Читать книгу От студенчества вверх, к совершенству! - Алексей Фёдорович Кухарев - Страница 2

В году не лёгком, но прекрасном

Стремился я в аграрный вуз,

Который был тогда неклассным –

Ни общежития, ни муз.

В душе таилось чувство страха,

Влетали двойки невзначай,

Для многих это стало крахом

Больших надежд. И вот – прощай,

Мечты о новой светлой жизни,

В кругу студенческих друзей,

Прощай, служение отчизне,

А может, смысл и жизни всей.

Прощайте, нежные студентки

На звонких ножках – я к вам слаб,

Опять колхоз без летки-енки,

Быки, навоз и «толстый баб».

Но я отвлёкся и, пожалуй,

Вперёд немного тороплюсь,

Такой, как будто разудалый,

Хоть сам экзаменов боюсь.

Сдавать я первым не полезу,

В средине лучше иль в конце,

С такой насущной антитезой

Я не в единственном лице.

Хотя заметил я, что «пару»

В средине проще приобресть,

И будь готов любой к удару,

Такую горестную кару

«Халдей»¹ непрочь нам преподнесть.

Давайте всё же по порядку,

Не стану больше я спешить,

Повествованье торопить,

И излагать я буду кратко,

Как удалось мне поступить.

Прибыли в Ставрополь² мы тройкой,

Вот Лёха – я и два Ивана;

С одним Иваном с целью стойкой

И сил набравшись от культстана³,

Мы шли к железу, на мехфак,

Другой Иван шёл в агрономы,

Ему не нравились биномы,

Он в математике простак.

Мы на вокзале очутились,

Несельской жизни удивились:

Нет ни коня, ни ишака,

Людей же – бурная река.

Какое жуткое движенье,

Толпа и сутолка кругом,

Автобус наш набит битком,

Как жить в таком столпотворенье?!

Но всё, товарищи, теперь

Пора пройтись по институту,

Сейчас здесь в важную минуту

Заглянем тихо мы за дверь.

Одни выводят сочиненье,

Другие физику сдают,

А перед нами ждёт решенья –

Математический редут.

Сидим мы рядышком с Иваном,

Решаем разный вариант –

Я был не то чтобы чурбаном,

Скорее просто честным малым,

Иван – трусишка и педант.

Таким остался он навечно

И даже в юности беспечной

От этих свойств не отступил,

Но Бог его всегда хранил.

* * *

Я математиком слыл в школе,

Частенько слабым помогал,

Задач непаханое поле,

Но я легко их разрешал.

Изящный Ларичев⁴ в примерах

Мне чудо алгебры открыл,

Но больше всё же и безмерно,

Я геометрию любил.

И был я дружен с Киселёвым⁵,

Задачи Рыбкина⁶ сражал,

Их построенья и основы

Я никогда не забывал.

А тут задача – конус с шаром,

Но я такое накрутил,

Её условье не почтил,

И мне судьба грозит ударом.

Я сам вдруг слабым оказался,

Волненье, видно, подвело,

Решенье так и не пришло,

Как я ни бился и старался.

Но всё ж за счёт других примеров

Я тройку как-то получил,

Хоть огорчён и был без меры,

На устный силы обратил.

Здесь улыбнулась мне Людмила⁷

И гибель просто отвела,

Она мне многое простила –

Я был колхозник, из села.

И я пошёл с Иваном дальше,

Прошли мы физику потом,

А русский мы с ним сдали раньше –

Он стал вторым нам рубежом.

За русский я словил пятёрки,

Помог Владимир Маяковский,

Я был, хотя и хулиган,

Но всё ж начитанный пацан.

* * *

Средь поступающих встречались

Минувших лет фронтовики.

Они отдельно собирались

И с нами гордо не общались –

Им лишь бы сдать на «трояки».

Ещё шахтёры Воркуты

Имели льготы перед нами,

Они доступны и просты,

И парни с чистыми руками.

Мы их, конечно, уважали

За их подземный чёрный труд

И с ними пылко обсуждали

Свою возможность взять редут.

Больших наук, что в институте

«Халдеи» нам преподнесут.

По семь бойцов тогда на место

Нас устремилось молодых,

Ретивых, бойких, удалых,

Борясь настойчиво и честно.

