Читать книгу Стеклянная любовь. Книга вторая - Алексей Резник - Страница 11

Как и почему ему стало значительно легче, и он получил возможность нормально дышать и смотреть перед собой, не видя мельтешение темных пятен перед глазами, Богатуров не мог вспомнить…

…Даже тогда, когда стоял уже на ступенях широкого крыльца, сверкавшего неоновыми огнями и гремевшего разудалой музыкой, «Зодиака». Слава тупо-претупо смотрел сквозь густую пелену снегопада туда, откуда только что прибрел по глубокому снегу – в таинственную зловещую темноту широкого и пустынного Проспекта Ашурбаннипала. Славу что-то жутко беспокоило – какой-то скользкий, мягко говоря, штрих в только что окончившейся прогулке по глубокому нехоженому снегу мимо безмолвных Строек.

«Вот!» – воскликнул он мысленно и встрепенулся с такой силой, что с шапки и плеч просыпались небольшие снежные каскады: – «Стройки – проклятые Стройки! Ведь я же по невероятной случайности прошел мимо них – мне д а л и пройти…! … Бобров что-то реальное о них знает…»…

Затем его внимание вновь привлекло радужное праздничное зарево, наподобие северного сияния полыхавшее в ночном зимнем небе прямо над бывшей Цыганской Слободой.

«Как все-таки, все равно, хорошо, что я здесь, а – не там!…» – вновь мелькнула у Славы невольная мысль, когда он рассматривал далекое жуткое праздничное зарево.

– Эй, мальчик! Закурить есть?! – раздался за спиной Славы юный девичий голосок. Он резко оглянулся и увидел достаточно смазливенькую девицу лет восемнадцати в короткой кожаной юбке и в короткой же шубейке, накинутой на худенькие плечи.

Девица держала в правой руке не зажженную сигарету и, приветливо улыбаясь, выжидательно смотрела на Богатурова. В другой раз Слава бы обрадовался возможности завести ни к чему не обязывающее знакомство сроком на одну ночь, но сейчас он ограничился коротким и неприветливым:

– Не курю и другим не советую!

– Извините! – без обиды сказала девушка и осталась стоять на месте – очевидно решила подождать кого-нибудь курящего.

Богатуров неожиданно спохватился и, опять повернувшись к девушке, спросил:

– Слушай – ты время, случайно, не подскажешь?

– Подскажу-у! – улыбнувшись шире прежнего с готовностью ответила девушка и изящным движением вскинула из под широкого рукава шубки левую руку, на которой блеснул золотом тоненький браслетик. – Половина десятого…

– Сколько?!?!?! – изумленно воскликнул Богатуров.

– Половина десятого! – несколько растерянно повторила девушка, – Через два с половиной часа – Новый Год уже…

– Аленка! – из стеклянных дверей ресторана выскочил какой-то разгоряченный алкоголем парняга. – Вот ты где! А это что за «фраерок» с тобой?!

Богатуров, покосившись на них обоих с откровенной неприязнью, процедил брезгливо:

– Забирай свою «шалашовку» и отваливай!

Прозвучало это достаточно убедительно и парень, не став «ерепениться», «пыжиться» и «вставать в позу», подцепил девчонку под локоть, и они молча исчезли за стеклянными дверями ресторана.

Богатуров посмотрел им вслед и задумался: что ему делать дальше? К тому же, как-то неожиданно, он обнаружил, что голова у него болит, словно с похмелья. Сунув руку в правый карман куртки, он с удовлетворением нащупал обнадеживающе хрустнувшую между пальцами «двадцатку».

«Выпью водки и поеду в Юркину мастерскую к Боброву – ребята, наверное, меня не стали дожидаться!» – решил Слава и, постепенно приходя в себя, огляделся по сторонам. Прежде всего, он заметил прохаживавшегося неподалеку милицейского сержанта, с ног до головы, засыпанного снегом и уставшего, видимо, уже без конца отряхиваться. Милиционер нет-нет да поглядывал в сторону Славы – Слава, возможно, своими неподвижностью и одиночеством на ступеньках ресторанного крыльца, вызывал у милиционера подозрение. Но, с другой стороны, он просто мог кого-то ожидать – девушку, например. Видимо, поэтому, бдительный сержант к нему и не подходил пока.

