Читать книгу Варенье из падалицы - Алексей Алёхин - Страница 19

Уткнувшись в путеводители и поднимая глаза только чтоб сверить подпись под картиной, по музею бродили интуристы.

От двух рюмок коньяка он приобрел легкое вращение в голове.

– Это у других желания. А у меня – позывы.

От многолетней привычки к осторожности он говорил какими-то дистиллированными фразами, точно русский был ему неродной язык.

Воздушкин-путешественник.

К прилавку через толпу ломилась напористая нестарая бабка с лицом маленького бегемота.

Кружок художественного храпа.

– Разменял жизнь… на трехрублевки.

Воро́ны по обыкновению явились в черных фраках, а голуби – в синих ратиновых по́льтах с ватными плечами, по моде 50-х.

Придет время, и ты тоже почувствуешь себя слабым перед безжалостным детским сердцем.

Согнувшись, точно получил под дых, раскачивался саксофонист. Пианист загребал руками, вращая лысиной. Контрабасист, тоже перегнувшись, мотал головой, сладострастно раздирая струны. И бесновался среди своих сверкающих сковородок любимец публики – усатый ударник («Портрет джаза»).

Белая щетинистая собачонка, похожая на зубную щетку.

– Первая любовь – это как первая стопка: хмель в голову, веселье в ноги. Вторая до нутра продирает. А на третьей мужик раскрывает душу…

Жизнерадостная старушка в белом платке вся состояла из улыбки, вокруг которой было собрано в морщины остальное лицо.

Вспомнил то лето, когда мы нашли в пруду карманные часы капитана Немо.

Одинокая кривая сосна с плоским верхом, казалось, забрела на песчаный берег подмосковного пруда из далекой Японии.

В сторону соседнего аэродрома плыло по закатному небу тяжелое железо.

По вечерам, вскоре после захода солнца, на южную сторону неба выползала и подолгу сидела там жирная желтоватая звезда.

Как утверждает Брэм, «любовь крокодилов своеобразна».

К тридцати годам он созрел и принялся плодоносить.

Крошечное розовое облачко казалось болячкой на протравленном купоросом небе.

Тот час, когда по небу летают местечковые Венеры Шагала.

Сапожный крем «Отелло».

Сверкающий автобус увез наконец интуристов, набитых икрою, как идущие на нерест осетры. И гостиница опустела.

Один из тех желтых от солнца сентябрьских дней, когда кажется, что счастье уже наступило.

Собачонка какой-то мелкой кошачьей породы.

Чешуйчатый шпиль архитектурного излишества уходил в небо, где парило волнистое, как намытый у берега песок, прозрачное облачко.

Время от времени в многоэтажное ущелье, по которому текла городская река, заплывали окающие волжские теплоходы.

Они вторгались в город, как в улицу, еще храня в иллюминаторах отражение приокских полей.

Уже зажгли небесные бакены.

Магазин сантехники «Параша».

– Старое название нанайцев – «гольды». Так что, по-вашему, Гольдберг – нанайская фамилия?

Уже с четырех часов дня он вился вокруг своего преуспевающего приятеля, который был в состоянии купить целых две бутылки водки, а выпить – только одну.

Город Шестипалатинск.

Красный канцелярский карандаш марки «Отказать».

Впервые эта мысль посетила его еще в студенческие годы, за кружкой пива, и затерялась в пене.

Вторично – лет через десять, в троллейбусе. Но он так устал после службы, что поленился ее додумать.

В последний раз догадка осенила, когда ему было уже хорошо за пятьдесят. Несколько дней подряд она наведывалась. Но так и осталась неузнанной и забылась навсегда…

По невидимой в темноте реке прошли между домами красные и белые огни, обозначавшие баржу.

… тащил свою любовь, как несут на плече длинную прогибающуюся доску.

Вьюго-запад.

Ребенок что-то прошелестел во сне губами.

Его родословное дерево сожгли еще в революцию, в буржуйках.

Маленький тщедушный человечек был помещен в большое кожаное пальто.

Писатель Иван Посредственный.

… И свернул рукопись, как продавщица свертывает кулек.

– Да у него во рту кубик Рубика!

На концерте индийской музыки не различил момента, когда музыканты уже кончили настраивать инструменты и принялись играть.

Синьор Дурраччино.