Читать книгу Петля анаконды - Алексей Хапров - Страница 4
Глава вторая
Оглавление1
Россия, Москва
Мансур Идигов сидел напротив взиравшего на него с явной неприязнью дознавателя и, нахмурив лоб, писал явку с повинной.
Он пришёл в полицию сам. А что ему ещё оставалось делать, если по нему объявили федеральный розыск? Провести всю оставшуюся жизнь в родительском погребе, вибрируя мелкой дрожью от любого стука в дверь? Ну, уж нет!
Настроение у Мансура было прескверным. Вознамериться просто проучить наглеца и при этом угодить в тюрьму!
До чего же глупо всё получилось! Ну как же это он так не рассчитал? Ударил-то, ведь, не сильно, а ровно с тем расчётом, чтобы вправить перебравшему со спиртным мальчику мозги. Захочу, мол, сниму – тут любой бы не выдержал!
О том, чем закончилась для разозлившего его студента их вчерашняя стычка, он узнал сегодня утром. Ему позвонила и сообщила об этом мать. Она была в страшной истерике: как он мог так опозорить на весь свет их семью?!
Включив телевизор и посмотрев новости, он похолодел. Это был крах! Крах не только его спортивной карьеры, но и всей его жизни. Разве можно считать совместимыми такие понятия, как «тюрьма» и «жизнь»?…
Закончив писать признание и продиктовав следователю номер телефона своей подруги, с которой он был накануне в кафе, Мансур выдвинул из-под стула спортивную сумку, где были сложены захваченные им с собой пожитки для пребывания в СИЗО: полотенце, кружка, смена белья, – после чего глухо спросил:
– Куда мне теперь идти?
– Тебя отведут, не беспокойся, – сурово прорычал дознаватель.
Он выглянул в коридор и позвал конвой…
Люба Короткевич была страшно напугана. Ей ещё никогда не доводилось иметь дело с полицией. Поэтому, услышав в трубке отдававший металлом голос дознавателя, она испытала ледяную дрожь.
– Вы можете сейчас прийти в отделение? – спросил он.
– Могу, – пролепетала она.
– Возьмите с собой документы. Позвоните мне по внутреннему телефону из дежурной части – и я за вами спущусь. Так я вас жду.
– Да, – повторила она и обессилено положила трубку.
Вот так поворот! Вляпалась – так вляпалась. И не знаешь, кого винить. Оба хороши – что Игорь, что Мансур. Придурки! Себя погубили и её подставили. Мало ли что на уме у этих ментов!
Чёрт возьми, и как назло ни одного знакомого адвоката! Проконсультировал бы, что следует говорить.
А может просто рассказать всё как есть? Без каких-либо приукрас и без утайки.
А в чём, собственно, её вина? И надо ли ей бояться? Она Игоря била? Не била. Она Мансура подначивала? Не подначивала. Она просто стояла в стороне и наблюдала их конфликт!..
У председателя «Землячества Дагестана» Беслана Царгаева на душе скребли кошки. Вид сидевшей перед ним убитой горем женщины не мог оставить равнодушным.
Нет, она не плакала, не рыдала. Она изо всех сил старалась выглядеть спокойной. Но её воспалённые глаза, сильно бледное лицо, дрожавшие пальцы, беспрестанно теребившие лежавшую на её коленях сумочку, предательски выдавали владевшее ею отчаяние.
– Ну чем я могу вам помочь, Фарида Расуловна! – беспомощно разводил руками он. – Я же не судья, не прокурор, не следователь. Я всего-навсего руководитель общественной организации.
– Неужели у вас нет никаких связей? Ему бы хорошего адвоката.
– Хорошего адвоката найти, конечно, можно, только это вашего Мансура вряд ли спасёт. На нём, ведь, не мелкое хулиганство. На нём убийство. У-бий-ство!!! К тому же все доказательства налицо: видеозапись, свидетели.
– Ну помогите, хотя бы, с адвокатом.
– С адвокатом я помогу. Есть тут у меня кое-кто на примете. Но здесь есть ещё один вопрос. Вы в состоянии оплатить его услуги?
– В состоянии, – сквозь зубы произнесла женщина и отвела глаза.
Царгаев внимательно посмотрел на неё и тяжело вздохнул.
– Понятно. Ладно, с этим мы разберёмся. Поговорю с ребятами – постараемся как-нибудь облегчить ваш крест. Вы в Москву надолго?
– Не знаю. Как получится.
– Вам есть, где жить?
– Да я ещё не искала. Из аэропорта сразу к вам. Затем поеду к сыну. Ну, а уж потом позабочусь о себе… Да вы обо мне не беспокойтесь. В крайнем случае, переночую на вокзале.
Царгаев нахмурил лоб и поднял телефонную трубку.
– Мурза? Привет, дорогой. Как дела?… Ну, молодец. Пусть так оно будет и дальше. Слушай, тут надо кое в чём помочь. У меня сидит мать нашего Мансура… Да, да, Идигова. Ей нужно где-то остановиться. Найдёшь что-нибудь?… Спасибо, дружище, спасибо… Нет, звони мне. Я отвезу её сам. Только скажи, куда…
Адвокат Мурад Эльмурзаев сидел в своём офисе и продумывал речь к завтрашнему судебному процессу. В дверь постучали. Эльмурзаев поднял глаза.
– Да?
В комнату заглянул элегантный молодой человек.
– Здравствуйте. Можно? – учтиво осведомился он.
– Здравствуйте, – ответил Эльмурзаев. – Проходите. Слушаю.
Посетитель плотно притворил за собой дверь и уселся на предложенное ему место.
– Я по поводу Мансура Идигова. Мне сказали, что защищать его будете вы.
– Да, я, – кивнул адвокат. – А вы, собственно, кто? Вы от Царгаева?
– Нет, я не от Царгаева. В «Землячестве Дагестана» я не состою. Я представляю людей, которые хотят помочь Мансуру.
Эльмурзаев отложил бумаги завтрашнего процесса в сторону. Он неоднократно сталкивался с подобными визитами и против них нисколько не возражал. Такие визиты, как правило, приносили пользу. Если у подзащитного находились влиятельные родственники или знакомые, которые своим участием смягчали судебный приговор, все лавры победителя доставались ему: «отмазал» клиента, хороший адвокат.
– Ну, что вам сказать… Ситуация пока неблагоприятная. Есть видеозапись, есть свидетельские показания. Сто одиннадцатая, часть четвёртая – до пятнадцати лет.
– Неужели человек может умереть от удара кулаком?
– Смотря, кто будет бить. Если чемпион по боевым единоборствам, то может. Следует мощный удар в голову, мозг бьётся о заднюю стенку черепной коробки, повреждается мозжечок – и в итоге смерть.
Посетитель слегка кашлянул и понизил голос до шёпота.
– Мурад Арсланович, вы позволите начистоту?
– Позволю.
– Что можно сделать?
– Если вы имеете в виду меня, то я не волшебник. Я адвокат. Мои возможности ограничены степенью очевидности доказательств. Чем очевиднее доказательства, тем ýже пространство для манёвра. Можно, конечно, договориться со свидетелями. Большинство людей идут на сделку, если цена вопроса достаточно высока. Но есть один препон – видеозапись. На видеозаписи преступление вашего Мансура налицо. Не будь её, можно было бы попытаться представить дело в том плане, что пострадавший сам накинулся на своего убийцу, а тот, дабы защитить свою жизнь, вынужден был нанести ему упреждающий удар. Сто восьмая статья, превышение пределов самообороны – здесь до двух лет. Но как противоречить тому, что запечатлела камера? А камера запечатлела, что никакой угрозы жизни со стороны пострадавшего вашему чемпиону не было.
– А если убийство в состоянии аффекта? Тот студент, ведь, его оскорбил.
– Сто седьмая? Не пройдёт. Оскорбление, каким бы обидным оно ни было, убийство не оправдывает. К тому же аффект – это совсем другое. Если бы человек, которого вы убили, был повинен в смерти члена вашей семьи – тогда это аффект. Но оскорбление – ни в коем случае. Если бы убийство можно было оправдать оскорблением, у нас началась бы такая вакханалия, что не приведи Господь. В общем, – по-барски откинулся на спинку кресла адвокат, – по тому состоянию дела, которое я вижу сейчас, прогнозировать могу не менее восьми лет. Без амнистии. На тяжкие преступления амнистия не распространяется.
– А если бы эта видеозапись, скажем, как-нибудь исчезла?
Эльмурзаев усмехнулся.
– Не пойдёт. Вряд ли кто в полиции захочет себя этим марать. К тому же эта видеозапись крутится в Ютюбе, показывалась на многих телеканалах, так что достать её копию не составит никакого труда.
– Мурад Арсланович, а если выйти на судью?
– На судью? Рассматривать это дело будет Василий Петрович Гавриленко. Человек обеспеченный, пожилой, к тому же старой закалки. На контакт он не пойдёт. Если у вас действительно серьёзные намерения, то я бы порекомендовал вам выйти на прокурора. В юриспруденции существует такая хитрость: судья не имеет права назначить наказание тяжелее того, чем требует прокурор. Вот за это можно зацепиться. В нашем деле обвинение будет представлять Раиса Константиновна Леонова. Сказать о ней что-либо я не могу. Сталкивался с ней лишь однажды. Но прощупать её, конечно, можно.
