Читать книгу Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер - Алексей Буторов - Страница 10

В середине ХVIII столетия высшее образование в России только зарождалось. Поэтому вполне понятен интерес русской молодежи к иностранным университетам, где к этому времени был накоплен обширный научный и педагогический опыт, хотя университетская учеба представляла собой отнюдь не простую увеселительную поездку, а довольно тяжелый, систематический труд. Большинство молодых русских аристократов хотели в стенах иностранных университетов лучше подготовиться для службы Отечеству. Документальных подтверждений тому сохранилось немало[91].

Князь Николай Борисович Юсупов в России XIX столетия одними почитался большим развратником, другими – большим ученым. Как водится, каждый судил в меру своей испорченности. Вот что писал о Юсупове внуку князя, его полному тезке Николаю Борисовичу-младшему, выдающийся русский библиофил, человек очень образованный, а равно и желчный, не стеснявшийся в своих отрицательных оценках, особенно в ядовитых эпиграммах, – Сергей Александрович Соболевский: «Всей московской публике известна особенная любовь к изящным искусствам сего, как выразился о нем Пушкин, питомца Аристипповой школы… Но не всем известно, каким обширным знанием литературы, древней и новой, обладал князь. И нет сомнения, что многие с удивлением услышат, что он был отличный знаток в греческом и латинском языках. Мы знаем, как при появлении «Эдипа» Озерова в домашней беседе с некоторыми любителями литературы, между которыми был И.И. Дмитриев, князь, сравнивая подражание с оригиналом, цитировал целые места из Софокла, переводя их по-русски, и удивил всех обширною ученостью и тонким вкусом»[92]. С.А. Соболевский, равно как и И.И. Дмитриев, были хорошими знакомыми Николая Борисовича по Московскому Английскому клубу. Соболевский среди немногих считал князя «большим ученым», а он знал толк не только в науках – подлинных и мнимых, но и в людях науки.

Неизв. художник (Ж. Де Самсуа?). «Портрет князя Н.Б. Юсупова». Начало 1770-х гг.? Местонахождение неизвестно. Репрод. из сб. «Юсуповский дворец». Атрибуция А.В. Прахова.

Пробыв недолгое время в гостях у сестры в Митаве, летом 1774 года Юсупов отправился в Лейден прослушать в тамошнем университете курс наук. Путь из Курляндии в Голландию тогда представлял собою довольно дальнее и любопытное путешествие, дававшее немало пищи пытливому уму. Юсупов проехал Данциг, Берлин, Гаагу, бегло осмотрев их наряду с другими встречавшимися по пути городами.

Неизв. художник. Иллюстрация к немецкому изданию «Писем русского путешественника» Н.М. Карамзина. Гравюра. 1-я четверть XIX в.

«Начиная с Гамбурга до Цволе, только песок и грязь, – писал Николай Борисович своему приятелю, постоянному корреспонденту и соклубнику Александру Борисовичу Куракину, к тому времени из Лейдена уже уехавшему. – Мне было любопытно посмотреть порт Амстердама со стороны моря, и я сел на корабль.

Я был в пути 18 часов… когда мы оказались в море, ветер стал сильным, вся команда заболела. Кроме меня, и я был очарован этим открытием. На полтора дня я остановился в Амстердаме, откуда я прибыл в Гаагу… Я застал в Гааге господина Дидро; он издал в Амстердаме сочинение, переданное г. Бецким о учреждениях, созданных нашей Государыней. Здесь только и говорят о наших завоеваниях и славном правлении нашей Великой императрицы. С первой почтой я напишу графу: я не делаю это сейчас, так как я еще не в состоянии сделать ему план моих занятий. Но, дорогой друг, будьте любезны передать ему, что я прибыл. Имя философа, которое Дидро себе приписывает, – современно, так как в доме князя его называют этим именем». Гаага, 11 июля 1774 года[93].

