Читать книгу Стеклянная любовь. Книга вторая - Алексей Резник - Страница 3

…Эхо несдержанного, а, главное – неосторожного, дурного вопля Славы Богатурова оказалось услышанным и в других местах, в частности – под разлапистыми темными кронами, среди густых переплетений стволов и ветвей, в толще слабого зеленоватого полумрака и одуряющего хвойного аромата одного из оккупированных Пайкидами районов Сказочной Руси.

Район этот или, если точнее, Ярус являлся приграничным – совсем рядом начинались Вечность, Мрак и Пустота. Поэтому здесь Пайкиды создали Большое Кармическое Окно, способное принимать тысячу доноров в секунду. И именно здесь стояли, готовые к массовой переброске, отборные части «Охотников за донорами». От Мира Идиотов или Солнечной Земли, а конкретно – от Рабаула, их отделяла совсем-совсем тонкая перегородка…

…Одна из Хрустальных Боярынь невольно вздрогнула, услышав прозвучавшее эхо, и испугалась, что кто-нибудь из проницательных и жестоких командиров заметит, как она вздрогнула и обязательно сумеет сделать по этому поводу неизбежно верные выводы…

Эхо крика Славы Богатурова вызвало во всем Ярусе долго не утихавший, мелодичный перезвон – от глубоких серых картонных низов до самой верхушки, ослепительно сверкавшей осколками окаменевшей радуги…

…Трое рабочих, добывавших густую прозрачную смолу из глубокого смоляного колодца при помощи нехитрого приспособления, немедленно бросили тяжелое нудное занятие, и, неподвижно замерев, принялись прислушиваться к доносившемуся, сразу со всех сторон, звону. Прикрепленный за их бригадой колодец располагался на крохотной полянке, окруженной почти непроходимыми хвойными зарослями, образующими непроницаемый полог над полянкой и колодцем.

Неподалеку от полянки, соединенный с нею потайной тропой, на массивных сваях возвышался огромный бревенчатый барак под двускатной крышей, где ночевали две сотни рабочих и куда всем им необходимо было возвращаться за полчаса до отбоя на обязательную перекличку, при опоздании к началу каковой следовало только одно наказание – расстрел металлическими шариками из рогаток, с последующим сбросом получавшихся обломков вниз – на Истинное кладбище к страшно злым и всегда голодным сторожевым оранжевым медведям.

– Звенит не в ухе? – нарочито индифферентно спросил бригадир тройки, наклонив голову к правому плечу.

– Нет, Ян! – твердо не согласился с бригадиром один из рабочих. – Это звенит в лесу – начинается Праздник! Точно! Скоро нужно будет ждать новичков!

– Ведьма в хрустальной карете по дороге из лунного света снова отправится на охоту за дураками! – мрачно процедил сквозь зубы второй рабочий.

– Вроде нас с вами! – усмехнулся человек, некогда бывший доктором археологии Яном Шустеровичем Вальбергом, клоня большую лысоватую голову еще ниже к правому плечу.

Рабочие промолчали, так как бригадиру им ответить совершенно было нечего – в свое время они оказались именно такими «похотливыми дураками» и который уже год продолжали расплачиваться за свои дурость и похоть. Причем физические муки, сопряженные с нечеловеческими условиями труда на овощных плантациях и смоляных рудниках, как обычно случается в подобных ситуациях, не шли ни в какое сравнение с нравственными страданиями людей, неожиданно для себя попавших в самый настоящий Ад при жизни! И особенно тяжело на душе у пленников Страны Окаменевших Харчков (одно из ее многочисленных, популярных среди пленников, названий) становилось в канун Новогодней ночи – в очередную годовщину их появления здесь. Но ничьи душевные страдания из числа узников этого ужасного плена не могли сравниться с тем, что творилось на душе Яна Шустеровича Вальберга – истинного виновника того, что все его настоящие товарищи по несчастью, делят с ним все нюансы этого самого несчастья.

Ян Шустерович прикрыл глаза веками, в очередной, наверняка, уже, многотысячный раз попытавшись полностью абстрагироваться от того непредставимого кошмара, в который превратилась его жизнь в одну Новогоднюю ночь восемь лет назад. Жизнью, конечно, его нынешнее существование в качестве полубезмозглого стеклянного раба, назвать можно было лишь с очень большой натяжкой. Кратковременные периоды просветления сознания наступали лишь накануне и во время Праздничной Ночи, как это произошло сегодня и сейчас. Осознание самого себя неизменно приходило в форме черного беспросветного отчаяния и беспредельной скорби по, навеки утерянным, как ему твердо казалось, любимой жене и еще более любимой красавице-дочери. А еще Ян постоянно пытался вспомнить во всех деталях, происшедшую с ним и с его семьей, катастрофу.