– Мурад Арсланович, мы можем на вас рассчитывать?
Эльмурзаев снова усмехнулся и выразительно посмотрел на собеседника.
– Если в плане ведения деликатных переговоров – то да.
Посетитель раскрыл дипломат, достал оттуда две денежные пачки и положил их на стол.
– Это, так сказать, аванс.
Эльмурзаев небрежно смахнул их в ящик.
– Попробую, – кивнул он. – Но обещать чего-либо, сами понимаете, не могу. Я её очень плохо знаю.
– В этом мы вам поможем, – пообещал молодой человек. – В самое ближайшее время вы будете знать все её «болевые точки»…
2
Россия, Санкт-Петербург
Председатель Санкт-Петербургского городского суда Виктория Львовна Куркина бухнулась в служебную машину и судорожно выдохнула:
– В Управление ГИБДД.
Водитель завёл мотор и с любопытством покосился на свою начальницу: в таком возбуждении он видел её впервые.
Виктория Львовна закрыла глаза и сделала медленный, глубокий вдох.
«Спокойно, спокойно, – сказала себе она. – Нужно сохранять самообладание. Володя поможет. Должен помочь. Ведь я ему в своё время помогла. У него тоже были проблемы с сыном… Ой, ну какая же Олеська дура! Какая дура! Говорила я мужу, не надо ей пока дарить автомобиль. Рано ещё, пусть станет постарше. Нет, настоял. Что мы, мол, хуже соседей? Те своей подарили, так почему бы и нам своей не подарить? И как её только угораздило? Неужели не видела, что дети, что пешеходный переход? Сбила бы какого-нибудь алкаша на повороте – ещё куда ни шло. Как-нибудь бы отмазали: мол, сам бросился под колёса, рассчитывал на шантаж. Но детей! И не одного, а целых трёх!..».
Начальник Управления ГИБДД по Санкт-Петербургу полковник Владимир Николаевич Бобков к визиту Виктории Львовны отнёсся настороженно. Было очевидно, что она пожаловала к нему неспроста, и что у неё возникла какая-то серьёзная проблема. А он не любил чужих проблем. И особенно не любил, если о помощи просили люди с положением. У непростых людей и проблемы непростые, а ему страсть как не хотелось пятнать свой мундир.
– Рад вас видеть, Виктория Львовна, – сдержанно поприветствовал её он. – Что у вас случилось?
– Дочь у меня попала в переделку. Сбила трёх пацанов, – с ходу выпалила Куркина.
Бобков присвистнул.
– Вот так дела! Ну, если они переходили улицу в неположенном месте…
– Да в том-то и дело, что в положенном. По «зебре».
– Это уже хуже. Они живы?
– Один, скорее всего, нет. По двум другим – не знаю.
Владимир Николаевич помрачнел и стал тщательно подбирать слова для деликатного отказа. Но Виктория Львовна не дала ему завершить этот процесс.
– Володя, у твоего Костика тоже был «косяк». Сколько он там уворовал? Если мне не изменяет память, миллионов тридцать. Так срок давности этого дела ещё не истёк. Подадут сейчас потерпевшие новый иск на пересмотр решения в связи со вновь открывшимися обстоятельствами – я не обещаю, что смогу тебе помочь.
Это был завуалированный ультиматум. Начальник ГИБДД сжал кулаки. Виктория Львовна держала его за горло. Несколько лет назад она действительно помогла его сыну избежать тюрьмы. А долг, как говорится, платежом красен.
– Трудно это будет, – тяжело вздохнул он.
– Мне тоже было трудно, – ледяным тоном парировала Куркина.
– Ну ладно, ладно, – сдался Бобков. – Попробую что-нибудь сделать. Где это произошло?
– На Путиловской.
– Путиловская, Путиловская… Какой это район?
– Заводской.
– Так, Заводской. У нас там, по-моему, Кошарный.
Владимир Николаевич нагнулся к селектору:
– Олег Степанович? Добрый день. Слушай, что у тебя там за ЧП на Путиловской? Говорят, сбили трёх ребятишек… Ах, вот оно как. Да, прискорбно. Машину установили?… Угу… Угу… Понятно. Слушай… хм… ты вот что, бери-ка весь собранный материал и давай ко мне. Надо кое-что обсудить… Ну, как тебе сказать? В общем, здесь замешана дочь одного очень уважаемого человека. Оч-чень уважаемого! – со значением повторил он.
Начальник ГИБДД положил трубку и озабоченно забарабанил пальцами по столу.
– Плохо дело, Виктория Львовна. Виновная скрылась с места происшествия, есть свидетели, имеется видеозапись.
– Там что, камеры?
– Нет. У ехавшего за твоей дочерью парня был видеорегистратор… Кстати, дети мертвы. Все трое. Первый погиб на месте, двое других умерли по пути в больницу. Надо ещё выяснить, чьи это были дети. Если из простых, то…, – полковник пренебрежительно махнул рукой. – А если не из простых?…
Дома Олесю ждала грандиозная выволочка.
– Ты понимаешь, что ты натворила! – кричала на неё мать. – Ты подставила под удар не только себя! Ты подставила под удар меня и отца! Ты помнишь, кто твои родители?! Ты представляешь, какой здесь может быть резонанс?!
– Да они сами под колёса полезли!
– Как же, сами! Ты что, не видела пешеходный переход?
– Не видела.
– Чем же ты занималась?
– Обгоняла одного мудака!
– Вот и обогнала! Кстати, у этого «мудака» был регистратор! И моли бога, чтобы он не выложил запись в Интернет!
– С ним, что, нельзя договориться?
– А кто будет договариваться? Ты?
– Да хотя бы и я.
– А где возьмёшь деньги?
– Мама, перестань!
– Нет, не перестану! Наделала делов – так молчи! Значит так, ключи от машины – на стол. Поездишь пока на троллейбусе. И вот ещё что. Чтобы в ближайшие дни была беременна.
– Мама?!!!
– Да, именно так! – безжалостно отрубила Куркина. – Можешь ложиться под кого угодно. Если не удастся тебя отмазать, именно беременность спасёт тебя от тюрьмы. Получишь условно, а там будет видно.
Олеся, на манер трагедийных киногероинь, возвела очи «о, горе»…
В одиннадцатом часу вечера в доме Бобковых раздался звонок.
– Это, наверное, ко мне, – сказал Владимир Николаевич и, оставив домочадцев у телевизора, вышел в прихожую.
За дверью стояла Виктория Львовна Куркина.
– Ну? – спросила она, едва переступив через порог.
Бобков поднёс палец к губам и знаком предложил ей пройти на кухню. Когда они расположились за столом, он приглушённо сказал:
– Значит, так. Родители жертв ничего серьёзного собой не представляют: школьная учительница, уличная торговка, автослесарь. В общем, всякая мишура.
– Слава богу!
– Погоди. Ты новости смотрела?
– Смотрела. Ну и что?
– А то, что огласка в таком деле вредна.
– Вова, миром правят не журналисты. Во всяком случае, не в нашей стране. Потрындят, потрындят – и затихнут. Ты что-нибудь придумал?
– Придумал. Кошарный это дело перекроит. Но ты свою дочку всё же отправь куда-нибудь подальше, чтобы её можно было не найти…
Виктория Львовна вышла на улицу, сделала знак шофёру, чтобы ехал без неё, и зашагала домой пешком. В её душе играла тревога.
Нужно продержаться. Продержаться, во что бы то ни стало. Если её отправят в отставку, от Бобкова вряд ли можно будет что-нибудь ожидать.
«Страшная трагедия произошла сегодня на улице Путиловской. Молодая девушка, управлявшая дорогой иномаркой, сбила на пешеходном переходе трёх детей и скрылась с места происшествия. Дети скончались. Как сообщили нам информированные источники, за рулём машины находилась дочь председателя Санкт-Петербургского городского суда Олеся Куркина. Мы связались с главным управлением ГИБДД по Санкт-Петербургу. Нам сообщили, что по факту происшествия возбуждено уголовное дело…».
Этот репортаж из телевизионных новостей продолжал греметь в её ушах. Ещё никогда её фамилия не попадала под столь скандальную огласку.
«Ну и что? – старалась утешить себя она. – На бывшего министра обороны, вон, тоже заводили уголовное дело: развалил армию, продавал за бесценок военное имущество. Шуму было на всю страну. Однако же выкрутился! Тюремые сроки получили только „шестёрки“. Или другой случай – подмосковные прокуроры попались на крышевании игорного бизнеса. И что в результате? Дело даже не дошло до суда!..»
3
Россия, Челябинская область, Усть-Катав
Роман Мартынов был замкнут. И это в свои-то шестнадцать лет – самый, можно сказать, активный возраст! Ну, уж таков он сложился по природе. Он был по-детски застенчив, а потому и одинок.
Его, конечно, тяготило это вынужденное одиночество. Это только для закоренелых отшельников оно есть самая желаемая среда. Но Роман по своей натуре не был отшельником. Ему очень хотелось иметь друзей. Ему хотелось, чтобы им восторгались, ему хотелось, чтобы им восхищались. Но для того, чтобы тобой восхищались, нужно чем-то отличаться от остальных, нужно чем-нибудь блеснуть. А Роман не умел блистать. Он не мог вести себя эксцентрично. Он был тих и скромен, он ничем не выделялся на общем фоне. Он что был, что его не было, и на него, естественно, никто внимания не обращал.
