Читать книгу Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер - Алексей Буторов - Страница 7

Граф Лев Николаевич Толстой нашел универсальную формулу художественного осмысления трех состояний молодости, через которые проходит любой человек, – детство, отрочество, юность. К сожалению, документов, которые могли бы достоверно поведать об этой счастливой поре жизни Николая Борисовича Юсупова, сохранилось совсем немного. Впрочем, князья Юсуповы жили в высшем столичном обществе, следовали общепринятым житейским правилам своего времени, так что воссоздать внешнюю картину первых двух десятилетий жизни юного князя не так уж сложно. Много труднее оказалось найти какие-то конкретные детали быта, оказавшие то или иное воздействие на становление Николая Борисовича.

Точной даты рождения князя Николая Борисовича Юсупова историки установить все еще не успели, хотя, кажется, биографию князя изучают без малого двести лет. В «Русском Биографическом словаре» Половцева, в статье, посвященной Н.Б. Юсупову, сообщается, что Николай Борисович появился на свет 15 октября 1750 года. Дата основывается, как и в большинстве статей издания, вероятнее всего, на «Формулярном списке» о службе князя Н.Б. Юсупова. В подобных документах ошибки в указании места и даты рождения встречаются достаточно часто; главное для чиновника – зафиксировать все передвижения по службе, а остальное – неважно. Послужной список Н.Б. Юсупова хранился в собрании Императорского Русского Исторического Общества. В статье же об отце Н.Б. Юсупова в том же томе и на соседней странице «Русского Биографического словаря» приводится другая дата рождения Николая Борисовича – 15 октября 1751 года[50].

В двухтомном сборнике князя Н.Б. Юсупова-младшего «О роде князей Юсуповых» дается без всяких объяснений вторая дата – 15 октября 1751 года, надо полагать, принятая в семье. Она представляется более реальной и вот почему. Почти всякий человек завороженно благоговеет пред магией цифр. В просвещенном ХIX столетии цифры и их сочетания значили многое; достаточно вспомнить популярные «тройка, семерка и туз» из пушкинской «Пиковой дамы». После выхода в свет повести карточные игроки, а великий поэт был в их числе, стали считать эти цифры «магическими», приносящими счастье, и чаще ставили именно на них. Самому Пушкину, правда, они не помогли – многочисленные карточные долги Александра Сергеевича после смерти поэта выплачивала особая «опека».

Князь Николай Борисович, как настоящий сын своего времени, наверняка не чурался таких вычислений. К 50-летию государственной службы он получил специальный бриллиантовый знак – единственную в своем роде награду. К 75-летию со дня рождения, точнее уже после него, император Николай I уже не знал, чем еще наградить князя. Тогда для Юсупова изобрели особую бриллиантовую эполету. Этот уникальный знак отличия послужил источником многочисленных сплетен, распускавшихся многочисленными же завистниками Николая Борисовича. Формальным поводом для этого награждения послужила безупречная организация очередной императорской коронации. Николай Борисович, несмотря на возраст, и на восьмом десятке оставался мастером по устройству больших праздников и продолжительных торжественных мероприятий[51].

Гагельганс. «Портрет детей». 1761. ГТГ.

На экземпляре книги «О роде князей Юсуповых» из собрания Исторической библиотеки кто-то старательно вычислил – сколько же дней Николай Борисович не дожил до восьмидесятилетия (обычно книги таким образом любят портить ученые девы)[52]. Оказалось, что всего-то три месяца – 15 октября 1751 – 15 июля 1831 года! Ведь если бы дожил, то непременно отпраздновал очередной юбилей пышным приемом и был бы удостоен еще какого-нибудь знака монаршего благоволения. Если же дата рождения Юсупова приходится на 1750 год, то тогда вопрос встает иначе – дожить-то до юбилея дожил, а отмечен царем не был. Почему, что за опала такая? Разве что действительно не знали чем наградить еще? Мне представляется, что приведенная внуком князя в сборнике семейных документов дата рождения Юсупова – 1751 год – более реальна. Ведь внук Николая Борисовича, официально названный составителем сборника, без сомнения знал ее лучше писаря, делавшего очередную копию «Формулярного списка». Видимо эта дата была принята в семье Юсуповых и особых вопросов не вызывала.

