Читать книгу Авантюрные хроники: английская дипломатическая служба в России - Алексей Петрович Юдин - Страница 27

Джайлс Флетчер прибыл в Москву в ноябре 1588 года. Хотя он выступал в качестве посланника королевы Елизаветы к царю Федору Иоанновичу политические задачи перед ним не стояли, по крайней мере королева ничего не писала русскому царю по этому поводу103. Ему было поручено урегулировать конфликт с московским правительством по поводу частных долгов одного из агентов английской Московской торговой компании, сделанных от имени компании, поддержать ходатайство этой компании о восстановлении монополии на торговлю через северные русские порты, а также вновь разрешить английским купцам торговать через Казань и Астрахань с Бухарой и Персией. Главная же задача, которую королева поставила перед Флетчером, и о которой она писала царю Федору, состояла в освобождении Горсея и отправке его в Англию, чтобы «наши думные люди, чего он доведетца, то б над ним и сделали; а то ся добре дивимъ, что онъ дуракъ так сделалъ, и в той брани нечаемся, что он вашего пресв-ва ближнимъ людемъ много докуки чинилъ».

По словам Горсея, миссия Флетчера сразу же оказалась под угрозой. На первой же аудиенции у царя Флетчер вступил в пререкания о царском титуле, не пожелав прочитать его полностью. Подарки, присланные с Флетчером от королевы Елизаветы царю Фёдору Иоанновичу и Борису Годунову, были найдены неудовлетворительными. Флетчера приняли сухо, не пригласили к царскому столу и поручили вести с ним переговоры дьяку посольского приказа Андрею Щелкалову, известному своим предвзятым отношением к англичанам.

Впрочем, жалобы Горсея на то, что Миссия Флетчера окончилась неудачей неосновательны. По имеющимся записям Посольского приказа104, Флетчер привез с собой из Лондона «18 статей, способствующих к удобнейшей англичанам в России коммерции», и просил включить их в жалованную грамоту Московской компании. Пожелания его были исполнены, 22 апреля ему была выдана новая жалованная грамота с включенными в неё 18 статьями. Среди указанных статей вновь значилось право английских купцов платить половинную пошлину. Более того, было восстановлено право на плавание купцов Московской компании по Волге под охраной стрельцов и вести торговлю с прикаспийскими странами105. Щелкалов отказался предоставить Московской компании монополию на северную торговлю. Частные долги английских купцов были признаны долгами Московской компании и ей были предъявлены претензии. Вместе с тем Горсей был выдан Флетчеру с пожеланием никогда не присылать в Москву этого «плута». В мае Флетчер получил отпускные грамоты и вместе с Горсеем покинул Москву. По некоторым данным, он был выслан из России.

Полугодовое пребывание Флетчера в Москве оказалось плодотворным также с точки зрения «науки о России». Он собрал множество материалов и записал много рассказов. Особенно полезными для него оказались беседы с арестованным Горсеем, который много рассказал Флетчеру о России, которую хорошо узнал за почти 17 лет жизни в стране. Собранная информация легла в основу небольшой, но весьма информативной книги, которую Флетчер опубликовал в Лондоне в 1591 году под названием «Of the Russe Common Wealth» («О Русском Государстве»). Несмотря на небольшой объем106, книга на несколько десятилетий стала едва ли не основным источником сведений о России.

Книга разделена на 28 глав107, которые последовательно сообщают сведения о географии страны, ее климате, почвах, крупнейших городах, устройстве государственной власти и судопроизводстве, управлении на местах, царской династии, порядках при царском дворе, основных сословиях и взаимоотношениях между ними, структуре церковных чинов, богослужебной практике, таинстве чина миропомазания, составе армии, порядке ее формирования и снабжения. Последняя 28 глава посвящена характеристике русской нации и обычаям русской обыденной жизни.

