Читать книгу Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939) - Александр Зеленин - Страница 33

Суффикс -изм. Среди имен существительных мужского рода с отвлеченным значением В. В. Виноградов называл суффикс – изм самым продуктивным [Виноградов 1986: 100]. Действительно, придя в русский язык в XVIII в. и заметно активизировавшись в XIX в. [Сорокин 1965], данный суффикс служит для обозначения «отвлеченных понятий, названий учений, общественных, политических, научных взглядов и направлений, названий действий, состояний, качеств, склонности к чему-нибудь» (такую широкую семантическую характеристику субстантивов на – изм в русском языке давал В. В. Виноградов). К концу XIX в. суффикс – изм настолько освоился в русской словообразовательной системе, что создавал производные с русскими основами, не только нейтральными в стилистическом отношении, но и разговорными.[34] Наиболее жизненными словами на – изм оказываются обозначения философских, религиозных течений, направлений мысли или эпох правления того или иного политического деятеля; напротив – обозначения каких-либо политических, идеологических быстро возникающих и также быстро исчезающих явлений (особенно от имен политических лидеров) представляют собой чаще всего сиюминутные речевые образования.[35]

Эмигрантская публицистика дает довольно разветвленную сеть существительных на – изм.

1. Названия политических, идеологических, экономических, философских, общественных систем, направлений, течений, учений, мотивированных:

а) неодушевленными нарицательными существительными (апеллятивами).

Конец XIX – начало XX вв. принесли в русский язык много общественно-политической терминологии из западноевропейских языков, маркером принадлежности лексемы к специальной или публицистической сфере и служил суффикс – изм. В первые советские годы образование слов на – изм со значением какого-либо политического, идеологического направления, течения, судя по материалам Мазона, Карцевского, Селищева, не было активным, словообразовательного всплеска не наблюдалось; обычно используются уже знакомые большевизм, меньшевизм или относительно новые (юк-скаутизм[36], боевизм < боевик[37]), или окказиональные (классизм, декабризм). На этом фоне лексическая активность существительных на – изм в эмигрантской прессе очень велика. Для эмигрантов потребность наименования различных оттенков, ответвлений какой-либо политической, идеологической доктрины была чрезвычайно важна, отсюда и множество производных на – изм.

Некоторые актуальные для того или иного политического движения понятия легко образовывали гнезда производных. Ср., например, активность данного суффикса в анархических изданиях, изобилующих именами существительными с префиксоидом анархо– и суффиксом – изм: анархизм, анархо-большевизм (орфографический вариант: анархобольшевизм), анархо-кадетизм, анархо-индивидуализм, анархо-коммунизм, анархо-либерализм, анархо-меньшевизм, анархо-синдикализм, псевдо-большевизм. Данный словообразовательный элемент использовался для именования политических отпочкований внутри анархического движения, чем и вызывается высокая словообразовательная активность суффикса – изм.

В результате этого уклона могли быть различные сочетания ренегатов анархизма с демократическими элементами, начиная от анархо-большевизма и кончая анархо-либерализмом. И если бы вместо диктатуры большевизма, представляющего левое крыло демократии, в России укрепился меньшевистский или даже кадетский режим, ренегатствующая часть анархистов, несомненно, докатилась бы до него и пошла бы ему в услужение, создав вместо анархо-большевизма, анархо-меньшевизм или анархо-кадетизм (Анархич. вестник. 1923. № 1).

Большевизм или псевдо-большевизм – вот что грозит несчастной Риге и всей Латвии (Призыв. 1919. 4 (21.12) дек. № 135).

Очень рано в эмигрантской прессе появились упоминания фашизма, что связано было, конечно, с чаяниями и надеждами одних эмигрантских групп (монархически настроенных) и опасениями других (анархисты, либералы, демократы, социалисты, троцкисты и др.). Отсюда и полярная оценочность понятия:

Испугались коммунисты, испугались большевики, но средний обыватель не испугался, а согласился с фашизмом. […] Муссолини и фашизм взялись подтянуть их (Руль. 1926. 14 апр. № 1630).

