Читать книгу День восьмой. Том второй - Александр Сиваков, Александр Владимирович Сиваков - Страница 6

Август – последний летний месяц. Тем не менее, даже в самом названии чувствуется что-то осеннее. А в воздухе, особенно по утрам, ощутимо пахнет чем-то сырым, тоскливым и пасмурным.

Настроение у Ирины было точно таким же – осенним и безрадостным.

После того, как Люба уехала, Ирину почему-то никто не выгнал с последней кровати. К ней стали относиться настороженно и лишний раз предпочитали не связываться, хотя нельзя было сказать, что что-то кардинально изменилось в её жизни.

– Ирка! – Сказала однажды Родионова, когда они сидели в спальне.

До этого Ирину почти никогда не звали по имени, поэтому она не сразу разобрала, что обращаются именно к ней, а, поняв, дёрнулась, словно от удара, быстро-быстро заморгала, вскочила со своего места и сделала шаг назад.

– Что? – В глазах её мелькнул ничем не прикрытый испуг.

– Тебе плеер нужен? На, – протянула она. – Смотри, он хороший!

– Мне? Не… Ничего… Не надо…

– Он хороший, тут только батареек нет. И вот эта кнопка, перекручивание назад, немножко не работает. Но это ничего, когда ты кассету будешь слушать, тебе ведь назад не нужно будет крутить.

– Не, не надо, я так, без плеера…

– Ладно, как хочешь.

Недовольная, Родионова ушла. Ирина долго смотрела ей вслед, пытаясь понять, зачем Родионова хотела ей сделать такой дорогущий подарок.

Затем откуда-то стало известно, что Ирину с Викой скоро забирают в семью – и спокойная жизнь для девочек прекратилась.

Им стало ясно, что-то отчуждение, которое было вокруг них раньше, те насмешки и издевательства, которым они подвергались – это ещё цветочки, всё может быть гораздо хуже. Их начали бить. По настоящему: больно и до синяков. Кто-нибудь подкарауливал её в сторонке, и, когда Ирина или Вика проходили мимо, ставили подножку, а потом начинали колотить. Если показывался кто-то из взрослых, обидчик убегал. Ирина, глотала слёзы и как ни в чём не бывало шла дальше. Она не хотела, чтобы кто-то узнал, что её обижают. Вика же не стеснялась плакать – и эти слёзы всех смешили.

– Мразь! – Слышала Ирина, лёжа в постели и с головой укрывшись одеялом. – Пирожки домашние будешь жрать, да? Лимонады с соками пить? – Кто-то двигал кровать, приподнимал её и переворачивал на бок.

На грохот перевёрнутой кровати прибегала воспитательница. Ирина с молчаливой сосредоточенностью вставала с пола, собирала матрац, подушку, одеяло, прочие постельные принадлежности, и начинала всё застилась заново.

– Кто это сделал? – Спрашивала воспитательница.

Все молчали, делая вид, что спят. Не добившись ответа на свой вопрос, воспитательница уходила.

Однажды девчонки перевернули Викину кровать и чуть не сломали Вике руку. Ирине стоило больших усилий скрыть этот факт от тёти Лены, которую она очень не хотела расстраивать.

Девочка украдкой начала считать дни, оставшиеся до переезда в семью. Перед отбоем, отвернувшись к стене, она зачёркивала крестиком дату на карманном, ещё трёхлетней давности, календаре, а потом сосредоточенно водя пальцем по крохотным цифрам, считала дни. «Четырнадцать, тринадцать, двенадцать…» Время тянулось невыносимо медленно.

Чем ближе был день переезда, тем сильнее Ирину охватывало странное ощущение, которого она до сих пор никогда не испытывала. Всё вокруг, даже самые обыденные и привычные предметы, постепенно становилось чужим. В груди поселилась глубокая и щемящая пустота. От неё становилось так тоскливо, что хотелось плакать. Сильно, навзрыд.

Девочка ловила себя на мысли, что острота зрения у неё будто бы с каждым днём всё более увеличивается. Она стала замечать те вещи, на которые раньше не обращала внимания.

Вот, например, шкаф. Ну, шкаф и шкаф. Ирина видела его каждое утро; оттуда она доставала посуду для завтрака. А недавно она заметила, что этот шкаф рыжеватый, потёртый и совсем старенький. Одна ножка у него была вывернута вбок, а у фанерки, которая крепилась к его задней части, чуть отошёл уголок.

На торцевой стене шкафа висело зеркало, смотря в которое причёсывались воспитательницы. Ирина тоже не обращала на него внимания, и только недавно заметила, что зеркало это очень большое, сверху его пересекала косая трещина. А края у него были не острые, а стёсанные под углом. Когда утром поднимающееся солнце било в этот край зеркала, по потолку разбегались длинные яркие радужные полоски.