Особенность книги Флетчера состояла в том, что в целом достоверные факты излагались с точки зрения жесткой идеологической установки – представить московское царство в образе дикой, варварской страны, врага всего подлинно христианского мира. «Тираническая власть царя, писал Флетчер, копирует худшие обычаи турецких султанов. Царь обирает своих подданых, поощряет воровство и взяточничество, натравливает все сословия друг на друга и не останавливается перед массовыми бессудными казнями, поскольку ни писанных законов, ни нормальной судебной системы у русских нет. Рабский народ ленив, беспутен, неграмотен, предается поголовному пьянству». При этом Флетчер не останавливается перед откровенными измышлениями. Вот как он доказывал жестокость Ивана Грозного: «Чтобы показать власть свою над жизнью подданных, покойный царь Иван Васильевич во время прогулок или поездок приказывал рубить головы тем, которые попадались ему навстречу, если их лица ему не нравились или когда кто-нибудь неосторожно на него смотрел. Приказ исполнялся немедленно, и головы падали к ногам его». Рабское состояние, по его оценкам, распространялось не только на крестьян, но на все общество. Он, в частности, записал: «… царь Иван Васильевич, отец нынешнего царя, человек высокого ума и тонкий политик, желая более усилить свое самодержавие, начал постепенно лишать их <дворян> прежнего величия и прежней власти, чтобы наконец сделать их не только своими подчиненными, но даже холопами, то есть настоящими рабами, или крепостными». При этом Флетчера совсем не смущало то, что он смешивал старинное родовое боярство с новым служилым дворянством, которое противопоставлялось царем старинному боярству и выступало как главная опора трона.

Уже в десятой главе Флетчер делает вполне практические выводы: «Из всего сказанного здесь видно, как трудно изменить образ правления в России в настоящем ее положении. … Что же касается князей, управляющих под ними областями, то это люди важные только по названию, как было сказано выше, без всякой власти, силы и доверия, за исключением того значения, которым пользуются по своей должности, пока ее занимают. Но и здесь приобретают они не любовь, а, напротив, ненависть народа, который видит, что они поставлены над ним не столько для того, чтобы оказывать ему справедливость и правосудие, сколько с тем, чтобы угнетать его самым жалким образом и снимать с него шерсть не один раз в год, как каждый владелец со своей овцы, а, напротив, стричь его в продолжение всего года. Кроме того, власть и права их раздроблены на множество мелких частей, потому что в каждой большой области их находится по нескольку человек, и притом время, на которое они назначаются, весьма ограничено. Таким образом, им невозможно сколько бы то ни было усилиться или привести в исполнение какое-либо предприятие в этом роде, если бы они даже возымели счастливое намерение сделать что-нибудь новое. Что касается простого народа, как будет видно лучше из описания его состояния и свойств, излагаемых ниже, то кроме недостатка в оружии и неопытности в ратном деле, от которого удаляют его намеренно, у него беспрестанно отнимают и бодрость духа, и деньги (кроме других способов) иногда под предлогом какого-нибудь предприятия для общественного благосостояния, а иногда вовсе даже не ссылаясь ни на какую потребность в пользу государства или царя. Итак, ни дворянство, ни простой народ не имеют возможности отважиться на какое-нибудь нововведение до тех пор, пока войско, которого число простирается, по крайней мере, до 80 000 человек, получающих постоянное жалованье, будет единодушно и беспрекословно подчинено царю и настоящему порядку вещей, а оно, очевидно, должно быть усердно к своей должности, как по самим свойствам солдат, так и потому, что они пользуются всюду полной свободой обижать и грабить простой народ по своему произволу, что им нарочно дозволено для того, чтобы им нравилось настоящее положение дел. Заговора между войском и простым народом опасаться также нельзя, потому что цели их слишком различны и противоположны. Это безнадежное состояние вещей внутри государства заставляет народ большей частью желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которое, по мнению его, одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления».