Как бы ни относиться к фашизму, одной его заслуги никто отрицать не может: фашизм раздавил в Италии подготовляющуюся большевистскую революцию (Руль. 1926. 14 апр. № 1630).

О популярности этой семантической словообразовательной модели в эмигрантском языке могут свидетельствовать слова, возникшие как наименования новых, актуальных для эмигрантов понятий: активизм, демо-капитализм (демократический капитализм), иудо-коммунизм, иудо-большевизм, солидаризм, социал-демократизм, ультрамонархизм. Ср.:

…белая борьба… должна продолжаться – в формах эмигрантского активизма, который взят «в кавычки» и под подозрение известными политическими течениями, хотя, по существу, и они ему не чужды, ибо этот активизм составляет природу эмигранта, смысл и оправдание эмиграции [из речи генерала А. Деникина 22 февраля 1931 года] (Голос России. 1931. 2 авг. № 1).

…наша интеллигенция была действительно лишена эгоизма, которым до сих пор держится демо-капитализм (Сигнал. 1939. 15 мая. № 55).

Ваши [И. Солоневича] доклады в Германии реабилитируют Российскую Нацию от обвинений в пассивности, в покорности иудо-большевизму и могут привести к надлежащей постановке русского вопроса национал-социалистической Германией (Сигнал. 1938. 1 сент. № 38).

Два пути лежат перед людьми: прогресс или регресс, гибель или спасение – солидаризм или обе его противоположности, имеющие тем не менее одинаковую основу: капитализм или коммунизм (Младоросская искра. 1933. 10 июля. № 31).

Таким образом, в эмигрантской прессе наименования политических, идеологических реалий представляют одну из самых больших в количественном отношении групп: этот словообразовательный механизм уже давно сложился в русском языке, и эмигранты его активно использовали.

б) именами собственными, в частности антропонимами.

Специфику суффикса – изм в революционную эпоху отмечал А. М. Селищев: «И в начале 1900-х гг. и после 1917 г. появилось очень много образований на – изм. Многие из таких образований вскоре вышли из употребления, так как быстро утрачивали свое значение явления, обозначавшиеся этими именами на – изм» [Селищев 1928: 182]. Особенно это касается отантропонимических производных, относящихся к политической сфере наименований: такие слова легко создаются по модели, однако в узусе остаются очень немногие, напр.: ленинизм, марксизм. Характерно, что слово сталинизм – это несомненный словообразовательный продукт эмиграции, независимый от советского речевого обихода. Это производное заимствовал у эмигрантов, очевидно, и Троцкий, который впервые использовал его в очерке «Иосиф Сталин» (1939 г.): «В религии сталинизма Сталин занимает место бога со всеми его атрибутами». Ср. цитаты из эмигрантских газет:

…в СССР […] социализм – это кровавая практика «сталинизма» (Сигнал. 1938. 1 сент. № 38).

Пусть подумает Н. С. Тимашев, что, если он прав, попрекая Дмитриевского его прежним «сталинизмом», то тогда правы были бы и те младороссы, попрекая академика Струве его бывшим «ленинизмом» (Младоросская искра. 1932. 20 авг. № 21).

Хозяйственная доктрина младороссов… обусловлена исторической данностью: поздним капитализмом и сталинизмом (Младоросская искра. 1933. 15 нояб. № 34).

В русском языке метрополии производное сталинизм появилось на страницах газет только в середине – конце 80-х гг. XX в. вместе с другими словами словообразовательного «пучка» в сфере политической терминологии: брежневизм, антисталинизм, ленинизм, антиленинизм и др. [НСЗ 1997: 777; ТССРЯ 2001: 754–755].

2. Названия качеств, присущих, свойственных какому-либо лицу, группе лиц.