А горожане! Я сникал

Пред спесью их порой с тоскою,

Однако ж шёл я и сдавал

И выше баллы получал,

Их оставляя за чертою.

Редели юные ряды,

Душа борьбой воспламенялась,

Царил отсев… Душа смущалась

Мы ждали всё-таки беды.

Девчонки плакали навзрыд,

Не в силах вынести обид,

Махнув рукой, грустили парни,

Решив приехать через год

Сразиться с «Танькою»⁸ коварной,

Найти к сей барышне подход.

* * *

Впервые здесь я встретил Юру,

Такую робкую фигуру,

В веснушках, с тряпочной сумой,

Но был он парень с головой.

Заметил Пашку Белозёра,

Успел с Балацким обсудить

Итоги нашего задора

И шансы наши – поступить.

Узрел нахального Ускова –

Он, впрочем, скоро станет враг,

Но всё ж вперёд, вперёд, мой флаг,

Редут последний завтра снова.

Да, завтра химия, друзья,

Пилюля горькая моя.

Её пройдя, весьма успешно,

Я балл высокий получил,

И недостойным, но прилежным

Под сень науки я вступил.

* * *

Студент я, верные друзья,

Студент я, милые подруги,

Студенты – дружная семья,

Народу будущие слуги.

На курсе было, на мехфаке,

Шесть групп по тридцать человек.

Юны, добры, не задаваки,

Мы жили дружно и без драки,

Да будет всем библейский век.

Над нами старостами стали

Герои битв, фронтовики,

Они-то лиха повидали,

У них нашивки и медали,

И им командовать с руки.

О юность, юность боевая,

Ты встала грозною стеной,

Когда страна, вся напрягаясь,

Лишь вас вела в нещадный бой.

Ещё Россия не имела

Ни грозных танков, ни «катюш»,

Отвагой лишь она горела

И превосходством чистых душ.

Но вы всё сдюжили, родные,

И со щитом домой пришли

И вам за подвиги святые,

За ваши жертвы роковые

Поклон от матери-земли.

* * *

У нас был староста Богданов,

Войны участник и моряк.

Не видно было в нём изъянов,

И я не буду тратить лак,

Чтоб лучше вам его представить.

Он был покладист и умён,

Жизнь повидал со всех сторон –

С таким и нечего лукавить.

Других позднее опишу,

Сейчас поужинать спешу.

* * *

Итак, продолжим. Лекций тягость

Узнал я с самых первых дней;

Четыре «пары» мне не радость,

И стану ль я от них умней?

За узкой длинною скамейкой

Весьма растерянный сижу,

Не так, как в школе, учат крепко,

Восьмой уж час пишу, пишу!

Мой лоб трещит, Бабанский⁹ шутит,

С издёвкой пошлой, самодур,

Всегда надменен, зол и хмур,

Он только чистое всё мутит,

И мнит, что очень уж премудр.

Грешил он термином не русским,

Ломал «коллоквиум»¹⁰ язык,

Хоть не привык я к шорам узким,

К латыни тоже не привык.

Его за кафедрой представьте,

Он так на циника похож –

Иной мне скажет – это ложь.

Ну, что ж, тогда припоминайте,

Как уважал он наше племя,

Давал советы: «Дуй домой!»,

На поученья тратил время,

И как «отличников» толпой,

Он «чтил» на кафедре порой,

Чтоб нас, неопытных, унизить,

Характер юный поломать,

Час отчисления приблизить,

И чтоб глупцами показать.

А что наука нам его,

Она лишь химия всего!

И что же химия? Нам, грешным,

Важней другие из наук,

И шли мы к истинам чудесным

В расчётах прочности без мук,

И нас никто не унижал,

А Колотушкин¹¹ уважал.

Но всё ж я химию, ребята,

Всегда достаточно ценил,

В ней Менделеев нам открыл

Закон всемирный. Как богата

Была у гения душа,

Скажу, нисколько не греша.

Он чай любил (и чай китайский),

В досуге делал чемодан,

Хоть был учёнейшей закваски,

В науке царственный титан.

Он даже, как-то я прочёл,

Толстого в недруги зачёл,

Поскольку в музах граф витал,

Науки дух не понимал.

Познанье истины Толстому

Казалось бредом; он всегда

Шутил над немцем и по-злому –

Извечна русская беда.