«Ведь когда-нибудь я увижу это в последний раз, – думала Ирина. – В самый последний. И не будет уже ни этого шкафа, ни зеркала, вообще ничего, всё будет совсем по-другому»

И вот, наконец, считать осталось нечего: последняя дата – шестое августа – оказалась перечёркнута. Осталась всего одна ночь.

Ещё вечером Ирина почувствовала, что происходит что-то не то: все девчонки перед отбоем перешёптывались, хихикали, глядя в её сторону, а если она замечала, старательно отводили глаза, делая вид, что ничего не происходит. Ирина объяснила себе это тем, что на следующий день переезжает в семью. Хотя, чего тут такого? О какой-нибудь грандиозной гадости, готовящейся напоследок, она не подозревала.

Тем более, её внимание было занято Викой, которой в кровать насыпали всякий мусор и не разрешали этот мусор убирать.

– Ты куда пошла, Крысёныш? – Бросила со своего места Брайцева. – Отбой уже был. А ну съебалась обратно!

Со стороны казалось, что она беспокоится о порядке. Это было хуже всего. Мальчишки, если и издевались, то грубо и примитивно. Кто-нибудь из них на месте Брайцевой стукнул бы Вику, ну, намочил подушку или натолкал в тумбочку всякой дряни. Девчонки были не в пример изобретательнее и изощрённее. Вот, например, сейчас, Вика откинула одеяло, а там сметки с пола. Девочка собрала кое-что прямо в ладони и пошла выкидывать, но была остановлена Брайцевой. И что тут делать? Во-первых, Брайцева, как не крути, права: после отбоя выходить из спальни можно было только в туалет. А разве Вика сможет настоять, что ей надо выкинуть мусор? Нет, конечно. Вот и сейчас она стояла, с растерянной улыбкой глядя на Брайцеву, которая, кстати (Ирина была в этом более чем уверена), сама же всё и устроила. Но ведь за руку её никто не поймал. Сейчас что-либо доказывать бесполезно.

– Давай-давай, Крысёныш, пиздуй спать, – поддержала свою подругу Тихонина.

Вика, всё ещё продолжая улыбаться, показала ей сложенные лодочкой ладони.

– Что ты мне тут в нос всякой хуйнёй тычешь? – Лицо Нади выразило крайнюю степень недовольства. – Давай. Бросай, где взяла и ложись. А утром всё уберёшь.

Вика безропотно выполнила требуемое: аккуратно положила кучку мусора на прежнее место, на матрац, и со вздохом улеглась.

Ирина с головой залезла под одеяло и затихла. У неё уже не хватало сил за неё заступаться. Сколько же можно? Ладно, совсем чуточку осталось. В следующую ночь она уже будет ночевать в новом доме. Интересно, как там?

Девочка сразу принялась фантазировать. В семье будет хорошо. Никаких отбоев. И подъём не в семь, а в восемь. Или, может быть, тётя Лена разрешит подольше поспать. Она очень добрая. И Вику никто не будет обижать. Точнее, в школе, конечно, будут, но разве это идёт в какое-то сравнение с тем, что происходит сейчас, когда её обижают постоянно?

А ещё у Ирины будет свой стол, на котором она будет делать уроки. Вообще, как это здорово, когда можно заниматься в полном одиночестве и нет постоянного опасения, что кто-нибудь выхватит из-под рук книгу или тетрадь. Нет сидящих рядом ребят, которым на уроки наплевать и которые находятся здесь только потому, что сейчас по расписанию – приготовление уроков.

«А ещё я буду читать. Вечером, перед сном. Прямо в кровати, – мечтала Ирина. – Специально у тёти Лены спрошу, чтобы читать перед сном. Хоть несколько минуточек»

Для неё чтение в кровати было апофеозом свободной жизни.

Ирина на мгновение выглянула из-под одеяла, потом опять спряталась. Свет уже выключили. Но всё равно было как-то странно тихо.