Написанного достаточно, чтобы прийти к выводу о том, что миссия Флетчера была отнюдь не так проста и безобидна, как могло бы показаться на основании его полномочий и официально заявленных целей. Он ехал в Москву с очевидной задачей: проверить на месте информацию Горсея о подготовке заговора с участием недовольных бояр во главе с Федором Романовым и бежавшими из России литовско-польскими шляхтичами, степени прочности положения царя и регента, надежности войска и его способности противостоять внутренней смуте и «вторжению какой-нибудь внешней державы». Как представляется, он хотел познакомиться и с Федором Никитичем Романовым и оценить его потенциал как политика, а также готовность учитывать интересы Англии. Следует заметить, что подобные «инспекционные поездки» стали нормой английского подхода к организации, выражаясь современным языком, «цветных революций». Можно лишь догадываться о том, каковы были оценки и выводы английского посла, которые он собирался представить королеве, В принципиальном плане все силы для выступления были налицо: внутренняя оппозиция, сильный отряд шотландцев в непосредственной близости от Москвы, внешняя сила, готовая к вторжению из Литвы и Польши. Готовность войска защищать трон оставалась фактором неопределенности, но в условиях наличия многочисленных кланов в среде боярства и дворянства, можно было рассчитывать на то, что власть не сможет удержать единоначалия над войском, оно тоже распадется на части, поддерживающие разные группы недовольных. По сути, в России назревал гражданский конфликт с возможностью распада централизованного государства. В подобных условиях в Лондоне следовало задуматься о том, чтобы силой оружия установить контроль над частью русской территории, представляющей особый интерес для английского купечества. Подобные догадки могут показаться необоснованными и даже фантастическими, однако через несколько лет в условиях начавшейся в России Смуты они найдут документальное подтверждение.

В мае 1589 года Флетчера, а вместе с ним Горсея, выслали из Москвы. Возможно, эта предосторожность предотвратила тогда выступление оппозиции, но Годунов не вырвал корень смуты. Россия всего лишь получила отсрочку.

Когда книга Флетчера увидела свет, руководство Московской компании всполошилось. Были весомые основания опасаться возможных последствий для всех английских купцов, торговавших с Россией, в случае появления провокационного сочинения в Москве. По просьбе английских купцов Уильям Сессил, лорд Бёрли, всесильный государственный секретарь королевы, запретил книгу и приказал изъять все ее экземпляры. В частные руки попали всего несколько книг, по которым впоследствии сочинение Флетчера о России многократно переиздавалось.

Книга английского посла, стала еще одним, но вероятно наиболее разработанным на тот момент идеологическим обоснованием права Англии на «исправление» русской династии, доказательством дикости и варварства русских и допустимости применения к ним как «нехристианскому» народу любых мер во имя процветания достойных наций, к которым, по оценке Флетчера, прежде всего следует отнести англичан. Судя по всему, именно в период совместного ожидания отправки в Англию у Флетчера и Горсея сложился тот подход, который на многие столетия определил характер англо-русских отношений. Более того, книга Флетчера стала ценным руководством для английских специальных служб – это был не первый, но весьма глубокий анализ внутренних слабостей русского государства и его общественного устройства, однако пока на троне оставался законный царь Федор Иоаннович, а при нем в роли лорда-хранителя, а по сути соправителя – Борис Федорович Годунов, все слабости теряли значение. У России оставался шанс на самостоятельное и поступательное развитие. Помимо субъективных причин для этого были и объективные предпосылки.