Кроме милиционера, Слава заметил десятка полтора, припаркованных рядом с рестораном легковых автомобилей, густо запорошенных снегом. «Мест, наверное, здесь нет уже… или зайти ли? Ладно, зайду, на всякий случай – вдруг пацаны еще там?! Да и ноги немного подсушу». Последний аргумент в решении все-таки зайти в «Зодиак» оказался наиболее весомым – в старых Славиных ботинках хлюпало по небольшому болотцу, невыносимо пропахшему едким потом.

Перед тем, как войти в вестибюль ресторана, он еще раз скользнул внимательным взглядом по припаркованным запорошенным машинам и одна из них, кажется – ярко-красного цвета (точно определить цвет «ино-марки» мешал, плотно облепивший машину, мокрый снег), чем-то поразила его воображение. «Интересно!» – подумал он на счет «иномарки», – «Может быть внутри я увижу настоящего гонщика-профессионала „Формулы-Один“ и с ним удастся переброситься парой фраз о ненадежности будущего сумасшедших автогонщиков, и даже – выпить за знакомство!». Невольно усмехнувшись, сделанного им, нелепому предположению насчет необычно выглядевшей ярко-красной машины, Слава толкнул стеклянные двери и, наконец-то, вошел в долгожданное «внутрь», встретившее его ласковым живительным теплом, аккордами современной музыки, доносившимися со второго этажа и аппетитными ароматами поджариваемого мяса.

К нему сразу же подошел молодой человек, исполняющий роль швейцара, и спросил не без естественной иронии в голосе, скептически рассматривая трещины на Славиных ботинках:

– Чего изволите, уважаемый?!

– Место свободное есть?

– А деньги у тебя есть? – от напускной любезности в голосе «швейцара» не осталось и следа.

– Я студент философского факультета университета! – спокойно объяснил Слава, решив не завязывать скандала и портить себе настроение накануне Нового Года. – Мы от нашего факультета резервировали здесь пятнадцать мест.

– Студенческий есть?

Слава показал студенческий билет в развернутом виде.

– Проходи, раздевайся! – кивнул «швейцар» в сторону гардероба. – Вроде бы кто-то из ваших еще остался.

Слава прошел к гардеробу. Пожилая морщинистая тетка приняла его мокрую дешевую куртку и пошла куда-то в дальний закоулок гардероба – искать свободное место. Пока она ходила, Богатуров, как бы, между прочим, прошелся расслабившимся, от ощущения тепла и безопасности, взглядом по рядам зимних курток, шуб и дубленок. В глаза ему бросилась чья-то изящная шубка – нежной снежной пушистой белизной. Под светом неоновых ламп удивительная шубка кое-где вспыхивала голубыми искорками и в этих местах напомнила Славе корку наста под лучами холодного зимнего солнца, покрывавшую бескрайнее русское поле. Смотрел он на удивительную шубку совершенно заворожено – до тех пор, пока не вернулась из дальнего закутка гардероба, сильно постаревшая за время поисков свободного места для Славиной куртки, гардеробщица. Глядя на ее изможденное, бесконечно усталое, несчастно-злое лицо, Слава как-то решил поддержать морально-волевой дух пожилой женщины перед Новым Годом и, ничего не придумав умнее, спросил наигранно-веселым тоном:

– А что это к вам за «белая ворона» залетела на огонек?!

Этот, в общем-то, совсем безобидный вопрос состарил гардеробщицу, по меньшей мере, еще лет на десять, а может быть и, на все отпущенные ей природой, годы. Потому что, и без того, некрасивое и немолодое лицо ее, моментально превратилось в настоящую паутину из глубоких извилистых ущелий-морщин, которые не в силах была бы разгладить даже сказочная живая вода.

– Я за каждой шлюжкой не обязана следить! – изрекла гардеробщица из, сложенных неприятной гузкой, губ. – Особенно, за такой, как эта!

Слава не стал углубляться в ненужную дискуссию, принял номерок из дрожащих рук высоконравственной гардеробщицы и направился к лестнице, ведущей наверх. С каждым шагом в его ботинках ощутимо хлюпала вода, и за Славой на мраморе пола оставался мокрый след, на который с легким удивлением смотрел «швейцар», кстати, внимательно прислушивавшийся к короткому разговору, имевшему место быть между гардеробщицей и Богатуровым.

Приближаясь к занавешенному затейливым бамбуковым пологом входу в ресторанный зал, Слава жадно втягивал ноздрями, пропитанный запахами поджариваемого мяса и лука, ресторанный воздух и чувствовал, как у него против воли разыгрывается нешуточный аппетит.

