Читать книгу Петля анаконды - Алексей Хапров - Страница 5

Глава третья

Россия, Москва

Когда фанат столичной футбольной команды «Гладиатор» Денис Токарев (да, опять тот самый парень, который в детстве боялся уколов) утром открыл глаза, его тут же захлестнула головная боль – последствия от удара резиновой полицейской дубинки. Эта боль не была мучительной, но она всё равно причиняла дискомфорт.

За окном было дождливо и мглисто.

«Чёртова погода! – подумал Денис. – Наверное, это всё из-за неё».

Он поглядел на часы – было без пяти минут девять.

Опять проспал! На первую пару в колледж он однозначно опоздал. Но на вторую, если поторопится, ещё успеет.

Денис приподнялся, откинул одеяло, после чего непроизвольно охнул и сжался в комок. Его живот точно проткнули колом.

Да что с ним такое происходит? Да что он вчера такое съел?

Запищал скайп. Денис протянул руку к лежавшему на тумбочке смартфону. На экране появилось знакомое лицо.

– Привет, ты где?

Это звонил его друг, Виталик Сычёв.

– Привет, – выдавил Денис. – Я дома.

– Во, блин! А я уж подумал, что менты тебя тоже сцапали. На занятия придёшь?

– Приду. Слушай, с тобой сегодня всё в порядке?

– В смысле?

– Ну, в смысле, ничего не болит? Там, голова, живот.

– Да нет. Вроде, всё нормально.

– А меня что-то колбасит.

– Я и смотрю, ты какой-то не такой, – хохотнул Сычёв. – Уж больно помятое у тебя «табло». Ладно, давай выдвигайся, пока «класснуха» не засекла.

Денис положил смартфон на тумбочку и откинулся на подушку. В его памяти всплыли картины вчерашнего дня: как они собрались после матча возле метро «Спортивная», как дали шикарный бой ненавистным «звездачам».

Денис поёжился. Да, «шоу» они вчера выдали отменное! Он никогда не думал, что способен так озвереть. Вчера в его душе точно клокотал вулкан. Скомандовали б ему кого-нибудь убить – он бы убил, и сделал бы это без всяких раздумий.

Поглощённый воспоминаниями об имевших накануне место событиях, Денис вдруг почувствовал, что его недомогание прошло. Головная боль отступила, живот больше не ныл. Правда, появилась тошнота. Но тошнота – это уже не так страшно.

Он поднялся с кровати, умылся, перехватил в качестве завтрака наскоро сооружённый бутерброд, – разогревать оставленное ушедшей рано утром на работу матерью жаркое уже не было времени, – быстро собрал рюкзак и вышел из дома.

Добравшись на метро до «Электрозаводской», он сел в маршрутку, проехал несколько остановок и вышел у автомобильно-дорожного колледжа. Но едва он покинул автобус, как в него точно вонзилось копьё.

Денис остановился и крепко сжал голову руками. Боль не ослабевала. Его стремительно тянуло вниз…

На лежащего на дороге без сознания подростка никто не реагировал. Люди равнодушно проходили мимо: пусть себе валяется; наверное, какой-нибудь переборщивший с дозой наркоман. Его забрали лишь спустя час. Проезжавший мимо полицейский патруль вызвал «скорую». Врачи приехали быстро, но помочь Денису было уже ничем нельзя.

Россия, Москва

Заместитель прокурора Замоскворецкого района Раиса Константиновна Леонова поставила на заднее сиденье машины наполненный только что купленными в супермаркете продуктами пакет и уже собралась было садиться за руль, как сзади неё вдруг раздался мягкий, вкрадчивый голос:

– Здравствуйте, Раиса Константиновна!

– Здравствуйте, – не оборачиваясь, холодно отозвалась она.

– Вы не позволите поговорить с вами об одном деле? Простите, что обращаюсь вот так, на улице, но в прокуратуру с подобными темами не придёшь, и по телефону их обсуждать тоже как-то негоже.

Леонова покосилась на подошедшего. В её глаза бросился строгий, цивильный костюм.

Ей уже неоднократно доводилось встречаться с подобными притирками. Их главной целью, как правило, было одно – скостить срок какому-нибудь попавшему на скамью подсудимых бедолаге.

По-человечески она, конечно, понимала всех этих отцов и матерей, братьев и сестёр: ни дай бог, если близкий тебе человек очутится за решёткой. Но в данном случае она была прежде всего представителем своей службы. А в прокуратуре не поощрялись неформальные контакты с родственниками тех, кого ждал суд.

– Мне некогда, – сурово отрезала она, захлопывая дверцу машины. Но прозвучавшая далее фраза заставила её замереть.

– Раиса Константиновна, есть возможность вылечить вашего сына.

Это был её тяжкий крест. Её сын был серьёзно болен. Диагноз – пиелонефрит. Хроническая почечная недостаточность. Врачи уже опустили руки: «Готовьтесь к худшему».

Леонова подняла голову. Стоявший перед ней человек к себе располагал. В нём не просматривалось той нахрапистости и цинизма, которые бывают свойственны тем, кто мнит себя «крутым» – самой отвратительной, с её точки зрения, прослойке. Черты его лица смутно наличествовали в её памяти. Она его определённо где-то видела. Но где?

Мужчина галантно шаркнул ногой.

– Адвокат Мурад Эльмурзаев, – представился он, словно прочтя её мысли.

– А-а-а, – протянула она. – Да-да, припоминаю.

– Надеюсь, вы не в обиде, что мне тогда удалось выиграть у вас процесс.

Леонова усмехнулась и опустила стекло.

– Я вас слушаю.

– Раиса Константиновна, – дружелюбно улыбнулся Эльмурзаев, – как бы вы отнеслись к предложению госпитализировать вашего сына в немецкую клинику в Берлине? Все расходы на лечение мы берём на себя.

– Положительно бы отнеслась, – глядя ему в глаза, ответила Леонова. – Но такие предложения просто так не делаются. Что вы хотите взамен?

Эльмурзаев деликатно объяснил, что в обмен на это она должна обеспечить максимально мягкий приговор Мансуру Идигову.