Но будем всё же мы стараться

Познать, что, кажется, нельзя,

И будем вечно приближаться

К великой истине, друзья!

«На то студенты и нужны,

Чтоб мир вести к границам новым», –

Так думал я…Наук покровы,

Хотя порой весьма суровы,

Мне были дивны и важны.

* * *

Опять отвлёкся я, читатель!

Бреду, задумавшись, один.

Я будто лиры соискатель,

А ты ценитель-отражатель,

Мой благосклонный господин.

Итак, термех сейчас читают,

Она понятна мне, мой друг,

И лишь порою поражает

Своими таинствами вдруг.

Конечно, шире, чем нам в школе,

Учитель раньше преподнёс,

Хотя я в школе был в неволе,

А здесь свободен. И вопрос

Моей свободы мне занятен

И, даже, кажется, приятен;

Семестр можно не учить,

Потом за сутки, двое, трое,

Забыв кино и всё другое,

Всю книгу разом прострочить.

Оставим лекции. Вернёмся

Мы к человеку, наконец,

Посколь, на Гамлета сошлёмся,

Он есть творения венец.

Друг к другу вскоре присмотревшись,

И отобрав себе друзей,

К порядкам в вузе притерпевшись,

Пошли вперёд мы веселей.

Я вскоре сильно подружился

С тем самым Юрой – Павлов он

Он добр, отзывчив и умён,

И от него я не таился

Ни мыслью слабой – он прощал

Мои ошибки благодушно,

Ни тем, что русских я считал

За совершенный идеал.

Порою просто и радушно

Меня он дома принимал.

Считать, конечно, шовинистом

Меня нельзя, ну разве чуть,

Я был весёлым пародистом,

Мог слово дерзкое ввернуть

Порой о ком-нибудь беспечно

И наживал себе врагов –

Простите шалость тех шагов,

Так было, есть и будет вечно.

Но Юрий шуткам лишь смеялся

И от меня не отвращался.

* * *

Комсоргом стал у нас приятный,

Товарищ наш, весьма занятный,

Ему прозвание дадим,

Ну, скажем, Глебов и Вадим.

Вадима образ получился

Слияньем множества других,

И я в нём тоже отразился,

И даже более иных.

Я взял Гриценко и Чернова,

И Юру Симонова взял,

Прибавил Трощего, Кравцова,

И от других я добавлял

Каких-то черт в его характер,

Не знаю уж, какой я мастер

По части душу сочинить,

Прошу любезно извинить.

Вадим мой – центр сей поэмы,

С ним вместе будем изучать

Вопросы жизни, жизни темы,

И буду я сопровождать

Его по родине везде,

В учёбе, радостях, труде.

А так, как быть нам без героя,

Поэма бодрая моя,

И без героя жди застоя,

Чему потворствовать нельзя.

К тому же сам я нетипичен,

Учусь – то тройки, то на пять.

Не буду столь категоричен,

И я не плох, но если взять

Меня с позиций реализма,

Мои задатки бродят врозь,

Надеюсь часто на «авось»,

Но вижу в призме оптимизма,

Что я исправлюсь, наконец,

И да поможет мне Творец.

А вот Вадим с девчонкой дружит,

Гуляет с ней в руке рука,

И как Ромео он ей служит,

А я наукою закружен,

Не до девчонок мне пока.

И нас так, бедных, запугали

«Халдеи», как профессора,

Чтоб мы усердно изучали

Предметы их, не «на ура».

На это требуется время,

Пришлось невольно позабыть

Кино и прочее, и бремя

Себе на плечи возложить.

Ещё немного о Вадиме:

Высок он ростом и красив,

Но прост, приятен, не спесив.

Наборы черт сопоставимы

И очень, кажется, к лицу

Такому парню-удальцу.

Вадим к нам прибыл из Кореи,

Его отец там воевал,

И как Везувий скрыл Помпеи,

Так «джон» селения сметал

Корейцев мирных и несчастных,

Довольно к жизни безучастных.

И наш Вадим, и юн, и мил,

Под бомбы «джона» угодил.

Его мы раны все видали,

И, как неверные Фомы,

Свои персты мы в них влагали

И «джонов» крепко оскорбляли,

Желая всем им Колымы.

Нам было всем семнадцать лет,

А я к тому же был поэт.

