Читать книгу Петля анаконды - Алексей Хапров - Страница 3

1

Россия, Москва

Кафе «Панорама», как обычно, было забито под завязку. Гремела музыка, клубился табачный дым, на стенах пульсировали разноцветные блики вращающихся под потолком зеркальных шаров. Суетливо сновавшие по залу официанты едва успевали принимать сыпавшиеся как из рога изобилия заказы.

– Гляди, Белоснежка и Гном, – тихонько шепнул бармен своему напарнику, осторожно кивая на сидевшую в дальнем углу зала пару – пышногрудую блондинку и низкорослого неряшливого кавказца, лицо которого уродовал тянувшийся от уха до подбородка багровый шрам.

Напарник усмехнулся, и они тут же отвели глаза. «Гном» был горяч и, несомненно, вступил бы в конфликт, заподозри неуважение к своей персоне. А конфликт с ним ничего хорошего не сулил. Мансур Идигов, – так звали кавказца, – был чемпионом страны по боям без правил, и бармены это знали.

Люба Короткевич, – так звали блондинку, – довольно часто бывала в этом заведении. Оно ей нравилось. Здесь было шумно, весело, присутствовал приятный глазу антураж, да и контингент собирался, образно говоря, перспективный. На первых порах она приходила сюда со своей подругой, но затем у каждой из них появился свой ухажёр. У подруги в плане жениха оказалось всё нормально, а вот у Любы с этим поначалу не задалось. Между ней и её первым приятелем вскоре произошла ссора, и они расстались. Но, как говорится, нет худа без добра. Случайная встреча в гольф-клубе, где она работала администратором – и вот он, новый кавалер.

Люба любила мужчин. Именно мужчин, в самом полном значении этого слова. Внешность была для неё второстепенна. Люба в первую очередь ценила силу, и Мансур с этих позиций её просто покорял.

Они разговаривали, смотрели друг на друга. Мансур рассказывал о последних соревнованиях в Махачкале. Люба слушала, кивала, и тут её внимание привлёк стоявший у входа в зал человек.

Студент Игорь Бобров пристально вглядывался в публику. В его мутных, налитых кровью глазах играл «дьявольский огонь», «зажжённый» обильным количеством выпитого только что спиртного. Это был её «бывший».

Люба подалась вправо, спрятавшись за Мансура.

«Однако, лучше будет уйти», – подумала она.

Дождавшись, когда Бобров пройдёт к бару, она взяла Идигова за руку и, мило улыбнувшись, предложила погулять.

– Здесь очень душно, у меня начинает болеть голова, – притворно сморщилась она.

Мансур не возражал. Он положил под бокал несколько купюр, они вышли из-за стола и, огибая танцующих, стали пробираться к выходу. Но едва они окунулись в прохладный вечерний воздух, как Идигов вознамерился вернуться назад.

– Я ненадолго, – сказал он. – Мои баки переполнены, и это создаёт определённый дискомфорт.

Они рассмеялись, Мансур скрылся за дверьми, а Люба отошла в сторонку и принялась ждать.

И тут из кафе вылетел Игорь.

Завидев бывшую подругу, он остановился, приосанился, по-блатному засунул руки в карманы и прокричал:

– А-а-а, вот ты где! Ну, здравствуй!

Люба раздражённо сжала губы. Чёрт бы его побрал!

– Игорь, уйди, пожалуйста, – мягко попросила она. – У нас с тобой всё кончено. Мы с тобой, по-моему, это уже решили. Уйди, пока не появился мой парень.

Но Бобров уходить категорически не пожелал.

– Ах, вот оно что! Понятно. И кого ж ты себе нашла? Может, покажешь?

– Я не рекомендую тебе с ним встречаться.

– Ах, не рекомендуешь! А почему? Боишься, что я сделаю из него бифштекс?

– Скорее это он сделает из тебя бифштекс, – уже строже проговорила Люба. – Игорь, я тебя прошу, уходи, не нарывайся.

– А почему это я должен уходить? – запальчиво прокричал Бобров и сделал несколько шагов вперёд. – Показывай, под кого легла, подстилка!

Следовавшие мимо прохожие стали останавливаться. Люба почувствовала, что в её душе начинает бурлить вулкан.

– Пошёл вон! – прошипела она.

– Че-го?!

– Чего слышал.

– Я не понял, это ты мне?

– Тебе.

– Шлюха ты подзаборная! Да ты знаешь, кто я такой?

Между Любой и Игорем вспыхнула перепалка. «Дискуссия» развивалась по схеме «кто кого переорёт».

Собравшиеся в стороне зеваки с любопытством наблюдали за развитием конфликта. Некоторые, следуя возникшей с появлением электронных гаджетов моде, снимали происходящее на мобильный телефон.

Взаимные словоизвержения прервало появление Мансура.

– Что здесь происходит? – строго спросил он.

Игорь обернулся, смерил соперника подчёркнуто насмешливым взглядом, картинно выкатил глаза так, что могло показаться, будто они сейчас повиснут на ниточках, и, повернувшись к Любе, презрительно произнёс:

– Это что, он? Этот урод?

На лице Мансура не дрогнул ни один мускул. Бобров фальшиво рассмеялся, расправил плечи и развязно изрёк:

– Вали отсюда, пока цел. Эта тёлка пойдёт со мной. Я её снял, – и он самым беззастенчивым образом хлопнул ладонью по мягким тканям Любы, за что тут же получил сочную пощёчину.

– Может ты и меня снимешь? – невозмутимо спросил Идигов.

– Захочу – сниму.

Последовал резкий хук в челюсть. Бобров упал. Мансур вытащил из кармана носовой платок и брезгливо отёр пущенный в действие кулак.

– Ты там живой? – наклонился он к поверженному «оппоненту».

Игорь лежал без движения и лишь беззвучно разевал кривую прорезь рта.

Идигов потормошил его за плечо.

– Эй, ты там как?

Из уст Боброва вырвался слабый стон. Мансур выпрямился.

– Цел, – констатировал он. – Минут через сорок аклимается.

Идигов взял Любу за руку, и они неторопливо зашагали прочь. Зеваки взирали ему вслед со страхом…

На следующее утро Люба проснулась поздно. Она сладко потянулась, поднялась с кровати, прошла в ванную, приняла душ. Затем проследовала на кухню, налила чаю, включила телевизор. Чашка едва не выпала из её рук.