В русском политическом языке в первые десятилетия возникли слова на – изм, соединяющиеся с русскими основами разговорного характера (наплевизм, отзовизм, хвостизм). Семантиаческая модель для наименования каких-либо качеств политической, общественной группы была хорошо освоена и разработана в дореволюционном языке. Несомненной словообразовательной инновацией эмигрантского узуса было активное использование производных активизм, вождизм. Причем слово активизм имеет мотивировку не в советском денотате активисты – «активные сторонники коммунистической идеологии, социалистического строительства», а в эмигрантском: активисты > активизм – «разновидность политического экстремизма, родившаяся в эмиграции» (ср., напр., термин активисты в значении «деятели, активно борющиеся с большевиками/большевизмом» в работах П. Б. Струве). В этом – яркое отличие от советского речевого обихода, где такой соотносительности не было: широко использовалось слово активист, но отсутствовало абстрактное существительное. Таким образом, в советском языке существовала иная словообразовательная мотивированность: активист – член актива; в эмигрантском языке: активист – сторонник активизма.

[Борьба] должна продолжаться – в формах эмигрантского активизма… ибо этот активизм составляет природу эмигранта, смысл и оправдание эмиграции [из речи генерала Деникина 22 февраля 1931 г. ] (Голос России. 1931. 2 авг. № 1).

…стоит напомнить в нынешнюю годовщину восстания, когда идут разговоры об активизме, путях борьбы и проч. (Голос России. 1931. 1 сент. № 2).

Слово вождизм[38] – производное от вождь; эта словообразовательная цепочка возникла в эмигрантских газетах (впервые, очевидно, в младоросских изданиях, позитивно оценивающих роль Гитлера и Муссолини в надежде на развязывание ими войны с СССР). Примечательно, что вождем монархические эмигрантские газеты Сталина никогда не называли: этим понятием эмигранты именовали позитивные (в их представлении) явления, в отличие от негативно маркированных отантропонимических обозначений типа ленинизм, сталинизм, троцкизм. И для этого есть свои причины: в первые революционные годы вождем/вождями именовали целую группу ведущих российских большевиков (Ленина, Троцкого, Томского и др.): Вождь Красной армии т. Троцкий, Вождь красных профсоюзов т. Томский, вожди Коммунистического союза молодежи – и деятелей Социалистического интернационала: вожди Социнтерна, Коминтерна, Крестинтерна (Крестьянского интернационала) и под. К 30-м гг. происходит сужение сферы использования данного понятия и его закрепление только за фамилией Сталин [Грановская 2005: 232]. Поскольку в сознании эмигрантов большевики, как правило, относились к смысловому полю преступников, то именование деятелей большевизма вождями было невозможно. Напротив, именование этим словом европейских лидеров, противостоящих большевикам и борющихся с ними, в эмигрантском монархическом социолекте составляет устойчивый, постоянный лексический компонент.

В век вождизма успех того или иного партийного объединения или политического движения прежде всего зависит от вождя (Младоросская искра. 1933. 15 нояб. № 34).

Разговорно-просторечные слова на – изм единичны; ср., пожалуй, единственное окказиональное производное валяй-анархизм в анархической газете:

…разрушение… нанесет сокрушительный удар всякого рода ложным тенденциям в анархизме: слащавому пацифизму; интеллигентскому либерализму; мечтательно-туманному или эксцентричному индивидуализму; «валяй-анархизму»… (Анархич. вестник. 1923. № 2).

Любопытна дистрибуция производных на – изм в разных эмигрантских изданиях. Они были особенно активны, например, в газете «Младоросская искра», идеологически ориентирующей своих читателей на возвращение монархического правления не только в России, но после нее, по возможности, и в мировом масштабе (идеи мессианства России). Ср. часто повторяющиеся на страницах данной газеты субстантивы на – изм: активизм, большевизм, космополитизм, сталинизм, ленинизм, солидаризм, цезаризм, скаутизм, вождизм.

Издания, ориентированные на монархические идеи, а также «народно-патриотические» газеты избегают употребления существительных на – изм, ограничиваясь, по существу, терминами ленинизм, сталинизм, большевизм (газеты «За свободу», «Русский стяг», «Русский голос») или оценочными субстантивами типа вандализм, бандитизм (газеты «Возрождение», «Голос Родины») для характеристики советского строя.

