Читать книгу Тюремные записки в прозе и стихах - Александр Ведров - Страница 5

В Тальменке отец приобрёл собственный дом, в котором для подрастающего непоседы лучшими товарищами оказались домашние животные, все без исключения. Их был полный двор, куда Санька выходил рано поутру, вызывая гомон и оживление среди питомцев. Всполошившись, они неслись к благодетелю, в корзинке у которого имелись припасы для всех. Быстрее всех подбегали кудахтающие куры во главе с голосистым петухом Янычаром. Пёс Шарик получал косточки, из которых обожал те, что из холодца. Не забывал Санька и о подбитом граче Тюре и о чирке Уте. Но первым другом и товарищем был бычок Борька. Когда он в солнечную погоду укладывался подремать, Санька пристраивался под тёплым боком, и не надо было лучшего матраца. При поглаживании Борька вытягивал шею и от удовольствия закрывал глаза. Мало было Саньке домашних животных, так он однажды собрал по селу всех собак и увёл за косогор, а те и рады были коллективной экскурсии на пустынное побережье реки. Отца сердили Санькины «телячьи нежности»:

– Не сын, а девчонка какая-то! Вот подрастёт, вывезу его в тайгу, там быстро образумится.

– Настоящий хозяин будет, рачительный и заботливый, – заступалась за внука бабушка.

Пока что будущий рачительный хозяин бродил по окрестностям, присматриваясь к жизни всего, что растёт, двигается, бегает и плавает. Юного исследователя мучил вопрос: откуда весной появляются взрослые лягушки? Где и как они зимуют? И какова она, лягушачья жизнь?

Но вот ребёнок подрос, пришла пора отцу брать его с собой на утиную охоту, так сказать, на перевоспитание. Подбил охотник селезня и принёс добычу Саньке, чтобы тот гордился подстреленной птицей, как своей. Дитя смотрело в птичьи глаза, и сердечко его сжималось от жалости к пернатому красавцу, только что свободно рассекавшему водную гладь протоки. Крупный пернатый красавец, весом под пять килограммов, отходил в мир иной, в мир без полётов и без любимой водной стихии. Крылья свисали беспомощно, раскрывая веерные наборы из перьев разных размеров и расцветок. Общий окрас был светлый, по бокам белоснежный, выше с бежевыми оттенками, переходящими на спине в тёмную полосу. Шею окружали узкие длинные перья, образующие нарядный воротник, чтобы привлекать внимание уточки. На воде селезень всегда плывёт за подругой и чуть сбоку, охраняя и прикрывая её, как и в тот последний миг, когда принял на себя убойную дробь.

Но самое ужасное Санька видел в глазах умирающей птицы. Они были широко открыты в прощании со светлым, солнечным днём, но вдруг мгновенно побелели. Потух для селезня белый свет, и голова откинулась набок. Санька готов был разреветься над птичьей смертью, но было не до слёз. Он принялся лихорадочно рыться в отцовой котомке, выгребая из неё патроны, все до единого; собрал и зашвырнул их в водоём.

Грохнул выстрел. Пусть больше он не постреляет. Подошёл отец, порылся в поклаже, глянул на неподвижную фигурку сына, сидящего к нему спиной, и всё понял без лишних слов. Охотник подобрал добычу и, не сказав Саньке ни слова в осуждение, молча пошёл к дому, прихватив дичь. На том и кончилось перевоспитание маменькиного сыночка.

А зима несла с собой иные образы и развлечения.

Павел Иванович, Санькин отец, в совершенстве владел технологией маслоделия, и руководство бросало его с одного объекта на другой, где не могло без него обойтись. Ходил на работе в ослепительно-белом халате и такой же шапочке. Профессор, да и только. А местечки для него подбирались вроде как наугад, как если бы человек с закрытыми глазами тыкал пальцем по карте необозримого Советского Союза, указывая на ней точку, куда предстоял очередной переезд. Этот человек поначалу истыкал карту Украины и Крыма, затем по его наводке семья Пекарских исколесила вдоль и поперёк Алтайский край, пока не оказалась в рабочем посёлке Тальменке. С юга посёлок омывала горная река Чумыш, в которую впадала речка Тальменка.

От частых и внезапных переездов в Санькиной голове зародились смутные подозрения. Для чего отец срывается с места на место, словно скрывается от кого-то? Или ему всюду надо что-то разузнать? Владеет приёмами борьбы самбо, ещё и его, Саньку, обучал, как защищаться без оружия от нападения. Переезды мальчишке давались нелегко: всегда новая школа, где приходилось приспосабливаться к учителям и ребятам, пока с ними не передерётся. Отцу, у которого правая рука была скрючена, как клешня, переезды тоже давались с трудом. И что тогда ему не сиделось на месте?

– Папа, а ты не шпион? – Детские глаза пытливо вскинулись на отца.

– С чего ты взял? – опешил Павел Иванович от неожиданного вопроса.

– А чего ты тогда ездишь да ездишь по всей стране?

Отец расхохотался, а успокоившись, сказал:

– Вот вырастешь, Александр, и станешь, к примеру, офицером, тогда поймёшь, что для Родины ты нужен там, где от тебя больше пользы. А меня начальство перебрасывает с одного завода на другой для налаживания технологии выработки масла.