«Накануне вечером в Москве, у кафе „Панорама“, ударом в лицо был убит студент Игорь Бобров, – сообщал диктор. – Убийца установлен. Это чемпион России по боевым единоборствам Мансур Идигов. Преступник объявлен в федеральный розыск».

Слова ведущего сопровождала сцена вчерашнего конфликта, заснятая кем-то на мобильный телефон…

2

Россия, Санкт-Петербург

Студентка Олеся Куркина вышла из университета и направилась к импровизированной стоянке машин, на которой ярко выделялась её белая «Тойота» – подарок родителей за успешную сдачу ЕГЭ. Усевшись за руль, она положила сумочку на пассажирское место, завела мотор и стала выруливать между стоявшими по обе стороны «Жигулями»: «Понаставили своих „унитазов“ – не развернёшься».

Демонстративно отвернув нос от проходивших мимо сокурсников: «Коммон херд!» (стадо простолюдинов; англ.), – она выехала на шоссе и помчалась домой.

У Олеси были основания для такого высокомерного отношению к окружающим, ведь она относилась к категории «золотой молодёжи». Мать – председатель городского суда, отец – ответственный сотрудник городской прокуратуры. Как говорится, со всеми вытекающими отсюда для Олеси последствиями. Ей всё давалось легко. Она никогда не знала нужды. Но вот сегодня перед ней стояла очень острая проблема, которая её очень нервировала: вечером в «Юбилейном» будет петь Лепс[5], а в её обширном гардеробе нет ничего нового.

А ведь на концерте будет вся питерская знать! В том числе и вызывавшая в ней чувство соперничества губернаторская дочка.

«Крашеная кукла! Точно вырядится во что-нибудь эдакое. Папаня на днях вернулся из Парижа и наверняка ей что-нибудь привёз.

Что же делать? Может как-нибудь скомбинировать старые наряды и за счёт этого создать эффект новизны?…»

Мысли Олеси прервала старая, потрёпанная «четвёрка». Она тащилась впереди и мозолила глаз заключённым в жёлтый треугольник восклицательным знаком – «знаком новичка».

Олеся сбросила скорость и раздражённо вдавила клаксон: езжай, мол, быстрее, урод! «Четвёрка» не реагировала. Тогда она включила «дальняк»: мол, сдай в сторону! Реакция по-прежнему нулевая.

Олеся, чертыхнувшись, повернула руль, резко ускорилась и выполнила обгон через «встречку». Вернувшись на покинутую полосу, она обернулась и показала сидевшему за рулём «Жигулей» парню «фак». И тут машину сотряс удар. Олеся инстинктивно нажала на тормоз и выглянула в окно. Представшая её глазам картина была ужасной. На асфальте, на белой «зебре», дымились вывалившиеся наружу кишки. Из лежавшего под её машиной раздавленного мальчика ручьём текла кровь, а чуть поодаль в предсмертных судорогах корчились два его приятеля, которые вместе с ним переходили дорогу.

Олеся изо всех сил надавила на газ и быстро скрылась. Её совершенно не заботило, что она только что лишила жизни трёх детей. Её беспокоило другое – что из-за этого её теперь могут лишить машины…

3

Россия, Владивосток

– Вы позволите, Николай Макарович?

Губернатор Приморского края Николай Макарович Сидорчук, тучный мужчина с красным, излучавшим непреклонную властность, лицом, поднял глаза и посмотрел на просунувшего голову в дверной проём референта. По кабинету прокатился басистый рык:

– Позволяю, входи.

Референт плотно притворил за собой дверь, просеменил, ссутулясь, к губернаторскому столу и, почтительно наклонившись, положил перед начальником список имён и фамилий.

– Это записавшиеся на сегодняшний приём, Николай Макарович.

Сидорчук вгляделся в бумагу.

– Ястребов, Дорошенко, Гройсман, – лениво прочёл он. – Хм, а кто такой Гройсман?

– Новый управляющий краевым филиалом ВТБ.

– А-а-а, – раздражённо отмахнулся губернатор. – Небось, пришёл упрашивать вернуть кредит. Подождёт. Пустишь его последним. Андреев, Натансон… Ну, с Натансоном всё понятно: будет просить денег на свой грёбаный театр. Пустишь его предпоследним. Нарышкин… Этот опять со своей автотрассой. Хон Ен Мин… Так, а это кто?

– Корейский бизнесмен, – пояснил референт. – Хочет построить у нас крупный торгово-развлекательный центр.

– О! – оживился Сидорчук; у него даже задёргался кончик носа, как у почуявшего аромат редкого блюда гурмана.

Он немного подумал, взял ручку и поставил перед фамилией иностранца цифру «1».

– Пустишь его первым. Вторым пусть идёт Нарышкин. Режиссёра и банкира, как я уже сказал, в самый конец. Ну, а остальных разбросаешь по своему усмотрению.

– Хорошо, Николай Макарович.

Спустя несколько минут перед губернатором предстал респектабельный, пышущий дорогим парфюмом, господин.

– И что вас привело в наши края? – приветливо поинтересовался Сидорчук.

Губы корейца расплылись в широкой улыбке.

– Бизнес. Взаимовыгодный бизнес.

– То, что взаимовыгодный – это хорошо. И чем вы хотите нас порадовать?

– Мы хотим предложить вам строительство современного торгово-развлекательного центра.

Посетитель достал из портфеля буклет и принялся рассказывать о своей компании: что она существует с 1960 года, что дело начинал его отец, что оно досталось ему по наследству, и что их сеть функционирует уже в десятках стран.

Сидорчук слушал и вежливо кивал головой. Точнее, делал вид, что слушает. Ему было абсолютно наплевать, с какого года существует эта фирма, и где она уже имеет место быть. Его больше интересовала не суть, а конкретика. Но, по общепринятому деловому этикету, конкретика всегда должна следовать за сутью. Начинать сразу с неё – это дурной тон. Поэтому он, соблюдая необходимый декорум, терпеливо ждал главного.

– Вот такой объект мы хотим построить и у вас, – наконец подытожил иностранец. – Под него требуется около семисот гектар земли, и мы уже присмотрели себе одно местечко.

Посетитель развернул карту города и обвёл ручкой квадрат.