* * *

Нас было двести поначалу,

Из сёл, колхозов, городов,

В нас бурно молодость играла,

Чего-то жаждала, искала

Среди технических основ.

Мы что-то жарко отрицали,

Но как мы многого не знали!

У нас цвели умы большие,

Они способны восхищать.

Припомнив методы былые,

Позвольте мне их описать.

Егор Фокин, как змий лукавый,

Амелин с Дон-Жуанской славой,

Житейский Куликов мудрец

И Писаренко – наш отец.

Сей Куликов слыл шахматистом,

Любил он ферзевый гамбит

И за доской был юмористом,

За кем ответ не постоит.

Россию он от Сахалина

До Буга рано повидал,

Хоть не нажил большого чина,

Но вот людей он понимал

И с уголовным миром знался,

Прошёл он с ним и бой, и страх –

Владимир Куликов сражался

У Рокоссовского в войсках.

Усков, Усков – хитрющий лис,

Имел он кличку «Борька-плут»,

И прошмыгнуть – его девиз,

Таких кавздравницы куют.

И как-то вскоре проявилось,

Что наш Гриценко, Павлов, я,

Втроём мы вдруг объединились

И вышла дружная семья.

Мы были меньше всех на курсе,

А шла нелёгкая пора,

И в нашей группе, в нашей бурсе,

Нам кличку дали – «штуцера».

И Пензев после к нам примкнул

И нам на верность присягнул.

Хоть Витя был совсем немалый,

К тому ж герой-парашютист,

Он был товарищ разудалый,

В какой-то степени артист.

Стихи наш Витя обожал

И их талантливо читал.

Мне мил степенный Ампилогов

И Ваня Кольвах – он поэт,

И Мисюков Борис – корнет

В боях за девушек. Я строго

Друзей достойных отбирал

И их в дальнейшем прославлял.

Черты иных пообтирались,

Музыкин – вакх, умён и груб.

Ещё активно выделялись

Политик Шматов, Трёкин-дуб.

Ну что ж, что дуб – он наш товарищ,

И предан братству с головой,

Немножко, правда, как в угаре,

Но, безусловно, парень свой.

Но всё! Кончаю я портреты

Писать язвительным пером,

Нас ждут учебные сюжеты,

Вернёмся к лекциям добром.

* * *

Сегодня, братцы, сопромат –

Предмет мне новый и занятный,

Хоть не совсем он был понятный,

Ему я был учиться рад.

Читал предмет нам Колотушкин,

Доцент с чудесной головой,

Про напряжённый ствол у пушки,

Про брус прямой, про брус кривой.

Опять прошли закон мы Гука –

Пока известная наука,

А дальше балки и стержни,

Кряхтят, но держатся они.

И, в общем, братцы, сопромат

Для инженера просто клад,

Фундамент техники любой.

Доцент наш ясно утверждал:

Должна быть «сигма»¹² таковой,

Поменьше цифры роковой,

Чтоб вал не лопнул, дом стоял.

О, эти злостные эпюры,

Весьма аморфные фигуры

Моментов, сил в таком числе,

Что много складок на челе

От дум тяжёлых появилось

У всех студентов и меня,

Хоть время шло, но не забылась

Волны эпюрной суетня,

Где надо было производной

Предельный вычислить момент

И в точке хитрой и упорной

Сыскать загадочный ответ.

Люблю занятия по группам,

В примерах всё скорей поймёшь,

А то глядишь на доску тупо

И мысль доцента переврёшь.

* * *

Строчим мы с Юрою конспекты,

Потом на практику идём,

Мы настоящие студенты,

Как птицы вольные живём.

Порой в кино мы с ним уходим,

Порой на пруд – он далеко,

И на футбол часы находим,

Там и азартно, и легко.

Тогда там пел Леон Утёсов,

Он матч всегда сопровождал,

И глас душевный без вопросов

И нас, студентов, покорял.

Люблю футбольные мгновенья,

Когда в ворота врезан гол,

И футболистов вдохновенье,

И в шторме буйном стадион!

Хотя, признаться, мы боялись

В число отчисленных попасть,

На первом курсе мы старались,

Чтоб вдруг за нами не остались

Долги и прочая напасть –

Студента слабого печать.

Довольно быстро от пределов

Мы к производным перешли,

Средь чудных лунинских разделов

Мы много нового нашли.