Суффикс -ство. Отвлеченные существительные на – ство со значением состояния – одна из быстро пополняемых лексических групп в революционную эпоху. Какие семантические типы отвлеченных существительных на – ство были активны в революционные и послереволюционные годы в советской и эмигрантской публицистике? Частотны были производные от наименований лиц, характеризуемых теми или иными качествами, признаками, политическими пристрастиями, социальными характеристиками. Этот тип словообразовательной мотивации самый интересный и сложный в нашем материале. Семантические словообразовательные отношения между производящим и производными словами характеризуются семантическим усложнением, поэтому данную мотивацию следует рассматривать как мутационные отношения. Необходимо упомянуть также то, что многие их этих производных допускают множественность мотивации, в частности также от прилагательных на – ский (в свою очередь созданных от имен лиц), в которых грамматическое значение относительности (относительных прилагательных) чаще всего осложнено дополнительными лексическими коннотациями и напластованиями. Ср.: богоборство < богоборец (богоборцы) и богоборческий; вредительство < вредитель (вредители) и вредительский, советофильство < советофил (советофилы) и советофильский, государственничество < государственник (государственники) и государственнический и др. В эмигрантской публицистике слов на – ство данной семантической группы очень много. Сохраняются старые, дореволюционные производные, активизированные в эмигрантском узусе:

а) монархические обозначения: водительство[39], шефство, помазанничество;

б) религиозно-церковные обозначения: безбожничество, богоборчество, мучительство, избранничество, паломничество, еретичество, сектантство.

Однако отметим новые словообразовательные производные, тематически относящиеся к:

а) политико-идеологической сфере: советофильство, властничество, государственничество, республиканство, русофильство, славянофильство, добровольчество, евразийство, непредрешенство (= непредрешенчество), изгнанничество, украинство.

Иногда неумение ответить на все эти жгучие вопросы приводит юношу в тупик – тогда наступает разочарование и отход от России, а порой это заводит его в другую крайность, в «советофильство», с преклонением перед всеми, кажущимися такими родными, советскими «достижениями» (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).

Они надеются снова вернуться на потерянные позиции с восстановлением былой России. Отсюда руссофильство [sic] (Возрождение. 1919. 8 окт. № 82).

Россия вообще переживает особую полосу, можно сказать, своеобразного «евразийства» (Дни. 1926. 16 нояб. № 1160).

Пусть хулят такое непредрешенство те люди, которые мнят себя обладателями единоспасительных лозунгов [из речи генерала А. И. Деникина 22 февраля 1931 г. ] (Голос России. 1931. 2 авг. № 1).

Потом, когда пошла полная анархия, появились разные авантюристы, которые использовали и «украинство»: тут был и мелкий интеллигент Петлюра. Появился Махно, Балбочан и прочие, которые просто были бандитами и которые своим «украинством» едва ли принесли много чести этому движению (Рус. голос. 1939. 1–14 янв. № 406).

б) Профессиональной сфере (nomina professionalia); такие слова в эмигрантских газетах, в отличие от предыдущего типа, единичны: фритредерство[40], режиссерство (ср. режиссура):

…широкое индустриальное развитие предполагает наличие рынков сбыта, а как известно, тенденция современного развития народов и стран не только Запада, но и Востока далека от фритредерства (Руль. 1930. 25 марта. № 2836).

[Союз русских артистов] использовал кратковременное пребывание в Белграде А. Ф. Черепова, поставив Беляевскую «Псишу» под опытным режиссерством самого гастролера (Рус. голос. 1939. 5 марта. № 413).

Итак, эмигрантская публицистика тяготела к традиционным моделям словообразующих основ: «книжная или нейтральная мотивирующая основа + суффикс – ство», разговорные мотивирующие основы редки. Преобладают производные, мотивированные политическими реалиями; наименования со значением профессии единичны. В русском советском языке смелее допускались разговорные мотивирующие основы, сочетающиеся с суффиксом – ство.