– Хм, – усмехнулся Сидорчук, – это почти самый центр.

– Мы понимаем, что это будет нелегко, – хитро сузил глаза кореец, – и поэтому хотим спросить, на каких условиях вы будете рады нас там видеть?

– Это будет очень нелегко, – кашлянув, повторил Сидорчук. – На этом участке располагается Покровский парк. Объект, можно сказать, исторического значения. Ему уже почти сто лет.

– Мы понимаем, что это будет очень нелегко, – снова расплылся в улыбке Хон Ен Мин.

Губернатор мазанул его лицо цепким взглядом и увиденным остался удовлетворён: лицо каменное, в глазах алчный блеск, движения спокойные. Всё указывало на то, что человек – деловой.

Сидорчук был опытным чиновником и с подобными типажами сталкивался не раз. Деловые люди ходили у него в предпочтении. Они понимали, как устроена жизнь, и что всякая благосклонность имеет свою цену.

Сидорчук подобрал перетягиваемый толстым ремнём живот.

– Там прекрасный сквер, любимое место прогулок горожан, – озабоченно посетовал он. – Может возникнуть недовольство… Эх, ладно, – стукнул он ладонью по столу, – рискнём. Пять миллионов евро и двадцать пять процентов в управлении.

– Мы согласны, – невозмутимо кивнул Хон Ен Мин. – Мы не сомневались, что встретим в вашем лице отзывчивого и надёжного партнёра. Когда вы позволите принести вам для ознакомления проект?

Губернатор опустил голову, сведя в гармошку толстые складки, собравшиеся в нижней, переходящей в шею, части его лица, и полистал календарь.

– Давайте в четверг, после обеда, – предложил он. – Вас устроит в четырнадцать ноль-ноль?

– Устроит, – согласился посетитель.

Кореец поднялся с места.

– Позвольте выразить вам глубокую признательность за ваше расположение, – учтиво склонился он.

– А мне вам – за ваше внимание, – любезно ответил Сидорчук. – Мы всегда рады проектам, в которых присутствует общий интерес…

4

Россия, Новосибирск

Валентин Степанович Нечаев, лидер Сибирского отделения партии «Свободная Россия», впился глазами в компьютерный монитор и прокручивал новостную ленту одного из наиболее популярных информационных сайтов.

«Арестован бывший министр строительства Новосибирской области. Он подозревается в крупных хищениях из областного бюджета…»

Не то. Банально. В пронизанной насквозь коррупцией стране этим уже никого не удивишь. Считают за обыденность. Привыкли.

«Французские журналисты выяснили, что проданный недавно на аукционе старинный замок в провинции Шампань был приобретён через подставных лиц одним влиятельным новосибирским чиновником…»

Опять не то. Из той же, надоевшей всем, оперы. Здесь требуются свежие, а не трафаретные варианты.

Нечаев отвёл взгляд от монитора, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Ох, Степанцов! Ну и задал же он задачку! Найти компромат на местные власти, причём такой, который смог бы «на всю катушку» взбудоражить горожан.

Задачка-то не из лёгких! Сибирь – это не Северный Кавказ, где для социального взрыва достаточно одной искры. В Сибири народ медлительный, флегматичный, думающий, и просто так его не расшевелишь.

Немного отдохнув и выпив чашку горячего чая, Нечаев вернулся к просмотру новостей.

«В результате пожара, произошедшего в доме престарелых, погибло более двадцати человек. Прокуратура выявила многочисленные нарушения в организации противопожарной безопасности здания…»

Бабушек и дедушек, конечно, жалко. Но это народ не разожгёт. В качестве сопутствующего элемента ещё рассмотреть можно. Но в качестве основы – однозначно нет.

«Ввиду распространения африканской чумы, санэпидемслужба проводит ликвидацию заражённых свиней в фермерских хозяйствах Новосибирской области. У фермера Теременко забрали всё поголовье. Животные были куплены для выращивания фермером в кредит. Теременко обратился в органы власти с просьбой компенсировать ему понесённые убытки, но получил на свою просьбу категорический отказ. Осознав, что он не сможет вернуть банку взятые взаймы средства, фермер покончил жизнь самоубийством, оставив на произвол судьбы беременную жену и трёх несовершеннолетних детей…»

Во, не повезло мужику! Влип – так влип! Такого никому не пожелаешь.

«Жители Первомайского района Новосибирска обратились к губернатору области Авдееву с просьбой вмешаться в деятельность расположенной на территории района овощной базы. Работающие на базе гастарбайтеры, – в основном, это выходцы из республик Средней Азии, – буквально терроризируют людей. Кражи, грабежи, изнасилования давно перестали быть здесь редкостью. Полиция и руководство района никаких мер не принимают…»

А вот это уже поинтереснее!

Нечаев уже собрался было детально проанализировать последнюю ситуацию на предмет принятия её в качестве «основы основ», но тут в его сознании точно что-то сверкнуло, и его внимание снова переместилось к предыдущей новости.

«…санэпидемслужба проводит ликвидацию заражённых свиней в фермерских хозяйствах Новосибирской области. У фермера Теременко забрали всё поголовье… фермер покончил жизнь самоубийством, оставив на произвол судьбы беременную жену и трёх несовершеннолетних детей…»

Хм! А ведь в этом что-то есть!

Дерзкая, неожиданно возникшая у Нечаева мысль трансформировалась в интересную, обещавшую народные волнения, конструкцию. Но чтобы эту конструкцию можно было воплотить в жизнь, требовалось, чтобы кое-что сошлось.

Он свернул окошко новостей, зашёл в «Мои документы», открыл файл с досье на новосибирского губернатора и принялся изучать информацию об его родственниках.

Жена – владелец сети супермаркетов.

Сын – владелец сети АЗС.

Шурин – владелец цементного завода.

Брат – председатель муниципального банка.

Племянник – …

Нечаев чуть не подпрыгнул от восторга. Его сердце забилось в такт идеи, которая лихорадочно стучала в его голове.

Вот оно! Есть! Племянник – владелец животноводческой фермы, специализирующейся на выращивании свиней.

Так-так! А если историю с фермером Теременко преподнести следующим образом?