– Меру наказания определяет не прокурор, а судья, – парировала Леонова. – Вы обратились немножко не по адресу.

– Но судья не может дать преступнику больше того, чем требует прокурор, – улыбнулся адвокат. – Раиса Константиновна, а почему бы нам не продолжить этот разговор в каком-нибудь приличном заведении? Что вы предпочитаете: кафе, ресторан, клуб?

– Садитесь в машину, – указала она. – Разговаривать будем здесь. Я в кафе и ресторанах с малознакомыми людьми не появляюсь.

Говорили они недолго. Эльмурзаев рассказал ей о клинике: мол, ставили на ноги тех, кого у нас признавали безнадёжно больными, – о немецкой медицине: мол, нашей не чета.

– Конечно, – фыркнула Леонова, – натренировались во время войны на наших пленных. Сколько народу извели в концлагерях!

– Ну, я не стал бы списывать их прогресс в медицине только на войну, – возразил, не выходя за рамки миролюбия, адвокат. – У нас тоже были концлагеря, и тоже были военнопленные. Что, собственно, мешало? Однако, это моё личное мнение. Я вам его не навязываю. Каждый волен думать по-своему. Если вы считаете так – считайте так.

– Ладно, оставим этот исторический экскурс, – закрыла тему она. – Кем вы приходитесь Идигову? Если это, конечно, не секрет.

– Никем, – ответил Эльмурзаев. – Я его просто защищаю. Меня уполномочили выйти на вас весьма влиятельные люди, которые, в силу своего положения, не могут себя раскрывать. Дело, сами понимаете, щекотливое.

– Понимаю, понимаю. Значит, давайте так. Я соберу информацию по этой вашей немецкой клинике, а затем, если найду здесь резон, подумаю, что смогу сделать для вашего чемпиона…

Та ночь оказалась для Раисы Константиновны бессонной.

«Есть ли в предложении Эльмурзаева смысл?» – думала она. Действительно ли в этой немецкой клинике смогут помочь её Толику?

Ради своего сына она была готова на всё. В том числе и на то, чтобы пойти на служебное преступление.

А Эльмурзаев дипломат! С большой буквы дипломат. Не ставил ультиматумов, не строил из себя делающего одолжение спасителя. Больше просил, чем предлагал. Он сумел высказать свои условия так, что это не причинило её самолюбию ни малейшего урона…

На следующий день у неё раздался звонок. В трубке зазвучал знакомый голос:

– Раиса Константиновна? Здравствуйте. Это Мурад. Можно узнать, вы не определились с нашим предложением?

– Определилась, – стряхнув тревогу, точно градусник, проговорила она.

– И каков ваш ответ?

– Положительный.

– Мы очень рады, Раиса Константиновна. Когда мы можем с вами встретиться?

– Сегодня вечером после семи часов…

Россия, Москва

Начальник лаборатории судебно-медицинской экспертизы Василий Павлович Селенский неторопливо возвращался после работы домой. Скорость передвижения соответствовала настроению. На душе было уныло.

«Недотёпа! Никчемность! Скудоум!»

В последнее время ни один вечер не обходился без того, чтобы жена не награждала его этими оскорбительными эпитетами. И, положа руку на сердце, в какой-то степени была, конечно, права. Ему шёл уже пятый десяток, а что он имел? Собственного жилья до сих пор не было – семье приходилось ютиться на съёмных квартирах. Машины тоже – ездил в общественном транспорте. Одевался абы как. И с чего ему уготована такая горькая судьба?

Может не надо было поступать в медицинский институт и выбрать себе другую, более денежную профессию?

А может дело вовсе не в институте, а в работе?

Год проходил за годом, а в его жизни ничего не менялось. Та же должность, тот же мизерный оклад, та же постоянная нужда.

Волны повседневности точно сомкнулись над пучиной, поглотившей его жизненный путь и, не считаясь с его чувствами, заставляли его покоряться своей воле.

Селенский тяжело вздохнул. Когда же, наконец, закончатся эти денежные проблемы? Вот, опять дают о себе знать. Хозяйке квартиры нужно отдавать очередную квартплату. Дочери на выпускной нужно хорошее платье. Не в школьной же форме ей туда идти! На всё нужны деньги! Деньги… Деньги… Чёртовы деньги! Да будьте вы все трижды прокляты!..

– Хм, простите, Василий Павлович?

Раздавшийся прямо над ухом голос заставил его вздрогнуть. Он повернул голову. Обратившийся к нему человек был ему не знаком.

– Да.

– Меня зовут Мурад. У меня есть к вам разговор. Вы не позволите ненадолго занять ваше внимание? Нам очень нужна ваша помощь.

Селенский оглядел незнакомца: дорогой цивильный костюм, кавказские черты лица.

– На предмет чего? – осторожно осведомился он.

– На предмет заключения.

– Какого заключения?

– О причинах смерти.

Когда незнакомец объяснил ему суть дела, Селенский поначалу встретил его предложение в штыки.

– Как я могу определить, умер ли ваш потерпевший от удара кулаком в голову или в результате падения на асфальт? Этого не установишь.

– Василий Павлович, мне бы хотелось попросить вас не торопиться с окончательным ответом. Если этого нельзя установить – значит, нельзя доказать и подлог. Чем вы рискуете? Чего вы боитесь? Ведь мы не просим вас изменить суть. «Умер от кровоизлияния в мозг» – это остаётся. Мы только просим вас добавить нюанс, что произошло это в результате неудачного падения, ну и как-нибудь грамотно это обосновать. При вашем богатом опыте грамотное обоснование наверняка найдётся.

Селенский помотал головой.

– Нет, уважаемый, нет. Отстаньте от меня.

– Василий Павлович, а я вам разве навязываюсь? – прищурил глаза незнакомец. – Если ваше «нет» окончательное – воля ваша, я отстану. Вопрос с экспертным заключением мы, поверьте, решим и без вас. Но, может быть, вы всё-таки подумаете? Я же не прошу вас сделать это за так. Я уполномочен предложить вам очень даже неплохое вознаграждение.