До настоящего времени не установлено ни место крещения князя, ни имена его крестных отца и матери, а они явно принадлежали к первым персонам государства. С учетом положения семьи Юсуповых в высшем петербургском обществе, а также награждения князя Бориса Григорьевича главным российским орденом именно в год рождения сына мое предположение о том, что крестной матерью Николая Борисовича могла стать сама императрица Елизавета Петровна не выглядит таким уж неправдоподобным. Крестным отцом мог выступать как наследник престола Петр Федорович, так и кто-нибудь из ближайших друзей самой «прекрасные Елисавет».

Весьма авторитетный специалист в области биографии князя Н.Б. Юсупова, кандидат наук В.М. Симонова любезно сообщила мне, что ее попытки найти в Петербургских архивах метрику или непосредственно церковную метрическую книгу, где были бы указаны имена восприемников князя при таинстве святого крещения, пока, к сожалению, успехом не увенчались. В те времена запись о крещении являлась одновременно и метрической. Если крещение происходило в церкви Зимнего дворца, то тогда не исключено, что книга безвозвратно утрачена – сгорела в пожаре 1837 года. В провинции метрические книги в середине ХIX столетия копировались для хранения в архиве губернской Консистории, но осуществлялось ли такое действие в отношении метрических книг церкви Зимнего дворца (большой и малой) – сказать затруднительно. Ведь такого рода книга могла хранить некоторые дворцовые тайны, вроде брака светлейшей княгини Юрьевской…

Первые годы жизни юного Николеньки Юсупова прошли под благотворным влиянием отца, который очень заботился о будущем единственного сына. В ХVIII веке в среде крупного и среднего русского дворянства сложилась практика записи младенцев «мужеска пола» едва не при рождении в армию, как говорили – «в полк». Отпрыски родовитых фамилий обыкновенно записывались в лейб-гвардейские полки. Не стали исключением и Юсуповы – кто бы мог догадаться тогда, что младенец со временем вырастет в дипломата и ученого-гуманитария. Николая Борисовича записали в Лейб-Гвардии Конный полк, и, находясь еще в колыбели, он начал службу Государыне-императрице Елизавете Петровне, каковую продолжил вплоть до ее кончины. Первым важным событием в жизни маленького князя стало получение в 1755 году чина корнета. По этому поводу был заказан его трогательный детский портрет в форме корнета Гвардии, всегда находившийся в личном кабинете Юсупова. Юный корнет, одетый в новенький мундирчик, с гордостью позирует художнику – в детские годы редкий мальчик не любит играть в солдатиков.[53] Здесь же изображена стоящая у ног мальчика маленькая собачка – первый «друг детства», без которого, наверное, юный князь не захотел позировать художнику. Собаки, птицы, обезьянки с той давней поры оставались всегдашними и очень любимыми спутниками княжеской жизни.

Архангельское. Кабинет князя Н.Б. Юсупова. Экспозиция 1970-х гг. На стене портрет Б.Г. Юсупова и детский портрет Н.Б. Юсупова. Фотогр. 1980-х гг.

Семья князей Юсуповых считалась прозападной ориентации, но в повседневном быту следовала обычаям отечественной «милой старины». Это касалось и Николая Борисовича, и его четырех сестер. Первые годы жизни проводили они на руках многочисленных русских мамушек и нянюшек, а лет с шести переходили к гувернерам и гувернанткам – иностранцам. Этого правила держались не потому только, что «заграничное воспитание» в России так высоко ценилось, но и оттого, что европейские языки со времен Петра I находились в каждодневном придворном обиходе и в высшем свете.

Княгиня И.М. Юсупова. Запись о приобретении на книге святителя Димитрия Ростовского. 1786. ГМУА.