Щедро вплетенные между бамбуком серебристые нити фольгового дождя с шуршанием раздвинулись и навстречу Славе из, окрашенного красно-синим огнем цветомузыки, полумрака внутренностей «Зодиака» выпорхнула стайка девчонок наподобие той Аленки, что недавно спрашивала у него закурить на ступеньках ресторанного крыльца. Девчонки обдали Славу волнами смешанного аромата дорогих французских духов качественного польского разлива, американских сигарет, ярко-голубого, как медный купорос, модного фруктового ликера «Кюрасао» и обычной русской водки. Все они были в одинаковых коротких юбках, сапогах-ботфортах и блестящих «лосинах», обтягивавших тонкие ляжки. И взгляды, какими они окинули с ног до головы Славу, тоже хранили совершенно одинаковое выражение. «Штампуют их что ли где-то в какой-то бл… ой мастерской?», – подумал, посторонясь, Слава – «Наверное, здесь, правда, бывает весело – в этом „Зодиаке“!».

Он широко раздвинул руками сверкающую занавесь входа в «грот наслаждений» и вошел туда. Бахрома из новогодней мишуры с шуршанием сомкнулась за спиной Славы непроницаемым пологом, и он остался один на один с уютным красно-синим полумраком, пропахшим жареным мясом, табачным дымом и алкогольным перегаром.

Первое впечатление, произведенное на Славу внутренностями «Зодиака», оказалось вполне положительным. Некоторое время он стоял, привыкая к полумраку и разглядывал публику, надеясь сразу увидеть друзей-одногруппников, особенно – Андрюху Малышева, и выискивая, между делом, свободное место за одним из столиков на тот случай, если вдруг друзей не окажется.

К сожалению, сколько он ни смотрел – тех, кого он надеялся увидеть, в ресторанном зале не оказалось. Но зато, к своему величайшему удивлению, прямо возле эстрадного подиума за столиком «на четверых», ему бросилось в глаза одно очень хорошо знакомое, и абсолютно неуместное в данной вальяжно-праздничной, полупьяной и полуразвратной, обстановке, строгое серьезное лицо, украшенное толсто-стеклыми очками в солидной траурно-черной роговой оправе. Столик, как почему-то решил Славик, предназначался для обслуживания лиц официальных, если, конечно, таковые сюда заглядывали с какими-либо общегосударственными задачами. Но обладатель очков в траурной роговой оправе все-таки мог играть сейчас исключительно роль лица официального, каковым, по совместительству со своими студенческими обязанностями, и являлся.

Другими словами, Слава увидел пятикурсника и, что самое плохое – общественного старосту философского факультета, некоего Владимира Хомякова, широко известного, как принципиального и несгибаемого борца со всем многообразием моральных пороков, щедро произрастающих в студенческой среде. Как и подавляющее большинство студентов, Слава Богатуров недолюбливал Хомякова, но сейчас он ему почти обрадовался. Хомяков, между прочим, сидел за столиком не один – компанию ему составляли председатель студенческого факультетского профкома и тоже пятикурсник, ушастый красноглазый альбинос Степан Викторов и две какие-то незнакомые Богатурову женщины лет тридцати пяти-тридцати восьми. Внешний чопорный и немножко мумиеобразный вид обеих женщин мгновенно навеял на Славу смертную тоску, но преодолев возникшее сильное желание не подходить к вышеупомянутой четверке, он твердо зашагал по направлению к служебному столику. Тем более, что его, несмотря на полумрак и паршивое зрение, заметил и сам Хомяков. Факультетский староста приглашающе махнул Славе рукой и тот ускорил шаги.

– Добрый вечер – с Наступающим вас! – как можно интеллигентнее поприветствовал и поздравил с праздником сидевшую за столом компанию Слава.

– Здравствуй, Богатуров! И тебя – с праздником! – довольно сухо ответил Хомяков, не приглашая Славу, хотя бы для соблюдения формальной вежливости, присесть за столик. На столике, заметил Слава, из напитков, крепче минеральной воды, ничего не стояло. Викторов и две мумии женского рода не ответили на приветствие Славы ни слова и он, в свою очередь, также решил их не замечать, сосредоточив все внимание на Хомякове.

– Ты зачем сюда явился – пьянствовать и факультет позорить?! – неожиданно рявкнул Володя, даже подпрыгнув от показного возмущения на стуле.

