Читать книгу Цепи - Александра Сергеевна Седова - Страница 3

Клара.

– Ларка, а ну бегом сюда! – стон Печеньки летит из зала. В нашей однушке не хватает места для личного пространства, которое так сильно психологи советуют отстаивать. Поэтому бабушка отделила угол гипсокартоном, создала для меня отдельный уголок с кроватью, а сама ютится на раскладном диване напротив телевизора. Этот угол 2×2 метра – для меня невероятно уютный и совсем не маленький. Нет, не жмёт. Учитывая мой невеликий рост 160 см, комната мне как раз. И зная характер своей бабушки, я чрезмерно благодарна ей за личное пространство. Ведь она могла ничего не делать, а приказать спать на раскладушке у шкафа. Печенька не отличается лёгкостью и мягкостью в характере, даже при общении с детьми. Для неё все, кто похож на человека, даже служебные собаки, должны быть дисциплинированы, обучены и приносить пользу обществу. На пенсии моя старушка устроилась на работу в школу уборщицей. Мемы на тему злых школьных уборщиц, для детей, где работает Печенька, – суровая реальность. Она и правда может дать грязной тряпкой по спине, если кто-то пройдёт в грязной обуви по помытому. Ну что поделать, такой у неё характер. За годы работы в женской колонии у неё выработалась профессиональная деформация. Считает, что все должны ходить по струнке и беспрекословно выполнять приказы. Она суровая, жесткая, но справедливая. Даже не смотря на её скверность и жестокость, она помогала многим женщинам в колонии. У неё глаз намётанный, людей насквозь видит. Особенно женщин. С первого взгляда может понять, виновата ли девушка в совершённом преступлении или нет; хороший перед ней человек стоит или отъявленный психопат. У Печеньки чуйка на скрытые грешки, получше чем у служебных собак на наркотики.

– Че случилось? – выбегаю из своей «комнаты». Впиваюсь взглядом в морщинистое лицо своей старушки, пытаюсь уловить подсказку. Она у меня гипертоник со стажем, и в последнее время давление часто скачет.

– Расчехляй этот твой прибор! – командует, плюхнувшись на диван.

Ну точно, давление.

По телевизору новости идут.

– Я антенну откручу, честное слово! – ругаюсь, распаковывая электронный тонометр. Не выдерживает стальной характер бабушки современных новостей. – Что хоть показали?

– Авария под мостом. Представляешь? Мать скончалась, а ребёнок выжил… – взгляд побледневших от старости глаз моментально потух, покрылся тёмной пеленой воспоминаний.

Печенька притихла.

Оборачиваю вокруг её руки аппарат, а она резко его срывает, в сторону швыряет, с дивана подскакивает.

– Чё ты мне суешь?! – наезжает. – Говорю же, авария там! Ребёнок в реанимации! Отвези меня в больницу!

– Ладно, ладно! Только не волнуйся так.

Пока спускаемся в лифте, пытаюсь узнать хоть немного об этом ребёнке. Не спроста бабушка торопится его навестить.

– Ба, ты знала его маму?

– Тфф, – фыркает, на свою трость опирается двумя руками. – Я у его матери роды в тюрьме принимала! Хорошая девушка, только в жизни не повезло. Людка как откинулась, так сразу мальчонку забрала. Сирота она, никого нет. Теперь и пацанёнок один…

– Ба, ты сама говорила, что всех не спасти.

– Всех не спасти. А Славику помочь нужно. Мать его много добра людям делала. Никогда не смотрела, кому помогать, а кому нет. Всем в колонии помощь оказывала, со всеми всем делилась, слабых и немощных защищала.

– Сколько сидела?

– Семь лет.

М-да, достаточный срок, чтобы Печенька полюбила человека всей душой. Для неё они все были как дети для воспитателя. Кого-то всё время наказывала, кого-то жалела, кого-то искренне любила.

– По какой статье залетела? – спрашиваю.

Выходим из лифта, из подъезда. Направляемся к покосившемуся дереву у гаражей, там мой верный конь припаркован.

– Мужа убила, а потом прикопала в огороде. Дура! Если бы сразу об убийстве сообщила, меньше бы дали, за самооборону. А так как она скрыла преступление, то впаяли почти по полной. От максимального срока спасла беременность и следы насилия на теле от муженька.

