Читать книгу Миры Эры. Книга Первая. Старая Россия - Алексей Белов-Скарятин - Страница 3

Ранним ноябрьским вечером, в тот самый миг, когда над великим городом Санкт-Петербургом замерцали первые звёзды и сумрачные улицы враз озарились множеством огней, на втором этаже старого каменного дома, стоявшего на набережной реки Мойки рядом с Зимним дворцом, родилась крохотная малютка. В детской спальне, благоухавшей фиалковым мылом, тальком и прочими нежными и таинственными запахами, присущими обряду купания малышей, было темно, если не считать слабого красноватого блеска дрожащей лампады, зажжённой перед большой золотой иконой Богородицы в углу комнаты, и серебристого света звёзд, проникавшего сквозь заиндевелые оконные стёкла. Над колыбелью, в которой лежала новорождённая, склонились две пожилые фигуры: Нана, старая английская няня, и Дока, семейный врач.

"Смотрите, Доктор, смотрите! – взволнованно прошептала Нана. – Она уже пытается поднять головку. Видите?" И указала на шевелившееся, корчившееся и изгибавшееся крошечное человеческое существо, которое хныкало, фыркало и чмокало в глубине своей кроватки под балдахином из голубого шёлка с белыми кружевами.

"М-м-м, да", – уклончиво пробормотал Доктор, который был человеком, совсем не разделявшим энтузиазма Наны по отношению к ребёнку, только что появившемуся на свет. Тем не менее, не желая ранить чувства старинного друга, он снова вежливо повторил: "М-м-м, да", – и стал на цыпочках покидать комнату. Однако, проходя мимо окна, остановился и, соскоблив указательным пальцем иней со стекла, так что образовалось отверстие размером с серебряный рубль, поглядел одним глазом на звёздное небо. С минуту он молчал, а затем позвал: "Мизженигс, – голосом, слишком громким для места, где засыпало новорождённое дитя. – Пожалуйста, Мизженигс, не могли бы Вы подойти на минутку?"

И Мизженигс (то есть Нана, которую все домашние так называли для краткости, поскольку её настоящее английское имя – мисс Дженнингс —никто, похоже, не был в состоянии правильно произнести) быстро двинулась к нему, шикая, маша руками и укоризненно шепча, что ему должно быть стыдно за произведённый шум и громкие возгласы, мешающие Малышке отойти ко сну.

"Взгляните, прошу Вас! – воскликнул Доктор, не обращая ни малейшего внимания на увещевания Наны. – Только посмотрите в этот глазок – это просто замечательно!" И, тронув Нану за плечи, слегка подтолкнул её к окну. Снова наступила минутная тишина, затем голос Наны, мягкий и приглушённый, как и подобает в детской спальне, но всё же чуть более громкий, чем нужно, произнёс: "О, Доктор, вы правы. Это поистине чудесно! Боже, что за ночь, и как горят звёзды, особенно вон та … Я наблюдаю за ней уже несколько недель, и мне кажется, что она становится всё ярче. Вчера вечером её свет даже давал тени. Вы знаете, как она называется?"

"Юпитер, – задумчиво ответил Доктор, а потом вполголоса добавил. – Интересно, будет ли она влиять на судьбу Малышки? Возможно, это её звезда … кто знает!" И, бросив последний взгляд на небо и дружески кивнув Нане, тихо вышел.

"Мы не хотим девочку – мы её ненавидим – мы хотим мальчика!" – кричала девятилетняя Ольга, скача по классной комнате и топая ногами в том запале, который Нана шутливо называла "идеальным состоянием". "Мы посадим её в подвал, мы её спрячем, мы её выбросим и вместо неё заведём настоящего мальчика, не так ли, Мики?" – продолжала она, повернувшись к маленькому толстяку лет пяти, который, засунув большой палец в рот, стоял и смотрел в немом восхищении на выходки своей сестры.

"Да, мы не хотим девочку, мы хотим мальчика", – повторил он послушно, как маленький попугай, и был немедленно вознаграждён одобрительным кивком Ольги, но в тот же миг фройляйн Шелл, немецкая гувернантка, строго произнесла: "Как вам не стыдно!" – и осуждающе посмотрела на обоих поверх очков, которые, как обычно, сползли на кончик её носа.

"Нана, принесите мне Малышку, пожалуйста", – сказала мать новорождённой на следующее утро, лёжа в своей огромной кровати из красного дерева и выглядя очень мило в белом шёлковом жакете и миниатюрной кружевной шапочке, красиво сидевшей на её мягких каштановых локонах. Рядом с ней, на столике с чёрной мраморной столешницей, стояла высокая хрустальная ваза, наполненная розовыми розами, а под цветами, в бледно-голубой бархатной шкатулке для драгоценностей, поблёскивал большой кулон в виде бриллиантовой звезды —подарок отца Малышки, купленный первым делом в то же утро в честь её рождения.