Племянник новосибирского губернатора хочет установить монополию на региональном мясном рынке. Дядя-губернатор решает ему в этом помочь. Он подписывает постановление об истреблении свиней в частных фермерских хозяйствах (разумеется, кроме хозяйства своего племянника), ибо свиньи, якобы, заражены смертельно опасной для человека болезнью – африканской чумой. Но на самом деле никакой африканской чумы в Новосибирской области нет. Все доказательства её присутствия сфабрикованы. А истинной целью губернаторского постановления является намерение устранить конкурентов своего родственника. Беспредел новосибирского губернатора доводит людей до петли!..

О, даже заголовок пришёл на ум: «Свиноцид губернатора Авдеева»…

5

Москва встретила меня трескучими морозами. После знойного, солнечного Гонолулу было, конечно, некомфортно таскать на себе кучу всякой стесняющей тело одежды: пуховик, шапку-ушанку, рукавицы, меховые сапоги. Но ничего не попишешь – климат есть климат.

Нет, снег и мороз не были для меня в диковинку. В нашем Нью-Джерси зимы тоже были морозными, так что я к холодам привык. Просто неприятен был сам перепад, как таковой. Ещё совсем недавно – пляж, тёплая вода, песок, и вдруг вместо этого – снег и сугробы. Кому такое понравится?

– Ты, главное, иди по накатанной, – напутствовал меня шеф. – Психология людей везде одна – что в Америке, что в Африке, что в Европе. Все стремятся урвать. Жажда наживы присуща всем: и негру, и арабу, и славянину, – и этим нужно пользоваться. Основная двигательная пружина в жизни человека – это самолюбие. Все люди – дети. Вовлеки их в игру, в которой они смогут играть желанные роли – и они твои. Они послушно пойдут за тобой. Некоторые, правда, считают, что здесь нужно учитывать и особенности национального темперамента. Но национальный темперамент здесь совершенно не причём. Все люди одинаковые. Просто говорят на разных языках. При желании можно организовать революцию и во флегматичной Финляндии. Но только Финляндия нам не нужна.

– А Россия нужна? – простодушно спросил я.

– Россия нужна, – кивнул Миллер. – Нужна, и даже очень. Всё, что ты делал до этого, по своиму значению для национальных интересов Америки – это детский «автограф» на пелёнке.

– А как насчёт загадочной русской души, о которой столько говорится в их литературе? – скорее в шутку, чем всерьёз поинтересовался я. – Она идти по этой накатанной не помешает?

Но Миллер не понял моего юмора.

– Не помешает, – заверил меня он. – Загадочная русская душа безвозвратно испарилась, и русские сейчас такие же, как и все. А раньше – да, раньше они действительно отличались от остальных. Когда я изучал психологию в институте заграничной службы Госдепартамента в Арлингтоне, в том курсе даже присутствовал специальный раздел: «Психология советского человека». Она, кстати, хорошо видна по их старым кинофильмам. Советский человек… в смысле, правильный советский человек… не представлял свою жизнь вне государства. Такая, вот, была там государственная система. Государство давало человеку всё: образование, работу, жильё, социальную защиту, – и всё это совершенно бесплатно. Государство охватывало все стороны существования человека. В Советском Союзе культивировалась атмосфера коллективизма. «Ячество» (от слова «я») предавалось анафеме. Высшими ценностями были: сердечность, открытость, верность традициям, взаимопомощь, патриотизм, вера властям. Но всё это исчезло с крушением Советского Союза, и русским, как и всем остальным, стал присущ горизонтальный индивидуализм. Русские сейчас разобщены, их жизнь протекает в атмосфере соперничества, в насаждении преймущества личного над общественным, они полны недоверия к властям. Так что работать в России можно. Современная Россия – это уже не тот монстр, каким некогда был Советский Союз. Советский Союз был империей. Но любая империя существует лишь до тех пор, пока она может расширяться. Если эта возможность исчезнет, она развалится. После Второй мировой войны Советам удалось сформировать вокруг себя плотное кольцо в виде так называемых социалистических государств. Но благодаря неудачной экономической модели, – неудачной для мирного времени, – недостатки которой были нами использованы с лихвой, это кольцо разрушилось, и Россия превратилась в ошмёток. Пусть крупный, но всё же ошмёток. Ты едешь не на пустое место. Фундамент для проведения операции там есть. «Анаконда» готовилась много лет. Мы вложили в неё уйму усилий и денег. Мы создали и обучили необходимую агентуру. Мы заимели агентов влияния на самом «верху», и теперь настала пора вводить в игру уже приобретённые нами козыри.

– Главное, чтобы эти козыри не оказались краплёными, – заметил я.

– Опасаешься, что их взяла под «колпак» ФСБ? Вряд ли, – поставил под сомнение мой пессимизм Миллер. – Все эти годы российские спецслужбы были заняты в основном крышеванием крупного бизнеса, но никак не решением своих непосредственных задач. Во всяком случае, у меня нет информации, что из наших агентов там кто-то провалился… Короче, – подытожил шеф, – все условия созданы, все комбинации определены, партию требуется только грамотно разыграть. Вот это и будет твоей задачей. Кстати, нашим резидентом в Москве является один твой давний знакомый.

– Кто? – вскинул брови я.

– Ван Комп. Насколько я знаю, он, в некотором роде, является твоим крёстным отцом. Значит, сработаться вам будет несложно…

Дин Ван Комп!

Услышав это имя, мне не пришлось рыться в пыльных закоулках своей памяти. И Миллер нисколько не лукавил, когда говорил, что этот человек является моим «крёстным отцом». Ван Комп действительно принял немалое участие в моей судьбе. Ведь это именно благодаря ему, я и попал на эту службу.

Наше с ним знакомство состоялось в Ираке, где я служил наёмником в «Чёрном ястребе»[6]…

Как давно это было! Тогда я был ещё совсем зелёный пацан!

Наш отряд базировался в Багдаде.

Привыкнуть к Багдаду оказалось нелегко. Это был уже не тот цветущий город, каким знали его те, кому посчастливилось побывать в нём до войны. От одного из самых красивых городов на Ближнем Востоке практически ничего не осталось. Это было хаотичное вместилище руин, канализационных миазмов, повальной нищеты и сети мощных бетонных противоударных стен, разделяющих стихийно образованные анклавы.