Потсдам. Сан-Суси. Библиотека. Фотогр. 1900-х гг.

Можно с уверенностью утверждать, что учеба Николая Борисовича в Лейдене оказалась не просто данью моде. В университете князь получил знания, к которым давно стремился и которыми затем пользовался в продолжение всей жизни.

В те времена высшее образование русского юношества в чужих краях имело некое условное разделение. Те, кто принадлежал к рядовому дворянству, отправлялись учиться преимущественно за казенный счет в Лейпцигский университет, кто побогаче и породовитей – в Лейденский, но уже за счет собственный.

Благодаря великому революционеру и писателю Александру Николаевичу Радищеву, попавшему в качестве бывшего пажа Императорского Двора в Лейпцигский университет, сохранились подробности жизни небогатых русских студентов за границей. Вместо получения добротных знаний – одни скандалы, выяснение денежных и иных отношений, жалобы высшему начальству. Одним словом, типичная жизнь мелких российских провинциалов.

Странным образом жизненные пути Радищева и Юсупова несколько раз пересекались. Они оказывались почти в одинаковых ситуациях, когда судьба предоставляла сделать выбор… Скорее всего, лично Александр Николаевич и Николай Борисович знакомы не были, хотя и могли встречаться в стенах Петербургского Английского собрания, но едва ли обратили друг на друга внимание.

Плиний-младший. Естественная история. Т.1. Лейден; Роттердам. 1669. Титульный лист с типографской маркой и печаткой. Библиотека князя Н.Б. Юсупова. ГМУА.

Про обстановку в Лейденском университете, про свою учебу Николай Борисович регулярно рассказывал в письмах к друзьям Куракиным[94]. В Лейдене Николай Борисович пробыл с середины июля 1774 по февраль или начало марта 1776 года. Программу его учебных занятий одобрил граф Никита Иванович Панин частью еще в Петербурге. Он же, видимо, дал Юсупову рекомендательное письмо к русскому посланнику в Гааге князю Дмитрию Алексеевичу Голицыну (1734–1803), который, в свою очередь, рекомендовал князя в Лейденский университет, куда без протекции даже с деньгами попасть оказалось не так-то просто.

Князь Голицын в эти дни, в июле 1774 года, принимал в своем гаагском доме возвратившегося из Петербурга знаменитого французского философа Дени Дидро, с которым они были дружны. Юсупова представили гостю. По всей видимости, представление это не ограничилось лишь светскими любезностями – разговор с юным русским князем, отличавшимся остротой ума, наверняка оказался интересен знаменитому философу.

Лейденский университет в 1770–1776 годах стал своеобразным центром небольшой русской колонии – отпрыски преимущественно петербургских аристократических семейств получали здесь высшее образование. Среди них – братья Н.П. и С.П. Румянцевы, граф Н.П. Шереметев, два князя Волконские, граф Сиверс, князья Гагарин и Н.А. Голицын, граф С.С. Апраксин, ближайшие друзья Юсупова – братья Александр Борисович и Алексей Борисович Куракины.

Руководил группой русских студентов Карл Сальден – брат известного дипломата. Среди преподавателей университета были крупные ученые – Фридрих Вильгельм Пестель и Жак Николай Алламан. Занятия, судя по переписке князя Юсупова, строились преимущественно по индивидуальному плану, но имело место посещение общих лекций в университетских аудиториях. Отношения между профессорами и учениками складывались самые дружественные и сохранились на многие годы.

Николай Борисович прослушал курсы: права, философии, политической истории, естественной истории; занимался ботаникой, физикой, химией, математикой, анатомией. Кроме того, в учебную программу князя входили – латынь, древнегреческий, итальянский, английский языки, а также занятия живописью и музыкой.