Незнакомец назвал сумму. У Селенского перехватило дыхание. Квартплата, платье дочери на выпускной, долгожданная поездка на юг…

Его мысли заметались, как встревоженные выстрелом птицы.

А ведь, действительно, практически никакого риска. Подлог – это когда, скажем, смерть наступила от отравления, а в заключении пишут: «инфаркт»…

А гори они все в огне, все эти «общечеловеческие ценности»! Будешь их соблюдать – останешься гол, как сокол…

Кто у нас живёт в достатке? Тот, кто способен находить выгоду, кто умеет её не упустить…

В жизни есть давно устоявшиеся правила, и сложившийся порядок вещей не изменить. А коли так, то чего стесняться? Чем он, в конце концов, хуже остальных?…

– Так каков ваш ответ, Василий Павлович? – поинтересовался незнакомец.

– Я подумаю, – выдавил Селенский.

– Я могу позвонить вам завтра?

– Да, звоните. У вас есть мой телефон?…

Через несколько дней Селенскому передали бумагу следующего содержания:

«Направление
на повторное судебно-медицинское исследование трупа.
В связи с необходимостью уточнения обстоятельств по уголовному делу, направляю для повторного судебно-медицинского исследования труп гр. Боброва Игоря Петровича,… г.р., проживавшего по адресу: г. Москва,…
При исследовании необходимо ответить на следующий вопрос:
Имеется ли прямая причинно-следственная связь между смертью потерпевшего и ударом в голову, нанесённым ему подозреваемым Идиговым М.А.?
Акт исследования направить в прокуратуру Замоскворецкого района г. Москвы.
Заместитель прокурора Леонова Р.К.»

Россия, Москва

Мелкий, но густой дождь, начавшийся ещё после полудня, казалось, и не думал затихать. Откуда-то с севера, одна за другой, наползали чёрные тучи. И всё, что находилось под ними, пронизывалось неприятным холодом и сыростью.

Люба Короткевич вбежала в подъезд и энергично отряхнула налипшую на её красный дождевик влагу. Из её рта непроизвольно вырвался тяжёлый вздох. Радоваться было нечему. Предстоял ещё один унылый и гнетущий вечер.

После той истории со смертью Игоря она не могла никуда пойти. Весть, что она стала причиной его убийства, мгновенно распространилась по округе, и даже лучшая подруга Любы – и та предпочитала теперь отводить от неё глаза.

Переложив сумочку в другую руку, Люба стала подниматься по лестнице. За дверью одной из квартир визгливо залаяла собака. И тут на стене перед Любой нарисовалась какая-то тень. Её сбили с ног. Чья-то крепкая, задубевшая рука плотно прижала её к перилам.

– Мало того, что парня погубила, ещё и его убийцу защищаешь!

Люба приподняла голову. На неё смотрели чьи-то злые глаза. Лицо незнакомца покрывала балаклава. На Любу дохнуло впитавшейся в одежду прокуренностью.

– Слушай меня хорошенько, шлюха, – желчно процедил незнакомец. – Если ты своими показаниями «отмажешь» от тюрьмы этого урода, то очутишься там, где по твоей милости находится сейчас Игорёк Бобров.

В голосе незнакомца клокотала ярость. Он ударил Любу головой о перила и, грубо отшвырнув от себя, стал неторопливо спускаться вниз…

Россия, Москва

– Ну что, поговорил с ребятами? – осведомился Прудиус.

– Поговорил, – кивнул усевшийся подле него Пригодин.

Их разговор происходил в центральном офисе партии «Свободная Россия».

– На сколько человек можно рассчитывать?

– Да все придут.

– Всех пока не надо, – помотал головой Прудиус. – Всех позовёшь потом. А на первую акцию требуется человек пятьдесят, не больше.

– Пятьдесят – так пятьдесят, – пожал плечами Егор. – Значит, будет пятьдесят.

Он сосредоточил внимание на стоявшем в углу кабинета большом аквариуме, в зеленоватой, опалесцирующей воде которого степенно плавали разноцветные петушки. Он старался не смотреть в глаза своего куратора – этого холёного, глянцево выбритого щёголя, к которому он испытывал стойкую неприязнь. Но Степанцов обязал его координировать свои действия именно с ним, и Егору ничего не оставалось, как подчиниться. Права новичка куцые, и диктовать свою волю глупо.

Ничего, пройдёт немного времени, он оперится, и уж тогда-то он этому «фанфарону» задаст!

– Значит, запомни, – наставительно проговорил Прудиус, – на этом пикете никакой бузы. Никаких беспорядков, никаких стычек. На этом пикете вы – хоть и возмущённые, но вполне мирные ребята. Развернули транспаранты, толкнули эмоциональную речь, поработали на телевизионную картинку и разошлись. Не лезте раньше времени в пекло. Ключом к удачной охоте является терпение. Ты меня понял?

– Понял, понял, – проворчал Егор.

Прудиус положил перед Пригодиным несколько листков.

– Вот тебе, кстати, текст твоей речи. Её нужно выучить наизусть. На первой странице то, что будешь говорить в мегафон, а на второй – что следует говорить в интервью телевизионному корреспонденту. Самое главное, контролируй свои эмоции. Народу ты должен понравиться. Держи себя солидно, никакой истерики, демонстрируй праведный, но всё же сдержанный гнев. Убили твоего лучшего друга! А убийца оказался блатным! И следственные органы не собираются привлекать его к ответственности! Только не переиграй…

Прудиус будто споткнулся. Он пытливо посмотрел на Пригодина и, забросив руки за голову, откинулся в кресле назад.

– А знаешь что, давай-ка прорепетируем, – предложил он. – Становись-ка у той стены и говори так, как собираешься говорить…

Следовавшие снаружи мимо прохожие удивлённо косились на приоткрытую форточку: уж не завёлся ли в партийном офисе театральный кружок? Доносившиеся из форточки реплики наводили именно на такие мысли.

– Перед этой фразой сделай паузу… Здесь повысь интонацию… Здесь понизь…

И никто даже не подозревал, что репетируемая сейчас в партийном офисе сцена есть прелюдия большой пьесы, которой очень скоро суждено поднять на уши всю страну.