Гнетущее впечатление от послевоенного Багдада усиливал и климат. Если зимой там было ещё хоть как-то более-менее терпимо, то летом начинался не иначе как сущий ад: палящее солнце, томительный зной, раскалённая земля! Чувствуешь себя как грешник на сковородке. Мы ведь ходили там не в пляжном одеянии. Мы были упакованы, что называется, ого-го! Такие уж были там требования безопасности: камуфляж, бронежилет, каска, карабин, вещмешок. Пот катил с нас градом. Он лил по лицу, стекал за шиворот, струился бурным ручьём между лопатками. Жестокая головная боль клещами выворачивала мозги. Ходишь вот так весь день и чувствуешь себя куском дерьма в выгребной яме, ибо воняло от всех немилосердно, а помыться удавалось далеко не всегда.

Наш отряд был призван заниматься охраной: мы гоняли на бронированных «Хаммерах», сопровождая конвой; катались в затонированных «Паджерах», перемещая какого-нибудь опасающегося за сохранность своей задницы чина; несли дежурство у стратегических объектов; патрулировали улицы. Но, помимо этого, нас время от времени бросали ещё в какую-нибудь грязь. Официально это называлось «зачисткой территории». Мы приезжали в назначенное место, прочёсывали его сплошняком и уничтожали там всё, что попадалось нам на глаза. Убивали мы без разбору. Женщина или мужчина, взрослый или ребёнок – нам это было всё равно, мы не испытывали при этом никаких угрызений совести. Та мера человеческих чувств и поступков, которая свойственна людям в обычной жизни, была здесь неприменима. Наши души были заключены в железный панцирь. Здесь шла война, в которой нас тоже могли убить. Мы просто выполняли свою работу. Мы убивали, а нам за это платили. Так же, как платят трактористу за то, что он вспахал землю. Так же, как платят строителю за то, что он построил дом.

Зачисткам подвергались, в основном, те районы, которые проявляли свою нелояльность к новым властям. Тем, что воцарились с нашей подачи после свержения Саддама Хусейна.

Насаженную нами власть в Ираке приняли далеко не все. Как ни жесток был Саддам, как ни деспотичны были его замашки, а его авторитет в стране был всё же высок. То, что прощается диктатору-соотечественнику, не сойдёт с рук ставленнику оккупантов. Ирак походил на кипящий котёл, который периодически приходилось охлаждать.

Вот после одной из таких «зачисток» и произошло моё знакомство с Ван Компом.

Как-то нас послали в Эр-Рамади, – есть такой городок на западе Ирака, в ста километрах от Багдада, в провинции Анбар, – и поставили задачу – уничтожить человека по имени Мохаммед Аба-Муса. Это был один из лидеров повстанцев, которые доставляли нам очень много хлопот. Нам раздали его фотографии, очертили квадрат, где его можно было найти. Ну а точное его местонахождение мы должны были установить уже сами.

Мы стали думать, как это можно сделать, и в моей голове созрел хитрый план.

– Боб, – сказал я командиру нашего отряда Бобу Шрамму… Кстати, пренеприятнейший был тип: наглая физиономия, циничная улыбка, стеклянные, какие-то безжизненные, глаза. В мрачном настроении, – ему обычно сопуствовало похмелье, – он походил на немецкую овчарку, которую держали на удушающе коротком поводке. – А почему бы нам не проделать вот такую штуку – давай задействуем для этого дела нашу актрисулю. Дадим ей возможность по достоинству проявить свой талант.

Я говорил о Ханае, молодой бабёнке, которая уже давно крутилась в нашем отряде. Это была броская особа с сияющими, жгучими глазами, способными кого угодно сразить наповал. Актриса. Играла до войны в каком-то театре. Чтобы выжить, приблудилась к нам. Оказывала определённые услуги по, так называемой, «школе верховой езды».

– Представь себе такую картину. Сидит на улице окровавленая девушка, в её руках – грудной ребёнок… Будет лучше, если это будет мёртвый ребёнок… Сидит и льёт горючие слёзы. Вокруг неё, естественно, собирается народ. «Меня изнасиловали, искалечили, моего ребёнка убили, а сделал это высокий бородатый человек. А вот, кстати, и его фотокарточка». Народ, само собой, начинает негодовать, и, как знать, может в толпе найдётся какой-нибудь сердоболец, который опознает нашего «клиента» и сгоряча сболтнёт, где он живёт. Ну, а остальное – дело техники.

Шрамму моё предложение понравилось.

– А что, ничего, – осклабился он.

Моя задумка удалась на славу. Ханаа сыграла великолепно, она была без комплексов во всём. Уговорить её не составило никакого труда. Две стодолларовые бумажки – и она без раздумий согласилась.

Как сейчас помню, день тогда был очень жаркий. Дышалось с трудом, пыль обжигала лицо.

Мы въехали в город, вытолкнули Ханаю из машины на площади возле рынка. Она подождала, пока мы скроемся, и начала причитать…

Обо всём, что произошло потом, я сужу по рассказу Фатиха, этнического турка, служившего в нашем отряде. Мы заблаговременно отправили его на место предстоящего спектакля в качестве «дирижёра». Восточная внешность и местная одежда делали его ничем не отличимым от тех, кто проживал в тамошних краях.

…Ханаа подняла такой вой, что на него сбежался почти весь рынок. Как я и предполагал, вид избитой, окровавленной девушки с трупом младенца на руках никого не оставил равнодушным. Это было само горе. С неё можно было хоть скульптуру лепить: «Отчаяние и страх»…

Да, кстати, насчёт трупа младенца. Мы добыли его в одном мелком селении по пути в Эр-Рамади. Попалась нам там на глаза одна особа. Мы её пристрелили, ребёнка проткнули штыком, и таким вот образом получили нужный реквизит.

…Дождавшись, пока возле неё соберётся внушительная толпа, Ханаа сквозь слёзы поведала обо всех «пережитых ею муках» и предъявила на всеобщее обозрение облик своего «обидчика».

– Этого зверя нужно во что бы то ни стало найти! – разогревал народ Фатих. Драматичные модуляции его голоса зажигали кровь и побуждали к буйному проявлению праведного гнева. – Убийство младенца прощать нельзя! Кто-нибудь его знает? Кто-нибудь может сказать, где он живёт?

– Я его знаю! – выкрикнула какая-то пышущая негодованием старуха. – Он живёт на шестидесятой улице в доме номер пять.