Да уж, каких только историй от Печеньки не услышишь.

Завожу байк, передаю бабуле её шлем, жду, когда она позади меня усядется. Печенька кряхтит, взбираясь на железного коня, трость подмышкой зажимает, ноги на подножке пристраивает.

– Полетели! – поторапливает.

Газу поддаю, выезжаю со двора. Мчусь между машинами, собирая защитным стеклом мелкие капли промозглой мороси. В такую погоду ездить опасно для жизни. Но если бабушка что-то решила, её ничто не остановит.

– Ларка! Чё ты телешься, как говно в проруби?! Живее давай! – орёт Печенька.

Выжимаю газ, рев мотора в груди. Иду на опережение большого крутого гелика, как вдруг водитель резко подрезает. Хотел перестроиться и в зеркало не посмотрел. Врезаюсь передним колесом в пассажирскую дверь, благо не сильно. Успела оттормозиться. Даже с байка не слетели. Сила в руках имеется, удалось удержать коня, чтобы не завалился.

Пока пытаюсь отдышаться, мысленно благодарю Бога за то, что всё обошлось.

– Куда прёшь, курица!? – вопит лысый водила, высунувшись из окна. Внушительный подбородок и бритая башка – напоминают бандитов из ментовских сериалов, которые бабушка обожает.

Не успеваю открыть рот, чтобы извиниться, как бабушка орёт позади меня, длинной тростью в окно гелика тычет:

– В глазки долбишься? Не видишь, старушка в больницу едет?!

Разглядев на пассажирском пожилую женщину, мужчина впал в лёгкое состояние шока.

– Сами виноваты! Носитесь на своих гробах, как сумасшедшие! – приходит в себя мужик.

– В зеркало надо смотреть, урод! – заявляет бабушка. Одним махом сбивает тростью боковое зеркало гелика. – Ларка, давай быстрее, поехали! – поторапливает.

Мужик со взглядом разъярённого зверя из машины выходит, прет прямо на нас. Откатываюсь назад, газ выкручиваю, объезжаю его на полном ходу. Удалось свинтить до того, как кара настигнет. Печеньке бы поучиться сдерживать эмоции. Может её тоже к Жене Женевне записать?

Бабушка по долгу службы с ментами на короткой ноге всегда была. И после выхода на пенсию ничего не изменилось. Её уважают. Начальник полиции – её хороший друг. Поэтому моя старушка не боится последствий такого поведения. Она в принципе, ничего не боится.

– С зеркалом ты погорячилась, – говорю, снимая шлем у городской больницы. Противная серая морось сопровождается мокрым туманом, бегущим от моря. Тяжёлый влажный воздух пахнет сыростью, мокрым асфальтом и немного морской солью.

– Этот кабаняка им все равно не пользуется! – отмахивается Печенька, спрыгивая на землю. Вручает мне свой шлем, тростью в землю упирается, прихрамывая семенит с невозмутимым лицом ко входу.

К мальчику нас не хотели пускать, так как мы не родственники. Но бабушка такой шум подняла, за десять минут успела поставить на уши всё отделение и наехать на главного врача.

Пацана только перевели из реанимации в обычную палату.

Заходим, Печенька сразу у его кровати встаёт, на трость двумя руками опирается. Разглядывает спящего мальчишку, и я вместе с ней.

Обычный мальчик десяти лет. Лицо бледное, светло-русые волосы коротко стрижены. Россыпь мелких веснушек на носу и щеках.

Малой спит крепким тревожным сном. То и дело дёргает верхней губой, жалобно постанывает.

– Вот судьба у человека… – тихо говорит Печенька. – Родился в колонии, в детском доме детство провёл, а теперь и вовсе один остался.

Жалость в её строгих глазах блестит влагой на серо-голубой радужке. Губы сжаты в тонкую кривую линию, подбородок бугрится, щеки сильнее вниз тянутся, словно вот-вот упадут на грудь.

– Как мальчонка? – интересуется бабушка у вошедшей женщины-доктора в белом халате.

– Во время аварии ноги передним креслом пережало. Операцию провели, но чтобы мальчик смог нормально ходить, нужна реабилитация. Желательно в санатории для спортсменов, только там смогут выходить.