Россия, Санкт-Петербург

Денис Чистоклетов, – тот самый парень, что ехал на «Жигулях» четвёртой модели перед машиной Олеси Куркиной, – лежал на нарах и, зажмурив глаза, пытался как бы телепортироваться домой. Перед его мысленным взором мелькали знакомые картины, виртуальное пребывание в которых позволяло ему хоть немного сбросить с души тот невыносимый гнёт, что преследовал его все последние дни.

Дом. Огород. Вон Жучка высунулась из будки. Смотрит, не несёт ли он ей чего. Он частенько баловал её какой-нибудь оставшейся после обеда косточкой. Вон, вскочила, завиляла хвостом. Почуяла, что он идёт не с пустыми руками.

На, Жучка, держи. Вот твоя косточка. Только что из кастрюли. Сочная, с мослами.

А что там делает мать? Наполняет вёдрами кадку. Надо бы ей помочь.

Чей это голос раздался за забором? Лёнька, сосед. Спрашивает, пойдёт ли он вечером с ним на рыбалку? Конечно, пойдёт. Заходи часов в семь…

Громкие восклицания резавшихся в «очко» сокамерников вернули Дениса в печальную действительность. У него защипало в глазах. Он невольно шморгнул.

Неужели всё это явь? Кто бы мог подумать?! Он – и в тюрьме.

Впрочем, если быть совсем точным, это была не тюрьма, а следственный изолятор. СИЗО № 1. Небезызвестные «Кресты»! Но хрен редьки не слаще. Суть-то одна и та же.

«Гражданин Чистоклетов, в отношении вас избрана мера пресечения содержание под стражей…», – безжалостная тирада следователя до сих пор гремела в его в ушах.

Нет, ну в самом деле, за что? Разве он в чём-то виноват? Ехал себе спокойно, скорости не превышал. Вдруг, откуда ни возьмись, эта дура на белой «Тойоте». Сначала сигналила, как сумасшедшая, затем пошла на обгон. Неужели не видела, что впереди пешеходный переход? Сбила трёх пацанов и после этого скрылась.

Он ведь поступил как добропорядочный гражданин: записал её номер, вызвал «скорую», позвонил в ГИБДД, предоставил инспектору запись со своего регистратора. А его взяли и назначили «крайним»!..

Скрежет запора. Охранник. Кого на выход? Чистоклетова?

Сейчас, минуточку, иду. Вот только вот слезу с нар…

Дениса привели в крохотную комнатку, где, кроме стола и двух ввинченных в пол стульев, ничего не было. Там его ждал незнакомый молодой человек. На светившийся в глазах Дениса вопрос он ответил коротко:

– Я ваш адвокат.

– Но ко мне уже приходил адвокат, – удивлённо заметил Чистоклетов.

– Всё правильно, приходил. Но он сейчас загружен другой работой, и поэтому передал ваше дело мне. Так что, давайте знакомиться. Максим Чистов… Хм, наши с вами фамилии даже немного схожи: Чистов-Чистоклетов. Ведь так?

– Вроде, так.

– Слушай, давай на «ты». Так как-то будет попроще. Не возражаешь?

Денис вгляделся в собеседника: тёмные, слегка вьющиеся волосы, большой, немного покатый, лоб, выразительные карие глаза. Черты его лица не отличались особой правильностью, но в целом были приятны.

– Не возражаю, – пожал плечами Чистоклетов.

– Вот и хорошо. А теперь поведай мне подробно о том, что произошло в тот день. Но только всё так, как было в действительности. Если есть какие-то обстоятельства не в твою пользу, я тоже должен о них знать. Без этого будет трудно построить правильную линию защиты.

– Да мне скрывать нечего, – нервно усмехнулся Денис и принялся рассказывать о своём случае.

Адвокат внимательно слушал и делал какие-то пометки в своём, украшенном эмблемой партии «Свободная Россия», блокноте.

– Ну, в чём я здесь виноват? В чём? – горько восклицал Денис. – Почему всю вину возлагают на меня, а не на эту дуру?

– Почему на тебя? – задумчиво переспросил Чистов и, нагнувшись к подзащитному через стол, понизил голос: – А потому, что эта дура – дочка председателя Санкт-Петербургского городского суда. А деньги и власть, как известно, решают многие проблемы.

– А-а-а, – упавшим голосом протянул Чистоклетов.

– Но ты не впадай в уныние. Мы за тебя поборемся, – ободряюще улыбнулся Чистов. – Скажи-ка мне вот что. Вот ты говоришь, что у тебя был регистратор, и что карту памяти с него ты отдал инспектору.

– Ну, да.

– А ты перед этим сделал с неё копию?

– Нет. А как там было её сделать? У меня же с собой не было компьютера.

– А какую-нибудь расписку инспектор ГИБДД в приёме этой карты тебе давал?

– Вроде, нет.

– А в том объяснении, которое инспектор записал с твоих слов, присутствовала твоя просьба приобщить к следствию запись регистратора?

– Не помню. Честно говоря, я его даже не читал. Почерк у него был уж больно тяжёлый.

– То-есть, ты подписал объяснение, не глядя, просто отдал ему карту, и всё?

– Ну, выходит, что так.

Адвокат озабоченно воздел глаза к потолку.

– Плохо, – вздохнул он. – Тут, понимаешь, какая штука. Никакого упоминания о твоей карте с видеозаписью регистратора в материалах дела нет.

– Как нет?

– А вот так. Нет – и всё. И самой карты, соответственно, тоже.

– Во, дела! – вскинул брови Денис. – А куда же она подевалась? Я же отдал её инспектору из рук в руки.

– Да я верю, что ты её ему отдал, верю. Но только вот как теперь это доказать?

Чистоклетов поник. Адвокат дружески потрепал его по руке.

– Не дрейфь, герой. Постараемся что-нибудь придумать…

Россия, Приморский край, Шкотовский район, посёлок Подъяпольский

Подполковник в отставке Василий Семёнович Мисюта сидел в лодке, укутавшись в брезентовый плащ, и, держа в руке удочку, задумчиво смотрел на покачивавшийся на волнах поплавок.