И, наконец, нам всем предстал

И царь науки – интеграл.

Студент идёт от интеграла,

Кто их не знает – слабый тип,

Нас математика пленяла,

Наукой чистой щеголяла,

Не то, что шлягер или клип.

Дивлюсь – бесформенное тело,

К нему есть тоже интеграл,

Подставив нужные пределы,

Я чётко, быстро и умело

Объём фигуры отыскал.

Чудесно, просто, аккуратно,

Красиво, радостно, занятно!

О нет, друзья, в большой науке

Не может быть жеманной скуки.

Из-за дерев не видно леса,

И Шкловский¹³ зря нам возвещал,

Грозя потерей интереса,

Он сам ошибку допускал.

* * *

И математика прозвали

Мы «Гашкой» весело тогда –

Доцентам щедро мы давали

Свой титул раз и навсегда;

Он букву «h» читал, как «Гаш»,

Ему и дали титул наш.

Других мы тоже не забыли

Лишь потому, что мы их чтили.

Так, Якубовский стал «Джаггою» –

«Бродяга» фильм в то время шёл

Там с ролью страшной, роковою

Был персонаж, как дьявол зол.

А Якубовский нас пугал

Своей любимой начерталкой,

Большой рейсшиной, будто палкой,

Он нам, невинным, угрожал.

И земледельца мы за рвенье

Достойно тоже нарекли:

Он «Гумус» стал в одно мгновенье,

Великой сущностью земли.

Любой учёный – страсть и мука,

И блеск учёных степеней,

Он жрец, и тайна, и наука,

Он высшим знаниям порука,

Прозванье каждому – «Халдей».

* * *

Раздавши титул всем и званье,

И вняв словам своих жрецов,

Мы проявили и старанье,

И страх в познании основ

Наук, которых очень много,

Не то, что в школе дали нам,

Где десять лет ужасно строго,

Повторно шли мы по волнам

Каких-то функцишек убогих

И «пифагоровым штанам».

Но, всё ж, пока мы были дети,

Нас всякий как-то унижал,

Успех имел лишь Марк Валентин,

Его «Якуба» обожал

За дар пространственный в черченье;

Имел он дар воображенья

Следы прямых и плоскостей

Узреть нас ярче и живей.

Нам говорили, что программа

На средних зиждется умах

И что «Татьяна», эта дама,

Не вгонит нас в тоску и страх,

Лишь просто надо быть прилежным,

Чтоб стать «спецом», стране полезным.

Я это близко принимал

И в «преф» на лекциях играл.

* * *

Я был не средний, я был выше,

Сам Якубовский так считал,

Хотя держался часто тише,

Руки не драл, не выступал,

Пока не спросят, никогда;

Меня за это уважали

Друзья студенты и считали,

Что это свойство не беда.

Хотя сказал психолог в школе,

Что я скорее меланхолик.

Меня он этим возмутил,

Поскольку я сангвиник был.

Как будет драться меланхолик?

В «любки» я дрался на заказ,

И в драках был я очень стоек,

И бит бывал немало раз,

Но с поля битвы не сбегал,

А побеждённых уважал.

* * *

Опять отвлёкся я, ребята,

Опять прощения прошу…

Итак, учусь я на солдата,

И козыряю, и служу,

С военной кафедрой дружу.

И здесь в кружок мотоциклистов

Я вскоре с Глебовым попал

И, так как был из активистов,

«Урал» могучий объезжал.

И боксом я ещё занялся,

И два семестра упражнялся,

Давал партнёрам тумаков,

Под глаз вставлял им синяков,

Хотя порой от их ударов

Мне было тягостно сперва,

И без нокаутов, изъянов,

Но всё ж гудела голова.

И Глебов тоже рядом бился,

Вадим идёт за первый сорт,

И даже тренер с ним трудился,

Тогда известный Раппопорт,

Который раньше с Королёвым¹⁴

На ринге вместе выступал,

И хоть его не побеждал,

Но был противником суровым

Он чемпиону всей страны

В те годы мира и войны.

* * *

Сегодня вновь четыре «пары»

Объёмных лекций. Трудный день!