– Он ведь не спортсмен, – удивляется бабушка.

– Если соберем нужную сумму, то платно отправим. Сбор уже открыли.

– Ларка, ты же в бою победу одержала, – бабушка переводит на меня строгий прижимающий взгляд.

– Да, но я хотела эти деньги тебе на зубы потратить…

– Я и без зубов проживу, сколько мне там осталось. А у мальчонки вся жизнь впереди.

– Хорошо, как скажешь.

– А потом, куда его? – снова обращается к лечащему врачу.

– В третий детский дом.

– Нет! – громко и резко отрезает бабушка. – Там заведующая – редкостная гнида! По ней тюрьма плачет. Только в первый, я договорюсь.

– Позвольте поинтересоваться, кем вы приходитесь Славику? – задаётся вопросом доктор.

– Крестная я его, – ворчит бабушка.

– Так может, вы опеку над ним оформите? Лучше ведь с близкими, чем в детский дом.

– Мне своей хулиганки хватает! – кивает на меня. – Пацаненку в первом доме лучше будет, там Тамара Григорьевна заведует, она для своих из кожи вылезет, но добьётся условий и квартиры от государства. Жаль только, что старая уже, не долго ей заведовать осталось.

Совершив перевод на реабилитацию Славика, бабушка послала меня в магазин за фруктами для мальчика. Уходя из больницы, Печенька строгим тоном построила младший медицинский персонал, чтобы сироту не вздумали обижать. Она может нагнать страху, да так, что сама как Медуза Горгона во плоти.

Завожу мотоцикл, прислушиваюсь. Сейчас чётко слышу, что мотор барахлит, походу масло протекает.

Мой байк – единственное средство передвижения, надёжный друг, первая любовь, страсть и отдушина.

Нужно срочно отогнать его в гараж к Грише, пока окончательно не сдох.

Жду, когда бабушка займёт своё место, а она медлит. Шлем не торопится надевать.

– Ба, чего ты?

– Ларка, ты едь одна. Я до поликлиники прогуляюсь.

– Так давай отвезу.

– Чё пристала? Говорю, сама пройтись хочу!

– Ой, Печенька, не знала бы тебя – решила бы, что ты мегера! Нужно повежливее быть! Я и обидеться могу, так-то.

– Эээй, тоже мне, водовоз нашёлся! Дуй домой, чтобы к моему приезду ужин приготовила. И вещи постирай. И чтобы полы помыла! – спешит нагрузить меня работой, чтобы вечером дома сидела, а не шастала по району с пацанами. Бабушка категорически против моей привязки к банде Ворона. Боится, что я в тюрьму попаду. А у нас если пацан – то должен быть в банде. Если лох – то будут чморить и всячески опускать. Так что выбор у меня небольшой: либо тереться с девками, что мне никак не улыбается, либо с пацанами.

Смотрю вслед удаляющейся сгорбленной фигуре и даже представить не могу, через что эта женщина прошла.

Внезапный звонок мобильного разрывает череду мыслей о бабушке. Достаю из кармана побитый телефон, весь экран в паутине и сколах, сенсор почти перестал реагировать.

С пятого раза удалось принять звонок.

– Ларка! Спасай! – звонкий вопль на том конце прорывается сквозь громкую музыку. – Нас с Анькой китайцы домогаются! – кричит Влада, моя единственная подруга.

– Одеваться надо нормально! – рявкаю. Не с руки мне сейчас драться. На носу следующий бой, а пьяные драки в клубах зачастую заканчиваются плачевно. Анька с Владой всегда наряжаются как девушки лёгкого поведения: короткие юбки, глубокие декольте, боевой макияж. Не в первый раз туристы из Китая путают их с девушками, которые могут предоставить интимные услуги. Проблема в том, что желторотые отказов не понимают. Почему-то думают, что у нас все проститутки и за деньги обязаны воплощать их желания. У себя на родине все приличные и законопослушные, а как к нам приезжают, напиваются и дебоширят.

– Ларка, спасай, тут за нас даже заступиться некому! Одни идиоты! Ларка, нас изнасилуют!

– Вы в Калине?