"Взгляните, Нана, разве эта звезда не прекрасна?" – воскликнула мать, вынимая кулон, и Нана ахнула от восхищения, когда бриллианты, вспыхнув, засияли и заиграли в лучах восходящего солнца.

"Когда-нибудь украшение будет принадлежать Малышке, – мечтательно продолжила мать. – В день своего семнадцатилетия она получит его на первый выход в свет. Она будет в платье из валансьенских кружев, с маленьким цветочным венком на волосах, и когда наступит время, я отдам ей звезду, чтобы моя девочка смогла надеть её в такой важный вечер, ведь, в конце концов, это её звезда". И, погрузившись в свои мысли и представив себе дочь, принаряженную для торжественного события, она улыбнулась.

В это мгновение в комнату вошёл Доктор и, завидев бриллиантовую подвеску, восторженно вскричал: "Так, так, так! Боже мой милостивый!.. У Малышки определённо есть связь со звездой, не будь я Иосиф Адамович Крукович!" И он поведал матери, какими яркими были созвездия накануне вечером, когда появилось дитя, но Юпитер затмил всё остальное, наводя на мысль, что, возможно, он и есть – та особая звезда, под которой родилась Малышка. И Доктор выглядел чрезвычайно умным, говоря это, и Нана утвердительно кивала головой, и мать была в восторге, и фройляйн Шелл, присоединившаяся к ним, серьёзно отнеслась к его словам. Затем, приблизившись головами друг к другу, они вполголоса поговорили о звёздах, и о различных их влияниях, и о многих других не вполне понятных, но непостижимо загадочных и восхитительно увлекательных вещах.

Но именно в тот момент, когда фройляйн Шелл рассказывала замечательную историю о своём немецком прадедушке и его старом друге астрологе герре Блюме, дверь распахнулась, и в комнату ворвались Ольга с Мики, скандируя: "Нам не нужна младшая сестра, нам нужен братик, с которым можно играть! Нам не нужна …" Однако, поймав предостерегающий взгляд фройляйн Шелл, угомонились и, следуя указаниям, тихо приблизились к кровати, сопровождаемые своей четырнадцатилетней сестрой Мэри, которая, застенчиво улыбаясь, преподнесла матери большой букет из роз и лилий и скромно произнесла: "А это, дорогая Мама, от Ваших троих любящих детей с наилучшими пожеланиями и сердечными поздравлениями!" Когда она закончила свою славную речь, Нана и фройляйн Шелл одобрительно улыбнулись, а Доктор с нетерпеливым видом, слегка нахмурившись и насвистывая себе под нос, отошёл к окну.

В следующую минуту на пороге появилась крупная, статная и величавая молодая русская кормилица, как будто сошедшая с картинки в своём традиционном наряде, состоявшем из плотного алого атласного платья, расшитого золотом и надетого поверх белой муслиновой сорочки с очень пышными рукавами, и кокошника – высокого головного убора в форме диадемы, украшенного мелким жемчугом. С задней стороны головного убора спускалось множество ярко раскрашенных атласных лент, а вся шея была закрыта разноцветными ожерельями из бисера, свисавшими до самого пояса. На руках она несла Малышку, завёрнутую в розовый шёлк с кружевами. Войдя в комнату, кормилица низко поклонилась иконам, трижды осенила себя широким крестным знамением, а затем медленно и с достоинством, размеренной поступью подошла к матери и, ещё раз низко поклонившись, передала ей ребёнка.

"А вот и наша красавица", – проговорила она, улыбнувшись и показав свои сверкающие зубы и глубокие ямочки на щеках, когда мать взяла красную, морщинистую и какую угодно, но только не красивую малютку на руки, а затем положила её в специально приготовленное маленькое углубление из шёлковых покрывал и мягких подушек. "Словно в гнёздышко", – прошептала Нана, ведь это было делом её рук, чем она очень гордилась.

В течение нескольких минут все, находившиеся в комнате, молча наблюдали за матерью и ребёнком, собравшись вокруг постели. Но тут Доктор, до этого стоявший в стороне и смотревший в окно, внезапно подошёл к ним и заявил, что всем давно бы пора покинуть комнату. "Здесь и так уже слишком много людей, – нетерпеливо воскликнул он. – Вы все должны сейчас же уйти! До свидания!" И они повиновались, оставив мать наедине с Малышкой, крепко спящей в своём "гнёздышке".

"Как мы её назовём?" – спросил отец ребёнка, сидя тем же вечером в глубоком кресле у постели жены.

"Ирина, – кротко ответила та. – Мы назовем её Ириной в честь её двоюродной бабушки. Это красивое имя, и моя маленькая тётушка – замечательная женщина. Мы попросим её стать крёстной матерью, если ты не против".

"Ну, конечно, конечно!" – охотно согласился отец, потому что ему было не так важно, как назвать Малышку, лишь бы она получила христианское имя и хорошую небесную покровительницу. И, таким образом, было решено, что девочку будут звать Ириной, что в переводе с греческого означает Мир.