Религиозно-нравственное воспитание детей в России обычно возлагалось на мать. Княгиня Ирина Михайловна Юсупова была женщиной скромной, незлобивого, простого нрава, но твердого, особенно в делах Веры, характера.

О княгине Ирине Михайловне и ее отношениях с единственным сыном достоверно известно немного. Можно лишь догадываться о том, как трогательны они были. Княгиня покупала для сына книги, заказала его наивный детский портрет в офицерской форме. Сам Николай Борисович – в старости один из первых русских вельмож – приказал похоронить себя рядом с матерью в ее небольшом родовом подмосковном имении, а вовсе не на модном кладбище, где его пышному надгробию могли бы завидовать оставшиеся в живых недруги…

Святитель Димитрий Ростовский. Сочинения. Москва. 1786. Фронтиспис с портретом и авантитул. Библиотека кн. Юсуповых. ГМУА.

Ирина Михайловна читала не только модные французские романы, что полагалось тогда делать всякой даме высшего света. Многие вечера проводила она за чтением «Минеи» – «Жития святых святителя Димитрия Ростовского». Это обширное издание несколько веков считается на Руси любимым простонародным чтением. Ирина Михайловна стала большой почитательницей святителя Димитрия, в середине ХVIII столетия только что причисленного к лику православных святых, в Земле Российской просиявших. Она посвятила памяти Ростовского митрополита свою домовую церковь в петербургском доме. Книги святителя Димитрия бережно хранил в своей библиотеке князь Николай Борисович.

В век вольтерьянства и модных насмешек над религиозными чувствами Ирина Михайловна сумела привить сыну глубокую Веру, о чем свидетельствуют некоторые документы княжеского архива. Другое дело, что внешне проявлять свою личную религиозность в те времена полагалось очень сдержанно – ведь Юсуповы не были восторженными новообращенцами, что пристают буквально к каждому со своими мелочными религиозными проблемами и сомнениями.

Ф. Титов. «Княгиня Ирина Михайловна Юсупова за раскладыванием карт». 30 октября 1765 г. Барельеф. ГМУА.

Николай Борисович Юсупов-младший, внук князя, человек совсем иного времени, в своих религиозных воззрениях был более открытым. Он оказал немалую поддержку Православию в тяжелые годы приближавшегося безверия, одним из первых указав русскому обществу на будущего святого – праведного Иоанна Кронштадтского, по молитвам которого свершилось несколько чудес и в семье Юсуповых[54].

В Архангельском хранится небольшой барельеф работы малоизвестного русского скульптора Ф. Титова, где Ирина Михайловна изображена за раскладкой пасьянса, своеобразной «гимнастики для ума». Портрет этот находился в личных комнатах Николая Борисовича. Простота и незлобивость нрава матери во многом перешла к сыну, хотя положение большого вельможи иной раз и заставляло его вести себя с посторонними замкнуто и подчеркнуто надменно. Скульптор также вылепил профильный барельефный портрет и самого юного князя в двенадцати– или тридцатилетнем возрасте, подчеркнув некоторую самоуверенную надменность, столь свойственную подросткам. Видимо, портрет украшал комнаты у Ирины Михайловны в Спас-Котове. В верхней части обоих барельефов сделана небольшая дырочка для гвоздя, дабы изображение было удобнее вешать на стену.

Неизв. художник. «Царь Петр 1 в костюме голландского матроса». Гравюра Н. Свистунова. XVIII в.

По традиции для людей круга князей Юсуповых домашнее образование не ограничивалось только занятиями с гувернерами. Отец Николая Борисовича, пользуясь своим служебным положением, а равно и любовью к нему кадетов и преподавателей Кадетского корпуса, приглашал их для занятий с сыном. Среди учителей юного князя имелось немало выходцев из Голландии. Голландцы, как известно, оказали большое влияние на становление императора-преобразователя Петра Великого и на становление новой столицы России – Петербурга. Действительно, у представителей этого народа есть чему поучиться. Постоянное общение с иностранцами, пример их «немецкой» пунктуальности выработали у юного князя усидчивость, умение регулярно работать. Эти навыки позволили Николаю Борисовичу уже в молодые годы свободно овладеть пятью иностранными языками – как живыми, так и мертвыми. Причем живые языки – не один только французский – оказывались в постоянном употреблении. Это характеризует Юсупова как человека, постоянно стремившегося по велению собственной души к овладению новыми знаниями[55].