Саньку ответ вполне устроил, как будто камень с души свалился. Он и сам видел старания отца-инвалида, окончившего после войны техникум по переработке сельскохозяйственного сырья, и его заботы в который раз перенеслись на освоение новой обстановки. Если украинские нравы и обычаи, природу и жизненный уклад Малороссии воспел бессмертный Гоголь, то первым рассказчиком об Алтае стал Шукшин. Мы же обойдёмся краткими алтайскими зарисовками. Поясним также, что загадку Руси, о которой идёт речь в стихотворении, оставил поэт Фёдор Тютчев («Умом Россию не понять…»).

«Тальменка» в переводе с тюркского означает «тальник», то бишь вид кустарниковой ивы, имеющей массу других названий: ветла, лоза, верба или ракита, если растение крупнее. Плакучие кроны ивы с поникшими гибкими ветвями, покрытыми узкими листочками, произрастают по пологим берегам речек, украшая их скромной и покорной красотой. Склонённые над тихими водами, они воспеты в народных песнях, привлекают глаза живописцев, просятся на пейзажный холст, наполняют души романтиков нежностью и светозарным теплом.

Горный Алтай – это жемчужина Сибири, красивейший и благословенный уголок России. Высокие горы и дивные утёсы, изрезанные речными долинами, нарядные леса и многочисленные синие озёра, древние пещеры и живописные луга альпийского типа – такого чарующего сочетания достопримечательностей природы уже не найти нигде, даже в знаменитых Альпах. Не случайно со времён палеолита первые люди охотились здесь на мамонтов и бизонов, а в железном веке обитали легендарные скифы и сарматы, воинственные кочевые племена. Богатый мир животных здесь легко уживается с человеком. Медведей расплодилось как людей. Особенно хорош Алтай осенью.

Алтай – ещё и мощный духовный центр, где космический разум привходит в земную ноосферу. Этот удивительный край полон исцеляющей энергии, тайн и загадок, в нём раскрываются магические силы знахарей, ведуний и самой природы. Так вот, по западной окраине Тальменки проходит знаменитый Чуйский тракт, с которым связан малоизвестный эпизод из Гражданской войны. В то суматошное время отряд Красной гвардии гнал по Чуйскому тракту отступающих белогвардейцев, устанавливая по пути Советскую власть.

– Ты, бабка, вроде опиума для народа, – наставлял ведунью Марию Громову красный командир. – Вот откроем на селе медицинский пункт с фельдшером во главе и будем лечить людей, а ты свои наговоры, ворожбу и прочие ухищрения прекращай.

С тем отряд пошёл дальше, но далеко не ушёл, так как у всех разом вдруг разболелись зубы, а у командира сильнее, чем у бойцов, спасу не было терпеть. Командир мигом смекнул, с чьей подачи пристала к ним нечистая сила, и развернул отряд к дому бабки Марии.

– Ты, мать, помоги нам, пока фельдшера здесь не назначили, что-то зубы у всех разболелись, – миролюбиво обратился он к ведунье.

Та указала на дубовую бочку с дождевой водой и подала ковшик:

– Зубы пополощите.

Пока последние бойцы полоскали зубы, у первых боль уже поутихла. Командир достал из планшетки лист бумаги и написал: «Распоряжение. Предъявитель сего документа, Громова Мария Степановна, до открытия на селе фельдшерского пункта имеет революционное право лечить больных людей своими способами и методами». Должность, подпись и печать.

Однажды во двор Марии сбежались соседи, привлечённые громким волчьим воем. И что же они увидели? Нет, не волчью стаю, а мужиков, стоящих на коленях и воющих, задрав головы к небесам. Вокруг валялись брошенные ножи, ружья и наганы. Оказалось, на бабку напала группа бандитов, надумавшая поживиться её добром, а она им в назидание обратила их в волков, чтобы поняли, что следует оставаться людьми, а не быть зверями.

* * *

В истории Тальменки, как в зеркале, отразились судьбы типичной российской глубинки. Река, поля и много леса – как тут не быть большому поселению? В 1724 году в нём было прописано двадцать три мужские души, при коих пребывали души женские и разная домашняя скотина. С тех давних лет в посёлке сохранился деревянный дом купца первой гильдии Бубнова, числящийся памятником старины, что видно с первого взгляда по его ветхости и аварийному состоянию.

В 1915 году через Тальменку прошла Туркестано-Сибирская железная дорога, давшая отмашку бурному заселению посёлка. Советская власть тоже внесла в жизнь края крутые перемены. В Тальменке был организован колхоз «Крепость революции», обобществивший рабочий и домашний скот, телеги, семена и инвентарь «крепостных революционеров», взявшихся укреплять общее хозяйство, пахать на конях и сеять вручную из лукошка. Однако усилия колхоза не спасли людей от голода. Сколько ни выращивай, а продукция изымалась продотрядами. Всего, по заключению Комиссии при Госдуме РФ (2011), в основных житницах страны в разгаре коллективизации умерло от голода около семи миллионов человек.