«Это мне всё кажется. Я просто слишком взволнованна. Никогда ещё не чувствовала себя так непонятно. И руки почему-то трясутся. Даже не верится, что сегодня моя последняя ночь в детском доме. Неужели я никогда больше не буду лежать вот на этой постели, вот под этим одеялом и слушать, что там, в спальне делается… Дверь вроде скрипнула… Или показалось?.. Интересно, а какая у тёти Лены дома кровать, такая же или лучше? Какую же я всё-таки ерунду думаю!.. Нет, всё-таки не верится. Через двадцать четыре часа я буду лежать точно вот так же как сейчас, но уже в своей собственной постели и тоже о чём-то думать. Или вспоминать, как я сегодня засыпала… А где же Вика будет спать? Хорошо, если в одной комнате со мной. А ещё лучше – в одной постели. Чтобы мы обнялись и спали… Бедняжка, она сейчас среди всего этого мусора пытается уснуть. Я бы ей помогла, но столько всего сразу начнётся… А я хочу просто покоя, надоело всё… И хорошо бы ещё в другую школу перейти. У нас в городе их целых три. В самую дальнюю. Чтобы нас там никто не знал. Я бы тогда со всеми подружилась, и меня бы все любили, не то, что здесь. Конечно, тут я говорить не могла – и надо мной все издевались. А когда заговорила, они же помнили, какая я была, вот и не перестали. А если меня никто не будет знать, всё будет гораздо легче. Чем я буду от других отличаться? Ничем! Вот и будут со мной дружить, как и со всеми. Главное, чтобы никто не узнал, что я детдомовка. И говорить не могла. А то опять всё начнётся… Э-эх, и почему только все такие злые? Как так можно над кем-то издеваться и получать от этого удовольствие? Вот было бы хорошо, если бы все были добрыми, никто никого не обижал бы. Как хорошо было бы тогда жить. Неужели этого никто не понимает?.. У меня, когда я вырасту, обязательно будет много-много детей. И я их всех буду любить больше всех на свете. И из детдома обязательно детей возьму. И они меня будут любить. Теперь вообще всё всегда будет хорошо. Только бы завтра ничего не случилось. И тётя Лена чтобы не забыла, что нас забирать нужно. А то вдруг она забудет и вспомнит только вечером… Нет, такого не может быть. Это я уже сама себя пугаю… Уснула Вика или нет? Может быть тихонечко подойти и помочь ей? Нет. Не буду. Ещё кто-нибудь проснётся – скандал будет. Тем более, она уже, наверное, спит… Я даже и не замечала никогда, как тоскливо тут засыпать. Лежишь, думаешь всё, что только в голову лезет и не спится. Может потому, что сейчас каникулы? В школу ходить не надо, нагрузки никакой… Интересное слово – „нагруженный“. „Груз“ – это понятно. А „на“? А всё вместе? „На грузе“? Или сначала раньше говорили, „на спину груженный“ или „на голову груженный“ (кувшины ведь на голове носили… или нет?). А потом перестали говорить, на что именно он груженный, и получались „нагруженный“. На мой следующий день рождения попрошу у тёти Лены, чтобы она мне какую-нибудь книжку про язык подарила. Такие же, наверное, есть? Чтобы там каждое-каждое слово было с объяснением, что оно значит и откуда оно взялось. Интересная книжка будет – просто жуть. Жаль только, что до следующего дня рождения ещё далеко. Мне тогда будет целых одиннадцать лет… Глупая я была, когда думала, что десять лет – это много. Это так себе – тьфу. А вот одиннадцать – это уже о-го-го»

Ирина выглянула из-под одеяла, обвела глазами спальню. Всё здесь было родным и до боли знакомым. Даже часы на стене тикали как-то очень уютно, по-домашнему.

«Интересно, а там будет видна из окна луна?»

Девочке почему-то показался очень важным этот вопрос, и она принялась мучительно раздумывать, будет или нет. А вдруг там окна на другую сторону? Или шторы такие плотные, что через них не сможет пробиться ни единого лучика? Это будет очень плохо. Точнее, не очень, но всё равно как-то неприятно.

Под её кроватью послышался шорох. Ирина была вся погружена в свои мысли, поэтому не обратила на него внимания.

«А вот если бы у меня всегда были родители, я бы, наверное, не думала, как с ними хорошо. Сколько детей сейчас живут и не представляют себе, какое это счастье, когда есть папа и мама. Повезло мне. Тётя Лена красивая. Мне будут завидовать, какая у меня красивая мама… А если бы она была не очень красивая, тогда бы я её любила? Да, наверное, но не так. И дядя Лёша тоже ничего. Симпатичный. И сильный, это сразу видно. Если меня в школе кто-нибудь обижать будет, то он меня защитит…»

И Ирина тут же начала представлять, как Алексей заходит в школу, а там какой-нибудь Валерка пинает её портфель. Он тогда тихонечко приподнимает хулигана за шиворот и внушительно так говорит: «Ещё раз обидишь Иру – будешь иметь дело со мной» Девочка почти услышала интонации этого голоса: точно так же, негромко, но угрожающе, говорили в американских боевиках. Эти фильмы ребята из группы любили смотреть по «видику» вечерами… Нет, в новой школе всё будет совсем по-другому. Зачем кому-то её обижать, если она будет, как все…

Под её кроватью кто-то явственно зашевелился. На сей раз Ирина это услышала.

– Кто там? – Прошептала она, приподнимаясь на локте.

Перед ней вдруг появилась мальчишеская фигура. Кто именно это был, рассмотреть не удалось: мешала темнота.