Московское царство уже при прежнем царе превратилось в огромное русское государство. Даже в английских документах его называли империей, а царя императором. Во множестве строились новые города, которые закрепляли русские территориальные приобретения. Совершенствовалось военное дело, был успешно отражен крупный поход крымцев на Москву, которому было суждено стать последним. Была одержана важная победа над шведами, в результате которой было возвращено балтийское побережье с городами Ям, Ивангород, Корела, Копорье. Было учреждено Московское патриаршество во главе с первым патриархом Иовом и Москва заявила свои претензии на духовное наследие Византии. В Москве было завершено строительство Белого города, на Урале начиналось строительство Бабиновского (по фамилии купца Бабинова) тракта в Сибирь. Развивались торговля, ремесла, солеварение и связанное с ним производство калийной селитры, ямчуга, основного компонента при производстве пороха. Россия получала возможность отказаться от «импортного зелья», которого так не хватало в военных походах Ивана Васильевича. Растущая самостоятельность России, осознание собственных интересов, превращало ее в силу, с которой уже следовало считаться. Федор Иоаннович при поддержке Бориса Годунова все меньше шел навстречу пожеланиям английской короны и Московской компании и явно не собирался восстанавливать английскую монополию на северную торговлю. Интерес Ватикана и поддерживаемой им Польши к России, стремление к превращению ее в зону латинского влияния также подталкивал английское правительство к решительным мерам тем более, что большая подготовительная работа была уже проведена, силы внутренней оппозиции консолидированы и им был необходим только повод.

Как представляется, именно поэтому Горсей в апреле 1590 года не побоялся вновь оказаться в Москве. Правда, на этот раз он был защищен официальным статусом посла королевы Елизаветы, от которой он привез грозное послание. К сожалению, невозможно достоверно воспроизвести обстоятельства последней миссии Горсея в Москву. Его собственное описание событий того времени, приводимое в «Путешествиях…»108, доверия не вызывает. Ясно одно – в Москве ему остаться не позволили и на время подготовки ответа на «ультиматум» королевы выслали в Ярославль, который, как утверждают некоторые историки109, стал центром нового заговора. И Горсей косвенно это подтверждает, признаваясь в том, что поддерживал связи с окружением вдовствующей царицы Марии Нагой, в частности, с ее братом Афанасием Нагим: «Известия, которые доходили до меня, были иногда приятны, иногда ужасны. Бог чудом сохранил меня. Но однажды ночью я предал свою душу богу, думая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь. У меня в запасе было много пистолетов и другого оружия. Я и мои пятнадцать слуг подошли к воротам с этим оружием.

– Добрый друг мой, благородный Джером, мне нужно говорить с тобой.

Я увидел при свете луны Афанасия Нагого (Alphonassy Nagoie), брата вдовствующей царицы, матери юного царевича Дмитрия (Demetries), находившегося в 25 милях от меня в Угличе.

– Царевич (Charowich) Дмитрий мертв, сын дьяка, один из его слуг, перерезал ему горло около шести часов; [он] признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти, у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство!»110

Не имеет смысла излагать здесь версии тех событий или создавать еще одну. Следует лишь отметить, что после смерти царевича вокруг боярских палат в Угличе собралась толпа возмущенных горожан, которые растерзали обвиненных в убийстве Дмитрия, в Москве начались грандиозные пожары, в которых, как утверждает Горсей, сгорело 12 тысяч домов, едва ли не четверть города. Бунт мог вспыхнуть в любую минуту, но не вспыхнул, хотя многие историки признают, что именно с этого времени, а не от смерти царя Федора Иоанновича в 1598 году следует отсчитывать годы Смутного времени, а возможно и с середины 1780-х годов, как было показано выше. От бунта Россию спасла предусмотрительность Годунова. Выслав Горсея из Москвы, он затруднил связь между заговорщиками. Ярославль от Москвы по меркам того времени отделяло по крайней мере три дня пути, дороги находились под контролем, и даже зашифрованные послания передавать с гонцами было бы опасно. Отсутствие координации и медленная скорость распространения информации удержали тогда готовые к выступлению силы оппозиции. О возможной причастности Горсея к обстоятельствам возникновения русской Смуты лучше всего говорят документы, дошедшие до наших дней, судя по которым «любительные отношения» между английской королевой и русским царем грозили уступить место откровенной вражде.