Неизв. художник. С оригинала С. Торелли. «Портрет великого князя Павла Петровича в детстве». ГМУА.

Николай Борисович превосходно владел и русской речью; не столько литературной, сколько разговорной. Бытовая интонация постоянно присутствует в его письменных распоряжениях, в известной степени передавая стиль именно устной речи князя со всеми ее прихотливыми оборотами ученого мужа, часто общающегося с простыми мужиками. Кстати, русскому языку Юсупова обучал, как водилось тогда, обычный дьячок. Потому-то в княжеских распоряжениях – а собственноручно он писал их не так уж часто, явственно прослеживаются следы знания церковнославянской грамоты. Для ХVIII века явление вполне обычное у людей из высшего общества[56].

«Те жители Петербурга и Москвы, которые считают себя людьми просвещенными, заботятся о том, чтобы их дети знали Французский язык, окружают их иностранцами, дают им дорого стоящих учителей танцев и музыки, но не учат их родному языку, так что это прекрасное и дорого стоящее воспитаниеведет к совершенному незнанию родины, к равнодушию и даже презрению к стране, с которой неразрывно связано наше существование, и к привязанности к Франции. Впрочем, следует признаться, что дворянство, которое живет во внутренних губерниях, не заражено этим непростительным заблуждением»[57].

Петербург. Арка «Новой Голландии». Фотография объединения «Мира Искусства». Конец 1900-х гг. Собрание автора.

Довольно подробно вспоминал о детстве, об учебе, о знании родного языка в «Записках», которые я только что процитировал, граф Александр Романович Воронцов, старший сверстник Юсупова, бывший с ним в родстве по материнской линии через брата Семена Романовича, женатого на одной из Зиновьевых, – человек, принадлежавший к одному с Николаем Борисовичем кругу. Александр Романович родился в 1741 году и был десятью годами старше Юсупова. Сестрой братьев А.Р. и С.Р. Воронцовых была знаменитая княгиня Екатерина Романовна Дашкова, президент двух Российских Академий, дама столь же образованная, сколько и желчная, оставившая потомству и свои много более знаменитые «Записки». Очень мудрое сочинение ее брата, увы, знакомо преимущественно узкому кругу специалистов по истории ХVIII века.

Неизв. художник. «Портрет Александра Романовича Воронцова». Копия из Воронцовской галереи в усадьбе Андреевское Владимирской губернии.

Граф Александр Романович Воронцов, подобно Юсупову, был несметно богат, имел множество приятных для души и ума занятий – любил театр, собирал картины и графику. Его собеседниками становились самые умные люди эпохи. Казалось, ничто не мешало ему жить свободным барином-сибаритом. Однако и Воронцов вступил на государственную службу, занимал много ответственных и хлопотливых должностей, достиг высшего в России звания Государственного канцлера (так назывался тогда пост министра иностранных дел) и немало сделал полезного для своей страны. При том, что Екатерина II и Павел I относились к нему лично, равно как и ко всему семейству Воронцовых, без малейшей симпатии – ценились исключительно деловые качества, потому как просто симпатичных людей имелось много, работников – мало.

Вот такое наглядное свидетельство качества домашнего дворянского образования той поры: «Отец старался дать нам такое хорошее воспитание, какое было возможно в России, – вспоминал А.Р. Воронцов. – Мой дядя прислал для нас из Берлина гувернантку. Мы незаметным образом научились французскомуязыку, и уже с 5– или 6-летнего возраста обнаружили решительную наклонность к чтению книг. Я должен сказать, что хотя воспитание, которое нам дали, не отличалось ни блеском, ни лишними расходами, употребляемыми на этот предмет в наше время, однако оно имело многие хорошие стороны. Главное его достоинство заключалось в том, что в то время не пренебрегали изучением Русского языка, который в наше время уже не вносится в программу воспитания. Можно сказать, что Россия – единственная страна, где пренебрегают изучением своего родного языка и всего, что касается страны, в которой люди родились на свет; само собою разумеется, что я разумею здесь современное поколение» (8а).