«Сегодня неделя как я занимаюсь, – сообщал Николай Борисович Куракину 21 июля 1771 года. – Я передал Ваше письмо г-ну Пестелю, и я его застал таким образом, каким Вы его мне обрисовали. Ваше письмо мне было большим подспорьем, так как Вы с ним близки духовно и одного образа мышления… Пестель дает мне два занятия в день: утром – государственное право, во второй половине дня – историю философии. Даже в пятницу он дает мне один урок, что обычно не делает. Г-н Алламан заставляет меня заниматься физикой. Керру ежедневно преподает мне латинский язык; Митчелл, английский министр, учит меня этомуязыку; музыка и рисование заполняют оставшееся время. Но когда закончатся каникулы, я займусь ботаникой. Я живу на Бреет-стрит, рядом с голландским Двором…»[95].

Р. Бромптон. «Портрет князя А.Б. Куракина». 1781. ГТГ.

Год спустя Юсупов пишет Куракину об окончании учебных курсов права, философии, политической и естественной истории. «Я доволен как нельзя больше г-ном Пестелем и г-ном Алламаном… Занятия вызывают очарование, как любовница, с той разницей, что обладание любовницей знакомит Вас с ней тотчас, а при занятии возникают все новые желания, и эта перспектива, достичь которую никогда невозможно… В чем я не заверил бы никого, уезжая из страны, это то, что я не касался ни одной женщины… Я остаюсь здесь, чтобы посещать занятия Рипкепиуса и Фалькенара. В свободное время я изучал греческий и латинский и достиг понимания. Я продолжаю изучать химию у Брандта… Зимой я буду посещать занятия по анатомии Стантифора… Я имел честь написать Графу, Вашему дяде, спросите у него, одобряет ли он мой план»[96].

Имена всех лейденских преподавателей Юсупов для памяти записал на форзаце одной из первых своих «альдин» – «Комментарии к письмам Цицерона Павла Мануция». Книга и без этой надписи имела уже в то время немалую библиографическую ценность. Для биографии Николая Борисовича она оказалась ценна вдвойне. «Я купил эту книгу в период моего пребывания в Лейдене 7 марта 1774 года», – надписал ее князь. (датировка и перевод Е.В. Дружининой)[97].

Во время учебы у Юсупова укрепился давний интерес к античности, вообще характерный для людей эпохи Просвещения. В Юсуповском архиве сохранилось письмо к Николаю Борисовичу его учителя, известного эллиниста Л.К. Фалькенара. «Тридцать семь лет я учил греческому языку в двух университетах нашего государства и ни в ком из моих, даже отличнейших слушателей, не нашел столь твердой и столь постоянной любви к изящным наукам, даже не воображал никогда, чтобы между лицами твоего звания нашлись такие, которые могли быть увлечены прелестью древней литературы… Когда в Париже, Италии и других городах Европы ты, как истинный любитель и знаток, осматривал рукописные памятники Древней Греции, каких не получал похвал, свидетельствующих о твоих познаниях в греческом и латинском языках от ученых хранителей тамошних библиотек!». Фалькенар посвятил Юсупову издание «Теокрита», которое, по некоторым сведениям, печаталось за счет личных средств князя[98].

Уже в первые дни жизни в Лейдене Николай Борисович сообщал А.Б. Куракину, что «единственное мое развлечение – книги и несколько очень красивых картин и рисунков». В другом письме Юсупов признавался, что «книги разбивают мое хладнокровие», но это чистой воды поза – хладнокровием Николай Борисович никогда не страдал, особенно в молодости и рядом с хорошенькими дамами[99]. Вот в качестве дипломата и политика он действительно при любых обстоятельствах оставался хладнокровным.

Во время учебы в Лейдене князь внимательно следил за новинками европейской литературы, в особенности театральной. 10 марта 1775 года Николай Борисович писал к А.Б. Куракину: «Я посылаю Вам сборник, который наделал столько шума в Риме. Этот пустяк – из итальянских – быть может самое лучшее, потому что все арии, которые в нем есть, являются пародиями на Метастазио. Быть может Вы захотите его прочесть, так как он наделал много шума»[100].