Эта информация была тут же передана нам Фатихом по мобильной связи, и не успела часовая стрелка обежать круг, как «обидчик» Ханаи был уже мёртв. Наш налёт произошёл настолько стремительно, что ни он, ни его охрана не успели сделать ни единого выстрела.

Армейское руководство было нами довольно, и через несколько дней меня внезапно вызвали в штаб.

В кабинете, куда меня привели, было темно. Там сидели двое. Мягкий свет стоявшей между ними настольной лампы высвечивал их острые, с тонкими чертами, лица, подчёркивая глубокими тенями морщины на лбу и на щеках. Один, помоложе, был в штатском. Второй, постарше – в военной форме с погонами полковника. Рядом с настольной лампой, хрипя, словно асматик, крутился вентилятор.

– Это ты придумал всё это представление по поимке Абу-Мусы? – спросил меня полковник.

– Я, – подтвердил я.

– И с чего это тебя вдруг потянуло на такие спектакли?

– А что, разве мы плохо сработали? – возразил я, гадая, в чём здесь может быть «криминал».

– А разве я сказал, что вы плохо сработали? – продолжал, не отрываясь, смотреть на меня полковник. Штатский тем временем вытащил из лежавшей подле него пачки сигарету и закурил. – Я просто хочу узнать то, о чём спросил. Обычно вашему брату-наёмнику свойственна прямолинейность: косить всех подряд. А тут вдруг раз – и такой хитрый поворот.

– Да как сказать, – пожал плечами я. – Просто пришла в голову идея, и всё. Не хотелось проливать лишнюю кровь. Ориентировка ведь была только на этого предводителя.

– Просто пришла в голову идея? – усмехнулся полковник. – И часто тебе приходят в голову такие специфические идеи?

Я снова пожал плечами.

– Ну, хорошо, – вытянул руки полковник. – Давай допустим, что снова потребовалось применить хитрость. Тебе, наверное, известно, что в Эр-Рамади, где вы были, нас, американцев, мягко говоря, не жалуют. Вот что бы ты сделал, если бы тебе поручили улучшить к нам отношение местного населения? Чтобы оно видело в нас защитников, а не врагов. Повысить, так сказать, его лояльность.

Это был не простой вопрос. Я как-то никогда об этом не задумывался. Вначале в моих мыслях царил полный мрак, но затем в этом мраке стали вспыхивать отдельные искорки.

– Ну, во-первых, как мне кажется, нужно, чтобы наши солдаты вели себя по отношению к местным как-то подружелюбней, – проговорил я. – Уважали бы их обычаи, не пьянствовали, помогали. Кому-то, например, помогли бы починить машину, достали бы нужные запчасти. Кому-то подремонтировали бы дом. Или, там, подсобили бы с продовольствием. В общем, делали бы всё то, что порождает чувство благодарности. Можно ещё оказать помощь в борьбе с преступностью. Поймать и передать местному суду какого-нибудь вора, убийцу, насильника. Люди это оценят.

– А если там нет преступности? Если там не воруют, не убивают, не насилуют? – вступил в разговор штатский.

– Значит, нужно её создать, – нашёлся я. – Нанять каких-нибудь отморозков, чтобы те сотворили несколько чёрных дел, а через некоторое время их поймать и устроить публичную экзекуцию на центральной городской площади.

Полковник одобрительно закивал головой.

– А и правда, было бы неплохо провернуть такой фортель! – воскликнул он, обращаясь к штатскому. – Создать мощную банду, которая терроризировала бы весь город, а затем её ликвидировать. Ореол защитников после этого нам обеспечен.

Штатский пытливо посмотрел на меня и потёр пальцами виски, словно укладывая в черепную коробку какую-то информацию.

– Мне этот парень нравится, – заключил он. – Котелок у него варит. – Он перевёл взгляд на меня: – Нам нужны люди, которых Господь наградил не только храбростью, но и мозгами. Которые бы не пёрли напролом, а умели бы маневрировать, умели бы хитрить. Есть у нас к тебе одно дело. Дело, прямо скажем, тонкое, и о нём не должен знать никто, даже твои ближайшие друзья. Держать язык за зубами умеешь?

– Умею, – кивнул головой я.

– Так вот, суть этого дела заключается в следующем. О том, что в Ираке существует проблема с продовольствием, ты, конечно, знаешь. Плодородных земель здесь немного. Они сосредоточены на севере и составляют лишь одну восьмую часть всей территории страны. В общем, хлебом себя Ирак не обеспечивает. Ему постоянно приходится его где-то закупать. И для нас, американцев, это хорошо. Соображаешь, почему?

– Чем больше у клиента проблем, тем легче его держать на поводке, – догадался я.

– Умница! – воскликнул человек в штатском и снова принял серьёзный вид. – Но вот в этом году у них всё складывается как-то уж больно хорошо. И курды не бузят, и засухи никакой нет. Министр сельского хозяйства уже объявил на всю страну, что урожай этого года станет рекордным. А это означает ослабление нашего влияния. Так вот, нужно сделать так, чтобы поумерить их пыл. Чтобы бóльшая часть урожая погибла, и вина за это пала бы на кого-нибудь внутри страны.

– То-есть, нужно кого-то подставить?

– Именно так. Придумаешь, как это сделать – подумаем над тем, чтобы взять тебя к нам.

Он не сказал, куда это конкретно, «к нам». Но своим тоном дал понять, что речь идёт о каком-то элитном подразделении.

– Так как, придумаешь?

– Попробую, – пообещал я.

– Дня на размышление хватит?

– Хватит.

– Значит завтра, в это же самое время, мы ждём тебя здесь…

Несколько лет спустя, когда я был уже допущен к секретной информации, я раскопал всю подноготную этого задания. Полковник армии США Дональд Лэффин и сотрудник Центрального разведывательного управления Дин Ван Комп (он как раз и был в штатском; кстати, он был зятем Лэффина) являлись фактическими учредителями фирмы, которая занималась поставками зерна в Ирак. Фирму регистрировали, понятное дело, через подставных лиц. И ситуация с урожаем оказывала самое непосредственное влияние на их доходы. Так что никакой государственной политикой здесь и не пахло. Здесь имел место чисто личный интерес.

