё это? Свои же считают тебя предателем, когда я ничего не совершал. Избивают, истязаются, выбивая признание, а потом выпускают на свободу? И теперь, когда враг подошёл к стенам Москвы, ты сразу становишься нужным? Я этого не понимаю!»

Мне выдали новую форму, личные вещи и документы. В предписании было направление в медсанбат 33-й армии, который в своем распоряжении имел дивизии народного ополчения.