Никакого клёва. Ну почему ещё вчера рыба кишела кишмя, а сегодня вся точно вымерла?

Стояла ночная тишина, беззвучие которой выразительно подчёркивалось нудным жужжанием круживших вокруг комаров. В воздухе витал аромат горьковато-жухлой травы. Веяло сыростью.

Мисюта любил рыбалку. Этим увлечением он заразился ещё в детстве. Но отдаться ему сполна смог только сейчас, после выхода на заслуженный отдых. Посидеть на свежем воздухе, ощутить охотничий азарт – для семидесятилетнего пенсионера, по его мнению, это было самым лучшим времяпрепровождением.

Со стороны берега донёсся какой-то шум. Василий Семёнович скосил глаза. Фура. Её очертания опознавались благодаря отчётливо выделявшейся в темноте белой кабине. Дальнобойщики были здесь частыми гостями: неподалёку располагался грузовой порт. Приедут вот так, ночью, переночуют, утром загрузятся и отбудут восвояси.

Мисюта снова перевёл свой взгляд на поплавок. Тот по-прежнему не подавал никаких признаков жизни.

Василий Семёнович зевнул, переменил позу, переложил удочку в другую руку, и тут его внимание привлёк какой-то странный свет. Странным он был потому, что исходил из-под воды. И это был не отблеск рассекавшей залив лунной полосы, как ему показалось вначале. Эти огни имели явно искусственное происхождение.

Свет становился всё ярче и ярче. Его источник медленно поднимался вверх.

Мисюта замер.

Забулькало. Над поверхностью воды стал произрастать какой-то странный объект. Мисюта сперва подумал, что это подводная лодка. Но его первоначальное впечатление подтверждения не нашло. Всплывший из-под воды аппарат не был похож на подводную лодку в её обычном конструктиве: продолговатая форма, поручни, башня, перископ. Он походил на перевёрнутую сковороду и состоял из двух, прилегающих друг к другу, полудисков. По периметру верхнего диска сияли разноцветные огни. К нижнему диску прилегали мощные отводы.

Объект продолжал подниматься. Всплыв целиком, он, к изумлению Василия Семёновича, бесшумно взмыл в воздух.

Достигнув берега, аппарат опустился на землю. Открылся люк. В свете иллюминаторов замелькали несколько чёрных фигур.

Мисюта напряг зрение. По движениям находившихся на берегу людей он понял, что из аппарата в фуру переносят какие-то ящики.

Так продолжалось примерно час. И вот погрузка закончилась. Объект снова поднялся в воздух, переместился к точке своего появления из-под воды и вдруг завис.

Мисюту охватило какое-то странное ощущение. Он будто почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Впоследствии он неоднократно пытался уяснить, что за сила сподвигла его тогда на прыжок в воду. Но к какому-то однозначному мнению он так и не пришёл. Иногда ему казалось, что это банальная интуиция, а иногда – что это судьба.

Словно повинуясь какой-то команде, Мисюта выскочил из лодки, и в ту же секунду из зависшего над морем объекта вырвался яркий луч.

Мисюту ослепило. Он точно утратил слух. Последующие минуты прошли для него, словно в вакууме.

Лодка разлетелась в щепки. Мисюте оцарапало лицо. Аппарат скрылся под водой. На поверхности заиграло затухающее сияние.

Не помня себя от страха, Василий Семёнович сбросил стеснявший движения плащ, скинул сапоги и быстро погрёб к берегу…

Россия, Владивосток

Заведующий складом строительной базы № 1 Матвей Иванович Подольский уже собирался уходить домой. Часы показывали без пяти минут шесть, и рабочий день можно было считать законченным. Но едва он накинул куртку, как позвонили с проходной: привезли стройматериалы, нужно задержаться и оприходовать.

Сочно чертыхнувшись в адрес шофёра: не мог, что ли, приехать завтра с утра?! – Подольский вытащил из сейфа ключи и раздражённо направился к служившему складом ангару.

А далее начались странности.

Первая из этих странностей заключалась в том, что загруженную ящиками фуру почему-то сопровождал сам хозяин базы, Григорий Сергеевич Кабалов.

Вторая странность – Кабалов не дал произвести досмотр, что являлось обязательным по заведённому им самим же порядку.

И, наконец, третья – сразу после разгрузки Кабалов внезапно отправил в двухнедельный отпуск весь базовский персонал. Разумеется, кроме охранников. Отдохните, мол, ребята.

«С какой это стати он решил вдруг всех удалить? – размышлял по приезду домой Подольский. – Почему он не дал ознакомиться с привезённым на базу грузом? Да ещё отобрал у меня, заведующего складом, все ключи? Что он, чёрт возьми, замышляет?…»

На следующий день Подольский отправился в гастроном, где встретил своего соседа и приятеля Василия Семёновича Мисюту – того самого, что фигурировал в предыдущем эпизоде.

– Чего это ты не на работе, Матвей Иванович? – удивлённо поинтересовался тот.

– Да вот, отправили в отгула, – развёл руками Подольский.

И он поведал соседу вчерашнюю странную историю.

По лицу Василия Семёновича пробежала едва уловимая тень.

– Слушай, – задумчиво протянул он, – а у той фуры, часом, была не белая кабина?

– Белая, – кивнул Подольский. – А что?

– Да нет, ничего. Значит, говоришь, ты не знаешь, что такое в ней привезли?

– Да как тут было узнать, если мне в эти ящики даже и заглянуть не дали?

– Вот это плохо, Матвей Иванович, – озабоченно покачал головой Мисюта. – И в первую очередь, для тебя.

– Для меня? Это почему для меня?

– Да мало ли что на уме у твоего хозяина! Как бы он ни подвёл тебя под статью.

– И как же это я могу попасть под статью?

– Да очень просто. А вдруг в этих ящиках какая-то контрабанда! Отвечать-то придётся тебе.

– Это почему это мне?

– Ну, как почему? Груз на склад принимал ты? Ты! Подпись в накладных ставил ты? Ты! Вот и смоделируй ситуацию…

Домой Подольский вернулся в отвратительном настроении. Он выгрузил в холодильник купленные в магазине продукты, после чего улёгся на диван.