Надо сказать, что сращивание деятельности спецслужб с личными интересами их верхушки не являлись чем-то из ряда вон выходящим. Подобные схемы были в порядке вещей. Они просто не предавались огласке. И это было свойственно не только США. Это было свойственно любой стране мира. И бороться с этим, смею вас заверить, было бесполезно. Уж слишком глубоко пустил свои корни этот «грибок». Уж слишком много власть предержащих было задействовано в этих схемах.

Но тогда я ничего этого ещё не понимал и расценивал оказанное мне штабными чинами внимание лишь как дань моей находчивости, но не как стремление сделать грязную работу чужими, то бишь моими, руками.

Моё самолюбие расцвело, на душе заиграли фанфары. Как же, меня заметили, меня выделили! Мне жутко хотелось, чтобы об этом узнали сослуживцы. Но я дал обязательство о неразглашении, поэтому приходилось молчать. Не скрою, тогда это было сродни подавлению могучего сексуального желания монахом.

Я придумал то, о чём меня просили. Правда, это была всего лишь концепция, эскиз, но не подетальный план. Выстроить всё пошагово мне мешало отсутствие знаний по земледелию. Ну, не силён я был в сельском хозяйстве. Поэтому доработку, дорисовку пришедшей мне на ум схемы я решил осуществить уже на месте, в штабе, после того, как узнаю то, что мне требовалось узнать.

– Ну как? – спросили меня Лэффин и Ван Комп, когда на следующий день я снова предстал перед их глазами.

– Всё о'кэй! – бодро отрапортовал я. – Но есть кое-какие «белые пятна».

Я шутливо извинился, что не обладаю всеядностью, и испросил разрешения задать несколько вопросов. В ответ последовал благосклонный кивок.

– Валяй.

В моём воображении возник составленный накануне алгоритм.

– Если я правильно понял, работать придётся по пшенице.

– По пшенице.

– В каком она сейчас состоянии? Готова к уборке или ещё растёт?

– Ещё растёт.

Одна из ветвей алгоритма автоматически отвалилась.

– Для стимулирования роста этой пшеницы используются какие-нибудь удобрения? – задал следующий вопрос я.

– Конечно, – ответил Лэффин. – В почву при посадке был заложен биогумус. Колосья периодически обрабатываются пестицидами.

– Эти пестициды производятся в Ираке или их завозят из-за границы?

– В Ираке.

– Так, хорошо, – довольно потёр ладонями я. – А каким образом происходит эта обработка?

– С воздуха, – пояснил Ван Комп. – Путём опрыскивания. В небо поднимается вертолёт, он пролетает над посевами и разбрызгивает вниз химикаты… – он прервался. – Чёрт возьми, я, кажется, начинаю тебя понимать! – воскликнул он.

Я скромно улыбнулся и изложил окончательно сформировавшийся в моих мыслях план целиком.

Претворять его в жизнь поручили мне. Через неделю меня переправили в Хит. Это был небольшой провинциальный городок на реке Ефрат. В тридцати километрах от этого городка и располагался объект моего задания – одно большое хозяйство. В помощь ко мне был приставлен местный житель Мукарам, курд по национальности… Ох, и свирепый же был у него видок! Большой покатый лоб, здоровенная, походящая на булыжник, челюсть, могучие жёлтые зубы, которыми он, казалось, мог перемолоть берцовую кость слона. Уж не знаю, на каком-таком крючке держал его Ван Комп, но все мои задания он выполнял беспрекословно. Причём, никогда не интересуясь, что, зачем, да почему.

– Мукарам, нужно выяснить, когда в хозяйстве собираются производить очередную обработку пестицидами, – говорил я.

– Угу, – следовал ответ, и на следующий день мне уже сообщалась дата.

– Мукарам, нужно выведать, где хранятся химикаты.

– Угу, – и на следующий день я узнавал, где находится склад.

– Мукарам, нужно достать яд.

– Угу, – и на следующий день мне привозили канистры.

Пробраться на склад, – это произошло ночью накануне опрыскивания, – оказалось несложно. Его даже никто не охранял. Видимо, местным хозяевам даже в голову не приходило, что кого-то могут заинтересовать сельскохозяйственные удобрения.

Справившись с помощью Мукарама с большим навесным дверным замком, я оставил своего напарника «на стрёме», а сам проник внутрь. Бочки с раствором стояли у стены в ряд…

Те, кто читают сейчас эти строки, наверное уже догадались, в чём заключалась моя задумка. Ну, а если кто-то ещё не догадался, давайте я сейчас её поясню.

В пестицидах, как известно, содержится яд. При малой концентрации он для растений безопасен, погибают только облюбовавшие растения букашки. Но если концентрацию яда в растворе увеличить в несколько раз, растение попросту сгорит. Не в смысле воспылает огнём, а в смысле завянет. Вот это я и решил использовать.

Я подлил в бочки с раствором содержимое привезённых Мукарамом канистр, ничего не подозревавшие крестьяне распылили на следующее утро этот раствор на пшеницу, и о хорошем урожае им в итоге пришлось забыть. Весь урожай погиб. Изготовитель удобрений, – какой-то химический комбинат в Багдаде, – заплатил штраф, а Лэффин и Ван-Комп сорвали тот куш, на который они расчитывали.

Полковник и его зять сдержали своё слово. Оказанная мною им услуга действительно позволила мне сделать карьерный шаг вперёд. Ван Комп предложил мне связать мою судьбу с его «Фирмой». Не той, которая поставляла в Ирак зерно, а той, которая являлась основным местом его службы.

– И что я буду делать в этом вашем ЦРУ? – выставил глаза я.

– То же самое, что и в «Чёрном ястребе» – заниматься «экспортом демократии», – последовал ироничный смешок. – Но у нас ты будешь делать это на гораздо более высоком уровне. В своём отряде ты просто пушечное мясо, а у нас будешь Человек. Ты станешь не только исполнять приказы, но и начнёшь сам принимать решения. Важные решения. Тебя будут уважать, с тобой будут считаться, тебя будут принимать в расчёт.

– Меня и сейчас уважают, меня и сейчас принимают в расчёт, – возразил я.

– Кто? Солдаты? – рассмеялся Ван Комп. – На их уважении далеко не уедешь. Я имею в виду серьёзных людей, влиятельных людей. Не тех, которыми ворочают, а тех, которые управляют. Твоя работа будет иметь гораздо больший масштаб. Ты будешь не созерцателем, а деятелем. Уловил? Так как, возьмёшь время на раздумье или примешь решение сейчас?