К тому ж проверка. Все удары

Мы сносим молча. Сон и лень

Оставив дома, пишем грустно –

Знать это нам не очень вкусно,

В тетради общей постулат

О том, что бытие первично,

Как Гегель счёл категорично –

У нас сегодня диамат.

Его законы постигали

Мы на занятиях живей,

В учебной жизни мы искали

Их проявленье посмешней.

И что же? Кажет нам судьба,

Что мир единство и борьба,

И отрицанье отрицанья,

И что напрасна в нём мольба,

Ведь жизнь не знает состраданья.

Семнадцать мне, семнадцать Юре,

Семнадцать нам почти что всем,

И мы судьбе – злосчастной дуре,

Сюрприз готовим между тем.

Судьба, судьба! Что се такое?

Предназначенье, фатум, рок?

Что в ней такое роковое

Таится доброе и злое,

Какой даёт нам всем урок?

Мы иногда с Вадимом тоже

Свой ум вперяли в суть вещей,

Порой он в споре лез из кожи,

А я был в споре чуть построже,

Но мой багаж был победней.

По виду прост я и беспечен,

Люблю я таинство чудес,

И, так как космос бесконечен,

К нему мой вечный интерес.

Я знал и что пространство криво,

И что фотон нельзя сдержать,

Что дыры чёрные ревниво

За всем, что в космосе, следят,

Чтоб затянуть в свои утробы,

Огромной массою своей,

И что квазары есть особы,

Которых в мире нет светлей –

В научный сладостный журнал

Я часто мысли запускал.

И принял знаний тех безмерность,

И вечность просто принял я,

Но не вмещалась бесконечность

В рассудок мой. Да и нельзя!

Там что-то грозное таится,

Непостижимое для нас,

Но искушенье шевелится,

Познать закрытое стремится

Хотя б на миг бы, на сейчас!

А Жданов в звёздность и планетность,

В пространство думы углубил,

Но ужаснула бесконечность,

Он чует, кажется, поплыл.

И бросил Жданов размышлять,

И детективы стал читать.

А вот Наташеньку Ростову

Мир бесконечный не смущал,

Его приемля просто, ровно,

Её рассудок не страдал.

Всё дело в том, что …

* * *

Сойдёмся с физикой, ребята,

Второю парой – там обед.

Она законами богата,

В ней всё – механика и свет,

И электричество, и атом,

И теплота и магнетизм –

Их мир загадочен и лаком,

Такой у знаний механизм.

Наука – жизнь, а не обманка,

Я вам скажу и не совру,

Есть опыт – физики приманка–

Кто помнит, лейденская банка

Даёт могучую искру

И бьёт, как конь своим копытом,

Стальной подковою подбитым –

Шутил вот так старик доцент

В смешной «физический» момент.

* * *

Тогда про мудрого Эйнштейна

Я в «Знанье-сила» прочитал:

Не пил, наверно, он портвейна,

На скрипке сердце услаждал,

Когда в теории вникал.

Зато и выдал вскоре он

Про относительность закон.

Мы парадоксам посвятили

Немало пламенных часов,

Их аномальность мы почтили

И всею группою любили

Утеху споров, ярость слов.

Но хоть Эйнштейн кумиром был,

Всё ж больше Лоренца я чтил!

* * *

Пришла зима. Морозец, снежно,

Мальчишки белых баб растят,

Снежки бросают в дев прилежных,

И те расчётливо визжат.

А как же! Тоже на примете

У них красивый мальчуган,

Пока, быть может, хулиган,

Но будет лучше всех на свете,

Как только станет женихом,

Весёлым парнем-удальцом.

И мне так хочется на горку

Скорее всех взбежать, поспеть,

И чтоб потом со свистом громким

С неё стремительно слететь,

Почуять ветер за спиною,

Лицо морозящий напор,

И слиться с белою зимою –

Вот это русский разговор!

Я тоже с горок вниз слетал,

И ум, и сердце наслаждал.

Но как-то быстро, детвора,

Пришла зачётная пора.

* * *

Итак, зачёты…Павлов спешно

Конспект листает, вдаль глядит,

И формул азбуку прилежно

В уме без устали твердит.

А Глебов мой над начерталкой

Усердно бился и корпел,

Эпюр размазывал стиралкой,

И всё ж к экзаменам успел.

Зачёты многих истерзали,

Их было много на пути,

И мы тонули, выплывали,

Но всё ж упорно продолжали

Хоть как-то к берегу грести.