«А ведь сосед всё верно говорит, – думал он. – Если в тех ящиках что-нибудь криминальное, крайним однозначно буду я. И Кабалов тут как бы ни при делах, ведь во всех приёмо-сдаточных документах фигурирует моя подпись».

Подольский поделился своими опасениями с женой. Та обессилено всплеснула руками.

– Ой, дурак! Ой, дурак!..

И тут его охватил нешуточный страх. Он решил, во что бы то ни стало, выведать содержимое этих загадочных ящиков.

По счастью, у него дома хранился дубликат складского ключа. Сделал себе как-то по-тихому. Так, на всякий случай.

Но как проникнуть на склад тайком?

И Подольский решил применить хитрость…

Охранники базы были очень удивлены, когда в районе полуночи перед ними вдруг предстал заведующий складом.

– Привет, мужики! – поздоровался он. – Тут вот какое дело. Переночевать не дадите?

Охранники недоумённо переглянулись.

– Вот это да! Иваныч, а что у тебя не так?

Подольский принял смущённый вид.

– Ну, как вам сказать? Проблемы с супругой.

– Неужто из дома выгнала?

– Ну, типа того.

Сторожку сотряс гомерический хохот.

– Эх ты, горемыка! А ещё таким скромницей прикидывался! Оказывается, ничто человеческое тебе не чуждо. Ну ладно, иди в гараж. У нас там все ночуют, кто жёнам изменяет.

Подольский проследовал в отведённые ему «апартаменты». Теперь предстояло дождаться, когда наступит глубокая ночь.

В начале четвёртого утра он осторожно выглянул наружу. Обстановка представлялась благоприятной. Небо было сплошь затянуто тучами. Двор базы освещал лишь один-единственный тусклый фонарь. Охранники в сторожке, по всей видимости, спали.

Пригнувшись к земле, Подольский подобрался к ангару. Он воровато оглянулся по сторонам, отпер замок и прошмыгнул внутрь.

На вскрытие выбранного им для осмотра ящика ушёл почти час. Делай он это легально – управился бы не более чем за минуту. Поддел бы крышку долотом, ударил бы по нему молотком. Процедура не хитрая. Раз – и готово. Но он орудовал тайком, поэтому шуметь было нельзя.

Когда прибитая гвоздями крышка была, наконец, откинута, и Подольский, включив портативный фонарь, заглянул внутрь, к его горлу подкатил внушительный ком. В ящике находилось… оружие!

Подольский ощутил, как сначала замерло, а потом вдруг бешено забилось его сердце.

Хорошенькие «стройматериалы»! Да их тут целый арсенал!..

Раздавшийся позади шум заставил его вздрогнуть. В дверном проёме обозначился чей-то силуэт.

Подольский ощутил лёгкое покалывание в левой стороне груди. Его рука машинально потянулась к сердцу, но замерла в воздухе, так и не описав намеченную траекторию.

Силуэт принадлежал Кабалову…

Наступило утро.

В ворота базы раздался осторожный стук. Сидевшие в сторожке охранники оторвались от просмотра шедшего по телевизору кинофильма.

– Узнай, что нужно, – обращаясь к напарнику, проговорил тот, что был постарше.

Второй охранник поднялся с дивана и вышел на крыльцо.

– Здравствуйте! Я хотела узнать про своего мужа, – крикнула стоявшая по ту сторону ворот пожилая женщина. – Он, случайно, не у вас?

– А кто ваш муж?

– Подольский Матвей Иванович. Он работает у вас заведующим складом.

Второй охранник иронично усмехнулся.

Ох, уж эти бабы! Сначала доведут мужей до белого каления, а потом бегают, ищут их, ночей не спят.

Он обернулся к первому охраннику, точно испрашивая у него разрешения. Тот благосклонно кивнул головой.

– Здесь он, здесь, – снисходительно проворчал второй охранник и направился в гараж. Но когда он оттуда вышел, его лицо выражало недоумение.

– Иваны-ы-ыч! Ты где?! – прорезал территорию базы его зычный крик.

В ответ не последовало ни звука.

Второй охранник обошёл вокруг гаража, обогнул склад, прошёлся мимо хозяйственных построек, даже заглянул в места, так сказать, общего пользования, но заведующего складом как след простыл.

– Точно сквозь землю провалился, – вернувшись в сторожку, констатировал он.

– Когда же он мог уйти? – недоумённо вскинул брови первый охранник.

– А хрен его знает! – пожал плечами второй. – Может он уехал с этими?

Здесь имелась в виду приезжавшая ранним утром компания во главе с хозяином базы.

– Наверное, да, – не находя другого объяснения, заключил первый охранник и сопроводил свои слова точным ударом резиновой мухобойки по вылезшему на божий свет таракану.

Второй охранник снова вышел на крыльцо.

– Ушёл ваш супруг, – сообщил он ожидавшей за воротами женщине.

– Куда ушёл? – осведомилась та.

– А я почём знаю! Наверное, домой.

– Да нет его дома.

Второй охранник раздражённо кашлянул.

– Гражданка, вашего мужа здесь нет, – давая понять, что её присутствие здесь более нежелательно, пояснил женщине он. – Нам некогда заниматься поисками вашего мужа. Ищите своего супруга сами.

США, Атланта

Главный редактор телеканала CNN Метт Кэйн стоял у окна, поддерживал правой рукой локоть левой, – это была его любимая поза, – и курил, не обращая внимания на следовавшие один за другим телефонные звонки.

Начальство тоже имеет право на обеденный перерыв.

Но тут раздался пронзительный зуммер. Кэйн резко повернул голову. Проигнорировать его он не мог. На такие вызовы следовало отвечать даже глубокой ночью.

– Да, – почтительно проговорил он, придвинув к себе стоявший на краю стола телефон – это была прямая линия с Госдепартаментом.

Выслушав, что ему сказали на другом конце провода, он почтительно кивнул:

– О'кэй. Сделаем.