– А чего тут думать? – пожал плечами я. – Я согласен.

Следующие полгода я провёл на «Ферме».

«Ферма» – это такое сленговое название разведывательной школы ЦРУ. Официально она именовалась, конечно, не так. Официальное её название звучало следующим образом – «Экспериментальный тренировочный центр Вооружённых сил США». Я не знаю, кому пришло в голову именовать его «Фермой», но этот «синоним» почему-то прижился.

Находилась «Ферма» рядом с Вильямсбургом, что в штате Виргиния…

Кстати, очень даже милый и симпатичный был городок. К «Ферме» от него вела 64-я автомагистраль.

Ну, что ещё можно о ней рассказать? Территория её была достаточно большая, закрытая, со всех сторон её окружал увитый колючей проволокой забор.

Курсанты центра именовались карьерными стажёрами. Условия жизни были казарменными: все проживали в двухэтажном общежитии, которое было выстроено на берегу озера Пауэлл. Правда, озером его можно было назвать лишь с большой натяжкой. Большая лужа – так, на мой взгляд, будет точней. Но вид из окна всё равно был замечательный.

Учебная программа включала в себя несколько курсов. Курсантов обучали приёмам связи, вести скрытую видео и фотосъёмку, искусно маскироваться, незаметно проникать на различные объекты, вербовать агентов, применять психологический «пресс».

После завершения учёбы карьерных стажёров распределяли по различным подразделениям ЦРУ. Кадры тасовали в зависимости от выявленных способностей. Кто-то на всю жизнь становился бумажной крысой, а кого-то определяли на более серьёзные дела.

Я попал в число вторых. Меня распределили в подразделение, которое организовывало и проводило тайные операции за рубежом. Оно называлось: «Национальная секретная служба»…

…Мои первые впечатления от Москвы оказались смешанными. С одной стороны, конечно, величественно и красиво. Красная площадь, Кремль, Мавзолей – места, которые я раньше видел только по телевизору – смотрелись грандиозно. А с другой – серо. Нет, не в смысле архитектуры. А в смысле психологии живущих в Москве людей. Странный какой-то был в ней народ: половина – крутые, половина – как кисель. И большей частью замкнутые, хмурые, много агрессии. Сделаешь кому-то замечание, – пусть даже и абсолютно справедливое замечание: например, «подрезавшему» тебя на дороге шофёру или бесцеремонно оттолкнувшей тебя тётке в метро, – сразу же выпускали штыки: а ты, мол, кто тут такой? Ещё этот присутствовавший везде уродливый дух наживы! На иностранцев здесь смотрели как на дойных коров, только и норовили их обобрать. Кто особенно меня бесил – так это русские инспектора дорожного движения. Если увидят иностранный номер – остановят по любому, даже по неумело надуманному, поводу. Глядя на них, становилось понятно, почему дорожная культура в России была практически на нуле. А потому, что о ней попросту никто не заботился. У русских инспекторов дорожного движения в приоритете были другие, не имевшие ничего общего с их служебными обязанностями, задачи – «шкурные».

«Привыкай, привыкай, – смеясь, говорил мне Ван Комп, когда я рассказывал ему свои первые впечатления о прогулках по российской столице. – Здесь так принято. Здесь это в порядке вещей».

Мой «крёстный отец» постарел. Заметно постарел. Когда встречаешь человека каждый день, изменений в его облике как-то не замечаешь. Но когда его долго не видишь, их невозможно не уловить. Дин подряхлел, съёжился, его лицо усеивала целая россыпь морщин. Но его глаза при этом нисколько не изменились. Они оставались такими же, как и прежде: упрямыми, безжалостными, алчными.

Свойственная встречам двух давно не видевшихся людей лирика продолжалась недолго. Бегло помянув общих знакомых, – именно тогда я узнал, что полковник Лэффин не так давно отошёл в мир иной, – мы приступили к делу.

– Так кто ты у нас теперь? – вопросил Ван Комп, изучая выданные мне для работы в России документы. – Фил Робертс? Менеджер по маркетингу российского представительства фирмы «Сагмал Фармасьютикал»? Ну что ж, крыша неплохая, надёжная, мы с ними сотрудничаем давно. Поработаешь там месяц-другой, акклиматизируешься, осмотришься, а заодно и проверишь, не прицепили ли к тебе «хвоста». Хотя я думаю, что не прицепят. У ФСБ нет сейчас таких больших штатов, чтобы следить за каждым приехавшим из-за границы торгашом. Если у нас, в Нью-Йорке, на маршруте по иностранцам работают где-то четыре тысячи человек, то у них для этих целей на всю Москву не набирается даже сотни!..

Тут он отвлёкся на телевизор, где разглагольствовал какой-то пышнощёкий персонаж. Ван Комп сложил руки в замок, немного послушал, после чего снова повернулся ко мне.

– Вот, кстати, обрати внимание, – кивнул на экран он, – Виктор Степанцов, лидер партии «Свободная Россия», главный российский оппозиционер. Именно для него дорогу и расчищаем.

– Для этого? – скептически скривил губы я.

– Да, для этого. А чего ты так морщишься?

– Да простоватый он какой-то, – пожал плечами я.

– Простоватый – не простоватый, а бабам нравится, – вскинул указательный палец Дин. – А русские бабы, брат, это мощный электорат, который не учитывать нельзя.

Степанцов мне и в самом деле не понравился. Бочкообразная фигура, плебейские черты лица, манеры, говорящие о сильном пристрастии к приводящим головы в беспорядок напиткам. Ну, не производил он впечатление настоящего лидера нации!

Ван Комп придвинулся ко мне.

– Между нами говоря, он действительно полное дерьмо, – приглушённо добавил он. – Примитивен, как свинья, но в хитрости свинье не уступает. Не остановится ни перед какой подлостью. Спит и видит себя Президентом России. Ради этого, по-моему, готов продать и собственную мать.

– И чем же он берёт? – полюбопытствовал я. – В чём заключается его харизма?

– Как обычно, борьба с коррупцией. Приём практически безотказный. Правда в России эта борьба больше походит на борьбу Дон Кихота с ветряными мельницами. Всё борются, борются и борются – а толку, что называется, ни на грош…