Чтобы восполнить недостаток в общении, Роман погружался в сетевые интернет-игры. Эта была его своеобразная отдушина. Это была его живительная среда. Там он был героем, там он был звездой. И вот как-то однажды его внимание привлекла одна реклама – «Стань Че Геварой[7]!». И он заинтересовался этой, только что появившейся в интернете, новой игрой.
«Стань Че Геварой!
Че Гевара – это Человек с большой буквы! Это эталон решительности, железной силы воли и искреннего желания сделать мир лучше!
Стань Че Геварой! Стань героем! Возвысься над обыденностью! Стань кумиром людей!
Если тебе удастся войти в число победителей нашей игры, о тебе узнают миллионы!..»
Система присуждения очков здесь значительно отличалась от других сетевых игр. Никакой автоматизации. Очки начислял лично Администратор. Задания участникам также раздавал непосредственно он. Отчётом о выполнении задания служил размещённый на личной страничке «ВКонтакте» видеоролик.
Роман, недолго думая, зарегистрировался, и на следующий день обнаружил на своей электронной почте следующее письмо:
«Дорогой друг! Мы получили твою заявку. Но в нашу игру мы принимаем только сильных духом людей. Если ты чувствуешь, что в случае опасности над тобой начинает довлеть страх, поищи себе лучше какое-нибудь другое занятие. Поиграй, например, в „Тетрис“. Но если ты считаешь себя сильным человеком, продемонстрируй свою храбрость, пройди предварительный тест. Без врождённой храбрости нельзя стать личностью – личностью с большой буквы, каким был легендарный революционер Эрнесто Че Гевара. Покажи, что ты храбр. Выбор способа мы оставляем за тобой. Но ты при этом должен соблюсти одно обязательное условие – ты не должен трогать слабых и беззащитных. Введи в дискомфорт какого-нибудь негодяя. Например, паразитирующего на людских трудностях чиновника или нажившего себе состояние нечестным путём торгаша. Можно проколоть шину в его автомобиле, можно разбить в его доме окно. Реши сам, что можно сделать. Чем оригинальнее, чем чувствительнее для объекта будет выбранный тобой способ, тем выше будет начисленный тебе балл…»
Когда тебе открыто заявляют, что подозревают тебя в трусости, само собой возникает желание доказать, что это не так. И Роман попался в эту, рассчитанную на подростков, психологическую ловушку.
О том, на ком показать свою храбрость, Роман даже нисколько и не задумывался. В соседнем подъезде жил один «свин», которого ненавидел весь дом – ответственный чиновник, заместитель главы районной администрации. Запредельное высокомерие всех членов его семейства, плюс незаконно установленный на детской площадке, невзирая на все протесты жильцов, личный гараж, сформировали крайне негативное отношение к нему в прилегающей к их дому округе.
Прохождение теста на храбрость состоялось уже вечером следующего дня. Местом засады был выбран соседний подъезд, лестничная площадка между первым и вторым этажами.
Увидев из окна подходящего к подъезду «свина», Роман натянул на голову балаклаву и положил в нагрудный карман куртки включённый в режим видеозаписи смартфон.
«Свин» поднимался медленно. По всем признакам, он был пьян. Шарканье его нетвёрдых шагов перемежалось с тяжким кряхтеньем и отрывистым покашливанием.
Когда он поравнялся с Романом, тот резко выбросил руку вперёд и выпустил из зажатого в кулаке газового баллончика щедрую струю в физиономию «объекта».
«Объект» оторопел. Он явно такого не ожидал. Чиновник схватился за лицо, отвернул голову и беспомощно упал на колени.
Но это было ещё не всё.
Роман поднял стоявшую у стены, наполненную продуктами его малых испражнений, баклажку и вылил её содержимое на голову «свина».
В воздухе распространилось тошнотворное зловоние. «Свин» жалобно заскулил…
Реакция Администратора на выгруженный Романом видеоролик была восторженной: «Браво!». И по итогам предварительного теста Роману был выставлен самый высокий балл.
4
Россия, Владивосток
Гриша Кэб был человеком рисковым и решительным. В «лихие девяностые» он наводил страх на всех. В подконтрольном ему районе никто из торговцев не ерепенился. «Взносы» исправно платили все: что владелец кафе, что мелкий лоточник. Льгот Гриша никому не давал. Если кто-то начинал бузить, разговор был короткий. Одно из двух – либо в гроб, либо в инвалидную коляску. Торговцы это знали, и на них это действовало.
Ответственности Гриша не боялся, ибо у него всё было «на мази». Гриша понимал, что он тоже должен делиться. И, самое главное, понимал с кем.
К концу девяностых, когда процесс постперестроечного накопления капиталов в России подошёл к концу, и уголовная составляющая бизнеса пошла на убыль, Гриша решил выйти из тени в свет. Учредил строительную фирму, стал застраивать новые микрорайоны и постепенно трансформировался в представителя цивилизованного истеблишмента. Его уже не называли «Гриша Кэб». Теперь его именовали Григорий Сергеевич Кабалов, и никак иначе. Уважаемый человек, депутат. А что касается криминального прошлого, то о нём попросту забыли. Деньги, как известно, не пахнут. И говорить об их происхождении в высших кругах – это дурной тон.
Будучи уже в возрасте, – ещё не пенсионном, но всё-же уже почтенном, – в какой-то момент он решил удовлетвориться достигнутым и спокойно дожить свой век. Но тут его взбудоражил Степанцов, с которым он познакомился на одном представительном мероприятии. Оно называлось «Всероссийский форум деловой элиты».
– Поможешь мне стать Президентом – станешь хозяином края, – недвусмысленно пообещал ему тот.
Хозяин края! Это была, действительно, заманчивая перспектива.
Немного подумав, Кабалов выразил своё согласие.
– Начинается одна большая игра, – доверительно сообщил ему Степанцов. – Есть очень серьёзные люди, которые недовольны Рогачёвым. Нам нужен влиятельный человек, который смог бы организовать во Владивостоке народный бунт. И даже не просто бунт, а самое настоящее вооружённое восстание.
– Вооружённое восстание? – удивлённо вскинул брови Кабалов.
– Да, вооружённое восстание, – подтвердил Степанцов.
– Но по какой причине?
– Причина будет. Сценарий такой: народ «поднимает на вилы» нынешнего губернатора Сидорчука и захватывает органы местной власти; после этого появляется миротворец, – то бишь ты, – который всех успокаивает, разряжает обстановку, берёт управление краем в свои руки, и далее делает то, что будет нужно нам.
– А без вооружённого восстания никак нельзя? Ведь это же, всё-таки, чрезвычайка.
– А без него не обойтись, – развёл руками Степанцов. – Без него выстроенную Сидорчуком систему не нейтрализовать. У него ж, куда ни глянь, везде свой человек. И пока он в силе, его люди от него не отступят. Но они сразу же отвернут от него свои носы, если в Кремле решат его убрать. Закон выживаемости номенклатурной среды – объявлять бойкот тому, кто попадёт в опалу! Станут там поддерживать губернатора, который довёл свой край до народного бунта? Наверняка не станут…
5
Россия, Москва
Арбитр дал свисток и решительно указал на одиннадцатиметровую отметку. Игроки команды «Звезда» бросились благодарить своего упавшего в штрафной площадке нападающего. Их соперники, футболисты команды «Гладиатор», плотным кольцом окружили судью. Перепалка продолжалась долго, но для игроков «Гладиатора» закончилась ничем. Арбитр не изменил своего решения, и мяч был установлен на «точку».
Удар – гол.
Исход поединка стал ясен, ибо до окончания встречи оставалось чуть более двух минут.
С фанатской трибуны «Гладиатора» раздался оглушительный свист. Убеждённые в предвзятости арбитра «ультрас» дали волю своим эмоциям.
Стоявший внизу, у ограждения, вполоборота к полю невысокий, светловолосый, крепко сложенный молодой человек поднёс ко рту мегафон и взмахнул рукой:
– Позор!
– По-зор! – в едином порыве выдохнула трибуна и принялась дружно скандировать вброшенный крепышом клич: – По-зор! По-зор!..
Крепыш, многолетний лидер фанатского клуба «Гладиатор» Егор Пригодин, по прозвищу Кувалда, скрестил руки над головой. Трибуна послушно смолкла. Он поднял правую руку:
– Судья п…рас!
Фанаты дружно обвинили арбитра в нестандартной сексуальной ориентации.
Оцепившие трибуну полицейские неодобрительно взирали на нарушавших нормы приличия болельщиков, но стояли на месте. На карательные действия приказ пока не поступал.
Располагавшаяся через сектор фанатская трибуна «Звезды» огласилась издевательским улюлюканьем: «Ра-бы! Ра-бы!».
Пригодин не стерпел. Он мстительно сжал губы, вытащил из кармана красную карточку и поводил ею по сторонам. Это был условный сигнал. Он означал: «Быть бою».
И бой произошёл. Соперничающие фанатские группировки схлестнулись у близлежащей станции метро.
Сражение было жестоким. Хлестала кровь, на асфальт падали выбитые зубы. Торжествовал разгул слепой силы и безумной ненависти, упоение яростью и костный хруст.
