Читать книгу Верёвка. Книга вторая - Алексей Андреев - Страница 2

1. Навигатор

Оглавление

Адвокат позвонил на час позже, чем обещал. Всё это время Егор, вставший по будильнику, бродил по квартире и крутил в голове так и не произнесённую речь. Адвокат посоветовал ему в этот раз не ходить на заседание суда, поскольку на предыдущем Егор начал пререкаться с судьёй.

Да что значит пререкаться? Она не давала ему и рта раскрыть, тупая блонда! Зато сама то и дело комментировала его «агрессивный настрой», из-за которого якобы «вполне понятно стремление вашей жены к разводу».

Теперь суд проходил без него, на другом конце города. Но он мысленно находился там же, в душном зале с крашеными масляной краской стенами и архаичной деревянной трибуной. И там он как будто выступал в свою защиту.

Он говорил, что Ольга никогда не хотела заниматься дочкой, а в последнее время из-за своих йоговских увлечений совсем съехала с катушек и постоянно отсутствует – то ретриты, то ашрамы. А если она и остаётся дома, так даже хуже, недавно чуть не спалила квартиру своими благовониями, могу показать вам обгоревшую куклу, и кстати, она сама практически никогда не покупает Кларе игрушки, ей просто неинтересно с детьми. Конечно, роды трудная вещь, и потом ещё дома сидеть с вечно орущим малышом, но если она решила теперь заниматься только собой и своей йогой, зачем ей забирать Клару? Она потому и сдала дочку в эту мерзкую клинику, чтобы самой укатить в очередной ашрам, а не заниматься ребёнком…

Зацикливаешься. Одни и те же слова.

Он открыл дверь балкона, и в комнату ворвался холодный осенний воздух с запахом горелого шоколада. Карусель в голове немного успокоилась.


Эту квартиру он снял, практически не выбирая. Просто чтобы уехать от ольгиных истерик. Зацепился взглядом только за одну фразу в объявлении: «около парка Сокольники». Сразу представил, как будет гулять там с Кларой, когда… Когда?

В реальности близость парка оказалась такой же сомнительной, как исход бракоразводного процесса. Дом выходил одним боком на вечно забитую автомобилями Русаковскую улицу, а окна квартиры смотрели в другую сторону, на центр города, бесконечное домино серых многоэтажек. Чтобы добраться до ближайшей зелени Сокольников, надо топать ещё с полчаса.

Главной же особенностью нового жилища, которую стоило бы указать в объявлении, оказались запахи международной кухни, приносимые междомовым сквозняком с первых этажей Русаковской, где боролись за внимание толпы несколько новых ресторанов. Сидя на балконе с закрытыми глазами, можно было моментально перемещаться из страны в страну. Вот налетел кисловатый запах лапши-падтая и мангового ласси – сюда прилагается шезлонг под пальмой, Сиамский залив, медленный подводный мир кораллового рифа. Порыв ветра – и ты уже в Риме, пицца «пепперони-горгонзола» и бутылка кьянти на клетчатой скатерти в тесном дворике, с которым соседствует огромная античная арка, словно раньше соседями были шестиметровые атланты, заходившие к себе домой через этот высокий полукруг неба. Снова меняется ветер – теперь вокруг прохлада севера, каменный островок около Финляндии, где точно так же пахла рыба, завёрнутая в фольгу с диким луком и пожаренная на углях…

Но так жилось летом. А лето кончилось, и зарядившие дожди смыли большинство ресторанных запахов. Лишь горелый шоколад неведомо откуда просачивался на балкон. Наверное, где-то рядом кондитерская фабрика, неиссякаемый источник сахарного диабета и детского ожирения.


Может, позвонить самому? Нет, не стоит. Адвокат – чёткий парень. Если молчит, значит, так надо.

Хотя на первой встрече он показался Егору слишком молодым, особенно по сравнению с женщиной-юристом, к которой он обратился вначале. Та выглядела посолиднее. Но в её отношении к делу солидность обернулась столь же уверенным пессимизмом: «Дочку вам не отдадут, в подобных случаях детей всегда оставляют с матерью, если только она не законченная наркоманка. Давайте сразу сосредоточимся на порядке общения с ребёнком после развода. Скажем, по воскресеньям?»