Я тоже с химией отстал,

И лаборант мне так сказал:

«А ну, студент, давай помысли,

Изволь познанья показать

И натрий кислый, сернокислый

В валентной форме написать».

Я что-то вспомнил, помечтал

И то, что надо, начертал,

Расставил палочки удобно,

Чтоб кислород дышал свободно.

А сколько смеха на зачётах

И всяких казусов, друзья,

Студентов дружная семья

Живёт сейчас в больших заботах;

Но обмануть жреца наук

Считалось доблестью, мой друг!

* * *

Сданы зачёты, мы живём

И с Юрой городом идём,

Везде торжественно встречать

Нас будет цифра: «Полста пять».

Что ж, значит, близко Новый год,

Великий, светлый праздник мира,

Его встречает каждый род,

Наш Дед Мороз идёт вперёд,

И Санта-Клаусы в черёд,

Но где их летняя квартира?

Где столько месяцев от нас

Они скрываются упорно

И вдруг являются задорно

В полночный час, в весёлый час?!

Прекрасен каждый Новый год,

И ёлки зимние с морозом,

Прудов и речек синий лёд,

И ярких звёзд свиданье с Богом,

И бег коньков по льду стрелой,

И гам, и шум, и взрывы смеха –

Отрадна русская утеха

С друзьями, водкой и пальбой.

И что за Новый год без снега?

Европу жалко. Нет у них

Ни троек радостного бега,

Ни зимних сказок голубых,

Ни жути северной в сугробах,

Когда не ясно, что же там –

Медведь иль волк, иль леший сам,

Иль нежить с чёртом пополам,

В таких диковинных уборах,

Что будит в нас воображенье,

И ждём мы дикого явленья,

Нечистой силы проявленья,

И сладкий ужас, как во сне

Идёт морозом по спине.

Беспечен бальный маскарад,

Где маски, танцы, рюмок звон,

Наряды, щедрость нарасхват,

Любви неопытной парад.

И ты летишь, безмерно рад,

В девичьи сети и в полон.

Здесь Глебов девушке воркует

На ушко нежные слова,

Зачёты сдав едва-едва,

Амелин в танго торжествует –

Жарка партнёрша, как плита,

К победе рвётся Воркута!

И я на бале тоже был,

И танцевал, и пиво пил,

И оду милой сочинил.

* * *

Но всё – закончено веселье,

Теперь экзамены пойдут,

Уже четвёртого похмелье,

Уже грядёт наш страшный суд!

Но ничего, покуда память

Нас не подводит, можно жить,

Студент способен, «если надоть»,

За ночь «китайский» изучить.

Но нам полегче. Математик,

Наш «Гашка», счастье обретёт,

Пределов, функций, как прагматик,

У нас познанья соберёт,

Поставив «неудов» две пары.

Что делать нам: судьбы удары,

Сносить мы призваны, друзья,

По тропам знания скользя.

Потом прошли огонь и воду,

Мы по химической стезе,

И сна лишил нас, и свободы,

Бабанский – наш Лавуазье.

Его излюбленной подметкой,

Желаньем каждого смутить,

Являлась вредная подцепка,

Что мы, студенты, любим крепко

Невинность знаний сохранить.

И называл абракадаброй

Ту чушь, что мы порой несли

В своих ответах очень храбро

И соли окислом рекли.

Любил он злата с царской водкой

Нам вдруг реакцию задать,

И мы умели очень ловко

Его на этом обскакать.

Ну, пусть порадуется дед

Своим уловкам хитроумным,

Гидратам, закисям заумным –

На них убил он сорок лет.

Но пусть поймёт – студенты хором,

«Халдея» мудрого мудрей,

Он ведь один, а мы с напором,

И наша мысль всегда сильней.

Бабанский этого не знал,

Себя он светлостью считал.

В другие группы я не буду

Пока меж делом забегать,

У них такая же напасть,

Готовность к счастию и к худу,

Но больше опытных, бывалых –

Они учились лучше нас,

Таких, как, скажем, Шаболдас,

Иль Емцев, Носыч – тех усталых

Великих ратников страны,

Прошедших терния войны.

От длинной сессии угара

Не отравился Глебов мой,

Прошёл он Био и Савара,

Закон физический крутой

И сдал отлично. Он, учась,

Держался с важностью, как князь.