«Нравоучение для малолетних благородных детей». Сочинение славного г. Кампре, перевод с немецкого. Печать вольной типографии А. Решетникова. Москва. 1793. ГМУА.

Большую роль в образовании юного князя Юсупова играли книги, рано вошедшие в жизнь Николая Борисовича. Родители постарались заложить основу его будущей знаменитой библиотеки, хотя сами большими библиофилами не являлись и едва ли предполагали, что библиотека их сына станет одной из крупнейших в России и Европе. Книги в доме присутствовали скорее как привычные собеседники. Борис Григорьевич, большой любитель чтения, брал на прочтение интересующие его издания в Академии наук, а Ирина Михайловна покупала.

Одна из первых книг юного князя сохранилась в библиотеке Архангельского. Это «Придворный письмовник», выпущенный в Амстердаме в 1696 году. На форзаце в конце книги имеется и первый экслибрис князя – подпись: «Prince Nicola a’ 9 ans.». Здесь же и «автопортрет», фигурка мальчика – собственноручный рисунок девятилетнего prince Nicola[58].

Сохранились некоторые учебные рисунки юного Николая Борисовича и даже живописная работа – «Коровка». Рисование входило в круг обязательных предметов обучения для дворянской молодежи не только середины ХVIII столетия, но и гораздо более позднего времени, о чем свидетельствуют явно любительские рисунки-шарады из семейного альбома Юсуповых середины ХIX века.

Ирина Михайловна, надо думать, достаточно часто баловала сына книжными подарками – другое дело, что специальной детской или просто хорошей учебной литературы в середине ХVIII века выпускалось сравнительно немного. Вот и приходилось дарить книги, предназначенные больше для взрослого чтения. В 1764 году Ирина Михайловна преподнесла 13-летнему сыну «Историю Фридриха Вильгельма I, короля Пруссии», о чем была сделана соответствующая запись на форзаце книги. Она и теперь хранится в библиотеке музея-усадьбы «Архангельское»[59].

Именно библиотека многое могла бы рассказать о князе Юсупове; рассказать о том, что современникам Николая Борисовича оставалось неведомо, а потомков и вовсе не интересовало. К сожалению, научный каталог уникальной по сохранности усадебной библиотеки Архангельского до сего времени не введен в научный оборот, и значительная часть книжного собрания Юсуповых остается недоступной для исследователей вне стен музея.

О круге своего детского и подросткового чтения рассказал и граф А.Р. Воронцов: «Мой отец выписал для нас довольно хорошо составленную библиотеку, в которой находились лучшие Французские авторы и поэты, а также книги исторического содержания, так что когда мне было 12 лет, я уже был хорошо знаком с произведениями Вольтера, Расина, Корнеля, Буало и других Французских писателей. В числе этих книг находилась состоявшая почти из ста волюмов коллекция нумеров журнала:Ключ к знакомству с кабинетами Европейских государей, начинавшаяся с 1700 г. Я упоминаю об этой коллекции потому, что из нее я узнал обо всем, что случилось в России самого интересного и самого замечательного с 1700 г. Это издание имело великое влияние на мою наклонность к истории и политике; оно возбудило во мне желание знать все, что касается этих предметов и в особенности по отношению их к России»[60].

Князь Н.Б. Юсупов. «Коровка. Пейзаж с коровой». Доска, масло. 1760-е гг. ГМУА.