Выходившие из метро люди испуганно останавливались и спешно возвращались назад, дабы не угодить в водоворот этих, повышенной дикости, событий.
«Ужас! Да что же такое делается! И куда только смотрит полиция! Кошмар!»
Но полиция не бездействовала. Она изо всех сил пыталась остудить разгоревшиеся у метро страсти. Но фанаты раскалились настолько, что она ничего поделать с ними не могла.
Полицейскую волну прорезал истошный крик. В голосе кричавшего отчётливо сквозила растерянность.
– Первый, первый, прошу подкрепления! Ситуация вышла из-под контроля! Фанаты просто обезумели! Урезонить их никак не удаётся! Они сейчас друг друга перебьют!
– Может тебе ещё танки прислать и авиацию? – насмешливо раздалось в ответ. – Вы сотрудники полиции или младшая группа детского сада? С соплячьём справиться не можете!..
Лидер фанатов «Гладиатора» Егор Пригодин вёл бой в самых первых рядах.
– Вперёд, пацаны! – кричал он, раздавая кулаками направо и налево. – Лупи их в сморкало! Зададим этим «козлам»!
И «гладиаторские» фанаты послушно следовали за своим лидером, являя собой неудержимый, сеющий разрушения, поток. Глаза дерущихся сверкали, точно раскалённые угли. Пульс работал в перегрузочном режиме.
Сержант полиции Василий Крутых, тяжело дыша, отступил назад. Чуть наклонился, восстановил сбившееся дыхание, поднял резиновую дубинку и снова вклинился в охваченную агрессией толпу.
Один удар, второй, третий. Но его дубинка для опьянённых кровавым азартом боя фанатов была что в лоб, что по лбу. Поглощённые выяснением своих межклубных противоречий, они не обращали на неё никакого внимания.
Сержант Крутых решил сменить тактику и схватил первого попавшегося под руку «ультрас». Это был фанат «Гладиатора» Денис Токарев. Тот самый, боявшийся в детстве уколов, мальчик, о котором шла речь в предыдущей главе.
Денис уверенно брал верх над вступившим с ним в поединок соперником, – тот был уже на последнем издыхании, – как вдруг чья-то мощная рука крепко ухватила его за воротник. Денис не удержался на ногах и упал. Выдернувший его из толпы сержант Крутых занёс над ним резиновую дубинку.
Денис попытался увернуться, но не успел и получил чувствительный удар по голове. В его глазах потемнело.
И тут за спиной полицейского неожиданно вырос Кувалда.
– Беги! – крикнул он Токареву, столкнув сержанту каску на глаза.
Не ожидавший нападения сзади полицейский ослабил хватку. Денис изловчился и вывернулся. Ему удалось удрать. Но Пригодину Крутых уйти не дал. Он в бешенстве отвесил ему размашистую оплеуху, после чего забросил в автозак. В этом ему помогли подоспевшие на помощь полицейские…
За всей этой творившейся у входа в метро катавасией никто не обратил внимания на один, стоявший неподалёку, серо-зелёный автомобиль – грузопассажирский микроавтобус, легендарную «буханку», прозванную так в народе за своё сходство с этим хлебобулочным изделием. А между прочим, эта «буханка» стояла здесь не просто так.
Сидевший за её рулём шофёр, как казалось со стороны, ничего не видел и не слышал. Его отсутствующий вид читался даже в стёклах его солнцезащитных очков. На самом же деле он ни на одно мгновение не терял контроля над тем, что происходило вокруг, и старательно всё фиксировал.
Дождавшись окончания драки, он обернулся к сидевшему в глубине кузова напарнику и негромко произнёс:
– Выключай генератор, поехали.
Взревел мотор, «буханка» тронулась с места…
Егор Пригодин сидел в камере вместе со своими собратьями по фанатскому движению. Причём, с собратьями по обе стороны «баррикад». Фанаты «Звезды» и фанаты «Гладиатора» были врагами только на стадионе, а в полицейском «обезьяннике» их вражда сходила на нет. Здесь они были собратьями по несчастью. Здесь правил балом их общий враг.
Егор поводил глазами по сторонам, и тут его взгляд упал на ссутулившегося четырнадцатилетнего парнишку, который, по всей видимости, угодил в полицию впервой. Это читалось по его встревоженному взгляду. Вон, с перепугу даже снял с себя клубный шарф.
– Эй, дружище! – обратился к нему Пригодин. – Чего так не весел? Да не будет тебе ничего, не дрейфь. Прочитают мораль, оштрафуют рублей на пятьсот и отпустят с миром домой.
Инициатива Егора тут же была поддержана и другими «пленниками». По камере прокатились ободряющие возгласы. Фанаты поочерёдно подходили к впавшему в уныние собрату и по-дружески трепали его по плечу.
Поддержка возымела действие. Мальчишка расцвёл, и клубный шарф вернулся на своё прежнее место.
– Кстати, «гладиаторы», – подал голос кто-то. – Что с вами сегодня случилось? Чего вы так озверели? Вы что, из-за этого «пеналя» нас решили убить?
– С нами случилось? А может быть с вами? Это вы озверели. С таким остервенением вы нас не лупили ещё никогда.
– Так, всё, хватит, закрыли эту тему! – распорядился Пригодин. – Поговорим о чём-нибудь другом.
И тема сегодняшней драки была закрыта. Кувалда в фанатском движении имел непререкаемый авторитет. И не только потому, что был в нём самым старшим, – ему было уже под тридцать, – но и за то, что имел ярко выраженный уклад вожака.
Пригодин был неординарной личностью. На первый взгляд, как будто, прост и понятен: держался со всеми на равных, был доброжелателен и открыт. Но стоило узнать его поближе, как становилось ясно, что за всей его кажущейся простотой таится очень сложный внутренний мир.
Опытный физиономист мог без труда прочесть по его лицу воспалённое тщеславие: острые черты, тонкие губы, решительное, энергичное выражение глаз, выразительность которых усиливала прямая линия густых, почти что сросшихся на переносице, бровей. Да, собственно, и его походка немало свидетельствовала об его характере. В ней чувствовалась выправка бойца: корпус прямой, плечи немного развёрнуты, подбородок чуть поджат.
В нём жило неутолённое честолюбие. В нём постоянно бурлила непреходящая жажда борьбы. Солью его жизни был риск. Без чувства риска он точно терял свою силу. Он словно родился с жаждой крови в душе. И фанатское движение стало для него той живительной средой, которая в самой полной мере питала его «Эго». Здесь его почитали, здесь ему подчинялись, здесь ему буквально «смотрели в рот»…
Пригодина выпустили на следующий день. Как и всех остальных задержанных накануне фанатов. Свозили в мировой суд, пропустили сквозь сито Административного кодекса, пожурили: мол, так вести себя нельзя, – и отправили, что называется, восвояси.
Выйдя из здания суда, Пригодин пересчитал валявшуюся в кармане мелочь: на автобус хватит, – двинулся было к остановке, но тут вдруг к нему подошёл какой-то человек.
– Хм, привет. Есть разговор.
Пригодин дерзко посмотрел на незнакомца: это что ещё за мажор? Цивильный костюм, шёлковый галстук, очки, острый, напоминающий птичий клюв, нос, поджатая верхняя губа, придававшая лицу определённый шарм, – было такое впечатление, что её защемило между передними коронками.
– А ты, собственно, кто? – враждебно процедил он.
Незнакомец улыбнулся. Глазам Егора предстало удостоверение помощника депутата Государственной Думы Олега Валерьевича Прудиуса.
Пригодин самолюбиво встал в позу:
– И что?
– Ничего, – пожал плечами Прудиус. – Ты спросил, кто я такой – я ответил. Или тебя чем-то обидел подобный способ представления?
В его глазах заиграл ироничный огонёк. Лидер фанатов «Гладиатора» даже ощутил некоторую неловкость.
– Егор, нам очень нужно с тобой поговорить, – доверительно произнёс Прудиус, сделав ударение на третьем и четвёртом слове. – Меня попросил организовать с тобой встречу один влиятельный человек. Я могу отвезти тебя к нему прямо сейчас. Если ты, конечно, не занят.
– Ну, поехали, – ответил заинтригованный таким поворотом Егор и уселся в указанный незнакомцем, похожий на жука, чёрный, видавший виды, «Фольксваген».
Когда они зашли к этому «влиятельному человеку», Егор не на шутку оробел. Этого элегантного, аккуратно подстриженного, седого дяденьку он часто видел по телевизору.
– А-а-а, – дружелюбно улыбаясь, поднялся из-за стола Степанцов. – Значит, вот ты какой, знаменитый Кувалда – Егор Пригодин.
– Почему знаменитый? – просипел Егор, нерешительно пожимая протянутую ему ладонь.
– А что, разве не так? – шутливо вскинул брови Степанцов. – Сколотил, понимаешь, армию, которая на всех наводит страх, которую боится даже полиция. Подобное под силу далеко не всем. Это целиком твоя заслуга. Так что, ты уж не скромничай. Скажи, пожалуйста, тебе знакомо такое имя – Игорь Бобров?
– Знакомо, – кивнул польщённый комплиментом Егор. – Он раньше входил в нашу команду, но потом с фанатством «завязал». Его недавно убили.
– А почему он «завязал»?