Описание путешествий, карта Турина 1785 г., план Парижа (издание Мотрея, б.г.). Из библиотеки кн. Н.Б. Юсупова. ГМУА.

Голландские библиотеки и частные коллекции второй половины ХVIII столетия отличались редкостными богатствами – книжными и художественными. Можно с уверенностью утверждать, что Николай Борисович осмотрел наиболее важные из них, и эти собрания оказали заметное влияние на формирование коллекционерских пристрастий князя. В его уникальной библиотеке имелось значительное число ранних голландских изданий, а вот живопись Голландии Юсупов любил не особенно, хотя и собрал ее наиболее характерные образцы. Исключение, разумеется, составлял Рембрандт, но, спрашивается, кто из коллекционеров того времени не любил и не мечтал заполучить себе его произведения? Судя по всему, в Голландии Николай Борисович стал завсегдатаем букинистических лавок и всевозможных распродаж, где даже не очень опытному коллекционеру открывались немалые просторы.

В годы учебы юный князь не раз посещал театральные представления, хотя надо заметить, что голландское театральное искусство той поры, равно как и нынешней, занимало далеко не первое место в Европе. В библиотеке Архангельского сохранились приобретенные им в Лейдене сборник театральных пьес и трехтомный «Новый театр Гааги», изданный в 1759 году.

В конце февраля или в первых числах марта 1776 года 24-летний князь распрощался с милой Голландией. Согласно традиции, европейское образование полагалось закончить большим путешествием, «grand de tur…». План его, как водится, одобрил граф Никита Иванович Панин: «… все, что я узнал о Вашей усердной работе в Лейдене, мне бесконечно понравилось. Я одобряю план Ваших путешествий так же, как и план Ваших занятий. Из последних новостей я узнал, что Вы, сев на корабль, отправились из Лондона в Португалию. Надеюсь, что Вы туда хорошо добрались и счастливо закончите оставшуюся часть Ваших путешествий…»[101]. Обязательность путешествия дополнялась и собственной страстью Николая Борисовича к странствиям, дабы «всему учиться, все знать»…

В те времена путешествующему полагалось иметь рекомендательные письма. Французский академик Виллаузон, «славою почти равный своим ученым соотечественникам прошлого столетия» (ХVII века. – А.Б.), с восторгом писал Л.К. Фалькенару о его сиятельном ученике[102]. Он же дал Юсупову рекомендательное письмо в Копенгаген советнику Юстиции Трескову, в котором просил помочь Николаю Борисовичу во время его поездки в Данию. В этом письме есть такие строки: «Князь Юсупов, который передаст Вам это письмо, является русским господином… Не буду повторять то, что я уже имел честь Вам сказать о широте и глубине его обширных знаний, особенно в греческом языке… Это один из самых выдающихся людей Европы»[103].

Несколько лет спустя, в подтверждение этих слов, 22 мая 1779 года общество древностей в Касселе, основанное ландграфом Гессенским Фридрихом II, избрало «знаменитого своими знаниями» князя Николая Борисовича Юсупова своим почетным членом[104].

Видимо, молодой князь Юсупов на самом деле выделялся даже среди образованных сверстников. Современники хорошо знали лестную оценку, данную Николаю Борисовичу Вольтером, а ведь у знаменитого и весьма ядовитого философа перебывали почти все представители «лейденского русского студенческого братства», так что выбор имелся обширный.

Вольтер. Орлеанская дева. Т.1. Париж. 1789. Титульный лист и фронтиспис с портретом автора. ГМУА.

Из Голландии Николай Борисович перебрался в Англию. «Туманный Альбион», англомания, наряду с галломанией, поклонением и обожанием всего французского, стало распространяться в русском обществе с середины 18-го столетия. Главными англоманами в России считались графы Воронцовы; один из них – Семен Романович, многие годы занимал пост русского посла в Англии и остался там жить даже после отставки, вплоть до последних дней своего долгого земного бытия – благо, что дочь нашла супруга английского лорда.