Николай Борисович Юсупов, как бы парадоксально это ни звучало, всю жизнь учился, потому что всю жизнь читал и стремился к получению новых знаний. К старости он собрал громадную библиотеку, отличавшуюся не только библиографическими редкостями, но и большой полнотой. Многие книги по самым различным областям знаний – как гуманитарным, так и естественным – сохранили собственноручные пометы князя, свидетельствующие о том, что он был внимательным и заинтересованным читателем, а не просто собирателем книг. Не случайно С.А. Соболевский – крупнейший русский библиофил, человек желчный и отнюдь не склонный раздавать комплименты, называл князя Юсупова выдающимся ученым – знатоком культуры, причем не только иностранной, но и русской. Навык вседневного чтения обычно закладывается в детстве. Кстати, Юсупов и Соболевский были соклубниками и не раз встречались в Московском Английском клубе[61].

П.И. Соколов. «Портрет графа Никиты Петровича Панина в детстве». 1779. ГТГ. (Племянник графа Никиты Ивановича Панина.)

Традиционное воспитание юношей и девушек в России проходило в определенном социальном кругу. Дети князя Юсупова воспитывались со сверстниками из знакомых аристократических семей.

Одна из них – семья графов Паниных и их племянников князей братьев Куракиных. С Куракиными Юсупов состоял в родстве через сестер. Александр и Алексей Куракины стали друзьями детства Николая Борисовича. Один был немного старше его, другой, как и будущий император Павел I, младше несколькими годами. В детстве, как известно, даже маленькая разница в возрасте очень ощутима. Потому Юсупова нельзя назвать другом детства наследника Павла Петровича. Более близкие и теплые отношения возникли лишь в ранней молодости, а укрепились впоследствии, когда Николай Борисович сопровождал наследника престола и его супругу в заграничном путешествии. Юсупов оставался домашним другом императорской четы вплоть до кончины Павла I и императрицы Марии Федоровны.

«Школа жизни, или наставления отца сыну, о том, как следует жить в этом мире…». Амстердам. 1734. Библиотека Н.Б. Юсупова. ГМУА.

В ХVIII столетии придворный этикет, разумеется, соблюдался очень строго, но для детей вельмож, близких ко двору Елизаветы Петровны, делались вполне понятные послабления – дети есть дети. Не случайно один из братьев Куракиных называл наследника престола Павла Петровича в письмах просто и фамильярно ласково – Павлушкой. Вот уж кто соблюдал придворный этикет до мелочей, так это как раз повзрослевший Павел I, вступивший на императорский престол после смерти матери – Екатерины Великой.

О первых годах жизни будущего императора сохранилось сведений гораздо больше, чем о детстве «простого» князя Юсупова, хотя круг их тогдашних занятий не сильно различался. Вот несколько выписок из известных «Тетрадей» за 1765 год С.А. Порошина, который постоянно находился при юном наследнике престола и делал записи непосредственно вслед за событиями.

Аппликация из альбома Зинаиды Ивановны Юсуповой. 1830-е гг.

«27 марта. Обуватца стал, мокрица ползла; боялся, чтоб не раздавили, и кричал. 28 марта. Перед тем разбранился с Великим Князем (Павлом), заставляя его играть на музыке. Весьма неохотно пошол, защищался своим правом, что совсем ныне уволен от ученья; лентяй; после того играл с Куракиным в шахматы; резвился, ужинал, лег спать. 30 марта. Пришедши Куракина валяли и в шахматы играли… перед обедом марионетова театру смотрел. 31 марта. В шахматы играли, Куракина валяли и на бутылку сажали, в бильбокет. Сели за стол, обедали у нас Петр Иванович (Панин), гр. Иван Григорьевич, Талызин, Круз, Строганов. Говорили о ядах разных, потом о французском министерстве. Встали, опять валяли Куракина. 5 апреля. Пошли на куртаг, который был в галерее. Государыня в пикет играла. Цесаревич так стоял. Пришед туда, раздразнил он Куракина своею шалостью, тот и ужинать не остался. После того сделался очень вежлив»[62].