– Поступил в институт, стало не до футбола. У нас это в порядке вещей. Каждый год происходит смена поколений. Кто-то соскакивает, кто-то присоединяется. Настоящими болельщиками остаются, увы, не все.
– А кого ты называешь настоящими болельщиками?
– Тех, кто всегда сохраняет верность команде.
– Значит, Игоря Боброва вы перестали считать своим?
– Ну, почему перестали? Не перестали. Приходили на похороны, купили венок.
– А ты знаешь, кто его убил?
– Какой-то спортсмен, кавказец.
– А вы что-нибудь предпринимали в связи с убийством вашего товарища?
– А что мы должны были предпринимать?
– Насколько я знаю, с болельщиками других команд, коль они вас обидят, вы особо не церемонитесь.
– Так это совсем другое. Это футбол. А там конфликт произошёл из-за бабы.
– Ну и что? Свой всегда должен оставаться своим, вне зависимости от обстоятельств. Нашего русского парня убил какой-то «урюк»! Убил как собаку, на глазах у всех, на улице! По-твоему, это должно остаться безнаказанным?
– Так его же арестовали. Скоро будет суд, он получит срок.
– А ты уверен, что он получит срок?
Пригодин недоумённо посмотрел на собеседника.
– Знаешь, в чём кавказцы превосходят русских? – сцепив перед собой руки в замок, подался вперёд Степанцов. – В отличие от нас, они очень дружные. Если их собрат попадает в беду, на выручку устремляется всё ихнее племя, вне зависимости, прав он или виноват. А мы же, русские, в подобных ситуациях разобщены. Сидим себе по домам, да бестолково судачим на кухнях.
Степанцов немного помолчал, как бы давая Егору осмыслить им сказанное и, понизив голос, продолжил:
– У меня есть информация, что родственники этого «урюка» собрали кучу денег и намереваются это дело развалить. Подмажут следователя, подмажут прокурора, подмажут судью – и убийца Мансур Идигов выйдет на свободу ввиду, скажем, «недостаточности улик», а то и вовсе ввиду «отсутствия состава преступления». Как по-твоему, это справедливо?
Пригодин помотал головой:
– Разумеется, нет. Но разве мы можем здесь чем-то помочь?
Политик кивнул:
– Можете. Я вижу, что ты сейчас думаешь, – сощурил глаза он. – Мол, что же вы, господин депутат, с вашим-то статусом этому сами не воспрепятствуете? Правильно я угадал?
– Ну, в общем-то, правильно.
– Так я тебе на это отвечу. Ты просто не осознаёшь всей глубины. Что может сделать депутат? Он может обратиться с запросом в прокуратуру. А прокуратура ему пришлёт формальную отписку: «В соответствии с вашим запросом проведена проверка. Нарушений нет».
– А почему вы не хотите подключить свою партию, собрать какой-нибудь митинг?
– Тебе известно, кто составляет основной электорат нашей партии? – разомкнув руки, откинулся назад Степанцов. – Интеллигенция. Учёные, врачи, учителя. Ну, придут они на площадь. Ну, развернут гневный транспарант. Ну, составят петицию. А что толку? На решительные, конкретные действия они не способны. У них для этого кишка тонка. А без конкретных, решительных действий в данном случае не обойтись. Помнишь события на Украине, когда свалили Януковича? На Майдане заварили такую кашу, что у него под ногами загорелась земля. А если бы там не было решительных ребят, не было бы горящих шин, не было бы «коктейлей Молотова», весь тот протест утонул бы в обывательском болоте. Власть, Егор, прислушивается к народу только тогда, когда чувствует его силу. А разве наши интеллигенты – это сила? Да им бы лишь языками почесать!
– Значит мы, по вашему мнению, сила?
– Ещё какая сила! – воскликнул Степанцов. – Я скажу тебе более. Я считаю, что защитить права русских в России сможете только вы. В таком деле нужен не клуб для чайных посиделок, а умеющий хорошенько вправить мозги отряд имеющих боевую подготовку штурмовиков. Или ты не видишь, что происходит? Эти горные засранцы захватили всю страну. Все рынки под ними, весь бизнес их. Они чувствуют себя здесь хозяевами. Они считают, что могут делать в России, что хотят. А всё почему? А потому, что из русских людей вытравили патриотизм, вытравили национальное самосознание. Нас приучили к тому, что всё на свете можно купить. В том числе и судебные решения. Кто заплатил – тот и прав. А мы молчим! Молчим и надеемся, что, может быть, в них взыграет совесть. Как же, щас, взыграет!
Пригодин сжал кулаки, точно стараясь раздавить что-то живое. Его глаза сверкнули, точно глаза притаившейся в кустах змеи.
А Степанцов, от которого не ускользнула реакция Егора (стрела угодила в цель!), продолжал плести словесную паутину:
– На меня вышли родственники Игоря Боброва, и я обещал им помочь. Но эту задачу сможет решить только молодой, энергичный авангард. И твоя, Егор, команда вполне способна стать этим авангардом. Вы народ битый, тёртый, вас ничем не запугать. И если ты переквалифицируешь свою фанатскую армию на серьёзное направление, то со временем сможешь стать влиятельным и авторитетным политическим вождём.
– Даже баллотироваться в Госдуму? – хмыкнул Егор.
– А почему бы и нет? – развёл руками Степанцов. – Это, как говорится, сам Бог велел, если люди увидят в тебе своего защитника.
– Боюсь, что это нереально, – вздохнув, возразил Пригодин.
– Почему нереально?
– А потому, что сфера политики – это закрытый для посторонних клуб. Я ведь не маленький ребёнок, и понимаю, как всё устроено. В политику не пускают чужаков. Чтобы туда пробиться, нужна поддержка какого-то уже утвердившегося в ней клана.
– Будет такая поддержка, – пообещал Степанцов. – Наша партия возьмёт тебя под своё крыло.
– Это в каком смысле?
– Во всех смыслах. Денежные средства, организационная работа, пиар.
Сердце Егора лихорадочно забилось.
– Но почему именно я? – полюбопытствовал он.
– А потому, что политическим партиям, так же, как и футбольным командам, периодически требуется освежать свою кровь, – пояснил Степанцов. – Вот возьмём, к примеру, твой любимый «Гладиатор». Если он десять лет будет играть одним и тем же составом, это пойдёт ему на пользу?
– Нет, однозначно не пойдёт.
– Правильно. Он попросту деградирует. Вот и у нас тоже самое. Если футбольной команде требуются свежие молодые игроки, то политическим партиям – свежие молодые активисты. Разумеется, хорошие активисты. Мы к тебе присмотрелись и пришли к выводу, что ты на эту роль подойдёшь. Перспективы вполне конкретные. Если оправдаешь наши ожидания, дивиденды будут такими, что тебе и не снилось!
Глаза Пригодина заблестели. В нём точно заискрился бикфордов шнур.
Когда он уходил, Степанцов с усмешкой посмотрел ему вслед: «Не иначе, как увидел себя будущим Президентом. Да нет, дружок, не будешь ты Президент. Сакральная жертва! Вот эта твоя роль – истинная!..»
6
Сакральная жертва. Если внимательно изучить события мировой истории, то можно обнаружить, что без неё не обходился ни один политический переворот, или, как стало модно говорить после событий «арабской весны», ни одна «цветная революция».
Сакральная жертва имеет огромный мобилизующий эффект, особенно если она принадлежит к какому-нибудь сообществу с повышенной солидарностью.
Сакральная жертва – это тяжёлая артиллерия информационной войны против действующих властей. Она способна не только спровоцировать массовые беспорядки, но и, при определённых обстоятельствах, привести к краху правящего в стране режима. Как, например, это случилось в Тунисе.
Надо сказать, что за всю историю существования ЦРУ, это была, пожалуй, одна из самых успешных операций нашей «Фирмы». Тунис впоследствии стали именовать «колыбелью арабской весны». Такое вот он оказал влияние на все последующие события в арабском мире.
Я тогда работал именно там. Базировался в городке Сиди-Бузид. Передо мной, как и перед другими, работавшими тогда в Тунисе агентами ЦРУ, была поставлена конкретная задача – запустить в стране революцию.
– Для того, чтобы возник бурный народный протест, нужна какая-нибудь веская причина, – наставляли нас в Лэнгли. – Нужен какой-нибудь вопиющий случай, чтобы заставить людей бунтовать. Можно, конечно, подождать, пока этот случай появится сам собой. Но будет всё же лучше, если этот случай искусственно подстроить…
Прогуливаясь как-то по городку и проходя мимо одного небольшого фруктового мини-рынка, я стал свидетелем следующей сцены. Возле одного из торговцев, – это был молодой парень лет двадцати, – стояли двое полицейских. Разговор происходил на повышенных тонах. Они у него что-то требовали, а у торговца, судя по всему, этого не было. Полицейские стали беззастенчиво отбирать у него тележку. Парень вцепился в свой товар и впал в истерику:
– Вы понимаете, что лишаете меня единственного заработка?! – кричал он. – У меня старая, больная мать, малолетние братья и сёстры! Наш отец умер несколько лет назад! Я их единственный кормилец! Люди вы, в конце концов, или нет?!
Но полицейские были непреклонны. Они увезли тележку с фруктами с собой, а на прощанье влепили торговцу унизительную оплеуху.