Положив трубку, он тут же вызвал к себе шеф-редактора отдела новостей и сухо продиктовал ему следующее задание:

– Созвонись со своими ребятишками в Москве и скажи, что завтра им следует подъехать к пяти часам пополудни к Манежной площади. Там будет небольшой пикет, который нужно хорошо показать. Лейтмотив репортажа должен быть следующим – в России начинаются народные протесты против режима Президента Рогачёва. Давать его будем в прямой эфир.

Сумерки постепенно сгущались. Покрытое тучами небо трепетало в сиянии неоновой рекламы. Влажный после прошедшего дождя тротуар, точно радуга, отбрасывал цветовую гамму тянувшихся вдоль него магазинных витрин.

Я неспеша шагал по Тверскому проспекту, – главной московской магистрали, величественные здания которого являли собой беспорядочный калейдоскоп: то светлая точка, то тёмная, – и внимательно наблюдал за окружающими меня людьми. Не скрестит ли кто руки за спиной, не упрёт ли кто руку в бедро, не изменит ли кто скорость в зависимости от темпа маячившего впереди меня Прудиуса…

Задай мне сейчас вопрос, кто мне больше всего запомнился по работе в России, я бы в первую очередь назвал именно его. Ни Степанцова, ни Пригодина, ни Кабалова – этих, растиражированных телевидением, лидеров протестных масс, а именно его – тихого, безликого и незаметного Олега Валерьевича Прудиуса.

Нам подкинул его Степанцов. Прудиус работал у него референтом. Нам требовался хороший координатор из местных, и Степанцов предложил задействовать его.

Исключительно прагматичное отношение к жизни, непомерная корысть, полное отсутствие общечеловеческих принципов и чего-либо святого. Он вызывал стойкое неприятие моралистов, которым присущ поэтический взгляд на обыденную действительность. Но по нашим критериям, – по критериям нашей «Фирмы», – он заслуживал уважение и почёт.

Что меня больше всего поражало в Прудиусе, так это полное отсутствие у него какого-либо тщеславия. Психологи, наверное, возразят: людей без тщеславия не бывает; тщеславие – это неотъемлемый элемент человеческой психики.

Хорошо, тогда поправлюсь… вернее сказать, уточню – отсутствие открытого проявления своего тщеславия.

Прудиус не стремился к роли «первой скрипки», не лез под телевизионные «юпитеры», не жаждал фанфар. Он предпочитал держаться в тени, он стремился к незаметности, он был очень скромен.

Кто-то, может быть, усмотрит в этой скромности чувство собственной неполноценности. Но, уверяю вас, что это не так. Скромность Прудиуса проистекала не от психического нездоровья, а из очень мощного житейского разума.

Степанцов рассказывал, что он как-то его спросил: «Какой бы ты хотел получить от меня пост после того, как я стану Президентом?». Знаете, что ответил Прудиус? Пост директора ФСБ. Он хотел стать шефом тайной полиции. По-моему, это свидетельствует о многом.

Один древний мудрец, – увы, уже не помню его имени, – как-то изрёк: «Дураки жаждут славы, а умные – власти». Вот это как раз про Прудиуса. Превосходный организатор, великолепный аналитик, мастер выявлять и использовать человеческие слабости с максимальной полнотой. Жаль только, что он смотрел на мир исключительно под своим углом…

Итак, я следовал за Прудиусом по Тверскому проспекту, и делал это, разумеется, не просто так. Мне нужно было определить, не интересуется ли им ФСБ. Если он угодил под «колпак», вычислить «топтунов» можно было по указанным мною выше признакам. Ведь все эти жесты: скрещивание рук за спиной, упирание руки в бедро и всё такое прочее – есть специальные знаки, посредством которых агенты наружного наблюдения беззвучно общаются между собой. Руки перекрещены за спиной – значит «объект» стоит. Рука опирается в бедро – значит «объект» свернул направо или налево. Попеременно меняясь позициями, они сообщают эти сведения друг другу. Ну, а если «топтун» обходится без знаков и просто подстраивается под скорость своего «подопечного», то это верный признак того, что он работает по «объекту» один.

Поведение окружающих не вызывало никаких опасений. Всё свидетельствовало о том, что Прудиус пока был чист.

Спустившись вслед за ним в подземный переход, я перешёл на другую сторону улицы и последовал в сторону старого Арбата.

А спустя час, у нас с ним состоялась встреча. Это была самая первая наша с ним встреча. И местом этой встречи был выбран располагавшийся на Старом Арбате, очень популярный в России, вахтанговский театр.

Когда я, поднявшись из гардероба, вошёл в фойе, Прудиус был уже там. Он не спеша прохаживался вдоль стен и рассматривал развешанные на них портреты работавших в театре актёров.

– Простите, – обратился я, подойдя к нему, – а вы не учились на историческом факультете московского университета?

– Да, – кивнул головой Прудиус, – это было в девяностых годах.

– По-моему, мы жили с вами на одном этаже в общежитии. Вас ведь зовут Олег?

– А вас Владислав?…

Это был оговоренный для опознания пароль.

Разыграв встречу двух бывших сокурсников, мы продолжили нашу беседу в буфете.

– Ну, – спросил его я, – как вам сложившаяся ситуация в стране?

Ответ Прудиуса поразил меня своей глубиной. Именно тогда я и уяснил, что передо мной не какой-то там «мальчик на побегушках», а серьёзный, хорошо разбирающийся в политике, специалист.

– Для нашего с вами дела – вполне благоприятная, – отозвался он. – Власть сама по себе, народ сам по себе. Государство и общество разобщены. Действенные механизмы влияния общества на государство отсутствуют.

– Отсутствуют? – изобразил удивление я. – А как же выборы?

– Как будто вы не знаете, что наши выборы – это не более чем формальность, – усмехнулся Прудиус. – У нас на них практически никто не ходит. Зачем тратить время, если зараннее известен результат?

– Да вы что?! – выразительно вскинул брови я.

