Читать книгу Мой немой Афган - Алексей Бережков - Страница 4

Самолет летел на высоте 7000–8000 метров, внизу, все в снегах, были горы Гиндукуша. Горы я полюбил еще служа на Северном Кавказе, у нас и направленность боевой подготовки была горная: стреляли и водили боевые машины на горном полигоне. Но наши горы были красивого серо-медного цвета, и только вдали в хорошую погоду была видна снежная шапка Казбека. А здесь, внизу, под крылом самолета, были величавые и чужие снежные вершины.

На аэродром в Кабуле самолет садился без привычного гражданского круга, а сразу резко терял высоту, как объяснили, чтобы уменьшить вероятность и эффективность обстрела.

Пересыльный пункт располагался рядом, можно сказать, прямо на аэродроме и представлял собой ряды брезентовых больших палаток без пола. Внутри стояли такие же, как и в Ташкенте, двухъярусные солдатские койки, на некоторых лежали матрацы.

Повторяю, на меня и на моих попутчиков эта бытовая неустроенность не производила тягостного впечатления. Все советские офицеры к бытовой неустроенности привыкли, а здесь тем более – понимали, что это ненадолго, и стремились к одному: получить назначение и прибыть к своему месту службы.

Офицеры отдела кадров армии работали в такой же палатке, только в ней стояли столы и табуретки. С непостоянной периодичностью вызывали по званию и фамилии или только по фамилии офицеров и прапорщиков. Выходили из кадров, уже получив назначение к местам службы.

На пересылке были и женщины, как военнослужащие, так и вольнонаемные, для них были определены отдельные палатки, по-моему, с такими же условиями.

Получив назначение, искали свои самолеты или вертолеты – зависело от того, кому и как далеко предстояло лететь. Как и сколько я провел на пересылке, получая назначение и разыскивая свой борт, я не очень хорошо помню, наверное, суток двое-трое; запомнилась жара, постоянное хождение к баку с водой, отчего было еще тяжелее, а форма становилась мокрой от пота. Получившие назначение пытались выяснить у кого придется, где это место находится, какие условия службы.

Наконец вызвали и меня. Офицер-кадровик, уточнив биографические данные, места службы и должности, направил меня с сопровождающим сержантом в другую палатку, где со мной беседовали офицеры военной контрразведки, а потом и Главного разведывательного управления (ГРУ). Цель этих бесед сводилась к предложению командовать подразделением, находящимся в особых условиях ведения боевых действий. Я дал согласие. Подробнее об этом я расскажу в другой главе, посвященной спецотряду «Каскад». Главным итогом дня было назначение на должность в определенную дивизию и полк.

Наконец-то я на борту самолета Ан-26, летящего к месту назначения, со мной около 18 человек, в том числе и военные афганской армии, наши советники, две женщины, офицеры и солдаты, возвращающиеся из госпиталей. Еще раз набирая высоту выше 6000 метров, пролетаем над Гиндукушем, но сейчас горы ближе и кажется, что вот-вот заденем крылом за горную вершину.

Посадка была такая же стремительная, с резким пикированием и выравниванием самолета у самой земли – чувствовалась высокая профессиональная подготовка летчиков. Мне сказали, что налет часов здесь больше, чем в Союзе, в три-четыре раза, да и условия пилотирования тяжелее.

Аэродром находился в долине, с двух сторон, с юга и востока, вдалеке были видны горы. Управление дивизии и полк располагались у аэродрома, прямо у взлетной полосы, и пришлось со своим огромным чемоданом пройти метров 500. Время было послеобеденное, жара, палящее солнце и духота. Никаких заборов и ограждений, закончилась взлетная полоса, и видны ряды палаток и два фанерных одноэтажных модуля – это полк, восточнее в 100 метрах еще несколько модулей – это штаб дивизии и отдельные батальоны.

Символично и удивительно, но первым встретившимся мне в полку человеком оказался мой однокашник и друг, ровно год назад бывший в отпуске по ранению и рассказавший некоторые эпизоды службы в Афганистане. Он работал в штабе, поэтому жил в модуле, в небольшой, метров четырнадцать, комнате на трех человек. Он меня устроил у себя, и мне очень повезло, я у него выпил весь запас воды. Он к моим страданиям относился понимающе и снисходительно, по опыту зная, что помочь ничем нельзя, нужно только время, около месяца, на акклиматизацию и стараться, по возможности, с каждым днем пить все меньше и меньше.

Пришло время ужина. Столовая для офицеров и прапорщиков находилась в отдельной палатке, на ужин было картофельное пюре из сухого картофеля, похожего на манную кашу, а по вкусу не похожего на картофель, с красной рыбой, то есть из консервной банки – ставрида в томатном соусе. В палатке было и жарко, и душно – долго не засидишься, самое вкусное и желанное – теплый чай.