У парня позиция была иная. Варианты есть, сказал он. Но быстро не получится. Многие при разводе обещают горы свернуть, борются только ради борьбы, а потом как-то… перегорают, что ли. Получается, им не сильно нужен ребёнок, просто хотелось насолить своей бывшей.

А если всерьёз, то главная стратегия – упорство и пунктуальность. Хотите доказать, что бывшая жена не занимается ребёнком, постоянно мотается за границу, фабрикует липовые диагнозы для помещения дочки в клинику? Эмоциональные речи тут ни к чему, это только в кино работает. Настоящему суду нужны факты по каждому пункту. Надо всё фиксировать. Собирать все чеки ваших покупок, все билеты. Альтернативные медицинские заключения. Скриншоты постов вашей жены про оккультизм. Даже если сначала дочку вам не отдадут, будет доказательная база для второго шага.

Егор тогда сразу спросил, не проще ли потихоньку вывести Клару из клиники и уехать с нею подальше.

– Как бывший сотрудник МВД, я бы не рекомендовал, – сказал адвокат, внимательно оглядывая парочку за соседним столиком кафе. – Суд будет однозначно против вас. Могут вообще родительских прав лишить. Но с другой стороны, мой старший партнёр просил сделать для вас всё возможное. И я знаю, почему. Видел, как Михалыч из-за сына переживал: пацану уже шесть, а он вообще ни слова не говорит. А потом его пацан съездил в ваш летний лагерь, поиграл в эти верёвочные игры… В общем, шеф считает, что он перед вами в долгу. Поэтому смотрите. Варианты есть.

Схема, которую изложил адвокат, опиралась на то же главное правило – упорство, бег на длинную дистанцию. Нужно не просто переехать, а исчезнуть со всех радаров как минимум на четыре года. Когда дочка достигнет возраста, при котором её мнение учитывается в суде, процесс будет выиграть легче. Адвокат рассказал о двух успешных кейсах такого рода. Правда, это случилось лет десять назад. Тогда не было ни биометрических сканнеров, ни камер с распознаванием лиц на каждом вокзале. Чтобы провернуть такое исчезновение сейчас, нужно быть миллионером. Либо иметь «хорошую техподдержку»…


Где-то на периферии слуха пролетела знакомая трель. Егор очнулся и понял, что давно стоит на балконе и не реагирует на телефон. Он вбежал в квартиру и нашёл трубку в кармане халата.

Адвокат, наконец-то. Да, заседание только что закончилось. Нет, никаких особых подвижек. Представитель жены заявила, что Егор неоднократно подвергал ребёнка риску в походах и лагерях, у девочки теперь наблюдаются неврологические проблемы и требуется лечение. Адвокат Егора, со своей стороны, сообщил о постоянных отъездах матери ребёнка за рубеж для отправления сомнительного религиозного культа, и выкатил встречный иск по поводу порядка общения с ребёнком.

Суд же велел обеим сторонам предоставить дополнительные документы относительно жилплощади. Очевидно, вопрос о ребёнке интересовал судью гораздо меньше, чем вопрос о том, как они поделят совместно нажитую квартиру и кто будет дальше выплачивать ипотеку. Следующее заседание – через месяц.


# # #


Разговор с адвокатом вызвал предательское чувство облегчения – процесс идёт, но прямо сейчас никуда подрываться не надо, можно поспать ещё. Ага, молодец. А Клара в это время в психушке.

Но что ты сделаешь, кроме того, что будешь и дальше себя изводить? Может, и вправду лучше отдохнуть, а после спокойно обдумать следующий шаг. Сказали же тебе, это соревнование зануд и терпил. Бег на длинную дистанцию.

Только сейчас Егор почувствовал, как сильно замёрз, пока стоял в одних трусах на балконе. Он захлопнул балконную дверь и нырнул под одеяло. Постель уже остыла, но хотя бы тут он знал, что делать.