Парень обессилено опустился на землю. Его спина вздрагивала, из глаз струились слёзы. Прохожие не обращали на него никакого внимания, а другие торговцы довольно скалили зубы и всячески злорадствовали. Приятно, всё-таки, когда устраняется конкурент.
– В чём дело? В чём проблемы? – спросил я, подойдя к впавшему в отчаяние юноше.
Торговец вздрогнул и поднял голову. В его покрасневших, оплетённых густой, не по возрасту, сетью морщин глазах мелькнула настороженность. Похоже, он даже и не надеялся, что кто-то проявит к нему участие. Тем более какой-то иностранец.
Видя, что он никак не решается вступить в разговор, я состроил ободряющую мину.
– Ну, говори, говори.
Парень всхлипнул, немного помолчал, а затем, как бы нехотя, выдавил:
– Товар конфисковали.
– Кто конфисковал?
– Полиция.
– За что?
– Лицензии нет.
– Так сходи в муниципалитет и оформи лицензию.
Парень горько усмехнулся:
– Вы, мистер, очевидно не местный и не знаете, что в нашем муниципалитете лицензию просто так не дадут. У нас тут все без лицензии торгуют.
– Почему же тогда тронули одного тебя?
Торговец опустил голову и чуть слышно произнёс:
– Так другие «отстегнули», а я не «отстегнул».
– А чего же ты не «отстегнул»?
– А нечего «отстёгивать». Я ещё ничего не наторговал.
Я, изображая озабоченность, покачал головой. Где-то глубоко в подсознании подала голос интуиция. Она подсказывала, что из этой ситуации можно кое-что выжать.
– Вот что, – задумчиво нахмурил брови я, – как, говоришь, тебя зовут?
– Сапах.
– Вот что, Сапах, утри-ка ты слёзы, – не к лицу мужику реветь, – и пойдём-ка со мной. Присядем в какой-нибудь кафешке и подумаем, как решить твою проблему.
Парень послушно вытер глаза, поднялся и направился вслед за мной. Гальванизированный чувством обречённости, обуреваемый невесёлыми мыслями о горестной судьбе своей семьи, он готов был ухватиться за любую, даже самую призрачную, спасительную соломинку.
Остальные торговцы мини-рынка недоумённо смотрели нам вслед и, кивая на меня, о чём-то перешёптывались.
Ближайшее кафе располагалось недалеко, в соседнем квартале.
Ну, кафе – это по местным меркам. Как по мне, так это был самый настоящий сарай. Обшарпанное, облупленное помещение, кругом грязь. Таких, с позволения сказать, «кафе» не было даже в наших негритянских кварталах.
Мы уселись за свободный столик, подошёл официант, я сделал заказ: буха (тунисская водка) и лёгкая закуска, – после чего принялся расспрашивать своего нового знакомого о житье-бытье.
Юноша поначалу говорил неохотно, но затем, выпив бухи, всё же развязал свой язык. История его оказалась грустной. Кормилец семьи, отец, умер два года назад. Семья после этого осталась практически без средств к существованию. Первое время они ещё как-то держались, ибо было, что продать. Но когда продавать стало нечего, начался голод. Того, что он зарабатывал посредством уличной торговли, едва хватало на хлеб.
– Я не знаю, что делать! – горько восклицал Сапах. – Товар-то не мой. Мне дали его на реализацию. Хозяин непременно потребует возмещения. А что я могу ему возместить? У меня ничего нет. Вот приду я сегодня домой – там больная мать, маленький брат, маленькие сёстры. Что я им скажу? Что мы обречены на голодную смерть? – из его глаз снова потекли слёзы. – Хоть в петлю полезай! Я не хочу больше жить! Вы понимаете? Не хочу!
И тут у меня сверкнула мысль: «Та-а-ак!»
Это «Та-а-ак!» прозвучало как «Эврика!» Архимеда в момент открытия им первого закона гидростатики.
Яркая, как солнечный луч, эта мысль буквально пронзила моё сознание.
Да ведь этого бедолагу можно использовать! Если его хорошо обработать, он такое сможет учинить!
У меня зародился план дерзкой оперативной комбинации.
Я изучающе посмотрел на Сапаха. Крепостью духа он явно не блистал. Постоянная нужда, унижения, голод сделали своё дело – его нервишки были донельзя растрёпаны. А разрушенная психика, как известно, хорошо поддаётся внушению. Если его обработать Н-5[8], он превратится в податливый пластилин, из которого можно лепить всё, что угодно.
Эх, знал бы я, что мне предстоит такая встреча, то взял бы этот Н-5 с собой!
Делать нечего, придётся за ним съездить – препарат находился у меня дома (я жил на съёмной квартире). Вот только бы этот малец никуда не убежал.
– Вот что, Сапах, – заботливо проговорил я, выразительно поглядывая на часы, – мне тут нужно отлучиться по одному делу. Я, собственно, на него и шёл. Но ты никуда не уходи. Будь здесь. Я скоро вернусь. А чтобы тебе не было скучно, давай я организую тебе обед. Надеюсь, ты не против пообедать?
Я подошёл к официанту, дополнил заказ несколькими блюдами, сразу расплатился, добавив к сумме счёта ещё десять динаров, чтобы официант присмотрел за моим подопечным и, в случае чего, не дал бы ему уйти, и «смотался» домой.
Когда я вернулся обратно, Сапах продолжал сидеть на прежнем месте. Его порядком развезло. Он откровенно осоловел.
– Ну что, не скучал? – дружелюбно осведомился я.
Лицо юноши расплылось в хмельной улыбке.
Подойдя к барной стойке, я купил две кружки пива, отошёл с ними в уголок, поставил на стол и, сделав вид, что пытаюсь как-то поудобнее их взять, высыпал в одну из кружек привезённый из дома порошок, – тот быстро растворился, – после чего подошёл к нашему столику и поставил её перед торговцем. Тот принялся жадно пить.
«Давай-давай, – подумал я и скосил глаза на часы. – Н-5 начинает действовать через пятнадцать минут. До этого времени парнишку нужно развлечь какими-нибудь разговорами».
Я уже не помню, о чём я ему говорил. По-моему, обо всём понемногу: о погоде, о футболе, о ценах здесь и за рубежом. Но когда секундная стрелка отмерила пятнадцатый круг, я прекратил нести всякую чушь и приступил к главному.
– Что же у вас за страна? – горестно вздохнул я. – Нищета, безработица, повальная коррупция. Знаешь, почему вы так плохо живёте?
– Почему? – заплетаясь, спросил Сапах.
– Потому, что молчите. На ваши шеи уселась кучка негодяев, вас беззастенчиво грабят, а вам хоть бы что. Вы терпите их, как безвольные овцы.
Я наклонился к нему и понизил голос:
– Нужно бороться за свои права. Нужно отнять у этих зажравшихся и оборзевших от своей безнаказанности отщепенцев то, что по праву принадлежит вам. Ведь всё их богатство – это то, что они отняли у вас.
И я, старательно модулируя голос, произнёс пламенную речь о необходимости революционной борьбы.
– Тебе известны такие имена, как Робеспьер, Мартин Лютер Кинг, Че Гевара?! Эти люди принесли себя в жертву во имя народного счастья. Они стали символами освободительной борьбы! Их имена священны! Но у вас таких лидеров нет, поэтому ваши властители и делают с вами всё, что хотят. Вы их боитесь, и они этим пользуются. А нашёлся бы мужественный человек, который не побоялся бы обратить на себя внимание – у-у-у, у вас такое бы началось!
– Это как, обратить на себя внимание? – поинтересовался юноша.
– В том плане, чтобы сделать что-то из ряда вон выходящее, – ещё сильнее понизив голос, пояснил я. – Совершить поступок, который бы всколыхнул всю страну, и какой будет под силу далеко не каждому. Ты когда-нибудь слышал про Яна Палаха?
– Нет, – выдавил Сапах.
– Давай я тебе о нём расскажу, – предложил я. – Ян Палах – это молодой парень, твой ровесник, студент. Он жил и учился в Праге. В 1969 году, когда Советский Союз ввёл в Чехию свои войска… точнее, в Чехословакию, тогда эта страна называлась именно так… чтобы потушить вспыхнувшую там революцию, он, в знак протеста против советской интервенции и подавления гражданских свобод, вышел в центр города, облил себя бензином и поджёг. Этот его акт самопожертвования имел огромный резонанс как в его стране, так и во всём мире. Он стал символом сопротивления коммунистическому режиму, и память о нём до сих пор живёт в людских сердцах. Сам того не ведая, он своим героическим поступком способствовал началу развала коммунистической системы. И когда через двадцать лет та рухнула, его именем назвали одну из пражских площадей.
Я бросил взгляд на Сапаха – мои «чары» на него подействовали. В его глазах стал разгораться огонь.
И я усилил напор.
В тот момент я, наверное, чем-то походил на циркового гипнотизёра, производящего свои опыты над одним из зрителей. Я всячески старался, чтобы всё, что я говорю, оседало в помутившемся сознании юноши как можно более глубоко.
– А вот теперь представь, – с чувством, чеканя слова, точно шаг, принялся ораторствовать я, – выходит на центральную площадь вашего города человек. Он обливает себя бензином и поджигает. Вот лично ты сможешь мимо этого пройти?