С середины тридцатых годов тальменцев приобщили к сплаву леса «молем» из верховьев реки Чумыш. Для задержания сплавного леса перед речным мостом установили заградительные боны из тросов, вылавливали брёвна на берег и на лесопильном заводе распускали на брус и доски, которые отправляли в Среднюю Азию, где требовалось осуществить скачок братских республик от феодализма к коммунизму, минуя стадию загнивающего капитализма. О нуждах собственного народа власть тоже не забывала, сбывая отходы лесопильного завода на строительство жилья и социальных объектов. Молевой сплав леса иначе как варварским не назвать. Брёвна, особенно тяжёлая и плотная по структуре лиственница, тонули, выстилая ярусами дно реки. Рыба уходила из гиблых мест.

Но смекалистые рационализаторы и здесь извлекали пользу из безалаберщины. Из листвяков, поднятых с речного дна, они приспособились вытачивать шестерни, бесшумно работающие в механизмах и не нуждающиеся в смазке.

Взрослые трудились на рабочих местах, а у детей в школе забот было не меньше.

В послевоенный период Алтай был охвачен всесоюзным патриотическим порывом освоения целинных и залежных земель. В 1957 году за вскрытие залежавшихся земель более трёх тысяч тальменцев были награждены орденами и медалями СССР.

* * *

Освоившись в уличных переплетениях районного центра, Санька подался на Чумыш, красивейшую горную реку, хотя тальменцам оставалось любоваться только её берегами, поскольку воду из-за брёвен не разглядеть. Не река, а сплошной бревенчатый настил, по которому ребятня легко перебиралась с одного берега на другой.

А на том, незаселённом, берегу раскинулись несметные заросли красной смородины. Здесь и состоялось первое знакомство Саньки с местным ребячьим сообществом.

– Эй, шкет! Говорят, что ты самбист? – окликнул Саньку тот, что был выше и крупнее других.

– Ну говорят.

– Так давай, покажи, какой ты самбист, а ребята посмотрят. Вишь, собрались.

Ватага из пятерых противников полукольцом угрожающе двинулась на «шкета». Вожак – крайний справа. Столько же наблюдателей оставались на месте, ожидая, как будет проучен самбист, чтобы знал наперёд, кто здесь хозяин.

Быстренько прикинув, что к чему, Санька решил начать с вожака – слишком он грузный и неповоротливый. Видать, в драках давил противников весом, не иначе. «Шкет» кинулся на кодлу, в центр надвигающейся цепи. Группа нападения оторопела от неожиданности, замерев на месте. Как?! Один на пятерых? И кто кому преподаёт урок?

А Санька, сравнявшись с правым крайним, резко повернулся и в прыжке ринулся на него. Подсечкой стопы по ноге верзилы самбист выбил из-под него опору и толчком сбил на землю. Второго опрокинул зацепом голени изнутри за подколенный сгиб ноги остолбеневшего противника. Кто ещё на новенького?

Тут-то братва почуяла неблагоприятное развитие событий и бросилась врассыпную – кто куда. Неплохой урок получили преподаватели. Наблюдатели остались на месте, поражённые результатом драки со «шкетом». Они и разнесли по Тальменке весть о том, что на селе появился непобедимый самбист, который один раскидал по поляне ватагу ребят вместе с вожаком, реноме которого сильно пошатнулось, хоть выбирай нового. А Санька, получивший кликуху Бешеный, был безоговорочно принят в компанию местных пацанов и даже проводил с ними занятия по самообороне без оружия.

Ниже Тальменки Чумыш был свободен от лесосплава и снова представал красивейшей алтайской рекой, широкой и привольной, но надо же было Саньке найти новое приключение… Река была не только привлекательной, но и настолько стремительной, что даже опытного пловца, переплывающего на другой берег, сносило по течению на тройное расстояние. Санька, надумавший переплыть своенравный Чумыш, завязал на голове одёжку и поплыл, но к середине заплыва его сковала усталость и охватил испуг, что смертельно опасно на воде. Он чувствовал, что река готова затащить его на стремнину и понести как щепку, а это полный швах. Обратно уже не выплыть, значит, только вперёд, но сил бороться с течением уже не оставалось.

Вдруг откуда ни возьмись налетела чайка и принялась долбить по голове, дёргать за одежду, пытаясь разобраться, что за существо качается на воде и нельзя ли им поживиться.

Только птичьей атаки ему не хватало! Смех и грех! Забыв об отчаянном положении, пловец принялся отбиваться от нападения сверху, откуда-то появилась злость и энергия, страха точно и не бывало. Отбивался и плыл, чайка уже улетела, а он плыл ещё быстрее – и вот оно, дно под ногами! Не зря же говорили, что он в рубашке родился! Спасибо Ангелу-хранителю, пославшему на спасение чайку! Едва поблагодарил, как послышался небесный голос: «Живи, нужен!» Ангел виделся Саньке высоким седым стариком, борода до пояса, глаза пронзительно-синие. Одет в римскую тогу, на левой руке янтарный перстень, на шее цепь, а на цепи камень с письменами. На голове что-то вроде нефритового обруча, а может, – светозарный нимб.