Конец марта, апрель и май – самое лучшее время года на Британских островах, где погода вообще редко радует путешественника. Эти месяцы – «сезон» – Николай Борисович провел в Лондоне и ближайших окрестностях столицы. Князя привлек ученый Оксфорд, где любознательный турист может немало почерпнуть для себя полезного.

В Лондон Юсупов прибыл 19 марта 1776 года. Уже на следующий день он был представлен к королевскому двору.[105] Среди новых знакомых князя оказался «веселый» Бомарше, как назвал знаменитого драматурга А.С. Пушкин. За пару месяцев, проведенных в одном городе и в одном обществе, у Бомарше и Юсупова сложились вполне приятельские отношения. Более того, уже два с лишним века существует не слишком достоверная, но милая легенда о том, что между князем и великим драматургом возникло соперничество, как водится, из-за некой особы. Юсупов, естественно, оказался более счастливым соперником. Как известно, Бомарше своим внешним обликом являл живое доказательство не существовавшей еще в те времена теории англичанина Дарвина о происхождении человека от обезьяны, тогда как князь слыл признанным красавцем. Ходил слухи, что Бомарше думал даже отравить счастливого соперника, но все кончилось благополучно.

В путешествиях Николая Борисовича неизменно сопровождал милый спутник – небольшой альбомчик в красном сафьяновом переплете, на котором золотом было оттиснуто:

«ALBUM AMICORUM

PRINCIPIS

DE YOUSSOUPOFF».

(Альбом друзей князя Юсупова).

«Сколько перевидал он этих его друзей! – восклицает А.В. Прахов, последний из исследователей, державших альбом в руках в начале ХХ века. – Дружеские строчки раскинуты по всему альбому в беспорядке, но если сопоставить их по годам, месяцам и дням, то в легком очерке возникает перед нами последовательность странствий нового Анахарсиса, «Anacharsidis reddivivi», как называет его в альбомчике англичанин M.Maty»[106]. Матье Мати, назвавший Юсупова «воскресшим Анахарсисом», – выходец из стариной гугенотской семьи, эмигрировавшей из Франции в Англию. М. Мати считался известным франко-английским журналистом, издавал в Гааге «Revue Britannique».

К сожалению, сам А.В. Прахов как-то не потрудился разнести записи альбома в хронологическом порядке, а заодно и ввести их все в научный оборот, полагая исполнить этот замысел «как-нибудь потом». Альбом же после революции пропал… В советское время записи альбома единственный раз как будто бы по оригинальной рукописи воспроизводил академик М.П. Алексеев на страницах вышедшей под его редакцией монографии «Неизданные письма иностранных писателей ХVIII–XIX веков»[107]. Академик авторитетно указал и место хранения альбома – «в Государственном древнехранилище в Москве». Однако сколько исследователи потом не искали драгоценного альбома, найти его после академика так и не смогли. Не исключено, что М.П. Алексеев не видел самого альбома, а воспользовался дореволюционной публикацией А.В. Прахова, указав при этом, что альбом хранится вкупе со всем Юсуповским архивом. Известный специалист по коллекциям Юсуповых Л.Ю. Савинская уже в наши дни сообщает, что «местонахождение «Альбома друзей князя Юсупова» автору неизвестно»[108].

П. Бомарше. Автограф стихотворения в «Альбоме друзей» князя Н.Б. Юсупова. Репродукция из сборника «Юсуповский дворец».

Именно этот, пропавший в советское время княжеский альбом, украсил своим стихотворным произведением Бомарше. Автограф его опубликовал А.В. Прахов, благодаря чему оно доступно и в наши дни. Стихотворение несколько раз переводилось, но самый удачный перевод выполнил при первой публикации сам А.В. Прахов[109]. Трудно согласиться с мнением ученого, что это только стихотворная импровизация. Скорее всего, черновик для него писался еще дома. Воспроизведенная Праховым рукопись стихотворения очень графична. Бомарше явно старался выводить буквы, а не писал на скорую руку, пытаясь догнать вдохновение и рифмы, когда перечеркивания и помарки неизбежны. Николай Борисович гордился автографом, показывал его избранным знакомым, в том числе и А.С. Пушкину[110].