– Да! Подруга, давай быстрее! Я в туалете заперлась, а Анька там с ними осталась…

– Ща буду, – вздыхаю.

Постоять за подруг – вопрос чести. Не могу я оставить девчонок на растерзание пьяным туристам.

Увеличив скорость, лечу по серому городу, ловлю полосы света от фонарей, что ложатся на густой туман, бликуют в мокром стекле защитного шлема и слепят глаза.

Бросаю байк у входа, прохожу мимо охраны, на ходу куртку скидываю. Пока пробираюсь сквозь толпу, наощупь извлекаю из кармана джинс два грязных эластичных бинта и на руки наматываю.

Вижу переполох в одной из випок. Кабинки отделены друг от друга стеклянными стенами со слабой синей тонировкой.

Залетаю внутрь, первому попавшемуся китайцу прямой в челюсть. Анька пищит, от радости что я приехала. Её двое на диване удерживают. Двигаюсь к ним, периферийным зрением считываю движения вокруг. Не сворачивая с пути, бью локтем парнишке, подскочившему слева, затем сразу второму коленом в пах. Слабоватые оказались, позорят доброе имя великого Джекки Чана.

Внезапно в кабинку ещё штук десять вваливается. Походу всем туром тут собрались. Будем драться. Вхожу в кураж, стараюсь силу контролировать, не перегнуть. С вертушки в челюсть низкому в красной футболке, затем аперкод тому, кто в серой. Блок, блок, джеб нападающему сопляку. Чёрт, они все на одно лицо!

– Я же тебя уже била! – ору, заряжая кулаком в нос китайцу в чёрных найках. Педали зачетные, мне бы такие. Но я не ворую. Печенька если узнает, руки мне оторвет.

Стонущие и матерящиеся на китайском туристы притихли. Больше не прыгают.

– Влада где? – спрашиваю у Аньки.

– В туалете закрылась, – всхлипывая сообщает девчонка. Господи, да я сама готова поставить сотню на то, что она проститутка! Яркая помада на искусственном свистке, красная короткая юбка, красная сетка вместо топика, красный лифчик и метровые шпильки!

– Забирай её и валите, – приказываю.

Остаюсь проследить, чтобы за девчонками никто не пошёл. Выхожу из кабинки после Аньки через пару минут, неожиданно незнакомый мужик за руку хватает, в сторону тянет. Замахиваюсь…

– Стой, стой, красавица, подожди! – незнакомец быстро отпускает меня, руки ладонями вперёд выставляет, осторожничает. – Я режиссёр из Москвы, Марат Запорожский, слышала обо мне?

– Нафиг ты мне сдался, про тебя слушать! – огрызаюсь. – Ещё раз так схватишь, руки переломаю!

– Верю, красавица, верю! – усмехается по-доброму. – А ты где так драться научилась?

– Боксом 13 лет занимаюсь. Кмс.

– Ого, да ты просто алмаз! – восхищается мужик. Харизма из него так и прет, располагает. Не похож он на местных. Аура другая – богатая, свободная, чистая. И речь другая, до сих пор ни одного матерного слова не произнес. – Красавица, у меня к тебе предложение имеется. Как ты смотришь на то, чтобы сняться в настоящем кино? Вторая главная роль! Тебя покажут по телевизору на всю страну.

– Дядя, ты бухать завязывай. Вали в свою Москву, и там телок снимай.

– Красавица, ты не торопись. Я здесь до завтра, а потом в Москву, готовиться к съёмкам. Возьми мой номер, позвони, если надумаешь. – Визитку протягивает. Дорогой прочный пластик, буквы отделаные золотом, в клубном освещении переливаются.

– Нашёл идиотку! – смеюсь. – Думаешь, я телек не смотрю? Знаю, как вы девушек в Москву заманиваете, а потом заставляете работать в борделях.

– Ну если смотришь телевизор, то и меня должна знать! Если не веришь, поищи информацию в сети, там достаточно моих фоток. Я буду ждать твоего звонка до завтра, если согласишься, полетим в столицу вместе. Крошка, я сделаю из тебя звезду! Ты мне ещё спасибо скажешь.

– Скажи спасибо, что я не проломила твой череп за «Крошку».

– Учту, – выражая неловкость, извиняется взглядом и виноватой улыбкой.