– «Да ты что, Дуня – грибов поганых что-ли поела?!» – не сдержался и процитировал Слава какого-то писателя, написавшего эту фразу в одном из своих романов. – На календаре, вообще-то, Володя, истекает тридцать первое декабря, а не начинается первое мая или седьмое ноября, когда все мы должны перестать пить водку и начать готовиться к демонстрации!

– Ну-у, Богатуров-в!!! – Володю даже затрясло от праведного негодования, и он вскочил на ноги. – Ну-ка, пойдем-ка поговорим в сторонку! Мне давно уже нужно было с тобой серьезно поговорить! Девушки, извините! – спохватился он, кисло улыбнувшись «мумиям», и. повернувшись к ним спиной, а лицом – к Богатурову, он даже попытался грубо схватить собеседника за локоть, но бывший воздушный десантник Слава выдернул руку из узловатых пальцев старосты и выразительно пообещал ему на ухо (в зале загремела музыка очередной песни):

– Еще одна такая выходка и ты у меня сейчас ляжешь с деформированной печенью прямо здесь – на глазах у этих своих «сушеных вобл» и этого ушастого «пиз… ка», и – у всего честного народа!

– Как бы ты сам не лег! – таким же зловещим шепотом ответил Хомяков. – Но свои отношения мы выясним не сейчас и не здесь, а после Нового Года – в деканате и в старостате! И с тобой будут разбираться и со всей твоей компанией, которая сейчас учинила здесь, в этом новейшем заведении общественного питания нашего города, чудовищный дебош!!! Милицию даже пришлось вызывать!!! На философском факультете университета теперь лежит несмываемое пятно!!!

У Славы испарилась всякая злость, он только и сумел из себя выдавить изумленно:

– Да ты что?!?!?!

– А вот ничего – такие «фортеля» тут выкидывали твои «кореша», что – будь здоров!!! – Володя тоже немного как-бы поостыл. – По-моему, пьяные уже пришли! На факультетскую комиссию, то есть на меня и Викторова – ноль внимания! Пили тут голую водку, почти ничем не закусывали, нецензурно бранились, приставали к честным и чистым девушкам с грязными намеками и непристойными предложениями!…

– Слушай – ну а в меня-то ты что вцепился, как клещ в собаку – я же не пьяный пришел!

– Ну, ты-то ладно – ты, действительно, не пьяный. Здесь я, конечно, не прав, так что, ну это – в порядке самокритики ты меня извини, Богатуров. Нервы, понимаешь, ни к черту! Последнее время, даже на охоте почти все время мажу (Володя являлся азартным охотником) – на прошлое воскресенье в двадцатикилограммового барсука промазал с тридцати шагов – можешь себе представить?! А тут еще эти: Малышев и компания! Что они тут вытворяли, ты бы только видел! Философы еще называются!

– Так их что, правда – всех «менты» повязали?!

– Да нет – никого не повязали, просто вывели. Малышев больше всех тут выеб… ся, если на улице он там что-нибудь кому-нибудь…, то его тогда точно могли «повязать»!

– Вот поросята! – беззлобно выругался Богатуров. – Так вот и договаривайся в следующий раз! Вообще никого не осталось?

– Ну, сказал же – никого!

– А сколько их всего было?

– Да человек, наверное, пятнадцать было.

– А кто именно?

– Ну, кто-кто – Малышев, разумеется. Сашка Фарагубов, Олег Задира, Сережка Лузгин, Вовка Бухнуренко, Заика, ну и остальные…, сам, в общем, я думаю, знаешь – кто там еще мог быть.

– Ну ладно, спасибо и на этом! – рассеянно произнес Слава, озадаченно почесав «пятерней» в затылке. – Теперь и не знаю, что мне дальше делать?!

– Ну, здесь извини! – Хомяков развел руками. – К нам за столик я пригласить тебя не могу…

– Я бы, Володя, за ваш столик и под страхом смерти не сел! Пойду, поищу свободное местечко – подальше от вас. Не бойся – сильно напиваться не буду! – Славой вновь начало овладевать новогоднее настроение, и он бесшабашно подмигнул старосте: – Ты, Володя сильно-то ребят не «вкладывай» – Новый же Год все-таки!