Лондон, 4 мая 1776.

А. Каналетто. Темза и дома пригорода Ричмонда. 1747 г. Частное собрание.

Версаль. Фонтан и панорама партера. Открытка 1900-х гг. Из собрания автора.

Картину посещения Юсуповым «туманного Альбиона» позднее опишет и Пушкин в своем послании «К вельможе», обращенном к Николаю Борисовичу.

В Англии Николай Борисович не только состязался в ухаживаниях за прелестными дамами. Он много времени уделял осмотру художественных собраний и архитектурных памятников. В мае князь посетил готический замок Строуберри-хилл, принадлежавший бывшему премьер-министру сэру Роберту Уолполу, видел другие достопримечательности. Жаль, что не увлекся Николай Борисович английской живописью, переживавшей в ту пору время блестящего расцвета. Иначе в отечественных собраниях оказались бы не скромные единичные экземпляры, а признанные первоклассные шедевры английских мастеров, как это случилось с итальянской и французской школами, которыми Юсупов очень увлекался.

Версаль. Скульптура в Версальском парке. Стеклянный стереопозитив 1912 г. Собрание автора.

Из Лондона, как выразился А.С. Пушкин, Николай Борисович «в Севилью полетел» – точнее отбыл в Португалию и Испанию. 8 июня 1776 года в Португалии князь получил путевые листы, выданные ему маркизом де Помбалем и чрезвычайным посланником французского короля маркизом Д’Оссеном на право въезда во Францию. В Испании Юсупов пробыл до конца августа, а уже в сентябре вступил на французскую землю[111].

Нельзя исключить, что в первую очередь Николай Борисович посетил Вольтера – «Фернейского патриарха», которого тогда чаще называли «Фернейским затворником». 1 октября Екатерина II отвечала Вольтеру на письмо, в котором философ дал восторженную оценку Юсупову – не только остроумному, но и образованному собеседнику: «…если Вы довольны князем Юсуповым, то я должна за него засвидетельствовать, что он восхищен Вашим приемом и всем, что Вы говорили в то время, когда он имел удовольствие видеть Вас». Любопытно, что эта лестная характеристика появилась в печати еще при жизни князя – в 1802 году. Из приведенных слов можно сделать вывод о том, что Юсупов описал свою встречу с Вольтером в письме в Россию, направленном кому-то из близких ко Двору людей. Письмо говорит и о том, что царица внимательно следила за успехами молодого князя в Европе[112].

Версаль и Трианон Николай Борисович посетил уже после встречи с Вольтером. Рекомендательные письма императрицы Екатерины II открыли князю доступ ко Двору французского короля. Юсупов получил аудиенцию у Людовика ХVI и Марии-Антуанетты.

Париж этой поры – благодатное место для коллекционеров. С торгов уходили крупные собрания французской и иностранной живописи, как современной, так и старой. В дни первого путешествия Николай Борисович – верный ученик и последователь Д.И. Фонвизина – усиленно пополнял свое собрание произведений искусства. Он завязывает деловые отношения с антикварами и художниками, которые сами выполняют заказанные Юсуповым картины, а также помогают ему сделать заказы знаменитым мастерам кисти и выступают посредниками при покупке старой живописи. Художники в те времена часто служили экспертами при оценке подлинности старых картин, обладая при этом далеко не самой высокой квалификацией. Многие вельможи становились жертвами таких невежественных экспертов. Юсупов исключением не стал, но ведь коллекционирование во все времена оставалось сродни охоте, когда далеко не каждый раз удается попасть в цель, вне зависимости от искусства стрелка.