Термех мы сдали без проблемы,

Тогда я статику учил,

Её излюбленные темы –

Узлы, реакции и леммы,

И модуль равновесных сил.

На сопромате двойки тоже

Гостили весело у нас,

И спрос был суше и построже.

Нам Колотушкин напоказ

Давал урок, что в сопромате

Пока не смыслим ничего,

Но мы, застрявши в диамате,

Не чтили реплики его –

За диамат гонял декан

И от крайкома истукан.

Меня здесь Жуков¹⁵ заприметил,

Вкатив мне «неуд» за марксизм,

Хотя я в логике кумекал

И знал железный силлогизм.

* * *

И вот последний – «начерталка»,

Копна соломы, чёрт возьми;

Тут не поможет ни смекалка,

И ни зубрёжка, ни-ни-ни.

С фигурой проще, но прямые

Бегут в неведомый квадрант,

А наш доцент такой педант,

Следы прямой – его стихия,

Велит на всех трёх плоскостях,

И всё с усмешкой на губах,

Построить он, доцент наш грешный,

Найти их истинный размер,

И, в общем, будь сто раз прилежный,

Даёт он путаный пример.

Провалы были неизбежны,

Так провалился наш Крамской,

Не будем в выводах поспешны,

Он обзавёлся уж женой,

И «стёпку» тоже получает,

Ребёнка вскоре ожидает,

Его любезная жена

Ему послушна и верна.

Иван, Иван! От Сталинграда

Он шёл дорогой фронтовой,

Не зная отдыха, парада,

Как наш двужильный рядовой.

За ухом Вани котловину

Осколок вырыл навсегда,

Ему готовилась беда

В ту незабвенную годину,

Но выжил русский наш Иван,

Господним светом осиян.

Вот с ним, позвольте мне отметить,

Совсем неправым был «Джагга»;

В лице Крамского он наметил

Себе научного врага,

Лишив его той малой «стёпки»,

Что одолжала нам страна,

Ему, выходит, мало трёпки

Дала ужасная война.

Но Якубовский¹⁶ в горький миг

Проблем Ивана не постиг,

Хоть после долго он терзался

И пред Иваном извинялся.

Всего схватили мы семь двоек

С другими группами вравне –

«Якуба» был в оценке стоек

И свой предмет держал в цене.

Но ничего! Сдадут ребята

Свою задолженость потом,

Мы юны все и небогаты,

И без «стипухи» проживём.

Пойдём в депо грузить вагоны,

Найдём другие мы статьи,

Что нам «халдейские» препоны!

Но мы студенческой скамьи

Не можем кинуть никогда –

Да, светит Танина звезда!

Так, весь в экзаменах, в расправах,

Прошёл мучительный январь

Мы были в ссадинах и в ранах,

Как все студенты в разных странах,

Как ныне, завтра и как встарь.

Пришёл Татьянин день весёлый,

Ликуем бодрою семьёй,

Сдвигаем рюмки, пир горой,

Уже экзаменов уколы

Смешны нам, так же, как «халдеи»,

Они ведь тоже лицедеи,

На сцене жизни вкось и вдоль

Играют каждый свою роль.

Им «неуд» часто просто в радость,

Они всегда во всем правы,

Неся к студенчеству предвзятость,

Но в этом тоже не новы.

* * *

Но всё, друзья, семестр окончен,

Пора, как видно, по домам,

Сегодня поезд уж просрочен,

А завтра к маме и к друзьям.

О, как же ждут меня сестрёнки,

Что может ближе быть у нас,

У них любящие глазёнки,

Они приемлют мой «указ».

Они в восьмом и в пятом классе,

Я в высшей школе – «господин»,

Со мною встреча им за счастье,

Но прежде любящий я сын.

Ещё там девушки-девчонки,

Которым косы я терзал,

Все эти Зинки и Алёнки,

Которых в школе целовал.

Теперь я старше и смелей,

И, может, чуточку умней.

* * *

Итак, нам всем счастливый путь,

Итак, я еду отдохнуть!

Я всех на станции увидел,

(Обилен наш чудесный край):

Вот Глебов здесь, Гриценко, Бай –

Мы едем в сельскую обитель,

Где ты нас, родина, встречай!