Читать книгу Космическая курица - Александр Вендеров - Страница 2

В некотором царстве, в Тридевятом государстве жил-был вдовствующий царь Михаил. У царя, как водится, было три сына. Старший, Василий, и средний, Фёдор, умные, а младший, Иванушка, дурачок. Таково, во всяком случае, было о нём мнение окружающих, не исключая отца и родных братьев. Однако дурачок-то он дурачок, а многие испытания не в пример старшим братьям преодолел, вышел из них победителем и женился на Василисе Премудрой.

Ещё когда Василиса жила в девках в родительском доме, её отец уразумел, что дочь выросла умнее и мудрее его самого, осерчал за то на неё и велел Василисе три года быть лягушкой. А быть лягушкой, когда ты родилась умнейшей из людей – это, знаете ли, удовольствие ниже среднего. Жила Василиса на болоте, ловила комаров и прочих жучков-паучков, а на зиму впадала в спячку. Два с половиной года провела она в столь незавидном положении, и повезло ей, что ни змея не съела, ни какой-нибудь грамотей не отловил для опытов.

Прилетела как-то раз на болото стрела, пущенная Иваном-царевичем по наказу отца. Царь-батюшка хотел, чтобы сыновья себе невест нашли. Куда стрела долетит, там и женись. Стрела Василия упала на боярский двор, а стрела Фёдора – на купеческий. Достались старшим братьям в жёны боярская и купеческая дочери. А стрела Ивана-царевича приземлилась на болотной кочке возле чахлой берёзки, и Василиса в образе лягушки её подняла. Пришлось Иванушке взять амфибию в жёны, чему он поначалу совсем не обрадовался. Потом-то он понял, какое счастье ему привалило, когда жена стала принимать человеческое обличье, выходя из лягушачьей кожи. Иван быстренько подсуетился и кинул эту кожу в печку. Обернулась Василиса серой кукушкой и улетела к Кощею Бессмертному: такое заклятье наложил отец на родную дочь. Пошёл Иванушка супругу выручать и достиг цели, вызволил благодаря своей доброте и готовности прийти на помощь страждущим. По дороге он спас медведя, зайца, селезня и щуку, и те помогли добыть яйцо, в котором хранилась смерть Кощея. Разбил Иван-царевич яйцо и сломал иглу, которая означала конец земного бытия бессмертного старика, забрал Василису из царства Кощея Бессмертного, привёз домой и стал с ней жить-поживать да добра наживать.

В жизни, однако, всё не так просто. Во-первых, Кощей остался жив, хотя и правда чуть кони не двинул. Бывают такие болезни – вроде бы, смертельные, но если человеку удалось эту хворь превозмочь, то он после выздоровления будет куда крепче, чем был раньше. Так и с Кощеем: после того случая он стал совершенно бессмертным. А во-вторых, это только в сказках действие кончается свадьбой, а на самом деле бракосочетание открывает новый этап в жизненном пути человека, и сберечь чувства, какие были раньше, те чувства, что вдохновляли на подвиги, бывает труднее, чем освободить жену из плена Кощея Бессмертного. Они, чувства-то, со временем проходят, а любовь превращается в привычку.

Помимо троих сыновей, было у царя ещё четыре дочери. И на одной из них, Марье-царевне, женился крестьянский сын Емеля. А вышло это так. Емеля однажды выловил из реки щуку (нет, не ту, что спас Иван-царевич), а рыбина человечьим голосом просила её пощадить – за это все желания Емельяна будут исполняться. И действительно, зажил крестьянский сын хорошо, как сыр в масле катался. Сначала ездил на самоходных санях, потом и печку сделал самоходной. Правда, чтобы выехать на печке на улицу, Емеле пришлось разворотить избу в зимнюю стужу, но о таких мелочах он по молодости не задумывался.

Помощь необыкновенной щуки помогла устроить и личную жизнь. По щучьему велению и по его хотению Марья-царевна, сестра Ивана, влюбилась в Емелю. Царь от того был не в восторге и приказал заточить обоих в бочку, которую повелел бросить в море. И снова щука выручила, выбросив бочку на берег. Кроме того, сделала Емелю красавцем писаным и распорядилась, чтобы её волшебные помощники построили молодым дворец. Тут уж царь-батюшка Михаил противиться не стал – честным пирком да за свадебку.

Женился, значит, Иван на Василисе, а Емеля на Марье. Живут год, живут другой. Глядишь, и десять лет минуло. У Василисы и Ивана уже трое детей, сын и две дочери, а у Марьи и Емели два сына и две дочери – итого, стало быть, четверо детишек. Всё шло своим чередом. Царь-батюшка правил, а Василиса Премудрая была его первым министром. Во всём Тридевятом царстве не было никого умнее, проницательнее и учёнее царской снохи, и самодержец подумывал, не назначить ли ему Василису наследницей престола вместо кого-либо из сыновей.

Да и годы напоминали царю, что их, годов-то, шибко много накопилось. Семьдесят лет – это не хухры-мухры, а преклонный возраст. Там кольнёт, здесь заноет, и если царь раньше не знал усталости, то теперь начал сдавать. Бывало, надо обсудить новый закон с боярской думой или соглашение с каким-нибудь иноземным государством, а царю уже неохота. Скажет Василисе:

– Доченька, невмоготу мне. Иди поговори с боярами да с послами и рассуди, как лучше для нашего царства будет, а я свою подпись поставлю. Во всём на тебя полагаюсь!