Наверное, придумался этот трюк ещё в детском саду, где никто уже не подтыкает тебе одеяло, нужно всё делать самому. Сначала приподнять выпрямленные ноги – и сразу опустить, чтобы одеяло снизу подвернулось под ступни. Потом перекатиться пару раз с боку на бок, чтобы оно точно так же подвернулось под тело с обеих сторон. И всё, ты в домике, как гусеница в коконе. Осталось подождать, пока белый холодный свет внутри начнёт краснеть.

Вот тебе и душа. Странно, что люди так упорно рисуют душу в виде человеческой фигурки с крыльями. Да и сколько вообще существует разных внутренних представлений себя любимого? Ты вот при резкой смене температур или при хорошем расслаблении быстро теряешь представление о своем теле, о руках и ногах, и с удовольствием ощущаешь себя облаком света, эдакой флюоресцирующей медузой в темноте закрытых глаз.

Хотя нечто ангельское в этом состоянии тоже есть: исчезает время. Не так, когда «не хватает времени», а наоборот – полностью исчезает сама эта адская машинка, что тикала над ухом, строила смыслы из отложенных удовольствий, а потом пугала опозданиями и упущенными возможностями. Вместо этого тебе просто становится хорошо здесь и сейчас.

Может, это и есть вечность? Вечность, спрятанная там, где её никто не будет искать – внутри мгновения. Ведь твоя светящаяся медуза, как бессмертная душа, и вправду обитает вне времени, связывая яркие моменты жизни в свою особую сеть. Вот ты нырнул под холодное одеяло – и попал в детский сад. А затем вдруг видишь себя в шестом классе, в начале мая, когда ты на спор прыгаешь в речку, где только что сошёл лёд. И дальше, к следующему застывшему мгновению.

Наверное, при крещении людей окунали в воду ради таких вспышек. Хотя они будут ещё ярче, если выйти из бани прямо в метель лицом – как будто золотые рыбки плавают внутри, а когда заходишь с мороза обратно в дом, весь здешний мир дрожит перед глазами, как тюлевая занавеска, и хочется спать.

Жаль только, что утром твою светящуюся медузу обычно побеждает другая часть разума. Та, что боготворит линейное время и его производные – поиски в бесконечных коридорах или длинные фразы из несуществующих книг, что снятся под утро. Да, это он, лингвозный паразит. Ведь именно язык требует расстановки слов в одномерную последовательность – и снова проклятая стрела времени пронзает тебя страхами прошлого и тревогами будущего. Она и сейчас подкралась: начал размышлять вместо того, чтобы заснуть.

Но на этот случай есть свой лайфхак. Найти холодный край подушки и постараться снова думать картинками вместо слов, вызывая светящуюся медузу из самого приятного события прошедшего дня, из любого мелькнувшего момента вечности.


Он повернулся на бок, чуть приоткрыл глаза – и удивился от вида тёмно-зелёной простыни прямо перед носом. Забавно: так увлёкся воспоминаниями, что ожидал увидеть белое постельное бельё. Возвращайся в реальность, где вещи меняются.

Хотя… твои ли это перемены? В детстве традицию диктовали родители: белые простыни – признак чистоты, а верхнюю одежду лучше потемнее, чтобы не так заметно пачкалась. Теперь, когда всё легко стирается, вполне можно ходить в светлых вещах по городу, а спать на зелёной простыне… как нравилось Ольге. Опять не твой выбор.

Давай-ка обратно к чему-нибудь своему. Он зажмурил правый глаз и поглядел на простыню левым. Потом наоборот. Цвет получается разный, правый глаз видит более синеватый оттенок. Вот это уже своё, родное; впервые заметил эту разницу в средней школе, разглядывая доску с домашним заданием то одним, то другим глазом. А в университете открыл разницу между центральным и периферийным зрением. На кафедре стоял старый комп, у него был ЭЛТ-монитор с слабой частотой – если смотришь в упор, изображение нормальное, но стоит глянуть немного в сторону, и попавший в боковое зрение экран начинает мерцать.