Суффикс -изация. Заимствованный суффикс – ция (с расширением – ация, – изация) являлся чрезвычайно активным в русском языке в XIX в. [Сорокин 1965: 265], будучи соотносительным с глагольным суффиксом – ировать/-изировать. Если для эпохи 30–90-х гг. XIX в. Ю. С. Сорокин делает следующее заключение: «собственно русских образований почти нет, если не считать образований от этнических наименований типа русификация, славянизация, татаризация» [Сорокин 1965: 265], то уже для советского времени В. В. Виноградов справедливо отмечает: «для современного языка характерно распространение сферы применения суффикса – изаци(я) и на русские основы» [Виноградов 1986: 116]. Новшества в словообразовании существительных на – ция в русском послереволюционном языке заключались в следующем.

Во-первых, в возможности образования производных от конкретных существительных: большевизация, совхозизация, предметизация, товаризация, фордизация, троцкизация, белоруссизация, машинизация и др. [Селищев 1928: 184; РЯСОС 1968: 103; Lehikoinen 1990: 130]. Это новшество русского языка советского времени подметил уже С. И. Карцевский: «интересное русское образование картофелизация, т. е. перевод известных земель на культуру картофеля» [Карцевский 2000: 259]. Данная группа слов сосредоточена преимущественно в смысловой зоне, обозначающей технические понятия, профессиональные реалии, некоторые общественно-политические денотаты.

Во-вторых, в значительном росте слов на – фикация. После революции суффикс – фикация служил для производства слов, имеющих словообразовательное значение «широкое внедрение того, оборудование тем, что обозначено именной частью производящей основы» [РЯСОС 1968: 102] и относящихся к сфере средств массового обслуживания: кинофикация, радиофикация, телефикация, звукофикация, теплофикация, часофикация и др. [там же: 104].

В-третьих, в появлении отадъективных производных на – ция: музыкализация, театрализация, эмоционализация, озимизация (< озимые, озимый) [РЯСОС 1968: 104]. Основная сфера использования таких лексем – публицистические тексты, общественные, гуманитарные науки, реже – естественные.

Каковы же особенности слов на – ция в эмигрантской прессе, какие типы производных в ней встречаются и есть ли отличия от русского языка в СССР? Прежде всего обращает на себя внимание широкое использование собственных имен для производства слов на – ция. Обычно в качестве производящих основ служат:

1. топонимы: украинизация, разукраинизация, австризация, германизация, китаизация. Словообразовательная активность этой модели в эмигрантской прессе определялась социально-политическими условиями той эпохи: становлением и/или утратой государственности, национальной идентичности, суверенитета тем или иным народом, страной, территориальным образованием – и, как следствие, повышенным вниманием эмигрантов к данной теме.

Харьковский «Коммунист» (№ 236) печатает беседу с членом центральной комиссии по украинизации, бывшим петлюровцем Миколюком, производившим обследование украинизации (Дни. 1926. 19 нояб. № 1163).

Несмотря на последовательную и всестороннюю китаизацию всех городских учреждений и даже часть русских обществ, Харбин остается русским городом: русские магазины, русские учебные заведения, русские театры и, наконец, русский язык, полновластно царящий повсюду, вплоть до иностранной колонии и даже многих правительственных китайских учреждений, свидетельствуют об исключительной культурной роли русских в Северной Маньчжурии (Сегодня. 1930. 7 янв. № 7).

Почему массы медлят с революцией? […] Почему же – именно «австризация», а не победоносная «руссифизация», не решительная революция `a la russe? Именно потому, что дело обстоит далеко не так просто, как это кажется господам «коммунистам», видящим выбор лишь между «австризацией» и «руссифизацией» (Анархич. вестник. 1923. № 2).

Отсюда резкое расхождение национал-революционеров с политикой Розенберга (руководящего внешней политикой Хитлера), направленной к расчленению России и германизации балтийских государств (Младоросская искра. 1932. 12 июля. № 20).