– Ладно – не вложу… – неожиданно легко согласился Хомяков, безвольно опустив руки вдоль туловища и как-то чересчур рассеянно, почти виновато оглянулся на служебный столик. – Степан не видит ни черта, так что его бояться нечего. Придумаю что-нибудь. Только ты все же не напивайся сильно – не подводи меня! – и он протянул Славе руку. Тот крепко пожал ее и побрел вглубь зала, не подозревая, что Хомяков был его последним шансом на спасение перед лицом, вплотную надвинувшейся на Славу той невероятной фантастической катастрофы, самые ранние и неясные симптомы которой ему виделись в его тревожных красивых сказочных снах.

Окажись комсорг понапористее и построже, между ними могла бы произойти драка и Славе, волей-неволей, пришлось бы покинуть «Зодиак» и тогда…, тогда в нашем повествовании смело можно было бы поставить точку. Но Слава совершил стратегическую ошибку, подчинившись настойчивому голосу могучего инстинкта «либидо» и легковерно приняв, отлично замаскированную ловушку «злейшего врага всего рода человеческого» за неожиданный кусочек настоящего человеческого счастья.

Правда, что-то наподобие, глухо пробормотавшего невнятные предупреждения, крайне застенчивого внутреннего голоса, Слава услышал и оглянулся на столик, за которым сидели Хомяков, Викторов и их страшные, как две «усталые смерти», подруги. И Хомяков, и альбинос Степан Викторов, смотрели в его сторону, и Хомяков что-то озабоченно говорил Викторову. И показалось Славе Богатурову на мгновенье, что нет у него на свете ближе людей, чем факультетский староста и факультетский профорг. Но мгновенье, не более чем мгновенье, и Слава устыдился самого себя за столь крамольное ощущение, но, тем не менее, он невольно посмотрел печальным взглядом на завесу из фольгового дождя, скрывавшую за собой выход из ресторанного зала. И, опять же, всего лишь на мгновенье, Славе дико захотелось разбежаться и головой вперед прыгнуть сквозь эту завесу прочь отсюда – из псевдоуютной красно-синей полумглы, где в каком-то самом дальнем и темном углу кто-то притаился, кого Славе нужно было опасаться. Но и этот миг ничем не обоснованной слабости бесследно канул среди лучей цветомузыки и голубоватых клубов табачного дыма, и Слава, молча выругавшись на самого себя, ни в чем больше не сомневаясь, направился прямиком к стойке бара – «тяпнуть» стопку водки и, как следует осмотреться по сторонам. При особенно яркой вспышке цветомузыки, озарившей зал в унисон с особенно громким аккордом популярного молодежного хита, Славе почудилась свирепая азиатская рожа, словно бы, сплошь облитая сверкающим потом, и зыркнувшая злыми раскосыми глазами прямо на него – на Славу. Но цветовая вспышка погасла, зал погрузился в привычную полутьму, располагающую, как к «легкому», так и к «тяжелому» флирту, и Слава, забыв об экзотической азиатской роже, облитой едким блестящим потом, с ходу уперся локтями о полированную стойку бара, оказавшись лицом к лицу с барменом.

– Сто грамм водки и бутерброд с колбасой!

– Здорово, Славка! – услышал Богатуров в ответ и с удивлением узнал в бармене своего бывшего однокурсника Шурку Романенко, отчисленного с факультета за академическую неуспеваемость года два назад.

– Шурка – етит твою мать! Ты какими судьбами здесь?! – с Романенко у Славы в свое время сложились теплые приятельские отношения, и сейчас он был искренне рад его увидеть.

– Угощаю! – категорично заявил Шурка, подвигая Богатурову пол-стакана водки и блюдце с двумя свежими сырно-колбасными бутербродами. – В честь встречи и – за Новый Год! Кстати, тут сейчас Малышев с компанией такую эстрадную программу устроили – это надо было видеть!

– Да в курсе я уже – ну их! Твое здоровье и – с Новым Годом! – Слава торопливо, залпом, выпил водку и, не стесняясь, с жадностью закусил обоими бутербродами. – Ох-х – хорошо пошла!

– А водку ты здорово пить научился! – с уважительный улыбкой прокомментировал Шурка. – А с Малышевым-то ты теперь не «кантуешься» что ли?

– Да почему? С ними сегодня должен был гулять, да опоздал, видишь, к условленному часу! – он с ностальгической грустью посмотрел на Шурку и доверительно спросил. – Саня – ты меня с «штатной» какой-нибудь «телкой» не познакомишь?

