Читать книгу След в след - Александр Вячеславович Щербаков - Страница 19

Михась, избегая вопросительно-недоумённого взгляда Огородникова, отвернулся в сторону леса. Почти тут же из густого обнесённого снежным инеем ельника вышел мужчина среднего роста. Одет он был ещё по-зимнему: серые подвёрнутые на голенище валенки, ватные штаны, тёмный полушубок на овечьем меху, добротная собачья треуха – так одеваются в этих местах либо местные жители, либо вольнонаёмные. В руках видавшие виды ижевка*. При беглом взгляде можно было мужчину принять за охотника, но что-то Огородникову подсказывало, что это не так. Между тем Михась и охотник обнялись. Остальные блатари поочерёдно подходили к нему, учтиво здоровались, только Циклоп, очевидно, зная человека лучше остальных, обнялся с ним крепче.

– У нас полчаса на сборы. Собрать шмотьё, оружие, ждём возницу с обедом, – тёмно-русая густая борода скрывала черты лица вольнонаёмного охотника, одни глаза только и видно – пронзительно синего цвета. Судя по голосу, сочному и властному, лет тридцати пяти – сорока, не старше, да и держался он молодцевато, уверенно, выдавал команды с интонацией умудрённого жизнью человека. Огородников, наблюдая за поведением авторитетов, старался подмечать любые детали, которые могли пролить свет на его дальнейшую участь. Два года, проведённые на зоне, научили одному незыблемому правилу: никому не верить! Ворам тем более. Может, поэтому до сих пор и живой. Также настораживал тот факт, что Сашка не знал, как себя поведут воры вне колючей проволоки. «Обещания в лагере – сквозняк на воле», – кто-то же не зря сказал… Одним словом, он ждал в любую секунду от них подвоха. И наблюдал за ними.

Вот бывают же перипетии судьбы: каких-то полчаса назад Сашка-пулемётчик проклинал всё вынюхивающего старшину Тыжняка, а теперь сам сподобился ему, с той лишь разницей, что на его плечах отсутствовали ранжирные погоны и среди его «попутчиков» должностей никто не имел. Кроме одной на всех – заключённый. Сашка понимал: для него сейчас наступают самые важные минуты в жизни. Для него и ещё четырёх сидельцев, которые, выходит, стали не по своей воле соучастниками нападения на конвой и заложниками происходящего. Они стояли чуть в стороне, напоминая согнанных в отару баранов.

Вольнонаёмный и Хмара пошли вниз стеречь возницу. Шли они размеренной, даже усталой походкой в весёлом расположении духа, громко обсуждая расправу над стрелками. Ну прямо как два мужика с сенокоса. Жмых принялся обшаривать трупы конвойных. Михась присел у костро-вища, достал кисет, махнул мужикам, подзывая к себе.

– Лепить горбатого не буду! Пустая трата времени! Забери, пацан, себе махру! Стар я для такой гадости! Сами понимаете, наши дорожки отсюда вразбег! Если хотите, вас ещё гуртом выведу до железки, а там каждый своей тропой.

Шипицын зло посмотрел сначала на бригадира, потом на законника:

– А предупредить нельзя было?

– Ша, говорю! Предупредить. Ты же первый и побежал бы стучать. Предупреждённый.

Веня Поллитра, понимая, на что намекает законник, с откровенной презрительностью посмотрел на Щипицына, который многозначительно хмыкнул. Лишь Завьялов оставался безучастным.

Вернулся повеселевший Жмых, уже напяливший на себя армейский полушубок и шапку, с папиросой в зубах.

– Трофейные, – загоготал он неприятным низким голосом. – Что такие унылые, граждане уголовнички? Радоваться надо! Свобода, мать её за ногу! Сколько дней сидел, мечтал о ней, ненаглядной! – за дурашливой болтовнёй скрывалось состояние, которое испытывает человек после нервного перенапряжения. Неестественная расхлябанность Жмыха слишком бросалась в глаза, чтоб её не заметить. Михась, глянув в его замутнённые зрачки, поморщился. Мужики топтались на месте, подавленные, испуганные. Огородников понял, что некоторые ждут его реакции.

– Дайте нам поговорить. Толпой всё равно ничего не решим.

Гаврила Матвеевич, здесь либо пан, либо пропал, – начал без предисловий Сашка-пулемётчик, как только остались они вдвоём. – После такой бузы мне с мужиками в одну упряжку никак не влезть. Тыжняк-то на мне и. этот, – оба коротко глянули на распластанного в нескольких шагах вохровца-монгола.

Михась шумно дышал, сосредоточенно думая о своём.

– Дойду с вами до железки или до города, там, ясен пень, разбежимся каждый в свою сторону, – говорил он спокойно, без напускной уверенности, но и не заглядывал заискивающе в глаза вору, не елозил лапками, понимая, что Михася этим дешёвым номером не проймёшь. В то же время всем своим существом давал понять законнику, что он созрел в конце концов к побегу. Но к побегу решительному и настоящему, и никак не в одиночку, и тем более не с политическими.

– Видишь, как быстро всё решил. А мне вот так думается! Вас с собой брать надобности никакой. Но и запрещать идти в бега не имею права. Не по нашим законам получается как-то. Вот так в лесу, понятно, тоже оставить не можем. Побегут в лагерь, настучат. А нам время нынче нужно, чтобы в дамки попасть. Нынче доброта может дорого обойтись!