Запись от 16 апреля, пожалуй, самая примечательная. Она показывает, насколько простота нравов присутствовала в повседневном придворном быту, если описываемыми «забавами» не брезговал даже сам просвещенный воспитатель наследника граф Никита Иванович Панин. «Играл в воланы. Учился у меня очень хорошо. Фектовал. В берлан. Ужинал. Как зачал раздеватца, пришол Никита Иваныч и был тут, пока Государь лег в полдесятом. Потом Никита Иваныч сам Куракина повел в темные сени к Строганову и, попугав, возвратился. Прочие повели Куракина к Строганову. Та м Строганова слуги наряжались в белую рубашку и парик. Куракин жестоко трусил». На следующий день «пугание» царского друга Куракина продолжалось. Между тем Павел десяти лет от роду высказывал уже вполне здравые мысли; некоторые из них зафиксированы: «запрещенного всегда нам хочется, и что это основано на человеческой натуре» или «хорошо учится-то: всегда что-нибудь новенькое узнаешь»[63].

«Обманка». Лист из альбома Зинаиды Ивановны Юсуповой. 1830-е гг.

Уже в 11 лет будущий император не понаслышке знал о некоторых проблемах семейной жизни. Как-то за обедом он заявил: «Когда я женюсь, то жену свою очень любить стану и ревнив буду. Рогов мне иметь крайне не хочется». Павел весьма рано обратил свое благосклонное внимание на некоторых придворных барышень, среди которых, по слухам, была и одна из красавиц-княжон Юсуповых, сестра Николая Борисовича…

М.И. Махаев. Деталь Генерального плана Санкт-Петербурга. 3-й Зимний дворец.

В царствование императриц Елизаветы Петровны и Екатерины Великой дети всех близких ко Двору людей рано начинали выезжать в свет, много раньше Наташи Ростовой, между прочим, дочери старшины Московского Английского клуба, чей первый бал описан графом Л.Н. Толстым. Вот что вспоминал о своих первых выездах в высший свет граф А.Р. Воронцов.

«Императрица Елизавета, отличавшаяся благосклонностью и приветливостью ко всем окружающим, интересовалась даже детьми лиц, принадлежавших к ее двору. Она во многом сохранила старинные Русские нравы, очень походившие на старинные патриархальные нравы. Хотя мы были еще детьми, она позволяла нам бывать при ее дворе в приемные дни и иногда давала, в своих внутренних апартаментах, балы для обоего пола детей тех особ, которые состояли при дворе. Я сохранил воспоминание об одном из этих балов, на котором было от 60 до 80 детей. Нас посадили ужинать, а сопровождавшие нас гувернеры и гувернантки ужинали за особым столом. Императрицу очень занимало смотреть, как мы танцевали и ужинали, и она сама села ужинать вместе с нашими отцами и матерями. Благодаря этой привычке видеть двор мы незаметно привыкали к большому свету и к обществу»[64].

А.П. Антропов. С оригинала Ж.Л. Вуаля. «Портрет великого князя Павла Петровича в детстве». 1773. ГМУА.

У детей завязывались дружеские отношения «в свете» и вне стен царского дворца. «Существовал еще один обычай, – вспоминал граф А.Р. Воронцов, – много способствовавший тому, чтобы сделать нас развязными, а именно то, что дети лиц, состоявших при дворе, взаимно посещали друг друга по праздникам и воскресеньям. Между ними устраивались балы, на которые они отправлялись всегда в сопровождении гувернеров и гувернанток»[65].

«Зрелище есть общественная забава, исправляющая нравы человеческие», – писал знаменитый русский актер ХVIII столетия П.А. Плавильщиков о театральных представлениях[66]. Граф А.Р. Воронцов в «Записках» рассказал о том, что по традиции люди его круга посещали театральные постановки уже с детства. «На придворном театре давали два раза в неделю французские комедии, и наш отец брал нас туда с собою в ложу. Я упоминаю об этом обстоятельстве потому, что оно много способствовало тому, что мы с раннего детства получили решительную наклонность к чтению и литературе»[67].

Ф.Я. Алексеев. «Вид на Неву и Адмиралтейство от Первого Кадетского корпуса». Фрагмент. 1817. Масло. ВМП.