Торговец помотал головой.
– Вот, – вскинул указательный палец я, – не смогут мимо этого пройти и другие люди. Они несомненно зададутся вопросом, что толкнуло его на столь отчаянный шаг? И узнав, в чём дело, вряд ли смогут удержать в себе гнев. Они непременно выплеснут его наружу. Ведь у них по отношению к полиции тоже, небось, накипело!
Сапах молча прихлёбывал из бокала оставшееся там пиво, смотрел куда-то перед собой и попеременно сжимал и разжимал пальцы, словно грел их. Он словно примеривал к себе описанную мною только что сцену. И следующая его фраза показала, что это было действительно так.
– Но ведь я погибну.
– Не погибнешь, – словно заглотившую наживку рыбу, подсёк его я. – Тебя тут же потушат. Людей по площади ходит много. Разве тебе дадут сгореть! Ну, получишь немного ожогов, поваляешься в больнице – так это же ерунда. Ожоги зарубцуются. Но какую ты принесёшь пользу! Твоё имя станет известно всей стране. Ты станешь народным лидером. Поднимется восстание. Нынешнего Президента свергнут, и ты станешь новым Президентом Туниса. Конечно же ты, а кто же ещё! И те торговцы, которые сегодня над тобой насмехались, будут на коленях просить у тебя прощение!
Кулаки парня крепко сжались, дыхание участилось. Он подался ко мне и тихо спросил:
– А вы не смогли бы меня быстро потушить?
– Конечно, – прошептал я.
– Я это сделаю! – фанатично воскликнул Сапах. – Я сделаю то, о чём вы говорите. Я должен это сделать. Я чувствую, что это моё предназначение! Я чувствую, что это моя судьба!
Он впал в ажитацию. Раскачивался из стороны в сторону, переламывался в поклонах, расстилался ковром. Он был готов вывернуться наизнанку.
– Я сделаю это! Сделаю! Я стану народным лидером. Я буду новым Президентом. Я вытащу нашу страну из всего этого дерьма. Моё имя войдёт в историю. Я стану легендой. И когда я умру, меня похоронят в мавзолее, как Хабиба Бургибу[9]. И этот мавзолей будет стоять там, где сейчас стоит наш дом.
Я улучил момент и состроил гримасу восхищения.
– О, как я был неправ! – картинно воскликнул я. – Оказывается, в этой стране всё-таки есть настоящие герои! Я по профессии журналист, работаю здесь у вас от одной крупной газеты, я обязательно о тебе напишу. Я обещаю, что о тебе узнает весь мир, и что в ближайшие дни все выпуски новостей будут начинаться с твоего имени.
Моя умопомрачительная ода ещё сильнее укрепила торговца в его намерении. Я заверил его, что буду находиться недалеко, и что потушу его сразу же, как только он вспыхнет. И в знак своего глубочайшего почтения, даже принёс ему канистру бензина и зажигалку.
Сапах под мою диктовку написал прощальное письмо: «Умираю, потому что не могу больше жить в такой погрязшей в коррупции стране…».
Я проводил его до площади и спрятался за примыкавшее к ней здание муниципалитета.
Тушить этого бедолагу я, разумеется, не собирался. У меня была другая задача. Мне нужно было всё это снять.
Я вытащил портативную видеокамеру и стал дожидаться развязки.
Не буду скрывать, я опасался, что в самый последний момент этот горемыка-торговец может прийти в себя и отказаться от мной задуманного. Я наблюдал за ним с напряжением, но мои опасения оказались напрасны. Сапах не колебался. Став в центре площади, он поднял канистру и решительно вылил её содержимое на себя.
Блеснула искра. Вспыхнул факел. Округу пронзил душераздирающий крик. По земле покатился огненный ком. В какие-то две минуты всё было кончено. Ветер разносил едкий запах палёного мяса. Ставшие случайными свидетелями этой сцены прохожие оказались повергнутыми в шок.
Я просмотрел видеозапись – она получилась хорошо. Позвонил Хасану – это был лидер местного отделения «Братьев Мусульман»[10], завербованной нами организации, которая выразила готовность стать движущей силой революции, – детально поведал ему о поступке Сапаха и дал команду «Старт».
Примерно через час на центральной площади Сиди Бузида начался митинг. Он развивался стихийно. Сначала там появились «Братья Мусульмане». Их пылкие, наполненные негодованием речи привлекли народ. Весть о случившемся быстро распространилась по городу. К площади потекли людские ручейки.
Подогреваемая ораторами толпа завелась. В адрес властей неслись отборные проклятия. Вспыхнули беспорядки. Спустя некоторое время в расположенном неподалёку офисе правящей в стране партии царил полный разгром.
Митинг перерос в настоящее восстание. В ход пошли бутылки с зажигательной смесью. Следующими целями протестующих стали штаб национальной гвардии и железнодорожный вокзал.
Будучи абсолютно не готовыми к такому развитию событий, городские власти впали в растерянность. Они не знали, что делать. Перепуганные полицейские, за которыми началась настоящая охота, укрылись в мечети. Это только ещё более раззадорило народ. Люди почувствовали себя силой и дали волю той ненависти, что долго копилась в их душе.
Телеканалы Туниса, а позже и всего мира, беспрерывно крутили снятый мною видеоролик о самосожжении Сапаха. Обстановка накалялась. В течение нескольких дней заполыхали и другие города: Тала, Касерин, Эттадхомун, Сфакс. Неспокойно было и в одноимённой столице страны – Тунисе.
Правительство попыталось взять ситуацию под контроль. Но все предпринятые им усилия успеха не возымели. По стране прокатился «девятый вал», результатом которого стало бегство Президента Бен-Ашура.
Власть перешла в руки военных. Было объявлено о свершившейся революции. Сапаха провозгласили национальным героем, а одну из центральных площадей столицы переименовали в площадь его имени. Так что в смысле почестей я парня всё же не обманул.
Через два месяца прошли внеочередные выборы. Появился новый, подконтрольный нам, Президент. Люди успокоились, бунты стихли, и жизнь в стране опять потекла спокойным ручьём.
Надо сказать, что тогда я совершенно не задумывался над тем, зачем нам всё это было нужно. Я просто выполнял свою работу, а вся эта высокая политика была мне тогда «до фонаря». Я даже и не пытался тогда понять, чем так не угодил нам Президент Бен-Ашур.
Вся подоплёка этой истории стала известна мне гораздо позднее, когда я поднаторел в разведывательном деле, немного продвинулся по службе и научился разбираться в подрывных операциях нашей «Фирмы» более глубоко.
В основе всего этого лежала, конечно, нефть – это «чёрное золото», источник как многих крупных состояний, так и абсолютного большинства последних войн. У берегов Туниса обнаружились значительные её запасы, о которых доселе никто не ведал.
Быстрее всех подсуетились китайцы. Они хорошенько подмаслили Бен-Ашура и прибрали контракты на разработку новых месторождений к своим рукам. Наш Белый Дом это дело проморгал, а когда спохватился – было, что называется, уже поздно.
Но отступать – это не в нашем американском характере. Бен-Ашуру предложили по-хорошему сменить приоритеты – тот отказался. И после этого в Белом Доме решили использовать силовой вариант.
Но здесь, правда, возникла одна загвоздка – после недавних проблем с Ираком американское общество и слышать не хотело об отправке куда-нибудь ещё своих солдат. Озабоченные своим переизбранием конгрессмены чётко дали понять, что новую открытую военную операцию, а ещё тем более на Ближнем Востоке, они однозначно не поддержат. И нашей «Фирме» было поручено решить проблему по-тихому, что в конечном итоге и произошло. Бен-Ашура свергли сами тунисцы, к власти пришли лояльные нам силы, контракты на разработку нефтяных месторождений были пересмотрены, китайцев оттуда попёрли, и в Тунисе снова установился мир.
Примерно тоже самое происходило затем и в других странах Ближнего Востока. Мы действовали там по обкатанному в Тунисе сценарию, используя зарождаемый изнутри и управляемый нами извне хаос – Египет, Ливия, Йемен, Бахрейн. Уже через год мы установили контроль практически над всем ближневосточным регионом. Не удалось заглотить только Сирию. Этому помешала Россия, которая имела там серьёзный, связанный с сохранением безальтернативности поставок её газа в Европу, интерес…
Революция. Высший идеал оторванных от реальности и живущих одним-единственным днём романтиков, благотворная питательная среда для всякого рода авантюристов и позёров. По сути, она напоминает гибель потухшей звезды. Она есть взрыв. И результатом этого взрыва чаще всего является не новая галактика, на которую нацелены творящие её революционеры, а разрушительный сгусток энергии, сметающий на своём пути всё и вся.
Но когда революционный праздник подходит к концу, когда весь накопившийся у людей пар, наконец, выпущен, когда насытившиеся протестами массы покидают улицы, и снова приходит черёд трудовых будней, встаёт резонный вопрос: «а что дальше?». Ведь новыми властителями государства, как правило, оказываются совсем не те, кто совершал революцию на площади. Власть, как правило, прибирают к рукам совсем другие персонажи, до поры до времени находившиеся в тени.