И Василиса шла в тронный зал, и говорила с первыми людьми государства, и приказывала, и запрещала, и все собравшиеся только дивились уму и мудрости этой женщины. Слава её царского высочества разнеслась далеко за пределы Тридевятого царства. Всем была хороша жена Ивана, не только умом: красавица, каких поискать, да и нрава доброго. Марья-царевна, в отличие от Василисы, жила самой обычной жизнью царской дочери в своём тереме, не испытывая тяги ни к управлению государством, ни к прочим делам, которые считались в патриархальном обществе чисто мужскими. У каждого человека свои таланты, и Марья особенно преуспела в кулинарии и рукоделии, а в искусстве икебана ей не было равных в Тридевятом государстве. Казалось бы, всё хорошо и мирно, у обеих девушек есть и близкие люди, и любимое дело, вот только в семейной жизни не ладилось ни у той, ни у другой.

Иван крепко подружился с Емелей, и вместе они проводили большую часть свободного времени, которого у обоих было через край. Никаких государственных талантов ни у того, ни у другого не было, к книжным занятиям, воинским забавам или ремёслам тоже охоты не нашлось. Так и проводили дни в праздности – то на соколиную или псовую охоту поедут, то пойдут на ярмарку посмотреть на скоморохов и кулачные бои. Но чаще всего друзья предавались пьянству на самоходной Емелиной печке. Достанут, бывало, из царских погребов вин заморских и загудят на неделю. Известное дело: где праздность и безделье, там и выпивка, чтобы убить время и заполнить душевную пустоту. Даже к родным детям царского сына и царского зятя не слишком тянуло. Когда трезвые и в хорошем расположении духа, скажут отпрыскам какое-нибудь поучение, а в остальное время детьми занимались матери да няньки, да ещё к мальчикам приставили опытного пестуна, чтобы научил на коне ездить, оружие держать и хорошим манерам следовать.

Марья и Василиса не знали, что делать с маленьким алкогольным хобби мужей. Заявится, бывало, Емеля в свои палаты после загула, а Марья-царевна тут как тут со скалкой в руках:

– Ты где пропадал, алконавт несчастный?

– Солнышко, ну почему же сразу алконавт? Мы с шурином выпили немножко, отдохнули.

– Немножко? Целую неделю – это немножко, пьянь?!

И хвать мужа скалкой по голове. Больно так! Емеля несмотря на всю свою лень бегает по палатам, с этажа на этаж, из одних покоев в другие. Кричит жене:

– Вот сейчас превращу тебя по щучьему велению в кого-нибудь некрасивого!

– Лучше в бутылку преврати да выжри сразу! Всю мою молодость сгубил! И чего же я отца не послушалась, какого лешего нашла-то в тебе, пьяница? И дети отца родного не видят. – и тут Марья заливалась горючими слезами.

– Марьюшка, родная, ну прости! Ей-богу, больше ни единого золотника1 во рот не возьму! И завтра же проведу весь день с детьми. Клянусь!

Емеля обещал, клялся, божился, но через три – четыре дня всё повторялось. И не по злому умыслу самого Емельяна: не оттого он пил горькие напитки, что они очень вкусные, а оттого, что человеку, попавшему в капкан зависимости, иначе нельзя. Тяга так и тянет, так и жжёт. Понимает такой бедолага, что выпить сегодня будет лишним, что не надо бы ходить в подвал за хлебным вином2 или романеей3, да только ноги сами несут туда, где эти напитки можно раздобыть. И вернуться к хорошей, трезвой жизни мало кому удаётся из пристрастившихся к питию. Для этого очень сильным должно быть желание изменить свою жизнь.

Иван видел от своей жены другое. Василиса на то и премудрая, чтобы не носиться со скалкой, а вести речи степенные, взывая к совести и достоинству супруга:

– Иванушка, горе ты моё луковое! Вот опять забухал, опять целую седмицу где-то пропадал, а я все глазоньки проглядела – не идёт ли мой суженый. Да тебе, видать, всё по барабану.

– Загулял, виноват, – отвечал Иван жене, глядя в пол.

А через несколько секунд, подумав, добавлял:

– Ну а что мне ещё делать? Вы с отцом царством правите, старший брат Василий посольским приказом4 руководит, а средний брат Фёдор войском командует. А я – что я? Так, дурак…

– Ты царский сын – всё тебе дано. Ан нет, подай тебе стакан горькой! Сказать «я дурак» просто, а показать, что ты умный и годный для государственных дел человек, ты не пробовал?

Но ни беседы Василисы, ни лапта, которую Марья показывала со скалкой, не давали нужных женщинам результатов. Запои мужей продолжались. Мало того – Емеля и Иван удивляли всё Тридевятое царство, то катаясь на самоходной печке, а то и летая на той же печке по воздуху над городами и сёлами. Всё им было нипочём, всё весело и забавно. Казалось бы, ничего хорошего в том нет, однако истинная суть вещей и явлений познаётся в сравнении. Пришла в Тридевятое царство беда откуда не ждали – с макового поля, что верстах в двадцати к северу от стольного города.