Вечером собрались компанией отпраздновать прибытие, я достал привезенную бутылку водки из двух разрешенных (хотя их количество никто и нигде не проверял). Но сам пить не смог. Хотя был вечер и за окном темно, но мне казалось, что температура ниже не стала.

Разговор затянулся за полночь, я рассказывал про Союз, расспрашивал про Афганистан, но все приговаривали «да не спеши, все сам увидишь». Узнав, куда и кому на замену я прибыл, выказывали сочувствие. Около 23 часов вышли из модуля, ночь была темной, небо ночное и звездное, а вдали были видны всполохи огня и, мне казалось, даже слышны взрывы. Друг сказал: «Вот твой полигон шумит, и так каждую ночь, а то и сами приезжают, убитых и раненых привозят».

Все было не очень понятно, а объяснять никто особенно и не хотел, знали – не поймет, пока сам не увидит и не испытает на своей шкуре. Эту истину я осознал позже, обнаружив, как почти невозможно объяснить и рассказать там не побывавшим что-то о жизни в Афгане. Зато «афганцы» всегда понимали друг друга с полуслова, а то и без них. Хотя у каждого был свой Афган, но общее находилось всегда.

На следующий день меня по очереди вызывали и со мной беседовали все начальники, начиная с командира полка, поставили на все виды довольствия. На складе РАВ (ракетно-артиллерийского вооружения) получил и расписался за автомат 5,45-мм АК-74, без штык-ножа, как сказали, бесполезного для офицера, и пистолет ПМ, тоже нужный только для того, чтобы застрелиться. Патроны и гранаты не выдали, сказали, что в подразделении их достаточно, а на первое время возьму у сослуживцев. Так и оказалось. Мой друг с удовольствием достал из-под койки две «эфки» (оборонительные гранаты Ф-1, их зовут еще «лимонки») и четыре магазина, скрепленные изолентой по два, а также самодельный нож-бебут, обоюдоострый, в кожаных ножнах. По примете расплатился я с ним за холодное оружие им же подаренными несколькими мелкими афгани. На вещевое довольствие поставили, но ничего не дали, кроме хлопчатобумажной панамы и солнцезащитных очков. Специальная летняя полевая форма на склады еще не поступила, поэтому офицеры и прапорщики на построения ходили в полевой форме установленного для Союза образца, а на боевые действия и в повседневной жизни – кто что достал. Парадная форма, как и ожидалось, так и осталась в чемодане и со временем вместе с ним куда-то и сгинула.

А к моему другу в этот день прилетел сменщик, его война, к счастью, закончилась. Забегая вперед, скажу, что наша дружба продолжалась, встречались в академии, отпусках, на учениях, работали вместе на «гражданке», уволившись из армии. К огромному сожалению, он умер на операционном столе, во время операции на сердце, умер в пятьдесят шесть лет – сердце не выдержало, наверняка на нем были шрамы и от Афганистана.

Мое знакомство со страной продолжалось. У дивизии была зона, у полка – полоса, у батальона – участок ответственности. В пункте постоянной дислокации (ППД) находился один батальон, управление и штаб полка, отдельные роты. Батальон, расположенный в ППД, назывался оперативным. На него возлагались задачи ежедневного реагирования на обстановку, для этого выделялись силы от взвода до роты. Примерно раз в месяц батальон действовал в полном составе совместно с саперами, связистами и при поддержке артиллерии. Артиллерийский дивизион находился в охранении вокруг расположения полка побатарейно и повзводно. Также в охранении стояли и подразделения зенитчиков, прикрывавшие как полк, так и аэродром.

Два других батальона повзводно, а где и ротами располагались вдоль основных дорог, по которым шло снабжение войск. У нас один батальон прикрывал маршрут на восток, один – на юг. В городе, центре провинции и зоны, стояла рота, которой мне предстояло командовать.

Танковый батальон ротами и взводами усиливал мотострелков. Основной задачей был контроль за обстановкой вокруг поста и участка дороги. Действия охранения должны были быть надежными, активными и эффективными. Через неопределенное время батальоны менялись, это делалось не по графику, а в зависимости от эффективности выполнения задач и от командования батальонов, то есть какие командиры больше подходили для выполнения тех или иных заданий. Конечно, еще это зависело от офицеров, их подготовки, готовности и умения эффективно действовать в той или иной обстановке, ну и офицерского коллектива, сплоченности и взаимопонимания между командирами и подчиненными. Так что смена батальонов всегда была болезненна и непредсказуема по своему конечному результату.