Николай Борисович старался не отступать от тенденций художественного рынка своего времени. Говоря проще – не отставал от моды, хотя чаще доверялся собственному вкусу, ставшему с годами превосходным. Во время первого путешествия князь покупал популярных в ту пору старых голландцев и фламандцев, работы мастеров итальянского Возрождения. Позднее не все они выдержали «экзамен временем и искусствоведами». В княжеской коллекции далеко не сразу стали появляться вещи первого ряда; опыта собирателя и искусствоведа-знатока Юсупову еще явно не доставало, но отдельные шедевры вскоре все же украсили петербургский дом молодого путешественника и, как водится, вызвали зависть…

Философ Жан-Жака Руссо. Фигура из папье-маше. Музей-усадьба «Архангельское».

У князя сложилось довольно обширное собрание графики, в том числе печатной. Таким образом, на гравюрах-репродукциях глаз Николая Борисовича был уже «наметан» и «впарить ему фальшак» представлялось делом нелегким. В XIX столетии князь много покупал художественных вещей, особенно в России, опираясь уже исключительно на собственный «коллекционерский нюх» и ошибался в покупках редко.

Вероятно, Юсупов пробыл во Франции порядка трех месяцев, вплоть до нового, 1777 года. Известно, что в феврале он посетил Неаполь, не миновав дорогой Северной Италии, а затем через Австрию возвратился в Россию[113].

Архангельское. Храм Екатерины. Статуя Екатерины II – законодательницы, выполена по модели М.И. Козловского.

Установить точную дату возвращения князя в Россию не удалось. Известно, что уже осенью 1777 года коллекцию Николая Борисовича в его петербургском доме осматривал знаменитый ученый Иоганн Бернулли и описал ее в «Записках», основанных на дорожных дневниковых записях. Так что приведенная им дата сомнений не вызывает: «1 сентября 1777 года. Я надеялся в это утро еще осмотреть большую часть прекрасной библиотеки князя Юсупова, однако я застал его занятого переборкою ее в нижний этаж… Та м единственный отрывок из Вергилия. Весьма неохотно простился я с любезным князем и могу сказать, что он принадлежит к числу немногих вельмож Русского двора, которых я имею причину по справедливости высоко ценить»[114]. Это первое документальное упоминание будущего знаменитого собрания Юсупова. Это и свидетельство того, что к середине 1777 года Николай Борисович возвратился в Россию.

Коллекции князя размещались в отцовском доме на Английской набережной, где прошли детские и юношеские годы Николая Борисовича. Основываясь на кратком описании Бернулли, можно предположить, что картин в коллекции имелось еще сравнительно немного, но все они показались астроному высокого качества и приписывались первоклассным мастерам – Веласкесу, Рембрандту, Вениксу. В кабинете хранились коллекции оружия, медалей и разнообразных древних редкостей. Юсупов еще не достиг и тридцатилетнего возраста, но его знаменитое библиотечное собрание уже отмечалось среди лучших в России.

А. Боне. «Портрет Екатерины II». Гравюра. ГМУА.

К моменту возвращения Николая Борисовича из путешествия петербургский дом Юсуповых окончательно опустел. Сестры вышли замуж. Мать Ирина Михайловна большую часть года предпочитала проводить неподалеку от Москвы, в имении Спасское-Котово. Подмосковная природа всегда справедливо считалась много полезней для здоровья, нежели петербургские болота. Николай Борисович по молодости думал иначе. Близость императорского Двора, где духи употребляли не только женщины, но и мужчины, делала болотистый дух северной столицы менее острым. Как долго вдыхал его Юсупов и не слишком ли отравился им? Это тема следующей главы.

И.Б. Лампи-старший, Я.Ф. Хаккерт. «Портрет князя Николая Борисовича Юсупова с собакой». Между 1786 и 1789 гг. ГЭ. Портрет написан по заказу Н.Б. Юсупова в Италии.