– С «штатной»? – задумчиво переспросил Романенко. – С «штатной» – нет, «штатные» все заняты. А заприметил я тут одну «крошку» уже, как часа полтора назад. Такой я еще не видел в жизни своей…

– Где?! – прервал приятеля Слава нетерпеливым вопросом (водка, разумеется, в голову ему ударила моментально).

– А вон она! – указал Шурка пальцем куда-то в дальний конец зала. – Сидит одна-одинешенька за столиком! Я удивляюсь – как могла такая шикарная девочка прийти в одиночестве и почему к ней до сих пор никто не подсел? Может, ты это сумеешь выяснить и полностью исправить столь серьезное недоразумение?

Слава смотрел в направлении, указанном старым приятелем, по меньшей мере, с минуту, прежде чем увидел искомую девушку. С такого расстояния и при крайне скудном и нестабильном цветном освещении, он сумел заметить лишь, что у его будущей потенциальной знакомой что-то странно сверкало на плечах и в волосах – волосы у нее наверняка должны были оказаться пышными. «А может…» – несмело подумал Слава и у него сладко защемило сердце в безошибочном предвкушении настоящего новогоднего приключения. И пока он шел через весь зал, не выпуская из поля зрения таинственную незнакомку, искусно лавируя при этом между тесно стоявшими столиками, то молил Бога только об одном – чтобы к ней никто не подсел до того момента, пока он не подошел к ее столику.

Бог услышал Славу (он, естественно, и представить себе не мог, что это был, всеми забытый древне-шумерский Бог Мардук) и когда он стоял перед желанным столиком – девушка, по-прежнему, сидела одна. И словно по чьему-то специальному заказу, в зале включилось нормальное неоновое освещение. То, что увидел Слава за столиком, перед которым остановился несколько секунд назад, в буквальном смысле слова, свалило его с ног и он, как подкошенный, рухнул на свободный стул прямо напротив девушки, «сосватанной» ему бывшим однокашником Шуркой Романенко.

К счастью неоновое освещение почти сразу вырубилось, и из посетителей ресторана никто не обратил внимание на смятение Славы и на ослепительную нечеловеческую красоту фантастической девушки. Но для Славы дело оказалось не в фантастической красоте девушки, а в том, что красота эта, в чем он мог себе твердо поклясться, показалась ему до боли знакомой, но он тут же отогнал от себя эту мысль, как заведомо ложную и потому – вредную.

Слава сел и молчал, «как дурак», не понимая, что с ним происходит, а самое главное – с чего начать знакомство и нужно ли его начинать, и захочет ли с ним – простым, причем не из самых лучших, смертным, знакомиться эта, прилетевшая в дешевый студенческий кабак «Зодиак» на время Новогодней ночи, настоящая Сказочная Фея.

В наступившем красно-синем полумраке загадочно сверкали огромные глаза, с любопытством разглядывавшие Славу, блестели зубы – она улыбалась. Она улыбалась не кому-нибудь, а только одному ему – Славе, и до Славы этот невероятный факт дошел далеко не сразу. Он очень медленно возвращался в нормальное состояние, и ему показалось, что кто-то другой его голосом – деревянным и заикающимся, робко произнес:

– За вашим столиком свободно?!

В ответ послышался чистый серебристый смех – так смеялись в ночь на Ивана Купалу зеленоволосые красавицы-русалки, водя хороводы по берегам экологически чистых древне-русских озер и рек. Слава зачарованно слушал переливы волшебного смеха и почувствовал искреннее сожаление, когда русалочий смех плавно перешел в нежнейшее контральто. Контральто произнесло с благожелательной иронией:

– Ну, ты же прекрасно видишь, что я сижу одна – зачем же спрашивать?! – и она вновь тихо рассмеялась, вторично порадовав слух Славы звонкими русалочьими переливами, переставшими звучать под земным небом несколько веков назад, когда на Руси ввели христианство, и все лесные боги умерли.

Поэтому умный эрудированный Слава и не мог поверить своим ушам, точно также, как – и своим глазам. А самое плохое заключалось в том, что он совсем забыл о Владимире Николаевиче Боброве и о его убедительной просьбе незадолго до полуночи обязательно прибыть к нему в мастерскую известного городского скульптора-анималиста, Юрия Хаймангулова, располагавшуюся в подвале жилого дома по улице Турина Гора, как раз через дорогу от главного университетского корпуса…