Понятно, что театр при Кадетском корпусе Николай Борисович посещал тоже, пользуясь служебной ложей отца, бывал он и на придворных спектаклях в Зимнем дворце.

Театр, книги, живопись – все это занимало далеко не последнее место в продолжение всей жизни Николая Борисовича Юсупова. Ко всему прекрасному он приобщился в детстве, прошедшем под пристальным вниманием отца. Смерть князя Бориса Григорьевича стала для его восьмилетнего сына первой большой жизненной утратой.

Между тем покуда продолжалась домашняя учеба юного князя сама собою складывалась его военная карьера. В 1761 году Николай Борисович был произведен из корнетов в подпоручики все того же Лейб-гвардии Конного полка. По сообщению искусствоведа Адриана Викторовича Прахова, 16 лет от роду Юсупов поступил на действительную военную службу. Впрочем, эти сведения могут оказаться ошибочными – один из первых биографов князя Николая Борисовича ввел в научный оборот многие уникальные документы Юсуповского архива, но в его датировках событий и фактов путаница случалась постоянно, так что и в 16 лет «служить» Юсупов мог, как и прежде, дома[68].

Неизв. художник. «Летний сад». 1800-е гг. Пастель. ГМП.

В 1771 году состоялось производство Николая Борисовича в поручики, и на этом военная служба князя кончилась. Была ли какая-то «история», послужившая причиной краха военной карьеры Юсупова, о которой есть глухое упоминание в двухтомнике «О роде князей Юсуповых»? Скорее всего – нет. Просто Николай Борисович по складу своего ума и характера не предназначен был к выполнению команд и хождению строем, а равно и гарцеванию на лошади. В следующем году он получил отставку и звание камер-юнкера Высочайшего двора[69].

При наличии «истории» получение придворного чина оказалось бы делом затруднительным даже при больших связях. Может быть, юный князь немного проигрался в карты или увлекся замужней дамой? Тогда подобные «грешки молодости» считались в порядке вещей и особой «истории» из этого при всем желании не сделаешь. К тому же Николай Борисович, подобно своим предкам, всегда оставался человеком не только благонамеренным, но и очень острожным.

М.И. Махаев (?) «Второй Зимний дворец Доменико Трезини». После 1726 г. До 1917 г. в собрании Каменноостровского дворца в Петербурге. Репродукция из книги И.Э. Грабаря «История русского искусства».

Надо заметить, что русские вельможи, как, впрочем, и вельможи во всех странах, испокон веков делились на две весьма неравномерные категории. Одна, неизменно большая, только числилась на службе, тогда как все дела решали рядовые секретари и столоначальники. Другая – традиционно немногочисленная, занималась государственными делами самым серьезным образом. Князь Юсупов относился ко второй. Казалось бы, у него имелись весьма широкие интересы, подкрепленные огромными материальными возможностями для их реализации, но вместо того, чтобы жить в свое удовольствие «большим русским барином», князь Николай Борисович много сил, внимания и времени уделял исполнению государственных обязанностей, к которым его регулярно привлекали все русские императоры и императрицы, начиная с Екатерины Великой и до Николая I включительно. При этом надо помнить, что государственный оклад-жалованье российского чиновника во все времена оставался довольно скромным – само собой подразумевалось, что «государев человек» просто произнесет заветную формулу – «надо ждать», а остальное зависит от ловкости рук… Исследование полувековой служебной деятельности Николая Борисовича позволяет отнести его к редкостному типу «не берущих» чиновников. Наоборот, князь Юсупов всячески благодетельствовал собственных подчиненных, в том числе и материально, раздавая им часть своего оклада, выпрашивая для них «в верхах» награды и пенсии.

Выдающаяся служебная карьера князя Юсупова началась благодаря знанию нескольких языков… Первый его начальник, хоть и происходил из немцев, но иностранными языками владел не очень. Зато отвечал за всю дипломатическую переписку России, ведшуюся отнюдь не на родном языке.

Ф. Титов. «Лейб-Гвардии Конного полку подпоручик князь Николай Юсупов». 6 октября 1765 г. Барельеф. ГМУА.