Словопроизводство от топонимов часто основано на коннотативном фоне имени собственного или прилагательного, возникающего в данную эпоху и исчезающего с течением времени. Иногда коннотативный элемент закрепляется в семантической структуре слова и выступает как его конститутивный компонент (ср. русификация, американизация, германизация и под.), особенно это касается частотных понятий, оседающих в узусе. Другая группа производных – это слова, образованные по готовой словообразовательной модели, но семантически мотивированные коннотативными семами, актуальными в текущий исторический момент; так, слово австризация уже мало что говорит нашим современникам, однако в ту эпоху в кругу некоторых радикальных политических движений или групп оно значило «апатия, пассивность (рабочего класса в Австрии)» и было мотивировано тогдашней политической ситуацией в этой стране.

Эти производные входят в одно семантическое поле с производными, образованными от нарицательных существительных: руссифизация = русификация, галлизация:

…нейтральное студенчество лишено возможности принять участие в празднестве, посвященном галлизации немецкого университета [в Страсбурге] (Призыв. 1919. 7 (23.9) окт. № 77).

…всевозможные воспитательные организации… играют большую роль в «руссификации» нашей молодежи. Все эти организации ставят себе задачу воспитать молодежь физически, духовно и национально (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).

2. антропонимы: сталинизация, френкелизация. Отантропонимические существительные на – ция – элемент публицистического языка, представляющий именование какого-либо явления, факта, мотивирующей основой которых выступает имя собственное. Любопытно, что в русском языке метрополии слово сталинизация начинает употребляться только с конца 80-х гг. XX в., в то время как эмигранты использовали его уже в 30-е гг. в связи с прецедентностью имени (фамилии) Сталин. Это производное находится в одной смысловой «связке» с другими однокоренными: сталиномания, сталинский, антисталинский, сталинец.

«Против сталинизации» [название заметки] (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).

Тяжел был соловецкий измор в дальнейшие пять лет «френкелизации», когда каторга, по проекту, поданному заключенным (!) Френкелем, была обращена в доходную статью советского бюджета (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).

3. Если в русском языке в 1920–1930-е гг. появились производные на – ция, мотивированные конкретными существительными, то в эмигрантской прессе нам встретился один окказионализм: сифилизация (< сифилис). Это слово, встретившееся на страницах анархического издания, входит в группу метафорических обозначений с общим, гиперонимическим, значением «болезнь современного общества»; такой тип наименований был вообще характерен для «левых» изданий как один из стилеобразующих элементов. Ср.:

[Обманщики и контрабандисты: националисты, государственники, капиталисты и узурпаторы – бонапартисты социализма – нынешние коммунисты] создали, наконец, этот гнойник всеобщего разложения, эту подлинную «сифилизацию» несчастной Европы – фашизм в его различных проявлениях и воплощениях (Анархич. вестник. 1923. № 2).

Производных на – фикация, которые активно развивались в советском языке для обозначения технических понятий, в эмигрантской прессе нами не зафиксировано.

Таким образом, можно сделать следующие выводы:

1. Слова на – ция в эмигрантской прессе сосредоточены главным образом на обозначении социально-политических, общественных реалий.

2. Особенностью эмигрантских публицистических текстов является частотность слов, образованных от этнонимов, что обусловливалось актуальностью для эмигрантов тех или иных социальных явлений.

3. Производные от личных имен (сталинизация, френкелизация) образованы от антропонимов советских работников и (вследствие этого) имеют негативные коннотации.

4. Производные от конкретных существительных единичны, представляя публицистические окказионализмы (сифилизация).

5. Производные на – фикация не получили развития в эмигрантском языке.