– Что предлагаешь? Не убивать же людей только за то, что оказались случайно на деляне?

– Остепенись, фраер. Не за тех мазу держишь. Вот насчёт тебя можно ещё порешать, а за остальных впрягаться никто не будет.

Огородников действительно растерялся: на мгновение показалось, что Михась шутит, что вот-вот рассмеётся, скажет: мол, никто никого убивать не собирается. И разойдутся все спокойно в разные стороны. Однако от Сашки не ускользнуло и то, как всё задумчивее становился Михась. Сашке даже показалось, что в потемневших зрачках законника прочитал созревшее решение – избавиться от ненужных свидетелей.

Вот здесь Огородников уступать не собирался. Это как дважды два: сначала уберут фраеров, а потом воспользуются случаем и прикончат его.

– Дай подумать! – Михась и впрямь не знал, как поступить.

Недалеко переминался Циклоп, левой, здоровой рукой, держался за искусанную руку. Правый рукав телогрейки, разорванный в клочья, на глазах темнел в цвет перезрелой рябины. На бледном лице застыло выражение боли. На него никто не обращал внимания. Все погружены в собственные переживания. Сашка словчил: сделал вид, что проявил сочувствие к раненому. Разорвал на убитом вохровце белую исподнюю рубаху и перебинтовал вору руку. Укусы оказались глубокими, и вряд ли организм справится без медицинской помощи. Вслух Сашка ничего не сказал. Ему показалось, – и ворохнувшаяся темень в глазах урки тому подтверждение -Циклоп о себе подумал также. Однако блатной вынужден был храбриться: выбор-то невелик. У воров законы волчьи.

С дороги послышался скрип возницы. Спустя пару минут показалась телега. В ней сидел с самым беспечным видом Хмара, поигрывал большим ножом, рядом широко шагал вольнонаёмный. О судьбе нормировщика спрашивать было глупо. Блатари сгрудились, что-то обсуждали вполголоса.

За это время Сашка успел переговорить с взъерепенившимися заключёнными, которые не знали, как поступать с навалившейся неожиданно, и совсем некстати, свободой. Ярились больше всех Щипицын и молодой парень Андрей Завьялов. Шипицын – понятное дело, по натуре трусоват, с гнильцой, слова дельного не услышишь от него, из «интилихентов». Двадцать пять мотает по политической. С Завьяловым сложнее: бытовик, срок – десятка, по меркам лагерников «счастливчик», пять уже отсидел. Ему этот побег, что кость в горле. Ещё были Веня Поллитра и парень татарской внешности по кличке Белеш. Эти двое отмалчивались, прекрасно понимая, чем может всё закончиться для них, если будут столь откровенно и рьяно высказывать недовольство…

Со стороны могло показаться, что блатные в разговоре совсем потеряли интерес к мужикам, но Огородников знал, что это не так, и поэтому, предполагая от них пакость, вновь схитрил: встал за Белешем и Завьяловым, автомат держал наизготовку. Пару раз ловил беглый настороженный взгляд Михася.

Шипицын принялся высказывать претензии бригадиру, называя всё не иначе как «беззаконием» и «самосудом». Его слушали без особого внимания: все мысли крутились вокруг того, как сложится всё дальше. Ситуация выглядела более чем сложной. Не все, похоже, понимали щепетильность момента; вот чего точно не стоило сейчас ворошить – искать виноватых и лезть на рожон. Огородников уже прикидывал, хватит ли у него сил, считай, в одиночку, молниеносно расправиться с блатными? Шансы, хоть и мизерные, но есть, а там, будь что будет…

Между тем Михась перекинулся несколькими фразами с вольнонаёмным и, словно укрепившись в своём решении, шагнул к фраерам. Шипи-цын, увидев приближающегося вора, трусливо замолк и отвернулся, поджав вздрагивающие тонкие губы.

Михась был короток:

– Повезло вам сегодня, фраера. Очень повезло! Насилу никого тащить не будем, но и оставлять здесь тоже никого не оставим. Решайте сами! -Михась тяжёлым взглядом обвёл солагерников. Несмотря на то, что Веня Поллитра был близок к блатному миру, Михась не удосужился выделить его из заключённых. – Через десять минут уходим. Берите кому что надо. В телеге хавчик, перекусите. Только быстро.

– А завтра можно будет уйти одному? – робко спросил Завьялов.

– До завтра ещё дожить надо. Напоминаю, времени мало.

Все, кроме Сашки, пошли к вознице. Никто вслух больше не высказал недовольства. Неожиданно Михась попридержал Завьялова:

– И слышь, молодой! Бурки перекинь. В телеге найдёшь! – вдогонку просипел ему вор, приметив растрёпанные валенки на ногах зека.

– Что со мной решили? – сразу спросил Сашка-пулемётчик, пока Ми-хась стоял рядом.

– А что решили? Пока идём, там видно будет. Рука Циклопа как?.. Плохо?.. Ну, значит, пулемётчик, под богом ходишь. Везунчик!

Огородников, может, впервые в жизни перекрестился. Правда, тайком. Не хотелось, чтоб кто-то увидел. Везунчиком он себя и сам считал. Но боялся сглазить, поэтому сплюнул, а подумав, перекрестился. Спускаясь к дороге, увидели убитого нормировщика. Его тело урки даже не удосужились скинуть в снег, на обочину дороги.