То, что бушует на площади – это всего лишь движимая сила революции…
Да-да, не движущая, а именно движимая! Движимая кем-то. Это толпа. Это массовка. Есть устоявшийся революционный алгоритм. Если вы хотите совершить революцию, толпу нужно вывести на улицу под любым предлогом. А дальше своё слово скажут хорошо натасканные ораторы. Их задача – зажечь толпу. При знании дела, сотворить это совсем нетрудно, ведь толпа – это легковоспламеняющийся материал. Вот для этого и нужна «сакральная жертва». А далее в действие вступают специально натренированные боевики, фанатичные борцы за идею, не имеющие гроша за душой маргиналы и ещё не окрепшая в понимании жизни молодёжь.
Работая в России, я как-то задался таким вопросом: за счёт чего «фанатам» футбольных команд удалось набрать здесь такую немалую, граничащую с политической, силу? Болельщицкие движения других стран о столь ощутимом влиянии на общественные процессы не могли даже и мечтать. Я изучил историю их развития и пришёл к следующему выводу: футбольную «фанатскую» мощь в России взрастил, главным образом, постперестроечный дикий капитализм. Сопровождавшийся мошенническим, а иногда и откровенно бандитским, присвоением являвшейся некогда государственной собственности процесс формирования частных капиталов вобрал в себя не только экономические круги, но и правоохранительную среду. Полиции, – тогда она, правда, называлась милицией, – было интереснее крышевать стремительно набиравший обороты бизнес, нежели образумливать беснующийся на трибунах стадионов «молодняк».
Последний почувствовал, что за вытворяемые художества ему ничего не грозит, и стал использовать дарованную ему посредством безразличия свободу всё шире и шире. У «фанатов» появились свои законы – эдакая смесь негласных правил казармы и тюрьмы; обозначились свои лидеры – ораторы с мощными голосовыми связками, неумеренной склонностью к крику и примитивным слогом; сформировались настоящие иерархические структуры. И когда их «подвиги» полились, что называется, через край, с ними было уже так просто не совладать. Это была уже не кучка трудных подростков. Это была хорошо организованная, дисциплинированная, обученная армия, к высокой боеготовности которой причастна некоторым образом и наша «Фирма».
Да, мы их готовили. Готовили под самым носом у целиком погрязших в распродаже богатств государства властей. Мы организовывали для них тренировочные лагеря, мы учили их драться, мы прививали им циничный прагматизм, и всё это для того, чтобы в нужный момент они «выстрелили».
Любой пожар начинается с искры. В России для высечения этой искры было решено использовать социальные противоречия. Это выражаясь по-научному. Ну а говоря по-простому, взаимную неприязнь между богатыми и бедными, между приближёнными к власти и простыми людьми.
Подобной неприязни хватало всегда и везде. «Верхи» и «низы» гармонично никогда не уживались. Но конфликты между ними могут проявляться с разной степенью силы. Там, где уровень политической… да и не только политической, но и чисто человеческой культуры высок, где соблюдается необходимый уровень интересов простого человека, они практически незаметны. А вот там, где «элита» низводит народ до «быдла» по принципу «нам можно всё» – вот там-то они как раз и показывают себя во всю свою ширь. А для постсоветской России подобное было характерно.
Наши аналитики долго приглядывались к Пригодину. Перед тем, как взять его в оборот, у нас буквально по спектрам разложили всю его персону. ЦРУ всегда пристально изучало каждого человека, которого собиралось задействовать в своих делах, ибо механизм подрывной операции должен быть полностью отлажен, и каждая его деталь, от самой мелкой до самой крупной, должна была идеально к нему подходить.
Что бы там ни говорили всякие скептики, отрицающие право физиономистики называться наукой, а основной характеристикой человека всё же является его лицо. Нет, не в плане привлекательности, – привлекательность здесь абсолютно ни при чём, – а в плане особенностей его черт. По лицу человека можно узнать всё. Ну, или почти всё. Его слабости, его устремления, его наклонности. Лицо характеризует человека гораздо точнее, чем его поведение. Ведь в поведении всегда может присутствовать элемент актёрства, а черты лица не замаскирует никакой макияж.
Выводы, которые сделали наши физиономисты по Пригодину, позволили заключить, что этот человек – наш. Жаден, склонен к агрессии и самолюбованию, мстителен, упрям, с непомерным личным «Эго», без интеллектуальных запросов. Ну, полная профпригодность!
Забегая вперёд, скажу, что наша ставка на футбольных «фанатов» в России оказалась правильной. Не обременённые высоким IQ, стремящиеся почесать обо что-нибудь зудящие кулаки, живущие исключительно удовлетворением своих примитивных амбиций и абсолютно не задумывающиеся над тем, каков будет завтрашний день, они для наших задач подходили как нельзя кстати – запустить и вывести на «проектную мощность» разрушающий российскую государственность протестный процесс…
Два следующих после моего приезда в Россию месяца я, как заведённый, мотался по Москве. Нужно было убедиться, что я не привлёк внимания российских спецслужб. Поэтому я по-настоящему вёл прикрывавшую меня коммерческую работу. Каждое утро являлся в офис «Сагмал Фармасьютикал», – он располагался в самом центре города, на Тверской, – брал у начальника отдела маркетинга список торговых точек, которые требовалось «промониторить», и садился за руль. Ну а вечером, по возвращении, писал отчёты: там-то такие лекарства, там такие, там мы есть, там нас нет, и так далее, и тому подобное.
Вспоминая первые дни своего пребывания в Москве, не могу обойти вниманием свои первые впечатления от известного всему миру здания на Лубянке. Нет, я конечно знал, как оно выглядит. Но одно дело – лицезреть его на фотографиях, а другое – видеть вживую, непосредственно перед собой.
Вот он, символ коммунизма, квитэсенция всех опасностей, исходивших от СССР – бывший КГБ!
По моему телу точно пробежала зловещая судорога. Но я недолго испытывал дискомфорт. Ведь это был поверженный зверь. И когда я это вспомнил, мне как-то сразу стало легче.
Во время обучения на «Ферме» мне довелось присутствовать на лекции, где выступал какой-то перебежчик из КГБ. Он переметнулся к нам в начале 90-х годов. И этот перебежчик рассказывал нам очень интересные вещи. По его словам, тенденции к деградации этого некогда всесильного ведомства стали улавливаться сразу же, как только к власти пришёл Горбачёв.
«Мы диву давались, что вытворял наш новый генсек! – восклицал он. – Довести органы госбезопасности до нищеты, и это в то время, когда открываются наши границы! Штат разведчиков наружного наблюдения за иностранными дипломатами сократился в несколько раз. Нечего, мол, в эпоху „нового мышления“ поддаваться атавизму шпиономании. Не было даже денег, чтобы взять на службу достаточное количество переводчиков, которые бы занимались расшифровкой телефонных переговоров, ведущихся американцами из Москвы. С техническим вооружением был полный „трандец“. Вы не поверите, но нашим агентам не хватало даже диктофонов! Зато себя Михаил Сергеевич не обижал. За пять лет правления выезжал за границу с несравненной Раисой Максимовной аж сорок два раза! Это на треть больше, чем ещё один известный наш путешественник – Никита Сергеевич Хрущёв. А ведь деньги на эти визиты улетали немалые! И это в испытывающей практически во всём недостаток стране! Ну взять, к примеру, его двухдневный визит в Индию. Свита в 50 человек, авиаперелёт туда и обратно, дорогие отели, первоклассное питание, командировочные, экипировка, подарки принимающей стороне. На всё это удовольствие ушло порядка миллиона! А нам при этом не могли выделить даже пятнадцать долларов, чтобы купить элементарный диктофон! А ведь индийский вояж был одним из самых экономных среди всех его визитов. Вы представляете, какие суммы фигурировали при поездках в более дорогие страны – в Италию, Францию, ФРГ, Великобританию, США! Среди нас ещё тогда стали ходить разговоры, а не является ли лидером нашего государства хорошо законспирированный иностранный агент?…»
Помнится, позже я задавал такой вопрос одному из наших преподавателей, – он читал у нас курс по истории спецслужб, – но прямого ответа на него так и не получил.
«Информация о нашей агентуре последних лет существования СССР пока засекречена, – хитро сощурив глаза, вымолвил он. – Могу сказать только одно: агентов влияния у нас тогда там было немало»…
Да, этот зверь на Лубянке был повержен. Но он не был мёртв. Поэтому, передвигаясь по городу, я неустанно фиксировал, какие за мной следуют машины, придирчиво всматривался в лица окружающих: не повторяются ли они? – но никакого постоянства при этом не замечал.
– А ты, похоже, был прав, российская контрразведка меня действительно проморгала, – констатировал я по истечении проверочного срока Ван Компу. – Так что, думаю, можно вступать в игру.
– Вот видишь, я же тебе говорил! – удовлетворённо заметил он…
7
Эрнесто Че Гевара – латиноамериканский революционер, один из лидеров кубинской революции 1959 года.
8
Н-5 – сильно действующий психотропный препарат, подавляющий волю и делающий человека восприимчивым к внушению. Присутствует в арсенале спецслужб.
9
Хабиб Бургиба – первый Президент Туниса. Родился в 1903, умер в 2000 году. Похоронен в мавзолее в г. Монастир.
10
«Братья Мусульмане» – исламское движение, международная религиозно-политическая ассоциация, основана в 1928 г. в Египте. Ставила своей целью создание всемирного исламского государства – халифата. Во многих странах была признана террористической.