– Плюс полное отсутствие социальной защиты, – продолжал, не принимая всерьёз мою игру, Прудиус. – Наше трудовое законодательство совершенно не работает. В трудовых отношениях присутствует настоящий феодализм. Работодатель может делать со своим работником всё, что заблагорассудится. «Не нравится – уходи» – и все дела. И ничего не попишешь. Высокая безработица заставляет мириться с этим произволом. Общество разъедает коррупция. Господствует ничем не прикрытый властный беспредел. Нужна только объединяющая сила, чтобы обратить недовольство народа в протестную, сметающую всё на своём пути, волну. А оно сейчас очень даже сильнó, это недовольство!

– Так-так, – поощрительно покивал головой я. – А как на ваш взгляд, существуют ли сейчас уязвимые места у нынешнего политического режима?

– Нет такой власти, в которой не было бы слабых мест, будь это даже самая безжалостная диктатура, – снова усмехнувшись, негромко проговорил Прудиус. Он, безусловно, понял, что я его «прощупываю». – Всё кажущееся неуязвимым имеет свою уязвимость. Это хорошо иллюстрирует один древнегреческий миф. Есть там один такой персонаж – воин Ахиллес. Его невозможно было ни убить, ни ранить. Копья, стрелы, мечи противника попросту не проникали в его тело. А всё потому, что в детском возрасте мать искупала его в водах волшебной реки Стикс. Но была вот такая проблема – во время купания она держала Ахиллеса за пятку, и его пятка, по этой причине, оказалась не защищена. Враги Ахиллеса пронюхали об этой его слабости и стали целиться именно туда. И в битве при Трое им удалось ранить его в пятку отравленной стрелой. Рана оказалась смертельной, и Ахиллес погиб. Вот так же и с любым политическим режимом – в каждом из них присутствует своя «Ахиллесова пята».

– И какова же «Ахиллесова пята» у режима Рогачёва?

– «Ахиллесова пята» режима Рогачёва произрастает из уже названных мною выше особенностей нашей социальной и политической среды: разобщённости власти и общества, засилья коррупции, бесправия простого человека, нищеты. И если в достаточном количестве посыпать солью на эти общественные раны, то можно спровоцировать цепную реакцию костяшек домино, способную в конечном итоге развалить всю нынешнюю политическую систему. Но я, откровенно говоря, не уверен, что вы подобрали правильную кандидатуру на роль вожака.

– Вы имеете в виду Степанцова? – с искренним теперь уже удивлением вымолвил я.

Вот это поворот! Референт столь уничижительно отзывается постороннему о своём шефе!

– Нет. Я имею в виду Пригодина, – уточнил мой собеседник.

Я внимательно посмотрел на Прудиуса. Его дряблые желвачки ходили по щекам ходуном, а глаза – круглые, маленькие скважины – целились в меня, точно из двустволки.

Значит, Степанцов ему ничего не сказал!

– В каждой операции присутствует своя стратегия, – пояснил я. – И лидер уличных протестов не обязательно становится потом лидером страны. Что означает разработать стратегию? Это означает определить правила игры, то-есть рассчитать последовательность действий, которые с большой долей вероятности приведут от существующего положения вещей к желаемому результату. В сложившихся ныне российских реалиях поставленную задачу одним наскоком не решить, и Систему необходимо расшатывать. Расшатывание происходит от малого к бóльшему, и начинать это следует со сравнительно мелких проблем. Главное условие – чтобы эти проблемы символизировали властный беспредел и относились не ко всему обществу, а к какой-то отдельно взятой личности. Широкая огласка, локальные акции протеста, вовлечение в процесс проявления недовольства всё новых и новых лиц, и со всем этим – постепенное развитие масштаба конфликта. И лидером этого процесса, – начального, подчёркиваю, процесса, – должен быть простой, обычный человек. Не какой-то там раскрученный политик, а простой, обычный работяга. Человек, так сказать, из народа, умеющий зажигательно говорить, умеющий повести за собой. И чтобы у этого работяги уже имелась сплочённая кучка единомышленников, готовая подчиняться своему лидеру во всём: нужно маршировать – пожалуйста; бить морды оппонентам – пожалуйста; нужно стрелять – да никаких проблем. Но этот работяга нужен лишь для первых шагов. Для первоначальной, так сказать, дестабилизации. В большую политику Пригодина однозначно никто не пустит. Мы вышвырнем его сразу же, как только тому наступит черёд.

– Теперь понятно, – растянул губы в удовлетворённой улыбке Прудиус.

– Далее – уже более крупный масштаб, – продолжал я. – Как по «полю боя», так и по уровню целей. Бунтуют уже не улицы, а целые регионы. В протест вовлекаются уже не отдельные группы населения, а целые его социальные слои. Возможности активной реакции режима на эти протесты при этом будут максимально ограничены: задействуется как внешнее давление, так и внутренний саботаж. И когда авторитет режима достигнет минимума, можно будет ставить под сомнение его легитимность. Режиму предъявляется ультиматум: либо, мол, уходите по-хорошему, либо вас свергнут силой. И с этим вступает в действие уже последний, завершающий этап.

– Ясно, – заметно повеселел Прудиус.

– Связь будете поддерживать со мной, инструкции получать у меня, – лаконично подвёл черту я…

Спектакль закончился. Я забрал в гардеробе свою верхнюю одежду, спустился в уборную, закрылся в кабинке и произвёл обычный для моего ремесла «маскарад».

Вывернутая наизнанку потёртая куртка превратилась в солидное кашемировое пальто. Вязаная шапка «горшок» обратилась в кожаную фуражку. Джинсы стали классическими брюками, джемпер обернулся пиджаком. Исчезли наклеенные брови и усы, полетели в урну заложенные за скулы тампоны.

Есть одно золотое правило «нелегала» – не светить свою подлинную личину перед теми, кто может тебя потом опознать.

Пришедший в театр скромный, задавленный безденежьем инженер, каким я предстал перед Прудиусом, бесследно исчез. Вместо него из театра вышел уверенный в себе сотрудник преуспевающей фармацевтической фирмы…

Хм… Вспоминаю вот сейчас свою первую встречу с Прудиусом и ловлю себя на мысли, что шпионское ремесло – это ведь тот же театр. Здесь также присутствует актёрская игра, применяется реквизит, используется грим. С той только, может быть, разницей, что в отличие от актёра, шпион рискует не сценической, а своей собственной жизнью.

Подняться наверх