Зато свой активный глаз ты осознал только лет в тридцать, не раньше. Проводил приятеля на самолёт, а потом вошёл в пустой вагон аэроэкспресса, сел на первое попавшееся место слева… и ощутил дискомфорт. И вспомнил, что всегда старался сидеть в электричках с правой стороны.

Значит, и это – не изменения в себе, а лишь запоздалое выявление собственных особенностей. Хотя ощущения с возрастом всё-таки должны меняться. Знакомый художник рассказывал: в молодости у него была близорукость, от которой спасали очки и линзы; но после сорока развилась дальнозоркость, и в сочетании с сильными контактными линзами от близорукости это привело к тому, что художник стал видеть облака гораздо лучше, чем всё остальное в этом мире; и так ему понравился этот эффект «дальнорукости», что он даже не стал линзы менять. Вот и тебе стоит глаза проверить – мелкий шрифт раздражает в последнее время. Зато архитектура, наоборот, стала очень привлекать, чего в детстве не было.

Но с другой стороны, много ли ты видел приличной архитектуры в своём подольском детстве? Вряд ли советские пятиэтажки или типовые высотки 2000-х могли вызывать эстетический интерес. Вот знаменская церковь в Дубровицах – да, могла. Но то была лишь капля настоящего зодчества в море унылой квадратно-гнездовой застройки твоего детства.

Да и Москва для тебя началась не с самого красивого – со стеклянного ящика Курского вокзала. В то лето горели торфяные болота, и весь город заволокло дымом, из которого спасала только обратная электричка. Либо ныряй в метро и выныривай в другой части тумана, так что город остаётся в памяти несвязными обрывками: тут университет, там универмаг, всё разное.

А само метро – это вообще анти-архитектура. Не то, что выстроено над землёй, а то, что выгрызено из земли. Поэтому в метро тебя привлекали только секретные указатели на стенах, особые узоры отделочного мрамора, подобранные с коварной целью: чтобы пассажир, бредущий по скучному коридору, вдруг изменил свой маршрут, зацепившись взглядом за необычное – то ли зелёные глаза василиска на колонне в центре станции «Преображенская площадь», то ли пепельный цветок в розовом переходе между «Кузнецким мостом» и «Любянкой».

Та же анти-архитектура выгрызенного пространства встречала тебя на выходах из метро: тесные лабиринты ларьков с китайско-турецким ширпотребом. А когда их снесли, льющийся из подземелья людской поток стали перехватывать монструозные торговые центры – со своей особой внутренней геометрией, со своей музыкой и кино, с детскими площадками и деревьями в кадках; целые мини-города без неба, похожие на павильоны голливудских фильмов о сомнительном будущем. А может, это и есть бастионы будущих гражданских войн, хотя никто из фантастов такого не предсказал; где только они не предлагали людям окопаться в случае Апокалипсиса, не замечая, что прямо под носом выросла готовая инфраструктура враждующих крепостей.

Но даже эти крепости не особо вписываются в город, они как отдельные организмы, которым всё окружающее по барабану. И так ведёт себя большинство новых зданий. Особенно Москва-Сити: эта кучка небоскрёбов выглядит так, будто инопланетяне жарили шашлыки где-то на орбите, а потом свалили на Землю уже не нужные шампуры и головешки гулливерского размера. Пикник на обочине, ланч-бокс в муравейнике. Поэтому лучшее, что ты мог придумать на первые годы в столице – поселиться подальше от этих космических пикников, поближе к паркам.

Выходит, настоящую городскую архитектуру ты и не видел всерьёз, пока не родилась Клара, пока не начались ваши совместные прогулки – сначала с коляской, потом на велике с детским креслом. Выстраивая маршруты так, чтобы соединить интересные площадки, парки и набережные, показывая дочке забавные строения по дороге, ты и сам начал различать старый план города, в котором симпатичные здания с большими зелёными дворами стоят вдоль прямых и широких проспектов, а Дворец Пионеров неслучайно расположен на той же улице, что начинается Академией наук и кончается Мосфильмом. И почти везде архитектура 50-х смотрится лучше, чем те лего-кубики, что налепились вокруг за следующие полвека.