Суффикс -чина/-щина. Суффикс – чина/-щина для образования отвлеченных существительных имеет значение «характеристические общественно-политические явления, идейные течения с отрицательной окраской» [Виноградов 1986: 122]. Пика своего развития (словообразовательной активности и экспрессивной силы) данный суффикс достигает «в начале XX в. и в нашу революционную эпоху» [Виноградов 1986: 122]; это мнение близко к позиции А. М. Селищева, относившего активизацию слова на – щина к последнему десятилетию XIX в. преимущественно в среде революционно-настроенных групп [Селищев 1928: 178]. Ю. С. Сорокин отодвигает границу активизации суффикса и считает, что об этом словообразовательном процессе можно говорить даже начиная с 60-х гг. (при нарастании к 90-м) XIX в., поэтому словообразовательная и стилистическая популярность слов на – щина в первые десятилетия советской власти – это языковое наследие демократической публицистики той поры. А. М. Селищев полагал, что распространение слов на – щина в языке русских революционеров произошло под влиянием термина обломовщина: «это образование было экспрессивным и влиятельным. По его образцу возникают и другие имена на – щина. Любили пользоваться такими образованиями и революционные деятели», причем именно «в 900-е годы в революционной среде возникало много имен на – щина в связи с современными явлениями, к которым революционеры относились отрицательно, враждебно» [Селищев 1928: 177]. Яркий характеризующий «шлейф» суффикса – щина, окрашивающего термины и понятия в отрицательные экспрессивные тона, подчеркивает и Л. А. Булаховский.[41]

В эмигрантской прессе слов с суффиксами – щина/-чина немного; преобладает суффикс – щина, вариант – чина представлен только в слове советчина (< советская власть, советская идеология). Ср.:

Сейчас Сталин спохватился, поняв, что самое наличие верующих в СССР, на 21-м году революции, есть отрицание смысла советчины… (Возрождение. 1937. 20 нояб. № 4107).

В русском языке метрополии производные на – щина с пейоративной окраской были в широком ходу после революции, возникали производные от нарицательных существительных, называющих какие-либо факты и явления социальной жизни: собесовщина – «неуместное пользование социальным обеспечением» (< собес), чайковщина (< подачка на чай) [Селищев 1928: 178]. В эмигрантской публицистике таких окказиональных производных от социальных реалий нам не удалось зафиксировать.

Довольно активно эмигрантами используются слова, мотивированные именами собственными: врангелевщина (< Врангель), деникинщина (< Деникин), керенщина (< Керенский), колчаковщина (< Колчак), столыпинщина (< Столыпин), пильняковщина (< Б. Пильняк).

У нас уже сообщалось о реприманде, полученном Горьким. Он буквально не щадит себя, лишь бы угодить начальству, а сибирские литераторы, – как сообщает теперь «Комсомольская правда», – ему не верят и считают его выступления «выступлениями изворотливого, маскирующегося врага, защищающего всю советскую пильняковщину и т. д.» (Руль. 1930. 1 янв. № 2766).

Любопытно, что эмигрантские газеты не содержат индивидуально-окказиональных производных на – щина, в отличие от советских газет, наполненных такими модельными формами, которые часто и легко возникали по случаю как в центральных, так и в региональных газетах. Большое количество таких неузуальных образований как от фамилий советских работников, так и деятелей искусства приводит А. М. Селищев: барматовщина (< Бармат), аксельродовщина (< Аксельрод), богдановщина (< Богданов), кореньковщина (< Кореньков), свистуновщина (< Свистунов), пильняковщина (< Пильняк), ахматовщина (< Ахматова), серапионовщина (< «Серапионовы братья»), маяковщина (< Маяковский), воронщина (< Воронский), осинщина (< Осинский) и др. [Селищев 1928: 178]. В эмигрантской прессе нам встретилось только одно производное, мотивированное именем (фамилией) советского передовика, – стахановщина (с негативной окраской).

«Стахановщина»… – не только очковтирательство и «подбадривание» эксплуатируемых (Единый фронт новой России. 1936. 19 янв. № 19).

Кроме того, Селищев отмечает появление новой семантической группы производных на – щина, образованных от топонимов, где происходило (произошло) какое-либо значительное событие или случилось какое-либо происшествие: дымовщина (< с. Дымовка[42]).

Таким образом, в эмигрантской публицистике словообразовательная модель на – щина/-чина не является столь активной, как в русском советском языке. Можно полагать, что в советском языке такое широкое распространение этой словообразовательной модели было напрямую связано с легализацией партийно-большевистских печатных изданий, формирующих новые языковые особенности советского публицистического стиля. В отличие от советского публичного языка, эмигрантский узус не обнаруживает особой активности в создании производных на – щина для именования и характеризации советских реалий.