Катастрофа разразилась восемь Праздничных Ночей назад или – ровно восемь лет назад, по тому летоисчислению, к которому он привык за время своей прежней земной жизни. Все произошло стремительно и беспощадно – одним «махом», чьим-то могучим и недобрым «махом»! Они сидели за празднично накрытым новогоднем столом и, казалось, никакие силы в мире никогда не смогут помешать их семейному счастью, но… сверкающая комета из чужого, неосмотрительно раскопанного Яном Шустеровичем в далеком Ираке, измерения, ударила прямо в центр праздничного стола и вдребезги разнесла маленькое семейное счастье, на поверку оказавшееся хрупким и эфемерным, как призрачная красота тонкостенной и полой внутри стеклянной елочной игрушки…

…Но это, все же, была еще не смерть во всей многогранности ее непреходящей необратимости – нынешнее состояние доктора археологии Вальберга следовало квалифицировать, как одну из форм помрачнения сознания. Чрезвычайно, разумеется, редких форм помрачнения сознания, встречающихся среди людей, как биологических индивидуумов. Причина данного тяжелого недуга находилась вне пределов человеческих пространства и времени, но, в принципе, ее следовало считать излечимой. И единственный в целом мире доктор, способный справиться с этой страшной болезнью, поразившей Яна Шустеровича, сумел определить местонахождение последнего и теперь «на всех парах» мчался к нему на помощь. Но сам Ян Шустерович пока еще не догадывался о, незримо и неслышно приближавшейся «скорой помощи»…Хотя…

…Хотя. Яну Шустеровичу неожиданно послышался в предпраздничном лесу какой-то иной, совершенно качественно новый звук, отдаленно напоминавший, как бы это ни фантастично прозвучало, звон церковного колокола, к которому, неизвестно, уже, точно – почему, должен был немедленно присоединиться хор деревенских собак, так как колокол этот звонил не где-нибудь, а – на колокольне сельского православного Храма!.. Это был настоящий земной звук, а не «призрак звука», какими был переполнен мир, в условиях которого существовал последние восемь лет Ян Шустерович.

Бывший счастливый семьянин – любимый муж и любящий отец, вздрогнул всем своим полуостекленевшим телом, любые неожиданные встряски которому были смертельно опасны, в силу хрупкости и негибкости проклятых стеклянных телесных покровов. Но душа Яна Шустеровича не остекленела, нет – она, по прежнему, была наполнена живой человеческой любовью к своей семье, безвозвратно соскользнувшей в черную бездонную пропасть… В этом месте рассуждения Яна Шустеровича, несчастного отца и мужа, натыкались или, точнее будет сказать, резко тормозили, чтобы не сорваться вслед за ухнувшей туда семьей, на краю, как раз вот этой самой черной пропасти без дна, наполненной… черт его знает, чем наполненной…

Ян Шустерович издал мучительный стон – впервые, кстати, за восемь лет стеклянного плена, и, услыхавшие, образно выражаясь, «голос души» своего бригадира рабочие, посмотрели на Яна Шустеровича в испуганном изумлении.

Заметив изменение в выражении их лиц, Вальберг поинтересовался у рабочих:

– Вы ничего сейчас не слышали особенного?!

– Бесы, как всегда, кричат на Праздник, Ян! – несколько озадаченно ответил один из рабочих по имени Владимир. – А больше, вроде, как ничего нового не слышно в нашем лесу!

Ян хотел сразу спросить: «Не слышали ли вы колокольного звона?!», но не спросил, вовремя спохватившись и, не менее вовремя вспомнив, что Владимир этот, при земной жизни своей занимавший пост секретаря парторганизации какого-то крупного завода, давно уже метит на бригадирскую должность Вальберга и, поэтому, не применет возможностью «сдать» Яна Шустеровича поролоновым бесам, если заподозрит, что Ян Вальберг каким-то непостижимым образом начал «оживать», а его стеклянная «оболочка» принялась неудержимо «таять». А Ян, ведь, действительно, начал «оживать», услышав звон православного церковного колокола, но, только, он не успел осознать этого невероятного чудесного момента – слишком кратковременным он получился, составив менее одной сотой секунды земного привычного, для Яна, времени. Но, как бы там ни было, спасительный колокольный звон услышал один лишь Ян Шустерович Вальберг…

Ян внимательно посмотрел на Владимира и твердо решил про себя, что сегодня ночью не вернется в опостылевший барак, а – отправится на поиски источника, только что прозвучавшего колокольного звона. Ян резко отвернул голову в сторону и ренегат-Владимир не успел заметить, как в глазах бригадира вспыхнула горячечным светом настоящая человеческая надежда на спасение из Стеклянного Ада…

Дело в том, что в воображении Яна Шустеровича, словно бы, под воздействием очищающих от всякой душевной скверны, волшебных переливов колокольного звона, как живые, возникли образы дочери Снежаны, и ее матери и, соответственно, его жены – Каролины Карловны.

«Где вы?!?!?!» – немо воскликнул Ян. – «Я найду вас этой Праздничной Ночью!!! Чего бы мне это ни стоило! Я люблю Вас, и я найду Вас. И я спасу Вас!!!»…