А когда прогулки достигают центра, ты начинаешь распознавать и более древнюю застройку – с кукольными церквями, с открыточными фасадами модерна, с лофтами бывших фабрик. Ты видишь теперь даже совсем незаметные домики, как в той игре, что придумали с Кларой во время поездок на МЦК – около каждой станции надо найти маленький симпатичный вокзальчик старой окружной дороги.

Значит, зрение тут ни при чём. Просто с ребёнком начал обращать внимание на другое. На прошлое, которое ещё здесь, но неравномерно распределено.

Смешно, кстати: лежишь с закрытыми глазами, но размышляешь только о зрении. Хотя слух твой уж точно изменился с годами. Как раздражало пиликанье скрипки в школе, помнишь? Словно тебя дёргают за внутренности. А недавно все концерты Граппелли скачал себе на мобилу.

Ну а если уж перебирать – есть ещё куча ощущений, не попавших в классические «пять чувств». Кинестезия, метеопатия или что-нибудь совсем без названия. Вроде того чувства, которое позволяет тебе безошибочно выбрать из толпы девушек именно ту, что жила без отца.

Хотя здесь скорее всего нос работает. Абонент не обоняет, но феромон действует. Как тогда в аэропорту Гонолулу, где Ольга осталась спать в зале ожидания, а ты пошёл купить воды – и на обратном пути прошёл мимо неё. Хотя какая-то часть мозга сказала, что это именно то место, вот и рюкзак твой стоит. Но спящая на скамейке женщина выглядела совершенно чужой и некрасивой, пришлось дойти до конца зала и медленно вернуться, проверяя реальность; да, вот она шевельнулась, смахнула с лица светлую прядь и стала прежней Ольгой. Ты списал этот глюк на гавайскую жару, но запомнил.

Как запомнил и встречу в душном коридоре перед судом, когда она сказала… Да ничего особенного не сказала, но ощущение было – как удар под дых. У пчёл и антилоп есть торибоны, запахи тревоги. Но тут было другое, настоящая агрессия. Как насчёт феромона, который парализует? Бывает, но не у людей? Ну-ну. Вот и у Клары то, чего не бывает.

Стоп. Снова Ольга и Клара. Не хватало ещё тёщу помянуть, и мысли опять скатятся в циклический аттрактор. Подумай лучше, что Клара могла унаследовать с твоей стороны. Например, как твой отец чихает, выходя на свет. Раньше думали, он прикалывается, но недавно выяснилось: такая странность есть у многих. И даже количество чихов наследуется. Правда, у Клары всё-таки другое.


На улице заныла автомобильная сигнализация. Ясно, заснуть уже не получится. Надо вставать, сказал себе Егор. Организм отреагировал на эту идею парадоксальным приступом сонливости. Ну да, сам же учил Клару, когда она не хотела ложиться спать: «Просто представь, как неохота вставать завтра утром».

А уж тебе-то как не хотелось в её возрасте… Особенно в такое осеннее утро – холодное, сумрачное, торопливое. Марш в ванную, и собирать портфель, и склизкая каша. А потом бредёшь с этим тяжеленным портфелем мимо соседнего подъезда, и старушки на скамейке щебечут, что твой папа здесь, телевизор ремонтирует в шестой квартире. И тут же за твоей спиной перемывают ему кости: «Представляете, Зоя Абрамовна, с меня взял сто двадцать рублей! Я ему говорю: вы же только один раз отвёрткой тыкнули! А он мне смеётся: за то, что тыкнул, я только двадцать рублей взял, а остальные сто – за то, что знал, куда тыкать!».

Но ты не слушаешь старух, ты заходишь в подъезд. Шестая на втором этаже, дверь приоткрыта. И точно, отец сидит с отвёрткой у стола. На столе – телевизор, по экрану вьются серые и белые мухи. «Егорий, бежи сюда, покажу кое-что», шёпотом говорит отец. Он протягивает руку к телевизору, и когда от пальцев до экрана остаётся ещё сантиметров двадцать, мухи на экране начинают роиться иначе – они бегут рябью слева направо, выстраиваются в тёмные и светлые полосы, и вдруг среди них чётко-чётко проступает лицо, очень знакомое лицо…

Егор резко открыл глаза. Конечно, за фокусом отца стояла простая электрофизика. На сходных принципах работают индуктивные датчики и ёмкостные бесконтактные выключатели. Но это ты теперь такой умный. А тогда, в детстве, ты знал лишь одно: отец показал тебе чудо.