– Что ты тут делаешь? – Дрогнувшим голосом прошептала она.

Внезапно мальчишка бросился на неё и зажал ей рот. Ладони его пахли чем-то кислым. Ирина даже пискнуть не успела, как оказалась прижатой к кровати. Она хотела отбиться, даже несколько раз ударила нападавшего по спине, но эти удары были слишком слабы и не принесли никакого результата. Свободной рукой мальчишка принялся сдирать с неё рубашку. Ирина извивалась как могла, но тут кто-то из девчонок, незаметно подобравшись, ухватила её за лодыжки и прижала ноги к полу.

– Давай быстрей, чего ты копаешься, – раздался громкий шёпот. По голосу девочка узнала Машу Андрееву.

«Не может быть! Она же хорошая!» – Мелькнуло где-то на уровне подсознания.

Мальчишка, наконец, сорвал с неё ночнушку, как-то очень незаметно спустил со своей жертвы плавки и ещё сильнее навалился на Ирину. Уже не отдавая себе отчёта в том, что делает, Ирина сделала, наверное, единственное правильное, что только можно было сделать. Она схватила обидчика за шевелюру и резко дёрнула от себя. Тот негромко вскрикнул и на мгновение отпустил ей рот. Это было очень вовремя, потому что девочка уже почти задохнулась и почти не воспринимала окружающую действительность.

И тут же Ирина услышала дикий крик и не сразу поняла, что это кричит она сама. Ругнувшись, Андреева бросилась к своей кровати и юркнула под одеяло. Мальчишка ещё пытался как-то исправить ситуацию, но время уже было упущено. Ирина снова закричала, так, как не кричала никогда в жизни, отбивалась всеми руками и ногами, за дверью уже слышались бегущие шаги воспитательницы.

Мальчишка куда-то исчез. Вспыхнул свет. Людмила Ивановна с побелевшими губами бросилась к Ирине. Девочка была больше испугана не тем, что случилось, а внешним видом воспитательницы.

– Ирочка, миленькая, что произошло?

Никто из девчонок не пошевелился, только Вика, сидя в постели, испуганно хлопала глазами. Ирина поняла, что всё это было подстроено сообща. И поняла, кто был этот мальчишка: его полуодетая худая фигура виднелась из-под соседней кровати. Трясущимися руками, всхлипывая от страха и унижения, она принялась натягивать на себя ночнушку, тщетно пытаясь попасть в рукав. Только одевшись, она поняла, что большой клок рубашки оторван.

– Ирина, кто это сделал? – Голос Людмилы Ивановны обрёл непривычную строгость.

– Не знаю. Я не заметила, – пролепетала она, осторожно трогая щёку. Неужели синяк останется? Хороша же она будет завтра с синяком!

– Спи. Ничего не бойся. Утром разберёмся.

Она постояла, раздумывая и внимательно оглядывая ровные ряды кроватей, потом ушла, оставив приоткрытой дверь. Свет в спальне она выключила, а в группе, наоборот, включила. Большой прямоугольник света протянулся прямо к той кровати, под которой лежал неудавшийся обидчик. Ирина сидела, напряжённо глядя на него. Ей были видны только блестящие в лучах света голые колени и, очень смутно, очертания тела.

Она была уверена, кто это, но цеплялась за надежду, что ошибается. Ей нужно было подтверждение. И она его получила.

Минут через десять свет потух. Прошло ещё немножко времени, и мальчишка под кроватью заворочался.

– Дурак ты, Корешок, – громким шёпотом произнесла Брайцева. – С Немкой справится не смог. Да ты после этого петух заморский. Пидор недоразвитый. Правильно говорят, что ты по ночам у всех сосёшь.

Почти ничего из этого девочка не поняла, но то, в чём она хотела убедиться, предстало перед ней с отчётливой ясностью. Ирина упала в кровать, уткнувшись лицом в подушку, плечи её сотрясались от беззвучных рыданий. Ей было плохо, как никогда.

За несколько секунд разрушились те немногочисленные иллюзии, которые она строила для себя на протяжении всех этих лет. Маша Андреева. Кто бы мог подумать? Она так хорошо дружила с Серёжей Кравцовым! Ирина считала её одной из немногих девочек в детском доме, с кем можно было иметь дело. А Витя Корнеев? Он вообще был её кумиром. И подарки всегда дарил. И Ирина ему тоже на дни рождения дарила какие-нибудь мелочи. А вчера вообще (вот дура-то была!) хотела подарить свою самую ценную вещь – книжку про Маленького Принца, только робость не позволила ей это сделать. И хорошо!..

«А если бы подарила, может, он не стал бы ЭТОГО делать?»

На душе было гадко и муторно. Может быть поэтому девочка уснула очень быстро.