И именно этого ждёт от отца любой ребёнок. А вовсе не расчётливого занудства, как советует адвокат.


# # #


Движение к чуду он начал со стены. Сама по себе стена была ни при чём, она просто стала ближайшим символом того продуманного и терпеливого подхода, который не работает. Он подошёл к стене и стал отрывать прикнопленные к ней бумажки. На пол падали медицинские анализы и снимки МРТ, график видений Клары по времени суток и дням недели, цветовая раскладка спектра в радио- и микроволновом диапазоне – и ещё множество записей, картинок и распечаток, связанных друг с другом либо общими кнопками, либо нитками, идущими от одной кнопки к другой.

Вскоре вся эта паутина рационального, но так и не оконченного исследования валялась на полу. Самой последней Егор оторвал от стены страницу из журнала Nature, с изображением ската и началом статьи об электрорецепции.

Ему понравилось двигаться. Теперь главное – не терять импульса. Он открыл ноутбук. На клавиатуре лежала верёвка.

Это будет посложней. Верёвка уже не раз останавливала его в таких порывах. Он делал какую-нибудь фигуру, успокаивался и понимал, что ноутбук трогать не надо. Но сегодня как будто больше решительности. Или тоже пройдёт?

Что это вообще такое, решительность? В юности ты считаешь себя трусоватым и пытаешься это исправить, специально совершая идиотские поступки, вроде драк с гопотой или прогулок по бордюру крыши. Потом на биофаке тебе говорят, что у людей есть врождённые модели поведения, разный гормональный ответ на стресс. У одного выплеск адреналина, и человек активно отвечает на вызов, бежит или дерётся – а у другого в такой же ситуации включается кортизол, и он замирает. Значит, нет смысла бороться со своей физиологией, нужно принять свою модель “B” и использовать её плюсы…

Кажется, логично? Но потом ты встречаешь такое, чего не было в универе. Людей с биполяркой или c Туреттом, у которых вся схема гормонального ответа меняется несколько раз в день. И ты опять понимаешь, что ни черта не понимаешь в решительности – кроме того, что надо слушать собственные ощущения. Как тем летом на Крите, когда выходили из моря и всех накрыла большая волна, незаметно подкатившая сзади. Вынырнул, встал на ноги, увидел, что Клары нет – и замер. Просто стоял, смотрел в пространство и слушал. Через несколько секунд краем глаза, краем слуха уловил, где бултыхнулось. Вот тогда уже нырнул в нужную сторону и вытащил её. А если бы сразу куда-то побежал, то возможно, и пропустил бы этот легкий всплеск.

Егор посмотрел на руки. Пока он размышлял, пальцы сами свили фигуру из трёх верёвочных звёзд. «Навигатор Хуму и сыновья».

Забавно. Семь лет назад, в шизовой питерской поездке, случился яркий сон, и у него там было двое сыновей. А на следующий день, когда он вернулся в Москву, Ольга сказала, что беременна. Из-за такого совпадения он был уверен, что родится мальчик. Но реальность разошлась со сном.

Однако сейчас верёвка опять показывает тот призрачный мир, который как-то связан с настоящим. Пожалуй, знаков уже достаточно. Только начинать нужно иначе, если гавайская фигура не врёт. Он положил верёвку обратно на клавиатуру, сходил на кухню и вернулся в комнату с метлой и совком.

Через час квартира стала похожа на безликий номер в отеле. В входной двери стояли два пакета с мусором. Рядом с ними – чёрный рюкзак и синяя спортивная сумка со всеми вещами Егора. Неубранными остались только ноутбук и большая оранжевая кружка.

Он сел к столу, отхлебнул какао и стукнул по пробелу. Ноутбук проснулся и спросил пароль. В окне «Сафари» открылся сайт клиники.

Верёвка. Книга вторая

Подняться наверх